Русская Одиссея продолжения глав 19

                Глава четвёртая
                ХЛЯБИ НЕБЕСНЫЕ

     Конец сентября выдался в удэгейском крае тёплым и влажным. Как-то вечером сыновья Дункая заверили чужестранцев, что на следующий день дружина выйдет к большой реке Уссури. Но с утра пошёл сильный дождь. Место ночлега, располагавшееся у небольшого ручья, так и не было покинуто. Постепенно тягучий дождь перешёл в мощный ливень.

    Бурная непогода надолго загнала путников в палатки и шалаши. Вынужденное безделье они заполняли задушевными разговорами. Велась беседа и в просторном шалаше сотников, укрытом звериными шкурами.

- Вот Господь сподобил увидеть такое, — сокрушался Семён, — до Уссури оставалось всего ничего.

- За наши грехи энти хляби небесные, — ответил скромный Фёдор и, вспомнив разговор с Аганом и Сале, продолжил: — В здешних местах такое не редкость, и дождь может длиться по нескольку дней кряду.

- Так и до потопа недолго, — ворчал Гаврила.
    Дождь, будто в подтверждение сказанному, и во второй день лил как из ведра. Начался быстрый подъём воды в разбухшем ручье у самого лагеря. Два брата удэгейца пугали наводнением. Алексеевич всполошился:

- Сворачивай стан! Пожитки на горку!
    Мокрые насквозь люди лихорадочно суетились, пытаясь спасти всё, что было добыто потом и кровью. Утварь, палатки и оружие волокли на лесную возвышенность. То и дело среди этого гвалта раздавался голос хозяйственного Семёна Огонька, душой болеющего о нажитом скарбе:

- Ядрёна Матрёна! А энто кому оставили? Тут не город — завтра с утра в лавке не купишь!

    Едва русские успели перенести все пожитки, как прежнее место стана залили мутные воды из некогда крохотного ручейка. Всепроникающая влага была повсюду: и сверху, и снизу, а резкий ветер добавлял новых бед. Речки и ручьи вокруг небольшой горки, на которой расположились путешественники, превратились в бурлящие потоки, смывающие на своём пути кусты и деревья. Жуткая картина водного потопа, продолжалась и на третий день, но ростовчане не сильно унывали. Они больше удивлялись возникшим трудностям:

- На родной стороне такого не увидишь!
- Кара Господня, не иначе!
- Лихое тут место...

    Дождь кончился лишь на исходе третьего дня, и тогда измотанные люди смогли хоть как-то обсушиться, обогреться и просто выспаться. На закате лагерь окутала пелена едкого дыма от шипящих костров — нигде не было сухостоя. Путешественники с трудом разводили огонь, который занимался лишь от берёзовой коры. В низине, куда ни посмотришь, разлилось безбрежное море, и только верхушки деревьев указывали на неестественность этого водоёма.

     К предводителям дружины, в раздумье стоявшим у возникшего потопа, подошли два друга помора — Еремей и Пахом. Еремей грустно улыбаясь, предложил:
- А что, воеводы, не пора ли плоты ладить?

- Добро, но после, — рассудил Никонор и посмотрел на Фёдора: — Книга бает, будто большая Уссури течёт в полночную сторону. Вот на ней и поставим плоты, да и поплывём, пока лёд реку не схватит.

     Студёный с уверенностью предсказывал:

- Спадёт к утру вода. Тогда и тронемся в дорогу по холмам, да по взгоркам.

     Бывалый в разных передрягах на новгородском севере помор Еремей не ошибся. Отдохнувший отряд, выйдя на заре, смог продолжить путь. Белёсый туман, клубившийся над водой, создавал сказочную картину, в которой, казалось, былинные богатыри брели по сонному лесному царству.


                Глава пятая
                СТОЯНКА НА УССУРИ

     Через день русские с трудом выбрались из леса, заваленного деревьями, корневищами и сучьями. Усталые путники увидели широкую реку. Уссури несла мутные воды мощным потоком, не вошедшим ещё в свои берега после наводнения. Сыновья Дункая уверяли, что ниже по течению будет селение, к которому они так долго вели дружину.

     Ближе к вечеру измученные путешественники почувствовали со встречным ветром запах костра. Иван Алексеевич сказал своим соратникам:

- Негоже, браты, тут вставать. До посёлка рукой подать — двинем к нему.
- Особо Аган и Сале просятся идти, — улыбался Фёдор Книга, — там ведь их сестра. Её муж — сын здешнего старейшины.

     Отряд продолжил путь, несмотря на обволакивающие сумерки. Когда на чернеющем небе высыпали звёзды, послышался лай чьих-то собак. На него откликнулись псы проводников. Шедшие впереди разглядели на береговой возвышенности небольшое стойбище, откуда струились вверх белые дымки. Из островерхих юрт высыпали навстречу дружине местные жители. Аган и Сале сразу же успокоили встревоженных удэгейских поселян, что никакого ущерба со стороны пришельцев не будет. Тут на шею Агана бросилась красивая молодая женщина, плача от радости. Её зоркие глаза и обострённый слух отыскали в полутьме любимого родного брата. К русским подошёл среднего роста пожилой, но крепкий на вид удэгеец, одетый в шкуру из изюбра. Между ним и Сале произошел разговор. После чего Сале представил его:

- Старейшина Канда. У него недавно случилось беда — погиб на охоте старший сын. Теперь дочь Дункая — Бия стала вдовой. Но хватит о грустном. Канда предлагает нам ужин и извиняется, что угощение будет скудным, он не предвидел столь многочисленных гостей.

     Иван Алексеевич поклонился хозяевам и обратился к своим:
- Устраивайте, ребятушки, стан.

     По шумному берегу Уссури то тут, то там стали вспыхивать весёлые костры, отмечая ростовский лагерь. Народ довольно гудел, собираясь на ночлег. Все уже знали, что задержатся здесь надолго: сбивать крепкие плоты, пополнять запасы пищи — охотой на зверя, рыбной ловлей и собирательством осенних плодов в лесах приморского края.

     Поутру местные удэгеи удивлялись, как изменился их родной берег. Он до самого изгиба реки был усеян палатками и шалашами, у которых дымили костры. На скуластых лицах здешних жителей светились улыбки — родственники Бии не обманули их. Добрые чужестранцы подарили им большой медный котёл, а Канда стал обладателем грозного оружия — обоюдоострого прямого меча.

     Ближе к полудню в юрте старейшины собрались на званый обед русские предводители, Аган, Сале и их родная сестра. Бия, потеряв полгода назад мужа, так и оставалась одна, хотя предложений от мужчин было немало. Она и впрямь выделялась среди удэгеек дивной красотой. Выше среднего роста, тонкая, как тростинка, черноглазая молодая женщина с двумя толстыми косами привлекала всеобщее внимание. Её чёрные брови вразлёт в сочетании с милой, нежной улыбкой заставляли трепетать мужские сердца. Пёстрый костюм с вышивками, а также многочисленные браслеты и кольца придавали ей особое очарование. Когда она двигалась, медные и железные украшения издавали мелодичный перезвон.

     Канда, заметив, что гости залюбовались его прекрасной родственницей, постарался отвлечь их. Жена и дочь старейшины стали усердно предлагать путешественникам отведать рыбные блюда из хариуса и налима, а после — запеченное мясо лося и кабана. Глава рода задавал русскому толмачу вопросы и сам отвечал на встречные. Из чего Фёдор Книга выудил важные сведения и передал их друзьям:
- Канда молвит, что Уссури и вправду течёт в полночную сторону, и до её устья можно доплыть за несколько недель. Она, в свою очередь, впадает в огромную реку Мурэ[2], которая с заката течёт на восход солнца.

- Любо! — воскликнул Никонор Новгородец, потирая руки — Нам повезёт, ежели, сладив плоты, мы до ледостава приплывём к той Мурэ. Хватит нам пешими маяться.
- А зимой двинемся по льду, на закат, — морщась от боли в плече, продолжил мысль Иван Алексеевич.

     Тут он встретился глазами с Бией и заметил её участливый и смелый взгляд. Встрепенулся после услышанного и Семён Огонёк:

- По замёрзшей реке можно весь скарб тащить на санях. На Мурэ, да и здесь будем ставить сети — грех от такой рыбы отказываться.

     Дальнейшие распросы Канды ошеломили Фёдора:
- Други! От родственного удэгеям народа гольдов[3] пришли нынешней весной плохие вести. Степняки с полдневной стороны напали на их мирные селения. Сожгли, разграбили и увели в полон молодых юношей и девушек.

- Вот и табунщики! — не удержался молчавший ранее Гаврила. — А мы про них стали забывать.

- Таких супостатов лишь сырая могила исправит! — молвил, негодуя, Семен.
- Покуда их ждать не стоит — спокойно и рассудительно отозвался Фёдор, — раз вести о кочевниках сюда пришли по весне, то налёт, видимо, был зимой.

- Верно! — поддержал Иван. — Мунгалы любят по льду рек, в студёную пору, делать набеги в полночные земли.

- Сейчас они нам не помеха! — отмахнулся Никонор и твёрдо указал: — Брёвна пора рубить на плоты, да об охоте мыслить — зима на носу!

     Алексеевич согласно кивнул и обратился к Книге:
- Спроси-ка удэгеев о рубке леса у реки. Да ещё пусть познакомят нас с тутошними звероловами: места бы сведать, где зверь держится.

     Мудрый Канда без долгих разговоров дал согласие на лесоповал за посёлком и обещал устроить и охоту, и рыбную ловлю, пока не будут готовы
--------
[2] Мурэ – река Амур, по монгольски Хара-Мурэн.
[3] Гольды – нынешние нанайцы.

бревенчатые суда. Когда русские, кланяясь, стали выходить из юрты щедрых хозяев, Ивана и Фёдора остановила воркующим голосом дочь Дункая. Толмач объяснил вожаку:
- Она беспокоится за твоё здоровье и сказала, что может помочь захворавшим путникам травами и снадобьями от многих болезней.

     Бия и её родные братья добродушно улыбались, тогда, как здешний старейшина всё мрачнел и мрачнел. Он то обращался к своей пожилой жене, то к Бии и под конец к Фёдору Книге. Переводчик пояснил друзьям:

- Канда не хочет, чтобы жена его покойного сына свободно расхаживала по нашему стану. Лечить она будет, но вместе с супругой старейшины — Хулемой.
- Воля хозяина, — пожал плечами Иван.

     Выйдя к быстрой реке, предводители дружины решили не тянуть с постройкой плотов. На берегу Уссури закипела работа: мужики валили лес, обрубали сучья и скатывали брёвна к самой реке. День заканчивался в трудовых хлопотах: при стуке топоров и грохоте падающих сосен.

     У вечерних костров сушилась потрёпанная одежда усталых ростовчан. Никто из них не роптал на тяжкий труд — наоборот, люди радовались:

- Дерева тут немерено — на целый град хватит!
- Книга подсчитал, что две дюжины плотов нам с лихвой хватит.

- Пока бабье лето стоит — надо успевать робить.
- Плотогоны у нас есть: взять хоть Студёного с Полночным, да и другие под стать им.

     Тёплые, ясные дни в середине осени текли, как вода в реке. В трудах и заботах, с самого утра и до глубокого вечера ростовчане готовились к дальней дороге. Усилиями сотен людей число плотов на левом берегу Уссури непрерывно росло. За их постройкой Иван Алексеевич не забывал и другие занятия, снаряжая десятки, а то и сотни русских на рыбалку, сбор кедрового ореха и, конечно, охоту. За зверем сам вожак пока не ходил. Его не отпускали заботящиеся о нём сотники и лечащая Бия. Она поначалу, осмотрев раны богатыря и узнав, что он собирается на ловлю, осерчала и от негодования стала топать ножкой и хмурить брови. Предводители её поддерживали, и Иван волей-неволей согласился.

     Зато Фёдор каждое утро уходил с удэгеями и русскими в лесную чащу — он, как переводчик, был незаменим. После одной большой охоты, в ходе которой удалось забить два десятка кабанов, Книга подошёл к Алексеевичу хмурым и расстроенным:
- До трёх сотен молодцов собралось в дубняке, где прежде было замечено стадо кабанов. Где-то пять десятков голов энтой живности оказались в западне, но многим из них всё же удалось вырваться. Секач[4], видя гибель своих сородичей, отчаянно пошёл на прорыв и разомкнул цепь охотников. Молодой Терентий из сотни Семёна поплатился жизнью: разъярённый зверь подцепил его клыками. Ещё один парень изрядно изувечился.

Иван в бессильи ударил кулаком по бревну, на котором сидел:
- Теряем удальцов не в битвах за свободу, а за своё сытое брюхо!


                Глава шестая
                СПЛАВ С БЕГЛЯНКОЙ

     Хмурым осенним утром солнце, едва пробившись сквозь облака, осветило оживлённый левый берег Уссури, на котором шли последние предпоходные хлопоты. Двадцать пять добротных плотов медленно покачивались на речной воде у каменистого берега.

     Каждая сотня занимала и буквально обживала свои суда: переносились вещи и оружие, устанавливались палатки, готовились длинные сосновые шесты для управления плотами. Съестные припасы хранились у крестьянской сотни. Семён Огонёк с нескрываемой гордостью показывал Ивану Алексеевичу обильную кладовую в мешках:
- Глянь-ка на копчёную и вяленую рыбу: тут и сазан, и щука, и хариус, и налим. На двух следующих плотах мясо припасено: в основном кабанина. Есть ещё и брусника с клюквой, и сушёные грибы, и кедровый орех.

- Добро, — пожал богатырь руку справного сотника, и тот, морщась от боли, спешно выдернул ладонь из железной клешни.

     Ростовский вожак огляделся вокруг: дружина целиком перешла на плоты, местное население стояло на берегу. Наступил момент прощания. Иван кивнул Фёдору и вместе с ним стал подниматься на пригорок, где были Канда с сородичами, а также Аган и Сале, уходившие обратно к своему побережью. Книга лукаво спросил Алексеевича:

- Среди провожающих я не вижу Бии, а ведь она лучше всех относилась к нам, особо к тебе.

- Бог ей судья, — спокойно отозвался Иван, — ты-то знаешь: моё сердце давно занято.

     Двое русских тепло простились со здешними жителями, и под конец Иван в посеребрённых доспехах, в наброшенной на плечи тигровой шубе
--------
[4] Cекач – крупный кабан, вожак.

зычно крикнул:
- Ура!

     И над таёжной рекой раскатисто прогрохотал ростовский клич: «Ура-а! Ура-а! Ура-а!», после чего Алексеевич поспешил к первому плоту, где уже готовились отчалить от берега. На передовом судне находился и опытный сорокалетний рыбак Люрла, с согласия Канды сопровождавший дружину до низовьев многоводной реки. Книга, немного задержавшийся с туземцами, сказал последние слова:
- Спасибо всем вам за то, что приютили и помогли путникам. Наша Родина далеко отсюда, но все мы — родственные души. Мы — дети бескрайних лесов. Пусть вас хранит Господь!

     С головного плота послышались звучные голоса Ивана и Никонора:
- Пошли! С Богом!

     Один за другим, через равные промежутки отходили к середине Уссури, на стремнину, гружёные самодельные суда. Удаляясь, русские махали удэгейцам шапками и кричали «Ура!», больше подбадривая себя и своих соратников. Прошло всего-ничего, и людный берег скрылся за поворотом реки.

     День разгулялся и выдался на редкость тёплым для столь поздней осенней поры. Уссури не показывала бурный нрав — текла спокойно и величаво. Путешественники быстро приноровились к новой речной жизни, без особых забот и тягот. Над рекой летели шутки и поговорки:

- Не жизнь — малина!
- Молодо — зелено, погулять велено!

     Перед заходом солнца речной караван приткнулся к правому берегу. Ростовский стан далеко растянулся по прибрежным кустам. Не успели мужики разжечь костры, как по вечернему лагерю разнеслась весть:

- Старейшина на долблёнке приплыл дюже сердитый!

     Разгневанный Канда буквально рыскал по стану чужестранцев, ища кого-то. Алексеевич с Книгой поспешили встретить нечаянного гостя. Толмач стал расспрашивать Канду, которого трясло от злости. Добившись ответа, Фёдор с удивлением передал Ивану:

- Он прибыл сюда в поисках Бии, она исчезла из посёлка, когда удэгейцы провожали нас. Канда уверен, что молодая женщина где-то тут.

     Вожак, поразмыслив, сказал:

- Втолкуй ему, что она могла уйти с Аганом и Сале — к себе на Родину. Успокой Канду и заверь — нам ничего не известно о Бии и мы не склоняли её к побегу из дома.

    До самых потёмок ходил пожилой удэгеец по русскому лагерю, а затем как растворился в лесной ночи. Разговоры о беглянке продолжались у костров весь вечер. Гаврила Молчун выражался, как всегда ясно и коротко:

- Видно, не сладко бабе было, вот и ушла...

    После полуночи грелся у жаркого огня Фёдор Книга — главный из сторожей в этот раз. Вдруг кто-то задел его плечо. Он, встрепенувшись от легкой дрёмы, увидел улыбающееся лицо Бии. Молодец протёр очи, но молодая женщина не исчезла, а, грея ладони у костра, стала торопливо рассказывать о своей беде:

- Оставшись без мужа, я долго горевала и даже не заглядывалась на мужчин, тем более Канда всех их грубо отгонял, не подпуская ко мне. Когда пришли вы, и я захотела ухаживать за раненым Иваном — стало ещё хуже. Глава рода запретил мне одной отходить от своей юрты. А недавно, перед вашим отплытием, Канда заявил мне, что я буду его новой женой. Удэгейский обычай разрешает такое: если умрёт муж, то вдова может принадлежать кому-то из ближайших родственников усопшего. Сегодня утром, как только жители ушли провожать вас, я решила бежать. Вход в юрту, где я оставалась, сторожила Хулема. Тогда я ножом разрезала шкуры, покрывавшие хижину с задней стороны, напротив выхода. Выскользнув из ненавистного дома, я скрытно лесом добралась до одной долблёнки и плыла за вами до самого вечера. Когда встали на ночлег, я притаилась на другом берегу и видела Канду, в гневе кружившего у палаток.

- Что ты собираешься делать? — озабоченно спросил Фёдор.
- Обратно я не вернусь, — твёрдо ответила Бия, поправляя чёрные растрёпанные волосы. — И к братьям, и отцу Дункаю тоже, потому как Канда может силой заставить их вернуть меня к себе.

- Ты хочешь плыть с нами? — проницательно вопрошал русский толмач.
- Да, я полюбила вашего большого Ивана — он сильный и добрый! — неожиданно выпалила красавица и, уткнувшись от стыда в свою меховую одежду, горько заплакала.

- Скажу прямо, Бия, — участливо, но строго говорил Фёдор Книга, — у Ивана давно есть возлюбленная, правда, они могут никогда уже не встретиться.

- Пусть время рассудит всех, — робко просила удэгейка, — а пока не гоните меня. Я взяла с собой мешочек разных целебных трав и кореньев — они пригодятся в лютую зиму. Среди них есть женьшень — корень жизни. Им я лечила поселян и поверь, спасла от смерти многих.

- Спасибо на добром слове, Бия, — признательно ответил ростовчанин и, помедлив, продолжил: — Оставайся в дружине, но будь с проводником Люрлой, ведь он тебе роднёй по Канде приходится. Выплывем к Мурэ — сама решишь: с нами путь держать, али нет.

- Хорошо... — печально согласилась молодая женщина.

     На заре подморозило. Люди, выходя из палаток и шалашей, зябко поёживались, грелись у костров и закусывали, ведя дружеские разговоры. Как только по стану разнеслась весть о появившейся Бии, молодые парни и бывалые мужи враз повеселели. При отплытии все пересуды были о прекрасной беглянке:

- Вот баба-девка даёт!
- Обвела старого Канду вокруг пальца!
- Бой-баба! Она и из лука белке в глаз попадёт, и вылечит от всякой хвори.

    Вновь начался сплав, и бурные речи затихли, поглощённые водной стихией. Скромно сидела на первом плоту рядом с Люрлой, черноокая красавица в изюбровом наряде, не отрывая глаз от Алексеевича...

    Минула пара тихих и ясных дней, и природа удэгейского края напомнила о своей суровости. Задул колючий северный ветер, и показались низкие тёмные тучи. Повалил густой пушистый снег, возвещая, что зима вот-вот наступит.

    Грузные плоты ни на миг не останавливали свой бег по тёмной реке. Местный рыбак Люрла уверенно указывал путь, а бородатый Еремей Студёный с двумя рослыми молодцами при помощи длинных жердей споро управляли первой деревянной махиной. Последующие, ведомые Пахомом Полночным и несколькими опытными плотогонами, старательно следовали за ведущим судном, оставаясь на стремнине Уссури.

    Мелькали дни, как заснеженные лесистые берега. Неделю за неделей плыл русский караван. Не раз встречались на речном пути удэгейские селения, и тогда Люрла с Бией легко находили общий язык с соплеменниками. Пара днёвок с непременной охотой на крупного зверя приносили и отдых, и пищу. Про рыбу и печали не было — её добывали при всяком удобном случае или выменивали у рыбаков.

   Однажды, устроив с помощью удэгейских охотников облаву на стадо пятнистых оленей, ростовчане нарвались на матёрого медведя. Грозный зверь ушёл, изувечив при этом молодого Олексу. За раненым заботливо и умело ухаживала Бия. Иван Алексеевич сокрушался в кругу сотников:

- Ведь близко был я, когда мишка парня подмял и удрал!
- Будет косолапый на такого детину в тигровом обличье налетать! — усмехнулся рыжий Семён и грустно добавил: — Пропустили бы бурого, а не лезли бы на рожон. И так дюжину оленей положили.

- Олекса шкуру хотел добыть: — его зипун давно прохудился, — отозвался хмурый Никонор.

- Шкуры ныне потребны, — утвердительно молвил Гаврила, — почитай, всё в дело идёт: шьём полушубки, унты, треухи и рукавицы. Звериные шкуры пойдут на стены юрт — зима впереди. Ещё сани ладить начали, чай наш путь по льду рек будет.

- Молодец, Молчун! — уважительно сказал Семён Огонёк и вздохнул. — Берегись бед, пока их нет!

- Впереди Мурэ, — задумчиво молвил Иван, — как-то у нас с гольдами сложится. Вот бы и с ними в дружбе быть?

- Так и будет! — не сомневался Фёдор. — Они родственный удэгейцам народ и вполне мирный, как о них отзываются.

    Вечерний костёр медленно догорал. Предводители залезли в тесную палатку на постель из пушистых сосновых веток и разложенных шуб. Сон сразу не шёл, все кутались в меха и с непривычки поёживались. Фёдор Книга, что-то вспомнив, прыснул от смеха и сказал друзьям в темноту:

- Вчерась, иду по стану, и тут Максим Балагур пристал с расспросами: «Нет ли где тут большой и длинной реки, чтоб без помех доплыть до самой Руси-матушки?» Я ему, весельчаку, отвечаю: не создал Господь Бог энтого. Придётся всем нам испытать ещё много лишений, чтобы достичь далёкой Родины.