Рыбацкие перегрузы. Глава 20

                20
      Начался июнь. К нам пришвартовался на приемку рыбы кубинский транспорт “Анасална“. Работа началась с перегруза гофротары для нашего судна. Я тоже со всеми вместе носил упакованные листы гофротары и клал их на строп. Особенно при этом мне не нравилось поведение молодого электромеханика Цаплина. Упитанный, шустрый, с бегающими серыми наглыми глазами, он считал себя хитрее всех. К работе относился пренебрежительно. Если попадался рассыпанный пакет, то он его не клал аккуратно на строп, а небрежно швырял. Временами он, как будто нечаянно, обращался ко мне во втором лице (конечно, косвенно), хотя я вдвое старше него. Всегда, попадая на чужое судно, он, зная несколько десятков английских слов, затевал вопросы о ченче (обмене) вещей, покупке спиртных напитков, обмене денежных знаков. Эта его привычка не нравилась стармеху, который как-то в разговоре со мной, сказал, что он выменял что-то необходимое для работы в машинном отделении на нужную для себя вещь. Что именно
он отдал на обмен стармех не сказал, ответив мне: “Не буду говорить, а то ты вдруг кому-то скажешь, и в результате об этой пропаже спросят с меня“.
      После загрузки тары начался перегруз рыбы на транспорт.  Поскольку кубинские моряки хотели заработать на перегрузе рыбы, то они взялись загружать один трюм своими силами. А второй трюм будет загружать наша бригада. Я снова был счетчиком. Больной матрос, которому врач Рак наложил на кисть лонгету, продолжал ходить с нею две недели, и его технолог тоже поставил счетчиком во вторую смену. Но, тем не менее, при встрече я сказал ему, чтобы после перегруза он зашел ко мне в медпункт.
      Со мной вместе работал счетчиком кубинец, в возрасте около пятидесяти лет, среднего роста и обычного телосложения. Мы оба были одеты в куртки. Было ветрено, и мы укрылись от ветра в мастерской, из которой было хорошо видно движение стропов над горловиной трюма. Он немного знал английский язык и  мы с ним беседовали. Кубинец рассказал немного о жизни на Кубе. Оказалось, что живут там бедно, но государство многое взяло на себя. Например, квартирной платы там нет, бесплатны детские сады, лечение, образование. Проезд – оплата символическая:
пять сентаво (примерно, наших 10-15 рублей), за которые ничего не купишь, в то время как у нас проезд стоит 1000 рублей (до деноминации в 1997 году, убравшей три ноля). Учитель и врач зарабатывают в месяц по 300 песо.1 доллар равен 20 песо. А у нас на берегу минимальная зарплата врача всё же 300 тысяч рублей (аналог 60 долларов). Цены на продукты почти те же, что и у нас. Один килограмм мяса стоит 2 доллара. Их судовые работники получают в среднем в месяц 250 долларов и кубинскими деньгами 600 песо. Это для Кубы – богатство.
     После перерыва пришел другой счетчик и сказал, что такая плата была три месяца назад, а теперь уже все будут
получать по 60 долларов в месяц. Отменил Фидель все высокие заработки и уравнял всех. Оба счетчика, с которыми я разговаривал, жили в центре Гаваны в своих личных домах тремя комнатами. Вокруг домов были грядки, сады и гаражи. Один из счетчиков (стармех транспорта) сказал мне, что их коммунистическая партия – мафия, которая грабит весь народ, и народу при этом дает всем поровну крохи. Многие имеют родственников в США, и завидуют их достатку.
      Во время перерыва я обычно не ел пищу, поданную с нашего судна на транспорт, потому что от колбасы с
красителем и от вареных яиц мне было плохо. Цаплин это заметил, и, как только открывали ящик с едой, он спрашивал меня: “Вы яйца не едите?“ Я, конечно отвечал “нет“, и он теперь считал своим правом съесть две порции по праву первого спросившего. Был сильный ветер. На мне была рубашка, кепка и фуфайка. Когда бригада после обеда спускалась в трюм, Цаплин тут же начал просить у меня фуфайку, мотивируя тем, что “он идет в трюм“. А трюм-то не совсем холодный, потому что его дно от верхней палубы на расстоянии пяти метров. Я ему отказал наотрез.
– Но я ведь в трюм иду, – убеждал он меня, как будто я сам обязан мерзнуть под ветром.
– Достань себе фуфайку в другом месте: попроси на нашем судне, – посоветовал я.
      Он так и сделал. С нашего борта ему передали фуфайку. Во время перерыва зашла между нашими грузчиками
беседа о покупке алкоголя. Но оказалось, что кубинцы продали его на предыдущем судне. У них осталось только пиво. “У вас есть доллары, доктор?“ – спросил меня издали Цаплин. Я отрицательно покачал головой. Кто-то пошутил в адрес электромеханика: “Яйца доктора съел, чуть не снял с него фуфайку, а теперь еще долларов хочет”. Все заулыбались. “Рекэтир самый настоящий”, – пошутил я.
      Электромеханик все же купил блок пива, и хотел оставить его мне на хранение, так как ему не хотелось держать такое богатство на глазах у бригады. Я отказался, и он затаил на меня обиду. После загрузки нашего трюма технолог и капитан велели нашей бригаде идти во второй трюм помогать кубинцам, чтоб быстрее закончит перегруз. Бригада не хотела туда переходить, потому что все знали, что за это им не заплатят.
Всю оплату за тот трюм получат кубинцы. Особенно ругался Цаплин по этому поводу, но капитан сказал, что он будет делать то, что ему сказано. Цаплин в ответ сказал: “Пусть и доктор идет в трюм”. Некоторые матросы его поддержали. Я уже было согласился, но счетчик этого трюма меня отсоветовал: “И не думайте! Вам капитан не велит ведь идти в трюм“. И я остался наверху. До конца смены оставалось двадцать минут. Снизу раздался шум: “Доктора народ требует!”      
Я подошел к горловине трюма. Там, на коробах с рыбой, толпилось более десяти человек наших и кубинцев. Перед ними выступал Цаплин, и, чуть покраснев от злости и неудобства разговора со старшим, сверкая серыми глазами, спросил:
–  А вы почему не пошли с нами? Совесть у вас есть? Всё привыкли “на шару”?
– Вам самим там нечего делать, – ответил я и отвернулся от крикуна.
     Через десять минут бригада выбралась обратно. Я слышал, как один из матросов спросил у Цаплина: удалось ли ему затащить доктора в трюм, На это Цаплин ему ответил: “Что поделаешь, если у человека нет совести?“ Мне было ясно, что Цаплину не нужна была моя работа. Ведь когда носили гофротару, он сказал мне: “Бросьте, доктор! Зачем вам это?“ Теперь же после ссоры из-за моего отказа стеречь его пиво он стал мне врагом.
      Перегруз на кубинский транспорт закончился. Наш траулер продолжал рыбную ловлю. Я вызвал в амбулаторию матроса с травмой кисти, продолжавшего носить на руке гипс более двух недель, хотя хирург Рак говорил ему, что можно снять его через десять дней. Я снял ему с кисти лонгету. Отека на ней не было. Функция кисти была удовлетворительная, но больной еще ощущал незначительную боль при движениях ею. Я дал ему раствор меновазина для протирания кисти, и он ушел. За обедом капитан спросил меня, как состояние больного с гипсом на руке. Я
ответил, что вполне нормальное. Капитан заметил, что этот матрос носил бы гипс еще целый месяц, лишь бы поменьше работать. Я ответил, что это моя вина в том, что не снял с него гипс раньше, решив, что лучше перестраховаться.
      После обеда ко мне в каюту вошла прачка Алла. Она одновременно уборщица коридоров и туалетов.
– Доктор, я не буду убирать предбанник у рыбного цеха. Он обрыган, и это сделали марокканцы. А я не могу убирать, потому что у меня тоже будет рвота.
– Тем не менее, надо убирать, – ответил я. – Если я напишу об этом случае капитану рапорт, он все равно вас вызовет и скажет: “Потерпите и убирайте“.
     Недовольная прачка вышла.
     Сегодня День рыбака. Получил две поздравительные радиограмм: от брата и жены. Давали горячительные напитки закончившим вахту членам экипажа: по половине бутылки виски. Я вместо виски взял бутылку водки, и решил ее не пить, а повезти домой в Калининград.
     Вчера на судно откуда-то привезли еще одного пса породы бульдога. Черный и крепкий, он первым делом потрепал нашего Бакса, который был должен признать его главенство. У него были очень крепкие зубы и круглая голова с маленькими глазками и коротенькими ушами. Когда ему попалась доска, он тут же разгрыз ее в щепки. А, когда он вцепился Баксу зубами в загривок, боцман не мог его оторвать от своей жертвы, и ему пришлось поднять их обоих в воздух. Причем, Бакс висел в зубах у новоприбывшего Тайсона. Так его окрестили в честь знаменитого боксёра, откусившего ухо своему противнику.
      Наш траулер продолжает ловить рыбу. Палуба теперь чистая, потому что чаек не видно уже более двух месяцев. Они сейчас где-то на болотах, в заводях выращивают своих птенцов, и в следующий месяц прилетят сюда их стаи, и будут выхватывать из трала рыбу или нырять с высоты в воду. Но мы этого уже не
увидим, так как уже будем дома.
                (продолжение следует)