Танатофилия

 - Ты не боишься? - Тихо спросила она.
 - Не знаю. Скорее, интересно. Это же моя работа. Я каждый день имею дело со смертельными болезнями, и это тебя не смущало...
 - Почему-то тревожно. Что он конкретно тебе сказал?
 - Да ничего особенного. В конце концов, это просто самоубийства. Даже не знаю, при чём тут я.
Звонок шефа вытащил меня из заброшенного дома, где я бродил, пытаясь что-то отыскать. Потом я услышал звонок, и там, во сне, потянулся к телефону. Но телефона в кармане не оказалось, а он всё играл навязчивую мелодию, а я всё шарил по карману, который оказался настолько глубоким, что я чуть целиком туда не провалился. Тут я понял, что это сон и только тогда смог нашарить телефон на тумбочке.
Уже давно шеф не будил меня подобным образом. Я же не оперативник какой-нибудь, мне не положено вставать по тревоге.
Но на этот раз тревога была в его голосе. А ещё он мне напомнил, что вообще-то я должен быть в офисе в девять утра, и то, что приползаю обычно к двенадцати - разрешено мне только за большие заслуги.
За какие такие заслуги - не знаю, похоже, это была шутка, чтобы разрядить собственные нервы, а был он явно на взводе.
Я засунул в себя ненавистную кашу. Заставить себя есть раньше полудня - сложнейшая задача. Посложнее того, чем я занимаюсь на работе.

Это было умно - переехать в этот дом на окраине, поближе к работе. И не страшно, что в центр нам ехать больше часа. Зато десять минут на машине - и я в офисе.
И близко, и как раз есть время на то, чтобы собраться с мыслями.
Вот так, угораздило меня, биохимик-криминалист. Неожиданное и странное сочетание. Чья слюна была на окурке: убийцы или жертвы? Иногда ответ стоит чьей-то жизни. Или вот: кровь на подоконнике, искали преступника, поймали, осудили на 10 лет. А наши специалисты говорят: по примесям - это кровь из носа. Давление подскочило - упал из окна. Несчастный случай.
Ну это всё примитивно, этим у нас лаборанты-новички занимаются. Во время практики.
Моя работа - в основном за компьютером. Биохимия настолько сложна, сигнальные пути настолько неоднозначны, что человек здесь бессилен. Вручную перелопатить эти тонны данных и найти закономерность он не может. Зато нейронная сеть - запросто. А моя задача - эту сеть построить. Тут уже скорее искусство: как выстроить структуру, какие задать выборки - со временем развивается интуиция, иногда я вижу закономерности быстрее, чем нейронная сеть.
Впрочем, мозг - это тоже нейронная сеть. В буквальном смысле. Миллионы лет эволюции породили мозг - орган, который только и делает, что находит закономерности. Везде. Даже там, где их нет. Отсюда суеверия. Повернулся три раза через левое плечо, попрыгал на одной ножке и плюнул - и... ничего с тобой не произошло. А вдругой раз забыл плюнуть - и тоже не произошло. Но первый раз запомнился. Вот тут и нужен внутренний критик, чтобы подобный бред отсекать. Почему-то далеко не у всех людей этот критик есть. И только такие, как я, способны на эту работу.

Машина впереди резко затормозила. Я затормозил быстрее, чем понял это.
Вот, что значит натренировать собственную нейросеть. Наверное, все так делают, но не все сознательно. Создаёшь в голове некоторый агрегат, который делает для тебя какую-то несложную работу, а потом уже не отвлекаешься на неё. Так работает, например, ходьба. Ты же не задумываешься как переставлять ноги, только иногда вмешиваешься в этот процесс, чтобы подкорректировать его работу: повернуть направо, ускорить шаг...
Точно так же с вождением. Автопилота в моей дешёвой машине нет, зато он есть в моей голове.
Так что там произошло?
Одна машина в канаве, другая, страшно разбитая - поперёк дороги. Кровища на грязном снегу... Все медленно объезжают, стараясь смотреть перед собой.

Да что за... Ещё одна! И, уже перед самым съездом с трассы - ещё три. Что сегодня - день жестянщика?
...или это связано с самоубийствами?
Я включил радио. Не люблю радио, хотя оно, по традиции, есть в каждой машине. Люди заполняют звуками тот вакуум, который образуется у них внутри. Мне не надо, люблю быть наедине с самим собой, грезить, упорядочивать мысли...
 -...взлетела в чартах. Специалисты объясняю такой успех тем, что песня оказалась созвучна настроению перенаселённых городов, одиночества в толпе. Ну и, конечно, не последюю роль сыграла откровенность музыкантов а так же умение создать перформанс из всего, что из окружает, включая рождение и смерть...
Голос у ведущего был усталый. Я повернул ключ и вышел из машины.

Шеф встретил меня, выйдя из-за стола. Такого не было ни разу.
 - Свежие новости. Четыреста человек сделали это прямо на площади. Смотри. - Он кивнул на экран.
За его спиной, во всю стену толпа на площади что-то заунывно пела.
 - Что они поют?
 - Песню какую-то. Про смерть, типа "давайте все умрём", ну, чтоб веселее было.
Я достал телефон.
 - Позвоню эксперту по субкультуре.
Шеф кивнул. Он доверял.

 - Привет, пап.
 - Слушай, ты знаешь песню "We are all dead"?
 - Ого! Я вижу, ты в теме! У нас в школе все только и говорят. Слышал сегодня отрывок у друга не телефоне. Ты знешь, они не просто крутые! Они суперкрутые! Прикинь, они спели её в прямом эфире, и спрыгнули из окна студии, с 15 этажа! Вот сейчас как раз собираюсь послушать на хороших колонках.
 - Эээ... Том. На всякий случай... не слушай её сейчас. Я приеду, послушаем вместе, окей?
 - Ммм да ты чо, это всего лишь песня, хотя и очень крутая.
 - Ну ладно, только не убей соседей

 - Ну что? - Нетерпеливо дёрнул шеф.
 - Нуу... есть у меня одно соображение. Но пока общетеоретическое...
 - Не тяни.
 - Это только у нас, или по всей планете?
 - В самую точку! - Несмотря на тревогу, шеф был доволен.
 - Есть такой известный социологический эксперимент. Если посадить в клетку мышей и предоставить им неограниченное питание, они начнут бесконтрольно размножаться. Никакой конкуренции - еды хватает на всех. Но после какого-то критического количества они вдруг перестают размножаться, некоторые теряют интерес к жизни, другие начинают грызть друг друга. Некоторые самцы забывают про самок и начинают спариваться друг с другом... Ничего не напоминает?
 - Ты считаешь, критическое число достигнуто?
Я кивнул.
 - А что про песню думаешь? Я не сказал сразу, наши проверили. Дело в том, что все умершие слушали или услышали эту песню.
Я вскочил.
 - Надо проверить. Думаю, через пару часов обсчитаю. - Ответил я уже на ходу.

Я бросился к компьютеру.
 - We are all dead!
Компьютер услужливо показал картинку с грудой черепов. "Танатофилия". Я нажал.
Песня была не особо логичная. Из текста я так и не понял, зачем умирать. Но музыка чем-то неуловимо цепляла, хотелось повторять её и повторять, и с каждым повторением мир становился чуть темнее.
Мой внутренний критик смотрел на это отстранённо, чтобы в любую минуту вытащить меня из затягивающего омута. Критик был сильным, гораздо сильнее меня.
 - Текст, партитура.
Вот они, уже на экране. Впрочем, текст можно выкинуть, в нём нет ничего. Усреднённый европеец - в базу анализа.
И запустить модель на обсчёт. Впрочем, я уже знал результат.

Я выхватил телефон... не отвечает.
Потом вскочил и бросился по лестнице, на ходу надиктовывая сообщение. "Не включай телевизор, не выходи на улицу, жди меня. И проверь Тома".


На трассе было хуже, чем утром. Разбитые машины попадались через каждые сто метров. Впрочем, чаще они не стояли на дороге, а валялись в поле. Особенно много их было около мостов и в реке.
У каждого организма есть аварийные механизмы самоуничтожения. Если что-то пошло не так - клетка получает смертельный маркер, после чего умирает и разбирается на части.
Но законы развития должны быть одинаковы для любых живых систем. Если в качестве организма взять вид? общество? язык? культуру? Землю? всё должно происходить так же!
Что, если Земля уже выдала смертельный маркер своим больным клеткам-людям, которые размножились бесконтрольно? Маркер-песню, который запускает процесс самоубийства.

Хорошо, но кто тогда я, со своим внутренним критиком, который даёт мне иммунитет против смертельной инъекции?
У меня сломан механизм самоуничтожения, и я останусь жить...
Тогда я - раковая клетка Земли. Я и мне подобные, я знаю, нас мало, но достаточно, чтобы выжить и продолжить наше губительное дело...

Я входил в дом, но знал, что опоздал.