Киран цу Шмайсель и Восточный Экспресс - 4

- И снова здравствуйте… - расписная тарелка веджвудского фарфора брякнулась на стол возле баронессы. Лицо Рэтчетта выглядело так, будто он его порядочно отсидел, да и озабоченное выражение с него не сходило. – Мы вчера не договорили.
- О, месье Рэтчетт уже вернулся! – радостно оскалилась Адель, - как вы вчера сходили?
Рэтчетт хмуро покосился на нее и ничего не ответил.
- В общем, я уже говорил, что мне угрожают. И у меня есть основания действительно опасаться за свою жизнь.
- И что же вы такого натворили?
- Перешел дорогу очень серьезным людям.
Рэтчетт закурил и откинулся на спинку дивана:
- У меня были дела с одной ммм… организацией, мы долгое время сотрудничали, а потом наши интересы разошлись. Я счел, что они готовятся совершить серьезную ошибку и попытался вмешаться – так я обзавелся врагами. Но это полбеды, я тут узнал, что они отправили за мной своего человека, профессионала с первоклассной подготовкой. И это меня по-настоящему пугает…
- Меня бы тоже испугало, - согласилась Киран. – так может вам не ломать дрова, а просто сменить имя, пол и внешность и уехать куда-нибудь в Гондурас наслаждаться жизнью?
На слове «Гондурас» Адель как-то напряглась.

- Прошу прощения, дамы и господа. Позвольте представиться, Кузьма Люциферович Жирдяев, русский эмигрант, философ, жертва преследования…
- Еще одна жертва?
Этот тщедушный господин с редкой прокуренной бородкой и залысиной во весь лоб был за столом ну совсем лишним. Но, тем не менее, он умудрился втиснуться рядом с баронессой и по-хозяйски придвинул к себе ее прибор.
- Раз судьба свела нас вместе в этом удивительном путешествии, надо познакомиться. – он положил на тарелку побольше хлебушка, подцепил вилкой сосиску, окунул в горчицу, открыл рот и… остался так и сидеть с открытой варежкой, потому что баронесса Киран цу Шмайсель пальцами схватила сосиску и вытащила у него практически из пищевода.
- Охренели? А ну брысь отсюда! – спасенная сосиска полетела философу в спину. – Терпеть не могу эту эмигрантскую гопоту. Идите к англичанке побирайтесь!
Жирдяев тихо, но отчетливо сказал что-то по-русски.
- Что?!! - Киран схватила солонку и запустила ему в голову.
- Какой скандал!!! – заорала в другом конце вагона леди Маускервилль, - Какая невоспитанность!
Адель радостно запульнула перечницу в широкую английскую морду:
- Терпеть не могу англичан!
- Господа! Дамы! Прекратите ради бога! O, mon dieu!
- Не поминайте всуе! – окончательно развеселившаяся Адель едва не шваркнула Пуаро цветочной вазой, Киран еле-еле успела удержать занесенную руку.
- Угомонитесь! Мы не в борделе.
- А жаль, с вами можно было бы знатно оторваться! Как вы его сначала сосиской, а потом солонкой! Рэтчетт сразу почуял, что вы на многое способны!
- Рэтчетт… - баронесса оглянулась, - а где Рэтчетт?

Ужинать в вагон-ресторан они не пошли. Киран сказала, что ей стыдно, но Адель чуяла, что все не так просто, и баронессе надо поразмыслить. Решив проявить деликатность, француженка вышла в коридор и тут же отшатнулась, давая дорогу кому-то в красном кимоно, пробегавшему по коридору.
- Носются, как по бульвару…
Она открыла форточку и закурила, стала смотреть в окно. Удивительная штука жизнь – еще вчера она тырила мелочь на базаре Стамбула, а теперь едет в самом роскошном поезде мира. На ней слегка поношенный костюм баронессы и отличные, крепкие туфли ручной работы. Ест она на крахмальной скатерти и спит на мягком диване.
Ее размышления прервал настойчивый стук:
- Месье Рэтчетт! Месье Рэтчетт, откройте!
Молоденький коридорный безуспешно долбился в дверь их нового знакомого. Адель докурила сигарету, выкинула бычок в окно и проследила за полетом тающей искры. Закрывая за собой дверь, она боковым зрением увидела, как приоткрылась соседняя.

Киран читала до полуночи, включив ночничок. Адель давно спала, отвернувшись к стенке – ничего удивительного, всю прошлую ночь они провели без сна из-за жуткого храпа за стенкой. Вагон плавно покачивался, стучали колеса, и баронессу неудержимо клонило в сон. Но она никак не могла расслабиться и отключиться, ей все время казалось, что что-то не в порядке. Она перебрала в уме все дневные события, все инструкции из центра, повспоминала речь товарища Сталина и уже почти заснула, как вдруг до нее дошло: храпа больше не было.
Если не считать мерного звука движущегося поезда, в вагоне стояла мертвая тишина. И тут ее разорвал оглушительный крик.