Право на предательство. Глава 29

      Глава 29. НЕПРИЯТНОСТИ МОЛОДОЙ ЧЕТЫ


      После ухода курьера Алёша был порядком на взводе: мало того, что с изменником-предателем так по-королевски разобрался, так ещё и Резников учудил. На билете в Елегорск лежала банковская упаковка банкнотов по пятьсот евро, пятьдесят тысяч. Трудоустройство, интересный поклонник, широкое ухаживание — всё это определённо и значительно перевешивало просьбу Жени о свидании на завтра. Алёша зарылся головой в потрясающий букет, надышался дивными ароматами и стал звонить разгулявшемуся папику:

      — Павел Дмитриевич! Добрый день, огромное спасибо за цветы, но насчёт подъёмных вы пережали.

      — Это ты недожал с самооценкой. С родителями говорил, допустят прогул двух школьных дней?

      — Нет ещё, но, я думаю, поймут. Меня сейчас другое волнует: мы спалились, ваш курьер вышел из лифта аккурат в тот момент, когда я стоял на пороге и отказывал вашему зятю в завтрашнем свидании. Он глубоко озадачился, чем же я связан с «XXI Строем»… АПК — АПК, но великолепный букет новичку… Хорошо ещё, что деньги ваш посыльный вручил в квартире уже после того, как я захлопнул дверь перед носом отвергнутого…

      — Не боись, Иру всё равно оповестят, если этого ещё не состоялось, о том, в компании с кем я появляюсь на корте и в ресторанах.

      — Но она же придёт к вам за объяснениями.

      — Мои сотрудники и моё отношение к ним — моё дело. Я же не лезу в её тряпки и в её постель.

      — А… Но всё-таки пятьдесят тысяч — это слишком…

      — Слишком мало, — засмеялся Резников. — Так что можешь оставить дома, когда завтра за прикидом поедем. А сегодня… поздравляю тебя с днём рождения и приятного вечера!

      — Спасибо! До завтра!

      Алёша призадумался, он не мог врать себе и сознавал, что те восемь дней, которые прожил без Павла Дмитриевича, пока строитель-миллионер анализировал и оценивал предполагающуюся покупку, провёл если и не в страстном ожидании влюблённого, то в явном нетерпении сердца, а мысли о Жене не вызывали больше сумбура в голове, ноющей боли и пугающей неизвестности грядущего.

      Раздался приглушённый стук снова открывшихся дверей лифта, через несколько секунд в квартиру вошёл отец.

      — Па! Мне подарок вручили, по этому поводу небольшое совещание. Пошли к маме в кухню.

      Оксана Витальевна в последние полчаса отлучиться на новости сына не могла, потому что и в духовке, и на плите допекались и доваривались вечерние радости гостей. Увидев небольшую делегацию с неописуемой красоты букетом, она широко открыла глаза:

      — Господи, какое чудо! И откуда… Ой, подождите!

      Когда половину конфорок наконец благополучно отключили, женщина присела и устремила на сына вопрошающий взор. Алёша, уже набравший воды во взятый в столовой «парадный» кувшин и поместивший в него цветы, приступил к главной теме дня:

      — Вы всё время волновались, что я никак не определюсь с тем, что буду делать после школы. Анатомия, прозекторская, трупы, кровь мне глубоко антипатичны, так что по твоим стопам, папа, я пойти, к сожалению, никак не смогу. Мамина литература — это прекрасно, но преподавание — преимущественно женское занятие, здесь династии тоже не получится. И я решил податься в строители… Идеи у меня были, я их изложил одному строительному магнату… тестю Жени, кстати. Он счёл их достойными воплощения, принял меня на стажировку и даже снабдил приличным жалованьем.

      — А как? — заволновалась мать. — Строительство, стажировка… тебе же восемнадцати нет ещё!

      — Ну да, есть какие-то послабления в Кодексе, что-то специально оговаривается… В общем, формальности утрясут юристы, поэтому в данное время речь идёт о стажировке.

      — И во сколько тебя оценили? — подал голос Константин Валентинович: мужчины, как известно, конкретнее женщин.

      Алёша решил не врать, чтобы в дальнейшем не запутываться, вернее, врать наполовину:

      — Пятьдесят тысяч евро, но вы не падайте с табуреток, скорее всего, это за всю стажировку, то есть на следующий год, как раз до совершеннолетия. Командировочные, представительские и компенсация неудобств: на будущей неделе я на два дня отбуду в Ростовскую область, так что для преподов я официально гриппую. Но это случай исключительный. А главная составляющая оснований для такого вознаграждения — ценность моих идей. В общем смысле из меня готовят менеджера по непрофильным активам, конкретнее — анализ, оценка и приобретение земельных участков для предприятий АПК. В зависимости от того, как пойдут дела, после школы определюсь с институтом и формой обучения: очное, заочное, дистанционное. Но это вторично, так как все лекции в сети имеются, а о свободном посещении всегда можно будет договориться. В крайнем случае, папа, с тебя потребуется справка о том, что я лежал в твоей больнице с… этим самым… открытым переломом. От аплодисментов освобождаю, родственников рекомендую пока не посвящать, а то ещё сглазят…

      — Ну и ну! Машину с личным шофёром тебе ещё не выписали? — поинтересовался отец.

      — Пока нет, но… терпение, терпение! Надеюсь, тайных смыслов в моей реляции вы не нашли и никаких нехороших подозрений озвучивать не будете: на съёмную квартиру я пока переезжать не собираюсь.

      «И не читайте мораль, и не копайте глубже, а то съеду», — сказали глаза вслед за устами.

      Алёша счёл, что его поняли; родители показали, что приняли. Константин Валентинович не считал Оксану Витальевну мнительной и подозрительной, но на всякий случай или во избежание возможных прений после того, как за вышедшим Алёшей закрылась дверь, многозначительно произнёс:

      — Резников — вдовец безукоризненной репутации.

      — Кто ж спорит, — согласилась жена.

      Общественное мнение всё ещё страдает силой инерции даже в болтливой столице, но банковские пачки надёжно закрывают изыски нравственных категорий и прочие фикции отвлечённого мышления…



      Первую минуту после того, как дверь перед его носом захлопнулась, Женя провёл в оцепенении, потом приник ухом к замочной скважине, но ничего не услышал. Парень вздохнул, спустился на лифте, сел в свою распрекрасную машину и стал тупо накуриваться. Мысли никак не желали складываться в единое целое, в голове метались одни обрывки: «Алексей Королёв?», «компания поздравляет», «уполномочен передать»… Дьявол, что всё это значит?

      Из подъезда вышел курьер и сел в скромную иномарку, автомобиль выехал со двора. Женя пытался понять, что же всё-таки случилось и связало теперь Резникова с Алёшей. Да и теперь ли, а если раньше, то когда? На самом деле? Игра? Подстава? Он ничего не понимал.

      Женя сидел и курил, так прошло полчаса, надо было возвращаться домой, и тут он вспомнил слова Иры о том, что отношение отца к ней резко изменилось: папочка перестал быть покладистым, во всём потакающим и все капризы удовлетворяющим. Женя вздохнул во второй раз и повёл машину в Ирин распрекрасный особняк. Жена ждала его дома и, услышав репортаж о великих переменах, дала выход своему раздражению, которое в силу описанных в предыдущей главе причин постоянно в ней копилось, выплёскивалось и вновь набиралось:

      — Нет, ты посмотри, а! То-то мне Алина говорила, что он в прекрасном настроении, помолодел на десять лет, расхаживает по дому в ковбойской рубахе и даже что-то напевает. Блин, забыл нашу мамочку! Неужели он действительно влюбился в твоего дружка? Ведь по справедливости он тебя должен был устроить к себе, чтобы ты не связывался со своими мастерскими, моё приданое взять в оборот и нам проценты выплачивать, а он!

      — Влюбился?! Подожди, он же любит твою мать!

      — Я сама была в этом уверена, а что как траур снят?

      — Надо снова надеть, это же его компрометирует…

      — Он скажет, что у него такая безупречная репутация, что её давным-давно пора кому-нибудь запятнать.

      Супруги уселись за стол напротив друг друга, Ира взялась за телефон, Женя открыл ноутбук. Через двадцать минут все подробности падения такого благонамеренного раньше миллионера были выяснены: Алёша улыбался на корте рядом с сиятельным магнатом в интернете, болтливые особы с отлично поставленным недоумением сообщали по трубке любимой дочери о похождениях отца по шикарным ресторанам в паре с молодым красавчиком и с удовлетворением констатировали, что монашеское затворничество кончилось, а капитал на счетах Резникова теперь работает не только на вход, но и на выход. Не обременённые мечтой о замужестве, вступившие или готовящиеся вступить в давно обговорённые династические браки подружки упивались вдвойне: и пронырливые охотницы за приданым потерпели неудачу, не будут впредь соваться со своим рылом в круг избранных, и несносная зазнайка Ира, давно считающая себя не просто наследницей, но и обладательницей полумиллиардного отцовского состояния, ныне задумается о том, сколько же ей на самом деле останется.

      — Я поеду к отцу! — заявила Ира, слегка раскрасневшись и растрепавшись после кратких телефонных переговоров. — Он не смеет выставлять меня и себя на посмешище, я его призову…

      — К чему? Чтобы он стал жить как тебе угодно и снова впихнул в себя любовь к твоей матери?

      — Хотя бы скажу ему, как он должен себя вести, чтобы его имя не поносили. И, потом, надо проверить, права ли Алина, действительно ли он такой весёлый-развесёлый. Это ни в какие рамки, он не смеет забывать нашу мамочку!

      Женя решил не спрашивать, почему человек до конца своей жизни должен оплакивать утерянное однажды, в первый раз ему пришло в голову, что та самая Анна, о которой жена всегда говорила с придыханием, вовсе не являлась ангелом во плоти.

      — Ладно, только пообедаем сначала.

      За обедом от Иры досталось уже горничной Татьяне Семёновне: овощи, по мнению хозяйки, были недоварены, мясо — пережарено, салат — слишком пресен, десерт — слишком сладок, чай — не настоен, вино — не охлаждено, а суп — вообще остыл. Мадам Владимирова пришла в бешенство, но она была образцовой прислугой и, потопив ярость, лишь меланхолично заметила:

      — Сегодня было то же, что и вчера. Если моё обслуживание вам не нравится, можете обратиться в агентство и расторгнуть контракт.

      — Ладно, иди…



      Павел Дмитриевич, в котором общение с Алёшей завело несколько чёртиков, более подходящих двадцатилетнему возрасту, занимался тем, что сидел перед ноутбуком и переводил в него из мобильника фото любимого, нащёлканные в ресторанах и на корте, поэтому сообщение о приезде Иры воспринял без энтузиазма:

      — Скажи, что я не принимаю, у меня по работе завал с договорами.

      Алина удивилась в очередной раз и в смятении доложила Ире, уже вышедшей из машины, о том, что отец не принимает. Мадам Меньшова-Резникова пришла в ярость:

      — Это что значит?! — Оттолкнув домоправительницу, Ира быстрым шагом пересекла гостиную и остановилась перед входом в кабинет: дверь была заперта на замок.

      — Папа, мне надо с тобой поговорить!

      Резников мечтательно улыбнулся последнему изображению, поднялся и открыл дверь, но замер, не пуская Иру внутрь:

      — Я же сказал, и Алина передала, так? — Маячившая поодаль фигура Алины Викентьевны молча кивнула головой. — Так в чём дело?

      — Дело в том, что на мои просьбы ты не отвечаешь и принимаешь на работу всякую шваль! У тебя есть муж единственной дочери, он близкий тебе человек, а ты забиваешь свой штат чёрт знает кем!

      — Послушай, «XXI Строем» не ты пока руководишь…

      — И очень жалко, потому что ты творишь глупости!

      — Кадровая политика компании не имеет к тебе никакого отношения.

      — Политика?! Да весь город только и говорит, что это не политика, а твои странные пристрастия! Ты позоришь фамилию!

      — Ира, тебя занимают пересуды? Ты опускаешься до провинциалки. Я ни перед кем ни в чём не обязан отчитываться. А теперь извини, у меня дела.

      И перед молодой женой, как и двумя часами ранее перед мужем, захлопнулась дверь, правда, в другую обитель. Все последние годы Иру баловали и боготворили в память о матери, две последние недели — в ту же самую память отвергали.

      «Впрочем, — подумал Павел Дмитриевич, — даже если бы Ира осталась моей родной дочерью, я бы всё равно влюбился».

      Женя, выслушавший новость о неслыханной дерзости тестя от разъярённой жены, тяжело плюхнувшейся на сиденье рядом, был огорошен; сомнения и подозрения росли в нём снежным комом.

      — Куда теперь? Я вообще-то рассчитывал, что ты на машине отца вернёшься, а я проеду к матери в больницу.

      — Ну отвези меня домой, а потом проезжай. Передашь привет.

      — Могла бы со мной поехать.

      — Мне сейчас не до посещений. И надо вторую машину завести.

      — Давай всё-таки не роскошествовать, пока я ещё не раскрутился, а то наше довольствие на текущие быстро испарится.

      Ира высокомерно посмотрела на Женю:

      — Из своих десяти возьму. Мне ещё мелочиться не хватало…

      Женя отвёз Иру домой и отправился не в больницу к матери, как говорил, а домой к отцу и с порога начал повествовать о постигших молодую чету бедствиях, после пошли упрёки:

      — Это вы меня склонили на этот брак! Это вы твердили: «Ах, такая девушка! Ах, такая семья! Ах, миллионы!» Ну и что? Где это теперь? Да ваш чёртов олигарх на порог родную дочь не пускает!

      — Он не олигарх — он капиталист, — осторожно поправил сына г-н Меньшов-старший.

      — Один хрен! А что я получил? Брачный контракт и отдельную спальню в доме, который не мне принадлежит? Фригидную ворчливую дуру под боком? Я с лучшим другом поссорился, он ведь меня тоже предупреждал, а теперь демонстрирует, что не зря! А вы? Так на вас миллионы и посыпались!..

      — Ладно, не фырчи, и без этого проблем полно, — проворчал Артемий Денисович.

      — К маме поедем?

      — Мы были уже. Завтра.

      Женя схватил стоящий на столе графин, не глядя, налил в стакан и выпил. Жидкость оказалась апельсиновым соком и немного охладила разгорячённую голову. Прямо в столовой неудачник дня скинул туфли, прошёл в свою комнату и повалился на постель. Как же хорошо всё было каких-нибудь четыре месяца назад!

      «Ладно, признаю, Алёшка был прав, я ещё наплачусь с этим браком», — думал Женя. Больше ревности угнетало мгновенное преображение друга, больше угнетения оно озадачивало. Ясно было, что инициатива шла от Резникова — работа, цветы и перспективы. Ясно было также, что она, каким бы внезапным порывом ни была, всё-таки имела под собой один импульс — тот, обусловивший контакт, из которого всё остальное и вытекало. Желание контакта должно было исходить от Алёши, здесь Женя голову готов был прозакладывать, но что его спровоцировало, что лежало в основе? Не совет же друга приударить за папочкой, пока сам друг будет заниматься дочкой… Каприз, легкомысленное «делаю то, что в голову взбредёт», прицел на отмщение мультимиллионеру, попытка внесения разлада в молодую семью, сплетни, оповещение строителя-капиталиста о добрачных интимных отношениях его зятя, банальное желание выбить бабла у того, у кого оно в избытке? Он хотел устроиться на работу? Войти в доверие и шпионить? Влюбить в себя старикана? Развеять своим прекрасным ликом обожание умершей, свести его на нет и тем самым умалить любовь к дочери? Или просто упросить могущественного владельца холдинга немного пособить побывавшему на свадьбе, как бы устроить на работу и предъявить это предкам, чтобы родичи не донимали с трудоустройством? То, что Алёша вынашивает в голове планы Резникова отравить или разорить, Женя отмёл сразу: для первого у экс-любовника не хватило бы смелости, для второго — чисто профессионального опыта и страсти к интригам. Стремление войти в «высший свет» тоже за Алёшей не водилось, а вот возможность обскакать изменившего, женившегося, так незаслуженно окрещённого «предателем» друга была очень вероятной. Но причин набралось так много, что Женя по-прежнему ничего не соображал. Может быть, надо было оставить их и приступить с другого конца, вместо импульсов заняться последствиями?

      Женя стал соображать, но и здесь вопросов было больше, чем ответов. Было ли охлаждение отца к любимой дочери вызвано визитом Алёши, или оно состоялось раньше? Могла ли Ира случайно чем-то оскорбить или глубоко уязвить Павла Дмитриевича — до такой степени, что от любви родителя к родному чаду не осталось ничего, хоть раньше об этом чуть ли не легенды ходили? Да и была ли эта страсть на самом деле или являлась лишь умело поданной мистификацией? Как же он пролетел, как просчиталась вся семья! Пахан думал, что уставший от бремени правления огромным холдингом мультимиллионер сразу же после свадьбы дочери призовёт зятя в свою империю и дела вместе с активами станут резво перетекать из старых рук в молодые, но престарелый капиталист не только не собирался удалиться на покой, спокойно живя на десять-двадцать процентов от ранее имевшегося, а ещё и стал играть в плейбоя. Говорят, в таком возрасте от мужчины чего хочешь можно ожидать, он ещё и в клинику, где Алёшин отец работает, ляжет на пластику… Неужели у бывшего партнёра с магнатом-строителем всё может зайти так далеко, что ветреник Алёшка изрядно опустошит огромную казну, да к тому же и завещание в свою пользу пробьёт? Так кто же тогда предатель, чёрт побери, если Женю вынуждали, а приятель действует по собственной воле? Забавляется он, видите ли! Подловить его, что ли, завтра по дороге в школу и припереть к стенке, чтоб кололся, насколько преуспел?

      И тут разум уступил чувствам, в сердце ворвалась ревность. Перед глазами Жени проносились руки соперника, заключающие в объятия его, Женины личные, владения, губы подлого искусителя тянулись к губам, на которые только он имел право, выгибающееся тело и запрокинутый подбородок, открывающий и предоставляющий нежную шею на милость навалившегося сверху, постель, заляпанная следами порочной страсти. В первый раз в жизни Женю обворовывали так нагло, и то, что это, возможно, ещё не состоялось, утешало мало. Как и у страха, у ревности и потерянной любви глаза велики: Женя представлял свои отношения с Алёшей такими возвышенными и идеальными, такими горячими и страстно-терпкими, основанными на таких высоких смыслах и напряжениях, какими они никогда не были, — и в силу этого настолько же грязными, извращёнными, подлыми, отвратными, гадостными, пакостными, мерзкими, противоестественными выглядели узы, которые повяжут или уже повязали любовника с тестем. Как Алёша смел бросить свой взгляд на кого-то ещё, предать их клятвы? Ну да, Женя виноват, но он и не отрицал, он и признавал, и винился, но его-то обязывали, его вынуждали родные и обстоятельства, он же ничего от Алёшки не скрывал! Он только на неделю увлёкся Ирой и Милой, но это было кратковременное наваждение, оно уже давно прошло. Милы вообще бы не было, если бы он поехал в Елегорск вместе с Алёшкой, он же предлагал… Женя слегка умерил порывы негодования и стал соображать, не мог ли партнёр угадать, почувствовать этот недельный отход или, может быть, даже созвониться с дедом, а тот уже его оповестил, как часто девушка возвращалась после полуночи со стороны гостиницы и кто её сопровождал… «Но он первый, он первый, ещё до всего этого, ещё здесь, в Москве, ещё в понедельник меня обозвал и чуть ли не спустил с лестницы!» И что значат эти гостиничные и столичные перепихи по сравнению с тем, что у них было с января, то есть девять месяцев, почти что год! И Женя стал вспоминать жаркие июньские ночи, тихий смех и тонкую руку на фоне окна, закрывающую луну своим запястьем…

      Мозги кипели, сердце горело, член изнывал, тело жаждало — всё требовало украденного. Успокаивало лишь то, что между семнадцатилетним мальчишкой и пятидесятипятилетним стариканом не может быть ничего серьёзного — во-первых, ничего истинного — во-вторых, ничего долгого — в-третьих. Не то чтоб очень, но всё-таки помогало. Алёша одумается и вернётся. А Женя задумается и придумает, как это возвращение ускорить.

      «Вообще-то я начал с того, что хотел выяснить, что конкретно, с какого дня, по какой причине и с какой целью, но ничего не вывел, кроме ни на чём не основанного убеждения в несерьёзности, фальши и краткости возможной связи. Хотя почему ни на чём не основанного? — как раз на разности в возрасте, да и из разных кругов они, и по характеру разные… Правда, насчёт нрава особенно сказать нечего: Алёша — ещё несложившаяся личность, а Резников слишком закрыт, чтобы посторонние могли его анализировать. А вот то, что он опытный старый стервец, сомнений не вызывает. Если уж принялся окучивать Алёшку, трудно будет вырвать его из цепких лап умудрённого сквалыги, он подмаслит его и деньгами, и сладкими речами; и более стойкие продавались с потрохами со всем набором своих красот, принципов и понятий. И за гораздо меньшие бабки. Хорошо, что Лизка у подружки: выслушивать её мнения и советы, может, и интересно, но сейчас почему-то не хочется… А домой хочется ещё меньше. Впрочем, я сейчас дома, а там, откуда приехал, живёт дочь моего злейшего врага… Кто бы подумал, что моя ненависть к ней начнётся из-за предательства друга?»