Рыбацкие перегрузы. Глава 19

                19
      Пришвартовались к своему парному судну “Малта“. Оба наши судна вместе вышли на промысел и вместе возвратятся. Врач Рак обрадовался новой встрече. Я положил ему в полиэтиленовый мешок передачу: бутылку не
нужного мне вина, двести грамм спирта, баночку пива и пару баночек фанты. Он немного беднее меня в этом отношении. Передал ему на борт пакет по веревке (выброске).
На следующий день я отправился на его судно с двумя своими больными: одному – уточнить наличие перелома, а второму – скандалисту с рыбной косточкой – дать консультацию. На “Малте“ имеется портативный рентгеновский аппарат, что очень кстати. В своем кабинете Рак первым осмотрел больного с инородным телом глотки. Он ничего у него не обнаружил, и посоветовал по приходу домой проконсультироваться у ЛОР-врача, хотя сомневался, что там будут делать с ним что-то радикальное. А у второго больного он заподозрил краевой перелом пальца кисти, и на всякий случай наложил ему гипсовую лонгету. После этого мы распрощались. А вечером наши суда разошлись.
      На следующий день ко мне явился на прием вышеупомянутый марокканский повар Хосе, тот самый наглец, который бросался яблоками. Однажды наши повара жаловались, что он вареные макароны процеживал через дуршлаг прямо на палубу, чтобы кто-то поскользнулся. Я им ответил: “Жалуйтесь старпому“. Потом я узнал, что старпом им ответил: “Терпите“. Но за такое терпение, по моему, надо давать премию.
     Теперь этот “герой“ сидит на кушетке передо мной с ожогами стоп и живота: ошпарился горячим маслом. В другой раз я ему бы многое посоветовал, но после недавнего конфликта с их наблюдателем, решил не искушать судьбу. Я знал, что этот Хосе ему все расскажет (он его приближенный), и тот опять подумает, что не уважают его земляков. Я сделал ему перевязки два или три раза. Через три дня он выздоровел.
     На судно пришла радиограмма о продлении рейса на две недели. По этому поводу в салоне команды было проведено судовое собрание. Капитан говорил, что он против продления рейса, но, тем не менее, последнее слово будет за администрацией базы, несмотря на собранные подписи членов экипажа. Я попросил слова, и заметил, что капитан умышленно не обращает на меня внимания. Однако, я встал и попросил слова. Капитану пришлось согласиться. Я сообщил о наличии закона о санитарном благополучии населения, согласно которому моряку разрешается быть в рейсе пять  месяцев. Если с ним что-то случится после этого срока, на администрацию судна могут подать в суд родственики потерпевшего, и выиграют этот процесс. Например, если бы матрос, выбросившийся за борт в начале рейса, сделал это сейчас, его родственники могли бы подать иск за продление рейса, причинившего изменение психики.
     Капитану очень не понравилось моё выступление: лучше, когда люди не знают законов. Он сказал, что  не слышал
про такой закон, что все ходят по восемь и по десять месяцев, и никто это не запрещает. Но согласился, что, если
что-то случится в конце рейса, то будут потом применять в судебном порядке те или иные статьи. И, в заключение, пообещал телеграммой, составленной им с председателем судового комитета, сообщить в управление о несогласии экипажа на продление рейса.
      На следующий день опять объявили судовое собрание. Все думали, что оно по поводу чего-то важного, или, может быть, будут новости по продлению рейса. Но оказалось, что у наблюдателя кто-то в рыбцехе украл коробку с маленькими носами рыбы-меч. Говорили, что потерпевший очень злой и пригрозил, что, если ему не вернут утерянное, он попросит, чтобы судно доставили в Дахлу на досмотр. Капитан потребовал, чтобы все имеющиеся у экипажа носы рыбы-меч отнести в рыбцех. Объявив это, капитан недовольный вышел из салона команды. Собиралась разойтись и вся команда, но я решил воспользоваться случаем и прочитать ей лекцию о первой медпомощи. Но, лишь только я начал читать (без шпаргалки), как заметил, что аудитории не до лекции. Один другому говорил: “Чего мне слушать. Мне надо на вахту“. И тут один за другим большая половина команды покинула зал. От неожиданности я немного растерялся. Но заверил оставшихся, что я не надолго их задержу, и начал быстро рассказывать про кровотечения, жгуты, перевязки. Тут меня перебил токарь:
– К чему это рассказывать, если у нас в мастерской нет ничего. Если будет кровотечение – дальше что? Что мне делать, если под рукой ничего нет.
– Могли бы взять у меня, – ответил я.
– Да сейчас не об этом речь! – прикрикнул на него “дед“, и, когда токарь ему
что-то возразил, добавил. – Уходи отсюда, чтоб я тебя не видел!
     Недовольный токарь тут же вышел.
– Сейчас идет информативное занятие, а не обсуждение наличия бинтов, – сказал я уходящему токарю.
     Так или иначе, лекция была неудачной. Но ничего лучшего я, по правде, не ожидал. Что-то обязательно должно было случиться.
      На следующий день пришла радиограмма о продлении нашего рейса на две недели.  Все моряки на нашем судне и на “Малте“ приуныли. Конечно, неприятно, когда ломают ваши планы. Да и сам организм настраивает свои функциональные возможности на определенное время. И когда это время меняется, и организму задается дополнительная, не запланированная программа действия, в нем возникает стресс. Я встретил боцмана Кружкова. Он был не весел. Я пригласил его в медпункт, как члена ревизионной комиссии, подписать мне мои отчеты по инвентаризации. По пути он говорил: “Теперь у меня весь дух пропал. Я не собирался ни одним днем больше здесь оставаться“. Я был с ним согласен. Даже те дни, которые оставались до продления, я не знал, как проживу, а теперь еще хуже. Ведь любой человек настраивает свой организм на определенный срок пребывания в море. Но, к
сожалению, я не мог ничего сделать, если капитан на собрании сказал, что ссылаться на запрет санитарно-карантинного отдела будет просто смешно. “Все покупается“, – объяснил он. И в самом деле, видно, так оно и есть. Сегодня утром капитан говорил, что начальник управления на нашей стороне, а в полдень – нате: телеграмма о продлении. Что-то, видать, пообещали "отломить" от заработка кому-то за продление.
                (продолжение следует)