Запись раз в год

Мне уже даже не смешно, как легко я предаю свои писательские увлечения, меняя их на дела поважнее. Снова и снова, будто все эти тексты — легкомысленные любовники, которых я забываю сразу после ночи. А потом, когда накатывает тоска, я вытаскиваю из памяти лучший свой рассказ — тот, который уже давно никто не читал, даже я сама.

В подростковом возрасте во мне кипели идеи, внутри моей выкрашенной в хну головы бушевали революции, а в сердце стояла твёрдая уверенность, что я не просто могу — я должна изменить этот мир. Или хотя бы себя. Вряд ли я открою Америку, если скажу, что у всех в пубертате бывает такая горячка.

И вот тогда в мои руки попала книга Пелевина. «Священная книга оборотня» — так гордо гласила твёрдая обложка. Я проглотила её за ночь — и впервые в жизни так разочаровалась в писателе.
«1984» заставила меня плакать последние двадцать страниц. Олдос Хаксли, Брэдбери, Оруэлл — это они научили меня взрослеть, смотреть в глаза миру, который не так-то просто изменить. Они показали мне, как человек сдаёт свои принципы, предаёт мечты и выгорает до тла.

Бродский и Маяковский научили любить. Толкин — дружить. А Пелевин показал, как выглядит текст, написанный под веществами. Вокруг него тогда был такой ажиотаж, а я читала, смеялась сквозь зубы и думала, что это какая-то русская версия «Сумерек», только с жестким сексом и мутными философиями.

И всё равно мне хотелось быть такой же известной, как Пелевин.
Так родился мой первый рассказ — «Селл». История о яйцеклетке, которую я писала с вызовом, словно кидала перчатку литературному миру. Внутри были такие аллегории, такие яркие сравнения, такие щемящие концовки, что я сама до мурашек себя поразила.
А потом продали мой старый компьютер.
И никто никогда не узнает, какой писательский дар таился в этом файле.

Я уже не помню половину тех строк. Но иногда мне до дрожи хочется вернуться на десять лет назад, открыть Word и снова увидеть перед собой стройные ряды фраз, доказывающих, что я могла. Нет — могу. Могу стать писателем. Не автором, который пишет «контент». А Писателем.

Я вообще фанат прошлого. Оно не тащит меня назад, не душит. Просто идёт рядом, держит за руку, не отпуская.
Я ненавижу фразы «бывший друг» или «бывший парень». У меня их нет. Все, кто был, остаются в памяти — навсегда. И не потому, что я цепляюсь, а потому, что каждый из них — это целая вселенная, которая однажды столкнулась с моей. Я не могу просто стереть их, как файл.

Вот, например, сейчас я снова тяну руку к прошлому — пытаюсь наладить связь с человеком, который в мои 16-17 вдохновлял меня так, как не смог бы ни один тренер по личностному росту.
Он писал стихи — такие, что мне хотелось петь их голосом, дрожащим от эмоций. У него были кудрявые волосы, как у врубелевского Демона, и самые умные глаза из всех, что я видела. Он не выговаривал букву «Р», пел «Наутилус Помпилиус» и давал мне носить свою куртку цвета хаки. Я записала песню на его стихи — проживая каждую строчку так, как будто это мои собственные чувства.

Я любила с ним спорить. Искать истину через крик, через слёзы, через смех.
Каждый, кто пишет, поймёт это удовольствие — когда твой собеседник не просто умный, а такой, кто умеет поставить тебя на место, научить новому, заставить пересмотреть все свои убеждения. Когда философский спор — это прелюдия к любви.

Благодаря ему я поняла, что мне нравятся люди, которых можно любить за интеллект. Сапиосексуальность. Вот так новое слово вплетается в твою личную историю.

Сейчас я систематизирую его стихи, собираю в маленький сборник, перечитываю переписки. И, да — скучаю. Потому что я Плюшкин по части воспоминаний.

Скоро мне 23. Я даже обновила возраст в соцсетях, хотя ещё пару недель буду кокетливо поправлять: «Ну вообще-то мне пока 22».

Я знаю себя — скорее всего, следующий текст напишу только через год. Поэтому давай сразу составим план на будущее, Моника.
Закончить бакалавриат. Найти работу, где первая зарплата станет билетом для мамы в её мечту — путешествие по Европе. Поступить на бюджетную магистратуру. Похудеть (да-да, опять). Собрать круг друзей, как в американских фильмах — чтобы за одним столом делиться всем, что наболело. Хотя Регину можно не считать — она уже семья.

Бросить вредные привычки. Самую главную из них — прокрастинацию.

И влюбиться. Так, чтобы до одури.

Хотя я знаю, что это перечеркнёт все предыдущие планы.

Весь этот сумбур — итог моего 2019-го. Слишком много событий, слишком много людей, слишком много мыслей.

Пойду, подумаю дальше.