Про гостей и прочих

- Гости, это люди такие: если сначала приходят, то потом уйти должны, - заявил до этого беззаботно дремавший, а затем лихо скатившийся с верхней полки бодрячок, когда мы пригласили его к ужину.

Мы – это наша семья, уютно расположившаяся в купе. Я достал припасы. Супружница нарезала и расставила их на тесном столике. Дочуру сморил сон. Не стали будить – будто предвидели. То, что принялся выкладывать нам сосед – не совсем для детских ушек.

В модной футболке с надписью My Love и белых брючках, он пристроился напротив. Поправил и без того ровный пробор. Дотронулся до щегольских усиков, как бы проверяя, на месте ли.  Глаза живо бегали, останавливаясь то на мне, то, гораздо чаще, на жене. Вернее на неосмотрительном вырезе летнего топика, высматривая белеющую грудь.

- Мужики, руки мыть! – настойчиво затянула супруга.

Зная, что обязательное мытьё рук перед едой – её неисправимый бзик, я послушно встал в поисках полотенца.

- А у меня чистые. Весь день лежал, ничего не делал, - закрутился щеголь, не замечая, как нахмурилась моя Наталья.

Вернувшись в жаркое и душное купе, застал предгрозовую тишину. Сосед забился в уголок со своей кажущейся наклеенной улыбкой. Жена накинула поверх и наглухо застегнула кофточку.

Чтобы разрядить обстановку, я игриво спросил:

- Что вы там про гостей-то?

- Это не я. Так хозяин, дружок мой и, как оказалось, сволочь предостаточная, намекнул гостям. Мол, время позднее. Но я-то понял: не во времени дело. В жене его. Досталась же мегера такому мягкому и деликатному человеку. Слышал, как отчитывала: «Что? Никаких притонов! Придумал! Пусть уматывают!» Во как! Забыла распутная, кто в первых свиданках им помогал. Не знал, чем моя доброта обернётся. Стерва, что тут скажешь! - Разошелся сосед.

Мы с женой приступили тем временем к долгожданной трапезе. Я напомнил:«Присоединяйтесь». Воодушевленный этим, он принялся набивать рот без разбора. Не забывал, однако, вести повествование:

- Эх! Так славно начиналось! Еды хозяева не жалели. Одними запахами можно насытиться. А уха! Наваристая.И главное - с водкой. Потроха душистые! Как зашли, сразу учуял. Икра! Щучья. Намазывай, хоть тонко, хоть толсто. Для всех блюд столов не хватило, подоконники задействовали. Наелся от пуза. Уж как яства расхваливал. Угодить пытался. Надеялся – всех отправят, а меня с зазнобой оставят ночевать. Приятель обещал. Я уже диван в комнатке облюбовал. Там и картина подходящая, «Даная». Представлял: мы под этой картиной… Понятно, да? Не было другой возможности быть ближе. Всё больше по улочкам под ручку прогуливались. По музеям там, кино. А хотелось, извиняюсь, интимности. Притащился в гости, называется. Получил благодарность. Не ожидал от него. Жмот, одним словом. И тряпка, приятель мой. Не по-товарищески поступил. Так я и заявил: ноги моей здесь больше не будет. Про ногу, по правде говоря, добавил мысленно.

Тут сосед остановился, чтобы опрокинуть стакан чая в глотку одним махом, будто спешил высказаться. Смотреть на рассказчика было интересно. Эмоции правили им. Взмахивал руками, кривил физиономию и не замечал, как время от времени у него подергивались не только плечи, но и спина. Точь-в-точь лошадь, когда хочет согнать овода схолки. Продолжил менее пафосно:

- Что поделаешь, собрались мы к выходу. Чтобы руки не подавать при прощании, я за девушку пытаюсь ухватиться, за сумочку её, мол, заняты руки мои. Она всё мнётся как-то. Не сумочка, девушка. Будто неловко ей отчего. Может, в туалет захотела и стесняется? Или жалеет, что уходить надо? С досады дверь скрипучую специально закрывал не спеша. Пусть хозяева подольше помучаются от этого козьего: «Ме-е-е!» Получайте, чурбаны бесчувственные. Негостеприимные люди. Бывают же такие!

Ладно, идем мы в темноте. Продолжаем за ручку держаться. Ближе – ни-ни. Как-то не тянется она ко мне. Я и закуривать не стал, чтоб табаком на неё не дышать. Может, не привыкла к дыханию несвежему? Только откуда ему взяться свежему после раков вонючих, рыбы вяленой, пива протухлого, салатов чесночных? Пытаюсь прижаться – бесполезно. Ладно, думаю, дойду до улицы Конечной, а там... Ежели даст поцеловать – провожу до самого дома. А нет – распрощаюсь. Тебе, мол, направо, рядом уже. Мне – налево, и путь неблизок. Будем кораблями в море. С разными проложенными курсами.

Добрели до Конечной, а на перекрёстке две фигуры маячат. Смотрю – стоят. Такая досада взяла: не дадут к устам предмета обожания приникнуть. Я готов и при посторонних полезть с лобзаниями, да дама моя весьма стеснительна в этом отношении. Остановились. Решился я. Только наклонился к ней – как голуба одной рукой за сердце, а другой в меня упёрлась. «Ой, - бормочет, - боюсь». Те, видать, услыхали – и к нам. Один, который повыше, руки длинные раскинул радостно:

- Ах вы, гости дорогие! Подплывайте к нам.

Другой подхватывает:

- Здрасьте, пожалуйста, - мило так обращается, - не изволите ли поделиться?
Ага, смекаю, хотят сами проводить. Я не против. Думал, знакомые её. Договорилась с ними, вот и дожидаются.

Тут она ещё крепче смущается.Не признаёт, видать, ни одного, ни другого:
- Не трогайте, - кричит, - я на помощь звать буду!

А знакомые вежливо и говорят:

- Мадам, так и быть. Вас не тронем. А вот хмырь ваш пусть раздевается.

- И его не надо. Отпустите нас!

- Нет уж, нет уж, - берет один за локоток её и отводит подальше. – Первое слово дороже второго. Вас не тронем. Как и просили. А вот хахаля… Больно габариты его с нашими схожи. В этом плане он агромадную пользу принесёт. Но ваше, просим прощения, интимное бельё, извиняйте, нам никак не подойдёт.

Второй тем временем берёт за шкирку меня и помогает освобождаться от лишней одежды. Лишней, это он так считает. Я другого мнения, только опасаюсь высказать. Думаю, пиджак надо отдать и дело закончится. Да, нет, вижу, мало этого. Ладно, рубашку и ботинки отдал ненасытным. Дрожать начинаю. Холодно, да и вообще. Не по себе как-то. Жду, когда мадам моя начнёт возмущаться и кричать, на помощь звать. Молчит, зараза. А этим всё мало. Пришлось отдать нижнее и носки в придачу. Ничего не осталось.

- Адью, - говорят мне грабители и в сторону женского полу поклон, - оревуар.

Культурные такие. Отчалили.  Слышу - скалятся, гады. Только мне-то как быть?

- Позвольте, - шепчу, - вашими одеяниями прикрыться.

И тут такое, что совсем не ожидал:

- Как могу платье своё вам позаимствовать? В чём сама пойду?

На меня почему-то смотреть опасается, на голого.

- Ну, хотя бы, так сказать, панталоны ваши. То, что без них пройдетесь  – никто не разглядит в темноте.

- Нет, - упорствует, - стесняюсь при вас снимать. А потом после вас на себя опять натягивать.

Вот так. Стесняется она! А я не стесняюсь голяком стоять при ней? До того меня это разозлило. Плюнул и бегом к себе домой. Холодно, понимаете ли, и совестно прогуливаться безо всего. Даже прощаться не стал. На фига, думаю, мне такая стеснительная. Столько времени убил на ухаживания! С лучшим товарищем из-за неё поссорился. Бегу, весь закипаю от возмущения. В гости надо знать с кем ходить, а не так, с кем попало, - закончил рассказчик.

Огорошенные таким признанием, мы с женой переглянулись, стали молча готовиться ко сну. Неожиданно он добавил:

- Больше всего возмутило то, что промолчала, когда при ней меня обозвали хмырём.

В установившейся после этих слов тишине раздался еле слышный шепоток:

- Папуль, а что такое хмырь?

- Спи давай, - ответил с досадой оттого, что дочка проснулась.

- Я боюсь.