Дверь

Дверь.
Александр Лобанов
Завязка.

Капитан Целебровский сидел на столе и думал вслух.
-Странное дело. Я такого не припомню, да и в архивах не встречал. И что самое странное – это способ убийства.
- А чего странного то?
-лейтенант Жигалов , сидевший за столом напротив покосился на то место, которым его начальник соприкасался со столешницей.
-Это у нас, в глубинке, пальба из автомата на улице в диковинку, а в других городах – обычное дело. Надо покопаться в мотивах, выявить связи.
-Мотивы, связи. Конечно, когда мужику за сорок с большим гаком и связи есть и мотивы найдутся. Но кто он такой, этот  Шелепов Николай Григорьевич, пятидесятого года рождения, кандидат наук, сотрудник НИИ?  Разведён, бездетен.  И никогда ничем секретным не занимался. А тут –иномарка с номерами, забрызганными грязью и автоматный огонь из салона с чёрными стёклами. Нет, не тот это человек.
-Ты забыл сказать, что этот учёный занимался коммерцией.
-Да, хоздоговоров у института нет, на оклад менеэса сейчас не протянешь, вот и возил в соседнюю область водку и чай. А до того пытался торговать радиодеталями, но пролетел и остался должен поставщику сто пятьдесят тысяч.
-Ну вот видишь – и мотивчик есть –неуплата долга. Может ещё какие то конфликты на почве коммерции. Или дела амурные.
-Амурные говоришь? Да, ещё до развода ходил он к своей подруге, а сейчас у той постоянный ухажёр появился. Развёлся Шелепов недавно, так что можно и месть жены предположить, и соперничество из за любовницы.
-Вот видишь!
-Ничего не вижу. Ну кто он, по нашему времени? Голь перекатная. Коммерсант, как же! Да если у него в месяц поллимона прибыли было, так он поди, от радости до потолка прыгал.
Коммерсант. Ты скажи ещё – политический деятель – в прошлые выборы листовки Блинова клеил.
Нет, и Шелепов, и жена его, и подруга, и соперник, и даже поставщик, которому он деньги задолжал – все они не из того круга, где ездят на дорогих иномарках и шмаляют из автомата.
Вот если бы его запинали у подъезда, зарезали, отравили крысиным ядом, ну, застрелили из дробовика – я бы искал мотивы в его жизни.
Автомат, мерседес…а? Ну, пусть тойота –это всё не для Шелеповых, он сам не стоит затраченных на него патронов.
Тут одно из двух. Либо его за кого то другого приняли, либо он случайно напоролся на тайны больших либо крутых людей. Так что из этого и исходи. Честно скажу – на мой взгляд дело дохлое. Всё что можно было сделать по горячим следам, мы сделали. Люди нужны на других делах, а тебе надо с чего то начинать. Так что считай это учебной практикой.




Настоящая завязка.

-Наташенька, ну что ты заладила – уедем, уедем. Куда уедем?
-В Харбин для начала.  А потом – сядем на пароход и уплывём в Североамериканские Соединённые Штаты.
И будем жить где ни будь на побережье, там где пальмы, магнолии. А? Ну, милый…
-Наташенька, но ведь мы же не сможем увезти наш уютный дом, и погребочек не увезём, и поместье твоего отца тоже. Даже под пальмами в шалаше не очень уютно.
-Серёжа! Это отговорки. Ты же математик и инженер не из худших.
Брось ты свои …не хочу тебя обидеть… наивные представления о служении Отчизне и долге перед Россией. Эта Россия выкинула нас, вышвырнула. Хорошо, твоему кузину  взбрело в голову купить этот домик здесь, где он и бывал то наездами, да завещать его тебе. А нет? Что  бы мы делали в Сибири?
Давай продадим этот дом, пока Колчак наступает, найдутся дураки, которые дадут за него более или менее нормальную цену, да уедем.
- Может и уедем. Знаешь, что меня держит? Здесь, в нашем дворе находится магическое место, дорога в иной мир. Нет, не в мир мёртвых или астрал, а в такой же вещественный мир, как наш. Он рядом, но между ним и нашим миром стена, но в стене есть двери и одна из них рядом. И, кажется, я догадываюсь, как эту дверь можно открыть.
Первыми смогли такую дверь открыть египтяне, наверное – случайно, но их пирамиды –это двери в тот, иной мир. Об этом мне впервые рассказал Игорь Николаевич. Ну, Игорь Штоль, я тебя с ним знакомил в 15, на рождество. Да и потом он несколько раз заходил. Ты знаешь, он египтолог, и в Египте бывал, изучал и настенные надписи, и папирусы, и рукописи в коптских церквях.
Так вот, египтяне знали, что если в определённых местах земли построить пирамиду, да ещё ориентировку соблюсти, да пропорции, да размеры – дверь и раскроется. С увеличением размеров пирамиды дверь распахивается шире, но до определённых пределов.  И дверь эта существует определённое время, пока не изменится та ориентировка к звёздам, что была во времена строительства. Потому то и сейчас этих дверей в пирамидах нет. Ну, мы с Кшиштовичем ознакомились с выводами Штоля и решили открыть эти двери не строя пирамид до небес.
На земле эти двери рассеяны кучками, где пусто, где густо, вдоль сочетания неких линий сил. А вот для определения этих линий пришлось залезть в средневековые немецкие и французские рукописи о магии и, главное, о лозоходстве.
Ты что думаешь- Кшиштовиич с бухты барахты свои денежки в этот дом вбухал? Там, где я поставил свою треногу – дверь. Тренога – это пирамида. Мы пропускаем по её граням ток, создавая напряжение сил – я не знаю каких, но способных открыть эту дверь.  Я уже могу приоткрыть эту дверь, пока щелочка, не пролезть, но с каждым разом эта щель всё шире и шире. Я уже могу руку просунуть. Вот этот камушек я поднял с той земли.
Так зачем бежать в Штаты? Если я открою эту дверь, мы просто войдём, перенесём туда всё необходимое и переждём эту суматоху.
-Переждём… На что ты надеешься? Ведь в стране власть хама! И дело не только в большевичках, хамах по рождению. Ты посмотри на господ офицеров – из них ведь тоже хам попёр. Россия погибла, и ничего переждать не удастся.
Впрочем, если та земля лучше нашей, или если там алмазы под ногами валяются, стоит и подождать.


Вера Земнухова.

Жигалов, хоть ему и стукнуло тридцать, милиционер был свежеиспечённый. Обычное дело – по специальности работы нет, а в органах нашлись знакомые, порекомендовали, по анкетным данным и по тестированию подошёл, краткосрочные курсы и с учётом того, что за плечами институт с военной кафедрой –лейтенантские погоны и пожалте в опера.
С чего начинать Жигалов не знал и решил, для начала, найти женщину. Единственной женщиной в этом деле была Вера Земнухова, любовница или подруга погибшего.  Во всяком случае, не просто знакомая. Была, ещё правда, жена, но с ней  Шелепов больше года не жил, и Жигалов решил отложить знакомство с ней на потом.
К Вере Степановне лейтенант Семён Жигалов явился вечером и был принят на кухне – в комнате делала уроки дочь Земнуховой.
Первоклассница –для женщины сорока шести лет поздновато – отметил Семён но, разумеется, промолчал.
Угощали его чёрным кофе и даже со сладеньким. Откуда? Впрочем, Земнухова явно не бедствовала. На столе были конфеты, причём не из самых дешёвых и на вешалке висело кожаное пальто явно не из советских запасов.
-Вы, я гляжу, сумели приспособиться к рыночной экономике, в отличие от вашего друга. А что же ему помешало?
-Господи, да я сама только – только вздохнула немного. Всего полгода, как нашла место в коммерческом банке – вот и отъелась немного. А то ведь в НИИ работали, тоже зубы на полку не раз клали. Если б не отец с фронтовой пенсией, не знаю, что бы с дочкой делали.  В банк попала, естественно, по знакомству- хорошо, нашлись связи, да я и экономист по образованию.
А Николай… Знакомств у него полезных не было,  да он и не пытался их искать.
Вообще он был не от мира сего. Талантливый учёный, а пробиться не мог. А почему?
Вера Степановне склонилась к Семёну и совсем другим тоном заговорила:
- Да потому что в институте еврейское засилье. Коле не давали дороги исключительно потому, что русский.
Семён даже отодвинулся немного –он не любил, когда собеседник приближался к лицу слишком близко.
Тем более – такой собеседник – с яростно горящими глазами, говорящий трагическим полушёпотом.
А ведь Семён поначалу подумал – а не еврейка ли эта Вера – смуглая, черноволосая. И глаза большие не по русски.
- Но ведь в институте и директор, и зам по науке русские. Завлаб, правда, татарин, да и евреев не так уж много, чтобы говорить о засилье.
-Вот! –Вера Степановна воздела кисти рук не отнимая локтей от стола – и Коля так же говорил.
Но евреи берут не числом, а организованностью и хитростью. И директор, и замдиректора и ведущие завлабы – масоны! Да что в институте – в стране! Вы разве не видите? Сейчас, правда, в правительстве появились патриоты, понемногу выживают евреев.
А вот Коля понять этого не мог. Он ведь русский до мозга костей, но был очарован этими демократами. Не видел, что эти завлабы масоны только формально руководят институтом, а на деле ими манипулируют скромные кандидатики-еврейчики, которые главенствуют в масонских ложах. И вы знаете…
Дальше Семён слушал уже вполуха – обычный трёп юдофобствующей дамочки, только иногда сочувственно мычал да покачивал головой.
Когда проповедь немного иссякла, Жигалов спросил – Я, гляжу Николай был вам дорог. Если не секрет, каковы были ваши отношения?  Вопрос о браке не стоял?
Глаза Веры Степановны как то потухли… То есть нет, не потухли, но в них исчез огонь фанатизма, искры ненависти а живой человеческий свет не даёт того накала.
-Скажите прямо – вы были любовниками или нет. Дура я набитая. Сделала его своим любовником, каюсь. И друга хорошего потеряла, и любовника стоящего не приобрела.
После нашей близости нам как то встречаться стало неловко и всё пошло прахом.
-Я думал, что секс только укрепляет дружбу мужчины и женщины.
- Просто вы не верите в такую дружбу. Напрасно. Вот только сексу в такой дружбе делать нечего. И отношения здесь должны быть  куда более доверительными, чем между двумя друзьями или двумя подругами. Появились закрытые для разговоров темы, умолчания – всё, дружбе конец. Начинается взаимная игра. А игра мужчины с женщиной ведёт в постель.
- Ну, а чем это плохо?
-Видите ли, отношения любовников с самого начала предполагают тайну, недоговорённость, игру словами… Это из любовников, когда они исчерпают романтику, тайну, могут получиться хорошие друзья, а из друзей… Одна физиология.
Вот и у нас – появилась запретная тема – политика эта чёртова  - а как в наше время о политике не говорить?  Вот и возникла  дыра какая то в отношениях, а я попыталась эту дыру заполнить сексом, но… ещё больше отдалились.
-А жена Николая  об этом знала?
- О нашей дружбе она отлично знала, но пока Николай был женат, я бы никогда не позволила себе связь с ним. Это уже потом, когда он развёлся.
-Вот вы говорите, что давно дружите. Но ведь за это время(вы простите, что я об этом) вы как то пытались наладить свою личную жизнь?
-Нет, вы не там ищете. У меня хватало ума не представлять его своим мужикам, даже с отцом моей дочери он не знаком. …Не был знаком. Повторяю – вы не там ищете. В институте масонско-сионистское гнездо. А Коля же занимался научным изучением магии. В частности – геомантикой, изучением энергетических каналов земли.
-Но как это могло повредить сионизму?
-О каббале слышали? Могущество евреев на магии держится. Есть тайные ходы, по которым можно попасть из одной точки земли в другую за считанные минуты. Одни из этих ходов контролируют светлые силы шамбалы, а другие тёмные каббалы. А что такое каббала? Это магическая книга иудеев. Масоны высших градусов – а это только евреи -посвящены в тайну этих ходов. Вот Коля, изучая энергетические каналы земли и вышел, сам того не зная, на секреты каббалистов.
Жигалов глядел в засверкавшие огнём тёмно-карие глаз и не знал, что и думать. Уж больно это всё отдавало кабинетом психиатра, но он то не медицинский кончал.
- Знаете, это как то неожиданно, конечно, всё может быть, но… Насколько мне известно, он в институте работал над совсем другой темой.
- Во первых, и его институтская работа пересекалась с этим – он изучал влияние линий высокого напряжения на окружающую среду. А главное, он тратил всё своё свободное время на это.
Э-э-э, да вы мне не верите. Вон и Коля не верил. Связался с этим еврейчиком Вассерлауфом, а уж он то наверняка был глазами и ушами масонов.
-А как этого Вассерлауфа найти, не подскажете?
-Да они вместе в институте работали.
-Понятно. Но всё ж таки, моет Николай случайно сталкивался с кем то из ваших друзей? Или может у него появилась женщина?
-Лицо Веры Степановны вдруг сжалось, глаза сузились(он и не предполагал, что такие огромные глаза могут так сузиться), губы собрались в ниточку.
- Так, гляжу, вы всё пытаетесь увести разговор в сторону от истинных виновников. Неужели же и у вас сионистами всё схвачено?
Нет, нет, извините, дочь зовёт, мне надо посмотреть, что у неё с уроками. Если понадоблюсь, вызывайте повесткой.
Что можно было сделать после этого? Только откланяться.






































Вассерлауф.

Вассерлауф был не просто типичным – просто карикатурным евреем – черноволосый, но с синими глазами, конечно же курчавый, а нос крючковатый.
Низенький, и не то что сутулый, а как бы постоянно наклонившийся, он то садился, то снова вскакивал, делал несколько шагов по мастерской, опять садился на большой железный табурет с мягким, обтянутым дермантином сиденьем, разворачивался на нём, снова вскакивал.
Встретились они не дома и не в институте – он уже там не работал, а владел маленькой ювелирной мастерской.
- Так, давайте для начала чайку выпьем- вы не торопитесь? В геологии любая работа начинается с чая. А я сейчас хоть и не в геологии, но всё равно с камнем работаю. Хорошо, я камнерезным делом давно увлекался, так профессия  оказалась непрестижной – хобби кормит.
Вон, посмотрите, какой густоокрашенный, и в то же время глубоко просвечивающий нефрит. Редкостный. Надо попробовать найти верную плоскость распила, может, будет эффект кошачьего глаза.
Что за эффект? А вот поглядите на этот кобошончик – видите как по нему бежит полоска света? Обождите – чайник кипит, сейчас чаёк заварю.
Пока Вассерлауф заваривал чай, Жигалов огляделся. Мастерская как мастерская; маленькие станочки, в углу что то медленно крутится, капает вода. Единственно, что отличает от любой механической мастерской – камни. И крупные, наваленные под столами, и помельче,  в обрезанных пластиковых бутылках, и совсем маленькие, готовые, полированные, готовые стать серьгами, брошками и перстнями в коробочках из под конфет, да запах не эмульсии и масла, а свой, особый.
-Вот, угощайтесь. Чай у нас в мастерской бесплатный, точнее, его стоимость мы включаем в стоимость продукции. Так что накладывайте сахарку, не стесняйтесь, всё покупатели оплатят.
Семён взял  фарфоровую,  чуть надтреснутую чашку с густым горячим чёрным чаем.
-И как, хорошо платят покупатели?
-Да нет. Поначалу то дела пошли весьма неплохо, думали уж бизнес расширять, хорошо – не успели. А сейчас… Для работницы или дамы с базара, торгующей с лотка, наши броши из яшмы в мельхиоре слишком дороги, а для солидных господ – дешёвка. Им подавай гранёный камень в золоте, желательно – бриллианты.
Так что сейчас больше ремонтом занимаемся, хотя есть круг постоянных покупателей..
Сейчас бы выгоднее коллекционным камнем заняться. Я ещё в девяностом в Москве заехал к  приятелю, а у него на квартире ящики, да с такими кристаллами! Я руку протянул – а он мне по руке – не трожь. – Вассерлауф засмеялся. – здесь на миллион, да не рублей, долларов.
Сейчас мой приятель «новый русский» -коттедж, форд и, говорят, не только под Москвой, но и под Веной.
- Простите, а с Николаем Шелеповым вы по работе были связаны?
-Да что вы, какая может быть связь: разные сектора, он физик, электромагнитные колебания и прочая заумь, а я даже не геофизик, «чистый геолог».  И в институт то попал после закрытия нашей экспедиции. Нет, нас страсть к камню свела.
Правда, он не столько был камнем увлечён, сколько всякими мистическими заморочками вокруг камня.
Не мне, конечно, судить, не будь этих заморочек, я бы по миру пошёл, наполовину то с них кормимся.
Вот и ему я делал оберег от колдовства из обсидиана, потом магический отвес из яшмы и даже хрустальный шар для медитации. Сейчас такой шар полмиллиона стоит. Но и тогда –две его зарплаты. Ему я его в кредит дал, ещё и половины не выплачено –увы и ах.
Конечно, жаль Колю, но ведь и денег тоже жаль.
-А что за оберег?
-Да кулон с магическим трезубцем. Не оуновский падающий сокол, а рога лося.
- А в чём заключались, как вы говорите, заморочки Николая – экстрасенсорика, спиритизм?
-Нет, слава богу, до этого он ещё не дошёл. Начал с астрологии – все эти таблицы, выкладки, ну а потом – соответствие камня астрологическому знаку, а там –дальше больше, магия.
-Шаббала, Кабббала.
-А вот здесь то рациональное зерно было.
Конечно, не в тайных ходах,  на чём он был помешан под влиянием своей подруги.
-Помешан?
-Нет, конечно, но – прислушивался. Он занимался лозоходством и подкреплял это замерами электромагнитного поля земли, причём свою методику разработал. Фактически – микрогеофизика. Знаете – геопатогенные зоны и всё такое. Но его поволокло дальше – какие то магические линии на карте стал проводить с помощью отвеса, а весной вообще предложил ехать за алмазами. Представляете, с помощью отвеса нашёл на карте месторождение алмазов. Я ему был нужен, чтобы эти алмазы отыскать на местности.
-Ну и?
-Даже если б я верил, что вот так, поводил грузиком на ниточке и готово – здесь алмазы –всё равно бы не поехал. Почему то думают – геолог подошёл, глянул, и сразу всё увидал, поднял из кустов оковалок золота с конскую голову.
А такие находки делают случайно, на халяву, и геологом здесь быть вовсе не обязательно, либо нужна серьёзная профессиональная работа а значит –серьёзные затраты средств.
-А Николай ездил?
-Нет, но ездил поближе, по брошенным деревням ещё с одним чокнутым – искали клады.
Тот же принцип –крутят своё колдовское веретено над картой. А потом ходят с лозой, и там, где она дёрнется – копают.
-Нашли?
- Во всяком случае, не разбогатели.
-А с кем он ездил то?
-Некто Устименко. Приходил ко мне в конце прошлой зимы, предлагал камнерезное оборудование. Только откуда у меня такие деньги?
- Скажите, а у Николая не было  каких то коммерческих дел с этим Устименко?
-Не то чтобы совсем коммерческие. Он, в какой то мере, спонсировал Николая, во всяком случае, до недавнего времени. Сейчас то он сам на мели, а ещё вчера ходил пузом вперёд. Снабжал Колю кое какими детальками по радиотехнике, или электротехнике –я  ни бум-бум тарарам в этом деле. Николай делал какие то приборы –я уже говорил – для своих геофизических исследований, а ещё для опытов с пирамидами. После экспериментов, если что то оставалось, он продавал, что не пригодилось – тоже реализовывал. Даже, как  ни смешно, порой прибыль имел.
-А что за опыты с пирамидами?
-Знаете – вся эта шумиха вокруг египетских пирамид, эффект самозатачивающихся лезвий…
Вот он пирамидки из разных материалов делал, помещал их в электромагнитное поле, ток по ним пропускал, таскал по своим магическим линиям.
-Ну и как результаты?
- Эффектов много, но все на уровне самозатачивающихся лезвий. Там стрелка прибора дрогнет, хотя ей дрожать не положено, там ещё что то…
Правда, как то по пьяни он сказал, что пирамиды –это вход в параллельное измерение и он почти раскрыл тайну входа, и когда раскроет сможет за минуту добраться до Нью-Йорка.
Да, так прямо и говорил – мол запросто твоим друзьям с Брайтон-Бич весточку передам.
Но я всерьёз не воспринял. Это дилетантизм, такие вещи нахрапом не делаются.
Хотя… Может быть его дилетантизм, метод тыка и вывел его на что то. Если эти пирамидки, к примеру, и в самом деле могут указывать на золото. А золото…
Но всё это догадки. Больше я вам ничего не могу о Коле сказать. Вы лучше посмотрите – из такой вот яшмы я сделал Николаю отвес. Северцев, мой конкурент, такую аж из Карелии завёз, а я здесь нашёл, это моё детище. А вот этот кварцит известен ещё с начала прошлого века. Смотрите на переливы. Не авантюрин, конечно, но весьма близко.
Какое это отношение к Шелепову имеет? Никакого. Но камень то остался. И мы тоже. Что сделаешь?
Жигалов так и не сказал Вассерлауфу, что в прошлой жизни он тоже был геологом. Правда, цветным камнем он никогда не занимался, всё больше по глинам. Даже руды, на которых он работал, были  глинами – кобальт никелевое месторождение в корах выветривания и флюорит в глине.




























Сияние в пирамиде.

Седло вдруг провалилось и его бросило вперёд, на гриву, в которую он всё же успел вцепиться. Лошадь ударилась грудью о снег и ещё вершка два, может с сажень проелозила по снегу, попробовала вскочить, но ноги подломились, и она завалилась вперёд и на бок, а потом и задние ноги вытянулись и ослабли.
Но всадник этого уже не видел. Когда он успел выдернуть ноги из стремян, он и сам не осознал, но ещё грудь лошади продолжала скользить по снегу, его ноги коснулись земли, его выкинуло из седла,и он побежал. Побежал, как бежит подгоняемый страхом зверь – надежды спастись не было.
Он бежал по заснеженному полю к особняку оторвавшемуся от улицы – до остальных ему точно было не добежать, но добраться до этого казалось очень важно.
Посреди двора стояла странная деревянная пирамида, обитая по рёбрам медью, и он бежал к ней. Не к дому, и не к сараям. Зачем – окружат, сожгут. И люди пострадают зазря и самому не спастись.
А здесь… Хоть красиво погибну. Он заскочил под пирамиду, вскинул маузер и расстрелял остававшиеся патроны, кроме последнего. Может – последних двух. Он старался ловить в прорезь прицела головы в лохматых папахах с красными ленточками – он не видел ленточек, но знал – с  ленточками. Но о прицельности, когда глаза застилал пот, а рот хватал воздух, и не мог его захватить вволю, потому что воздух был сухой и морозный, а сердце колотилось у горла, речи не было.  Да и враги скакали упав на шеи своих низкорослых мохнатых  лошадок и сливались с ними в одно большое, мохнатое, мечущееся пятно.
Отстрелявшись, преследуемый перехватил пистолет в левую руку, прижал ею ножны и выхватил саблю.
Господи, вот что мешало ему бежать! А он и не понял. А враги уже перескакивали  плетень, один за другим осаживали коней или объезжали пирамиду кругом.  Было их семеро и семеро карабинов смотрели на беглеца.
-Хорош белячок, отбегался. Сейчас мы добрые, не шлёпнем. Так что бросай свои цацки, пока мы из тебя решето не сделали.
-Гад, бросай говорю, пока не разозлился. Ты меня, сволочь, зацепил –один, молодой, усатый, держался левой рукой за плечо правой руки, меж пальцев сочилась кровь, но карабин, приклад которого он упёр себе в живот, глядел в лоб белому.
-Ну всё. Сразу стрелять себе в рот, или выстрелить в кого то из них, а потом броситься на саблю?
В животе похолодело, заныло сердце, и он пожалел, что не выстрелил в себя сразу, когда в ушах ещё гремел грохот пальбы и в ноздри лез пороховой дым. В тоске он огляделся, и вдруг, от вершины пирамиды к земле ударил розовый луч, стал расширяться, превратился в сияющую полосу, вроде прозрачную,  но за этой полосой пропала стена дома, пропал снег и появился какой то другой мир – красно-жёлтый и синий. Беглец не раздумывая шагнул в этот разноцветный мир. Полоса света была узкой, и с саблей на отлёте он бы не прошёл, но вместо того, чтобы направить остриё вперёд или поднять вверх, он отбросил её, а маузер так и остался в руке. Он вошёл в луч и оглянулся. За спиной не оказалось луча, не было снега, Сибири, красных. Была жаркая пустыня и голубое небо  над ней.
Беглец стоял на пологом склоне долины, на белёсо-серой глине. Глина была сухая, покрытая тонкой пузыристой плёнкой. Выше по склону глина была ржаво-жёлтой, но белогвардеец пошёл вниз. Чем дальше он шёл вниз, тем чаще попадались мелкие сугробики белёсой пыли, в которой утопала нога, а на дне лога дыбились глыбы, между которыми струился ручей.
Белогвардеец напился и сел на берегу. Так, вроде всё нормально. Вода как вода, глина как глина, но где же зелень? Вода есть, но он нигде не увидел ни травинки. Да что травинки! На камнях ни мха, ни лишайника, ни зелёной мути водорослей. Да что ж это такое!
Он порылся в карманах, - может табак наскребу на самокрутку – но нет, только щепотка  овса, которую он бросил на землю- на кашу всё равно не хватит.
Он поднялся по своим следам, у последнего снял чёрный полушубок-барнаулку, положил на него маузер, ножны и пошёл на водораздел. Вокруг была ржаво-жёлтая равнина, ровная как стол, то там, то здесь лежали на ней плитки плотного ячеистого железняка, а вниз по течению ручья лог расширялся и сливался с широкой долиной, но и в долине не было ни одного зелёного пятнышка.
Белогвардеец  вернулся и сел на полушубок. Было жарко. Он снял сапоги, мундир, нательную рубаху и остался в одних кальсонах. Потом подумал, и намотал рубаху на голову.
-Итак, от жажды я здесь не сдохну, но от голода окачурюсь точно –лениво подумал он.
Он представил себе долгий месяц умирания в одиночестве, и уже допросы в ЧК показались не такими страшными.
-Дурак! Надо было сдаваться. Ну, в крайнем случае, набили бы морду, да шлёпнули. А то и в самом деле могли пощадить. Город они взяли, считай без боя, так, маленько постреляли дурачки, вроде него, не успевшие вовремя смыться, поэтому победители не озлоблены.
А он фронтовик, ни с контрразведкой, ни с карателями не якшался и документы в порядке.
-Господи, прости меня, раба недостойного! Измыслил уйти от доли, тобой предназначенной, измыслил судьбу обмануть. Господи, да пусти меня обратно, любую кару приму безропотно!
Офицер пробовал молиться, но получалось это у него плохо. Молитвы, которые он знал с детства, подзабылись, да и звучали они здесь фальшиво, ни одна не вязалась ни с этой пустыней, ни с этим небом.
Он вскочил и быстрым нервным шагом заходил вокруг полушубка, то сужая, то расширяя спираль и, понемногу, успокаиваясь.
-А, к чёрту! Будь что будет. Идти некуда. Остаюсь здесь и жду. Откроется дверь – он почему то так и подумал -откроется дверь – вернусь на землю, нет – станет очень скверно –застрелюсь.
Он лёг на полушубок,  положил под голову шапку, укрылся кителем и стал воображать, что тогда, под Уфой, они разбили Фрунзе и пошли вниз, к Волге, соединились с Деникиным,  а потом пошли на Москву.
И он вошёл в Москву, и ему присвоили чин генерала. Что было потом не придумывалось, он снова возвращался к Уфе, только теперь они уже не шли на соединение с Деникиным, а прямо двинулись на Москву..
Иногда закрадывались гнилые мыслишки: а что бы они делали в Москве? Перевешали комиссаров, побили жидов, а дальше? Отдали бы власть штафиркам, растаскивавшим и распродававшим иностранцам всё, что можно, наживавшимся ещё в германскую на поставках сапог с гнилыми нитками, или интендантским крысам, разворовывавшим воинское имущество?- но он гнал эти мысли и просто грезил о победе.
Солнышко пригревало, тело стало влажным, а грёзы просто снами, он ещё какое то время, краем сознания, понимал своё тело, но потом полностью окунулся в сон.
Проснулся он враз, и сперва не понял, от чего, но почти сразу услышал женский голос: давайте сюда, быстро.
Офицер схватил в охапку мундир, накинул на себя полушубок и взялся за сапоги, но тот же голос остановил:
-Вот валенки, быстро сюда!
И он нырнул в тёмно-синюю щель, дышащую туманом и морозом, на белый обжигающий снег.
Там его ждали валенки и женщина в чёрном полушубке и белой  шали.
В доме женщина отобрала у офицера его мундир и бросила в топящуюся печь. Потом подала стопку одежды и сказала – я сейчас выйду, а вы бросайте в печь ваше вшивое бельё и одевайтесь во всё чистое, а главное – в гражданское…
Документы – тоже в печку.  И давайте не будем знакомиться.
Беглец натянул чистое бельё, надел брюки в полоску, сорочку, пиджак. Брюки были почти впору, чуть длинноваты,  а вот рубашка и пиджак заметно великоваты, но, в общем, терпимо.
Дама –это была несомненно дама- вышла с баулом в руках.
-Надевайте ваш полушубок, слава богу, он у вас без погон, берите чемодан и мешок – она показала головой на комнату, откуда вышла  - и пошли.
Она вела его какими то кривыми улочками, пока не завела в маленькую покосившуюся избушку.
Всю дорогу офицер молчал. Молчала и дама, если не считать коротких указаний –«В этот переулок свернём». «на свет не выходите».
И только в избушке дама разговорилась.
-Почему я не велела  вам называть своё имя?.  Теперь вы Никодимов Иван Сергеевич, мой муж. А я, естественно, ваша жена, Софья Андреевна. А буду знать ваше подлинное имя, ещё оговорюсь при людях.
Документы в чемодане.
Красные всё равно меня бы не оставили в покое, даже если б я вам не помогла. Это быдло не любит, когда кто то «не как все». А мой муж был не просто «не от мира сего», а почти колдун. Это он сделал пирамиду, вход в иной мир. Только кому сейчас нужны новые миры, которые нужно засевать? Сейчас нужны склады, которые можно грабить и базары, на которых можно награбленное перепродавать.
Муж… Муж недавно  умер. Так и не перешагнул порог своей двери, а мне нужды не было. Так, заглянула одним глазком – и ладно.
Сейчас переночуем здесь, это дом моей прислуги, она в деревню, к родне умчалась, а завтра двинем дальше.
Я, надеюсь, вы поможете мне выбраться из этой страны. А пока –ломайте, к свиньям, эти городушки да растапливайте печку.
В темноте жарко натопленной избы офицер, теперь уже бывший,  утомлённо гладил тугие груди молодой, не рожавшей ещё женщины, глядел на отсветы печного пламени на закопчённых стенах, слушал, как гудит огонь, а стоило закрыть глаза- и снова перед ним лежала ржавая равнина и вновь –следы на белёсой глине.








Владимир Устименко.

Предприятие Владимира Сергеевича Устименко располагалось на окраине города, хоть, впрочем, не так далеко от центра. Лет полтораста назад окраина города дошла до этих мест, сползла по террасам в пойму реки и застыла на её краю и на опушке бора.. Город разрастался в другие стороны, обрастал заводами, пятиэтажками черёмушек и девятиэтажками новых спальных районов, а здесь так и стояли бревенчатые избы да дощатые засыпухи. Изредка вклинивались  добротные кирпичные домики да старинные двухэтажные особняки. Когда то это были купеческие терема, но после революции хозяев «уплотнили» - если они не ушли за колчаковцами, залы разгородили фанерными оштукатуренными перегородками и  получились вполне приличные бараки.
В одном из таких домов и располагался «офис» Устименко. К середине перестройки жильцы этого дома получили новые квартиры и дом стоял пустой, медленно и необратимо разрушаясь. В любое другое время  его бы разобрали на дрова, но сейчас после выезда жильцов власти боялись отдать приказ о сносе, опасаясь гнева «неформалов» за снос «памятника деревянного зодчества», но и реставрацию не начинали из за отсутствия денег.
А потом вообще стало не до этих гнилушек. Конечно, будь этот особнячок поближе к центру, его бы мигом приватизировали из за места, а здесь никто, кроме Устименко, на него не клюнул.
Владимир Сергеевич, купив это здание, считал, что совершил очень выгодную сделку, заплатив, в общем, столько , сколько стоили дрова такой кубатуры. Если бы Устименко умел считать, он бы никогда на это не подписался.  Просто купить дрова было бы куда дешевле, чем разбирать и пилить эти брёвна, которые на самом деле, давно иструхлявели внутри и только сохраняли видимость брёвен, являя собой деревянные трубы. О ремонте и разговора быть не могло, новый построить дешевле, а жить без ремонта – на отоплении в трубу вылетишь.
Но стоял сентябрь, бабье лето  Устименко пока не догадывался, что за обузу он на себя нацепил.
Жигалов прошёл по вздыбленному коридору, заваленному ящиками с железяками, открыл дверь с надписью – «приёмная». Ни пальм, ни секретарши. Облупленный шкаф, такой же стол, лавки, и белёная печка – голландка.
Ну что ж –нет секретарши – не надо. И Семён постучал в следующую дверь с табличкой «директор».
-Войдите.
Семён вошёл, представился, огляделся.
За столом сидел лысеющий бородатый мужчина. По форме и габаритам – «шкаф».
Но сейчас это определение на язык не просилось. Если и шкаф, то после того, как его сбросили с  этажа второго, а то и третьего – глаза красные, воспалённые, а сам и ссутулился, и скособочился –словом, его фигура бодростью и оптимизмом  не дышала.
Конечно же, Жигалов навёл предварительные справки о будущем собеседнике.
В советские времена работал горным мастером в золотодобывающей артели, потом – членом правления крупной артели. В золотую кооперативную эру Горбачёва создал кооператив по добыче щебня для строительства дорог – куй деньги пока Горбачёв. Вначале 1991 кооператив ликвидируют, Устименко получает свою долю, берёт кредит и основывает малое предприятие «Форос» по добыче мрамора и мраморной крошки.
Характерно, что название это Устименко дал своему детищу ещё до ГКЧП и крымского «сидения» президента СССР.
Однако, судя по виду хозяина, название оказалось не удачным и предприятие явно не процветало.
Представившись, Жигалов сел на стул, тяжёлый, надёжный, по виду – самоделка начала пятидесятых, когда ещё мебель травили морилкой или красили марганцовкой –этот стул был явно марганцовочного цвета- и почему то, вместо того, чтоб спросить о Шелепине, вздохнул – что, с бизнесом не ладится?
-Ликвидирую фирму. Совсем задавили налоги. Получается, что дешевле везти мрамор с Урала, или даже из Италии, чем налаживать добычу на месте.
Но не беда. Я продам предприятие, деньги будут, правда, недостаточно, но я найду кредиты и займусь добычей более благородных камней.
- А вы что, имеете месторождение?
-Пока нет, но знаю, где они есть.
-Эти месторождения вы нашли тем же способом, что и золото?
-Что за золото?
-Ну, клады, которые вы искали с Шелепиным. Нашли?
- Ехидничает? Напрасно. Нашли. Но не золото. Горшок с медными монетами нашли. Пистолет капсюльный нашли. Просто в наших деревнях не было по настоящему богатых. А сам метод правилен. Я же экстрасенс и геомагнитные линии определяю и на карте и на местности элементарно.
-При чём тут клады и геомагнитные линии?
-Ну, здесь не геомагнитные линии как таковые, а их искажения, аномалии. Видите ли, когда люди прячут клады, они тратят большое количество психической энергии, которая, аккумулируясь вместе с кладами, влияет на геомантику.
А Николай старался доказать, что существуют действительно какие то изменения физических полей, которые улавливают экстрасенсы. И нашёл. Лозоходы чувствуют изменения магнитного поля. Не само магнитное поле, а его изменения, а изменяется оно если я двигаюсь. А большое поле, маленькое –разницы нет. Я не прореагирую на сильное поле, если оно неизменно, и чую очень слабые поля, если они меняются.
Каким образом? Я не знаю, но Колян толковал, что вот сильное поле изменилось на 10-20%, даже на 30% -не прореагирую. Но изменения больше чем на 50% я чую, даже если это изменение очень слабого поля.
Но при большом поле эти 10% будут во- Устименко поднял руку вверх, а при слабом поле 200 или 300 % будут во – Устименко показал маленький зазор над столом, но я чую не количества, а изменения.
Но Николай говорил, что дело даже не в магнитном поле, я что то другое чую. Ему там со своей колокольни видней. Но он сляпал какой то приборчик, который реагирует не хуже экстрасенса, что то там тоже определяет. Причём даже то, что я не чую.
Водил он как то меня в одно место, здесь, неподалёку – определи, говорит, что тут есть. Я  - ничего особого не ощутил – а он говорит –силовые линии, но особого рода, какие то кроме тех, что мне доступны. Вот говорит, во дворе того дома сильнейший узел Хотел о туда меня сводить, но хозяев не было, во дворе собака, так и не сходили.
- А потом?
-А это было за  неделю до его гибели. … Или чуть больше.
- А приборы эти он в институте делал?  В институте, но не по институтской теме и не на институтские деньги. Просто делать там стало нечего, а инструмент там весь есть, приборы. Да и паять там удобней, чем дома.
А детали то я ему подбрасывал. Он, правда, мне за них отрабатывал. Возил в Энск радиодетали, продавал. Полученной выручки вполне хватало, даже кое что оставалось Коле на жизнь, но в последнее время затоварка пошла, цены упали… так что он мне должен остался. Как говорится, расчёт на том свете угольками.
Жигалов возвращался от Устименко к трамвайной остановке, обходя лужи и шурша жёлтыми, а кое где –просто сухими, бурыми, свернувшимися листьями. Ещё было тепло, а листва уже желтела и опадала. Машин не было, и потому он шёл прямо по улице, а не по тротуару.
Так кто же он был, этот Николай Шелепин? Не очень удачливый учёный, колдун любитель с электронными приборами? То ли он в самом деле изобрёл что то важное, заинтересовавшее  чьи то спецслужбы или коммерческие структуры. А что – тоже версия. Завладеть прибором без затрат на лицензии, да ещё самим запатентовать…  Или со своим прибором налетел на то, о чём ему знать не положено? Что там Устименко о каком то доме говорил? Может поинтересоваться им,  людская то цепочка оборвалась.


































Начало новой жизни.

Пётр Свиридов вышел из госпиталя когда зима ещё была настоящей зимой, но солнце уже говорило – скоро, скоро весна.
Краском, демобилизованный по ранению, герой революции, член ВКП(б)- он и в самом деле чувствовал себя героем. Ещё будучи на излечении в госпитале сходил и в губисполком, и в губком, и горисполком и будущее себе обеспечил. Нет, ну а как же? Разве не за хорошую жизнь боролись. Конечно, за хорошую жизнь для всех, но ведь кто то боролся, а кто то сидел в сторонке, выжидал. А вот он сумел верно определиться, на чьей стороне правда и сила. Ну и что, где теперь этот Колчак? Даже то, что его ранили, не так уж и плохо. Вроде слабо его белячок зацепил, но задел что то важное, рука  до конца в локте и не выпрямляется, так и остаётся чуть согнутой. Но он прикинул – можно стрелять. Поначалу неудобно кажется, но потом ничего, привыкнешь. Так что в ЧК это ему служить не помешает. А не уволили бы его, и что? Партизанские части расформировали, старшие возраста демобилизовали, молодёжь взяли в красную армию, их командарма назначили начальником тыла, а что в регулярных частях Петру светило? Ну, комзвода в лучшем случае. А ведь в партизанах комбатом был.
Нет, хорошо получилось. И ордерок на квартиру в том самом особняке, во дворе которого произошла эта буза с беляком. Чекисты только посмеялись, да головами покачали, а потом сказали – селись в этом особнячке, всё равно пустует. Потом, конечно, уплотним, а пока занимай любую комнату. Может и разберёшься что к чему.
Когда вокруг дома была заваруха, снега было ещё мало, он и беляку особо не мешал бежать и их лошадям. А сейчас  забуранило, только по переулку была протоптана узенькая тропинка.  Он издали увидел – пирамиды во дворе не было. Ну, конечно- медь всегда можно продать, да  и брёвна в хозяйстве пригодятся.
Степанов подошёл к дому, открыл калитку. К двери вела цепочка  глубоких следов – кто то прошёл по снежной целине.
Наталья Никодимова вернулась домой буквально за полчаса до Петра.
Зря она связалась с этим офицером.  Уж лучше бы одной. Он не нашёл ничего лучше, как  «реквизировать» где то тройку лошадей и рвануть в объезд красных войск. Говорил, лошади хорошие, мы и отступающих колчаковцев обойдём. Да как же, обойдёшь. Застряли в обозах и где то на ночёвке, в переполненной избе, подцепила Наталья тифозную вошь. И шёлковое бельё не спасло.
Очнулась в госпитале. Как она там оказалась – не знает. Вероятно, её недолгий муж всё ж таки имел совесть, не бросил умирать в придорожной избе, а довёз до города.
Госпиталь вместе с больными, ранеными и врачами достался красным. Как водится, несколько офицеров, повыше чином или разоблачённых как каратели, шлёпнули сразу, остальных оставили долечиваться. Правда, долго залёживаться не давали – стал ходячим – и топай, освобождай место красным бойцам. Вот и Наталью, едва-едва миновал кризис, выписали. Вернули ей шубейку, потерявшую и цвет и форму после противовшивовых прожарок, платье, шаль, валенки, документы. Конечно, золотые рубли и всякого рода ассигнации(вплоть до долларов)она и не рассчитывала получить, и не получила. Наверняка «муженёк» прикарманил. Да и правильно. В госпитале всё равно бы изъяли, не те, так эти,  а так – никаких вопросов.
Так что на восток, вслед за наступающей красной армией дороги не было. Приходилось поворачивать на запад.
Одна из сестричек госпиталя, дай ей бог здоровья, помогла добраться до вокзала, посадила на поезд, да дала в дорогу пять варёных картофелин.
Полдня, ночь, ещё немного следующего дня и вот она в этом самом Энске.
Кое как добралась до дома, зашла в столовую и села на стул.  Лечь бы, но подниматься по лестнице в спальню сил не было. Да и прежде чем лечь надо хотя бы протопить печь, а на это сил не было тем более. Странно. Мебель была цела. Шторы и скатерть, конечно, увели. Это, понятное дело, соседи. Пока её не было понамело снега, на лошади, тем более – в санях не проехать, вот мебель и цела, а тряпки, по соседски, почему бы и не забрать. Да и прохожие – проезжие здесь редкость, дом в стороне, на окраине. Вот пылища, а на ней следов нет. Видать сразу после того, как ушла, так и посетили с визитом. А потом – дверь распахнута –значит дом уже ограблен, брать нечего.
Хотя нет, вот ещё идут, проверить, не осталось ли ещё чего.
Провизжала отсыревшая дверь, стук  каблуков и скрип хромовой кожи. – Господи, кто это?!
Вялость не то что ушла – поджалась, сильней забилось сердечко –испуг не испуг-тревога – и с этой тревогой в глазах она встретила вошедшего.
 Лохматая папаха с красной лентой, чёрный полушубок, правый рукав грубо заштопан, блестящие сапоги. Оружием, против обыкновения, не обвешан. Наверное – под полушубком. Или нет  - в кармане. Руки в карманах и наверняка правая ладонь на рукоятке нагана.
Так оно и было. Пётр держал указательный палец на спусковом крючке, большой – на курке, чтобы сразу выхватить из кармана взведённое оружие. Выходить с револьвером на изготовку показалось неловко  - и правильно. Хозяйка. Он не узнал её.
 После исчезновения беляка они ворвались в дом, всё перерыли, но ничего подозрительного не нашли. Да он то и не искал. Пока был в седле, вроде и не замечал раны, а в дом вошёл – дурно стало, упал в кресло. Хозяйка разрезала рукав гимнастёрки, чем то протёрла кожу вокруг раны, перевязала – Пётр в её лицо не вглядывался, был в полуобмороке. Да и тогда это была цветущая молодая дама, а теперь… После больничной стрижки волосы торчат ёжиком, щёки ввалились, жёлтые, только нос и глаза. Но всё же сообразил, что это хозяйка.
Так и спросил: Вы хозяйка?
Наталья только кивнула.
- Что, драпала с белыми, да не успела?
Из глаз Натальи потекли слёзы, но не от обиды, не от страха- то есть она конечно их испытывала, но слёзы лились скорее всего просто от слабости.
- Ну что ж, если вы такой проницательный, сдавайте в ЧК.
- А считай, уже сдал. Я сам чекист, и ты под присмотром. Ну ладно, отдыхай пока, а я  растоплю печурку. Дровяник то где?
-Наташа крутнула головой – там, в сарае.
Дров в сарае, естественно, не оказалось, пришлось ломать забор.
И вот они сидели за столом, пили чагырский чай с сахарином и ели хлеб, поджаренный на постном масле.
Чагырский чай – это из старых запасов Петра, сахарин и хлеб он  получил в ЧК, а бутылочка с конопляным маслом нашлась в уголке шкафа.
Наталья немного отошла, сбросила шубейку и пила сладкий чай,  от которого пот выступал на лбу. Несмотря ни на что, в том числе и на запустение вокруг, появились успокоенность и чувство дома. Теперь уж ничего не надо решать, ни о чём заботиться. Что потом будет – видно, а пока –дома.
И Петру тоже было спокойно, и он ощутил забытое чувство дома.
Его то избёнку, оставшуюся от родителей, в 1919 сожгли каратели, мать в 1918 умерла от оспы,  а отец не вернулся с германской, хоть и служил в обозе. А он, как  в марте 1919 ушёл в партизаны, так своего угла и не было – землянка, шалаш, а если и изба – то чужая, и не знаешь, сам седло покинешь, или сшибёт тебя кусочек свинца трёхлинейного калибра.
И вот – спешить не надо, теперь он дома.
И на соседку он уже смотрел по хозяйски – рядом жить. А может – и не только рядом. Конечно, тоща, доска доской, но если откормить, глядишь – и ничего будет. Дворянка. Раньше б она на него и не взглянула, а теперь что – он победитель.
И Наталья поглядывая на Петра думала –ну что ж, комиссар, так комиссар. Окрутить его, что ли? Они ведь теперь хозяева жизни. Раз осталась здесь –надо устраиваться.
Говорили они, конечно, не об этом, а о погоде, скором конце зимы и, наверное, войны, рассказывали о прошлой своей жизни.
Петру то что рассказывать –родился в селе, большом горном селе, кончил церковно-приходскую школу, пахал с отцом землю, а потом пошёл рабочим на молокозавод. В начале 1916  забрали в армию. Окопы, вши – повезло, ранен не был. В феврале 1918 были последние бои под Псковом, а после заключения брестского мира отправился домой. Уговаривали его остаться в красной армии – но надоело воевать, хотелось домой. А дома… Зимой 1919 его мобилизовали в колчаковскую армию. В  уездном городе им выдали оружие и он тут же бежал. Потом пристал к партизанам и партизанил, пока не напоролся на пулю вашего приятеля, (или мужа?), мадам…
Наталья бы предпочла сказать – знать не знаю, ведать не ведаю, кто этот беляк, но решила, что лучше его признать мужем. Прежде всего потому, что она забеременела. Надо же –сколько с подлинным Никодимовым прожила – детей не было, а тут – пожалуйста. Как то надо объяснять.
Слава богу, Никодимов не здесь умер. Хотел в университет съездить, да не доехал, свалил его тиф на узловой станции, там она его и похоронила. Соседи об этом не знали.
Скажу – инженера Никодимова просто в белую армию мобилизовали.
Да, помещичья дочка, жена белого офицера. Рискуешь, Наташенька. Вся надежда на женское обаяние – признает победитель тебя и твоего будущего ребёнка достойной добычей, будет тебе и защита, и хлеба кусок, а нет… Концлагерь как социально чуждому элементу до конца войны? Ну там то хоть кормить будут. Но война скоро кончится, и тогда что? Прачкой?
- Он, мой муж, долго от службы отговаривался. Здесь у него были знакомые, оформили белый билет, но вот он поехал в Томск, какой то прибор ему был нужен, чтобы, как он говорил, открыть дверь. А в Томске его и мобилизовали.
- Так значит, дверь он открыл и за ней сгинул. А за дверью то что?
-А за дверью пустыня. Жаркая пустыня, глина да камни и ничего боле. Но сгинул он не в ней, а в здешней снежной пустоши. Он же вышел из той двери, что открыла пирамида, пришёл в дом, и мы с ним попытались уйти. Даже белых догнали, только вот – тиф. Я выжила, а он –нет. Вот… вернулась.
- Ладно, мадам буржуйка, не тушуйся.
Войне скоро конец, крыша над головой есть, как хозяйка выбирай себе любую комнату, а потом и я себе что ни будь присмотрю. Будем помогать друг другу. Я от вашего мужа пострадал, так что вы мне как должны, а хоть вы и буржуйка, но за своё буржуйство уже пострадали. Привыкайте жить по новому.






Свиридовы.

Целебровский хмыкнул. –Дом говоришь, а во дворе силовые линии сходятся. Ну, это пока можно отбросить, а вот то, что за неделю до гибели он возле этого дома крутился и собирался зайти – уже что то.
О доме Жигалов сказал своему начальнику два дня назад, он тогда что то неопределённо хмыкнул, засадил за какую то не относящуюся к делу писанину, а сегодня сам зашёл.
-Вот только в домик этот просто так не сунешься- крупные люди его занимают, такие и в самом деле могли тойоту с автоматчиком нанять.
Папаша – завотделом обкома. Конечно, бывший завотделом и бывшего обкома, ныне пенсионер. Сын его – бывший физик, кандидат наук, а ныне бизнесмен. Причём – из крупных. Папаша имеет связи в администрации области и в ФСБ, сынок – деньги. Да и связи есть, причём в криминальных кругах.
Так что соваться в этот дом с бухты барахты не стоит. Лучше вот что, сходи ка к Семёновой Зинаиде Петровне. Она сестра нашего завотделом и бывший инструктор обкома.
Почему к ней? Да потому что они хоть и одного корня, а вражда у них – Монтекки с Капулеттами одыхают.
 Зинаида Петровна жила в двухкомнатной хрущёвке одна. Муж умер, сын со снохой и внуком отдельно.
-Что я могу сказать о Свиридовых?  Мещане, которые всю жизнь отирались у властной кормушки и позорили звание коммуниста.
-Но ведь вы сама – Свиридова. 
-Ну, во первых, я давно ношу фамилию мужа, а во вторых, я вовсе не дочь Петра Свиридова. Точнее – не родная дочь. Он взял мою мать беременной и моим природным, так сказать, биологическим отцом, был некто Никодимов, инженер и офицер белой армии, сгинувший в гражданскую.
Я, конечно, поначалу то ничего не знала. Папа со мной был ласков, не обижал, но… Как модно нынче говорить – контакта не было.
А мать – то выговорит за какой то пустяк, накажет, то ни с того ни с сего, начнёт целовать, гладить.
Я не знала, конечно, но чувствовала, что братья –любимчики, а я так, на втором месте. Как всегда главным любимчиком был младшенький, последыш. Он уж в 29 родися, потому и на фронте не был. А средний, Гриша, погиб под Варшавой.
Да и росли мы с ним в разное время. В 32-33 годах нас, старших пионеров и комсомольцев посылали дежурить на полях, тогда ставили вышки и мы охраняли поля от «кулацких парикмахеров» -сейчас то я понимаю, что это были не кулаки, а несчастные голодные люди, но сами посудите – мы жили государственными интересами. Мы с Гришей были не домашние дети  -я  в особенности –школа, пионерский отряд, осоавиахим – я радио увлекалась. И на фронте радисткой была, не на передовой, правда, при штабе фронта, но всё равно насмотрелась всякого. И под бомбёжкой бывала, и чуть под трибунал не пошла – времена то были крутые, за ошибку в радиограмме  и расстрелять могли. Ну, отвлеклась я.
А Толик уже совсем в других условиях рос. «Жить стало лучше, жить стало веселее». Это был вполне домашний мальчик. Наш дом, наше. Не водись с этими «колхозниками», это люди не нашего круга…
Как они в войну жили не знаю, но как понимаю, и тогда особо не бедствовали. Батя был председателем облпотребсоюза, так что не думаю, что семья в чём то нуждалась. Ну и выросло чадушко.
Я с ним столкнулась, когда работала в обкоме. После рождения ребёнка я уже не на метеостанции работала, в управлении и институт кончила, была секретарём парторганизации . Вот и предложили мне пойти в инструктора. Работали в одном обкоме с Толей. Конечно, в разных отделах.  Он зав промышленного отдела, я инструктором в идеологическом. А идеологический отдел – самый распроклятый. Работы много, а почёта никакого. Почему? Да через промышленный или сельскохозяйственный отдел директор надеется выйти на ЦК, на министерство, на местное начальство, короче – кое что выторговать. А что можно получить от идеологического отдела?
Потому то перед тамошним инструктором, а тем более –завом промотдела директор ковриком, а на нас – через губу. А по командировкам намоталась досыта – и по заводам, и по фермам, и по школам с клубами.
Ну да ладно, о братике. Ну вот, как то посылают меня в командировку. Там возник конфликт, директор и парторг маленького заводика наступили на хвост райкомовскому начальству.  Ну вот, брат зашёл ко мне перед отъездом и говорит –этих смутьянов надо потопить.
В этом мол, заинтересованы там – и палец  вот так, в сторону кабинета первого.
Мне мой непосредственный начальник, зав идеологического отдела никаких таких инструкций не давал, но я в бутылку не полезла, говорю – разберусь. Виновны, ответят. Оказалось, ни в чём они не виноваты. Конечно, блох всегда можно насобирать целый короб, но по существу были правы они, а не райком. Я собрала материал, объективно изложила. Побаивалась, конечно, но никаких репрессий в отношении меня не последовало. Потом я узнала, что в том, чтобы «потопить» был заинтересован не первый, а лично Толик. Впрочем, вам наши старые дрязги вряд ли интересны.
Анатолий  на меня косяка даванул, но промолчал. А я стала держаться от него подальше, тем более – возможность была, замуж вышла, стала жить на квартире мужа.
И раньше я слышала о Толике в обкоме разговоры как о подлеце, но не особенно верила. Пока не столкнулась.
Впрочем, и не особенно удивилась.
Батя то умер в начале пятидесятых, меня тогда и дома не было. Работала на метеостанции радисткой и наблюдателем. Пока приехала, его уже похоронили.
Я ведь почему в метеорологию то подалась?  Демобилизовалась, вернулась домой –а дома ложью пахнет. Одних принимают – на стол выставляют выпивку и закуску согласно официальному рангу папаши, для других гостей стол накрывали без стеснения. Свёрточки приносят… Знаете- противно.
Вот и подалась на метеостанцию. Там и замуж вышла за начальника метеостанции.
После смерти отца я взяла отпуск и осталась с матерью.  Вот как то мы с ней поругались, я и скажи, что она не столько по отцу горюет, сколько по его должности, связям да сладкой жизни. Она мне тогда и выложила, что я изображаю из себя идейную, потому что неудачница, надо уметь жить, а жить она отца научила.  И мне пора выбросить романтические бредни из головы. Мол, хоть отец и умер, а связи остались, и она без труда устроит в облпотребсоюзе на тёплые места и меня и моего мужа. Ну, я и выдала, что не привыкла прятаться за чужие спины и всегда была готова работать, где нужно для общества.  Ну тут мамашу и понесло. Выдала тогда она, что не мне, белогвардейской дочке, из себя правоверную коммунистку корчить. Так я и узнала о Никодимове.
Казалось бы. я должна переживать-нет, какое то облегчение даже. Мать есть мать, а то что у неё нутро старорежимное –не переделаешь, с тем она родилась.
Вот Толька, стервец, в наше время родился, а буржуйское семя в себе вырастил. Мамин сынок. Да и отец как то всё больше и больше с материнского голоса пел.
До войны то ещё нас с Гришкой побаивался, а потом…
Григория жалко. Он окончил физический факультет в начале  войны, говорят, физик был хороший, ему предлагали  бронированное место, но он отказался.  Служил в противовоздушной обороне, по моему, что то с радиолокацией связано, но убило осколком авиабомбы.
Интересно – физиком он стал по настоянию родителей. И Толькин сынок – физик. Знаете, это семейное. Какая то тайна у родителей была, остались от Никодимова. Он тоже был физик, что то экспериментировал, после него какие то приборы остались, записи.
А что за тайна – не знаю. Батя, правда, пьяный как то плакал- погиб Гришка, некому открыть дверь, а мать его оборвала – не мели чепуху. А что за дверь…






































1929 год.

Свиридов бросил кобуру с наганом в угол дивана. Ремни портупеи скользнули было вверх по гладкой диванной спинке и упали.
-Что злишься то?
-Не понимаем, говорят, мы политического момента. Требуют сворачивать операцию и готовить процесс. Ты понимаешь – им нужен громкий политический процесс, а то, что дело будет загублено, им плевать
-Успокойся, не злись, объясни толком. Чем плох для тебя громкий политический процесс?
Ведь и следователей отметят.
-Да тем, что мы сейчас не знаем, кто активная контра, а кто просто болтун-обыватель, кто в организации головка, а кто мелкая сошка. Для того, чтобы это узнать, нужно агентурное проникновение, игра. А так – выявили наружкой кое какие связи и хватай, тащи в кутузку, выбивай показания, а потом на этих показаниях лепи суд. Наверняка многие контрики, по которым давно стенка плачет, уйдут, а всякие трепачи из старых спецов загремят под фанфары.
И сейчас против много не повякаешь. Троцкизм припишут и пойдёшь в коммунхоз мусор убирать. Слинять сейчас что ли в санаторий? Что то почки опять начали шалить.
-Пётр, подумай, а почему ты это всё так близко к сердцу принимаешь? Ну посадят каких то болтунов – так ведь будут знать, что язык где попало распускать нечего, а если несколько контриков не посадят- так тоже ничего страшного, сейчас не 19 год. Притихнут перепуганные. Зато большой процесс, о котором напишут в газетах, по радио скажут и следователей возвысит. Тебе уже пора получать новую должность, повыше, после процесса получишь. А заболеешь – точно пойдёшь мусор убирать.
-Так то оно так. А вдруг –наверху что то изменится. Будет чистка в органах, в органах в первую очередь, и процесс  то этот в строчку впишут –обвинят в не профессионализме, политической трусости, да мало ли в чём…
Наталья отошла к окну. За окном листья клёнов,  светло-зелёные, пробитые солнцем насквозь и тёмные, там, где на них падает тень других листьев. Она смотрела на сараюшки и сосны за этими сараюшками.
-Да. Единство среди комиссаров кончилось. Головы друг другу, подобно якобинцам, не рубят, но съесть друг друга готовы. Пошли увольнения и ссылки, так что Пётр может и прав. ГПУ становится опасным местом и для самих гепеушников.
-В трусости тебя обвинят, если ты уклонишься от подготовки процесса. А вот потом – болей. Серьёзно белей – у тебя есть врачи, которые тебе обязаны – и уходи из ГПУ. Уходи куда ни будь на хозяйственную работу.
Наталья снова посмотрела на качающиеся ветви сосен: на виду сейчас быть ни к чему. Да оно и во все времена на виду было неуютно. К ней давно клеится председатель облпотребсоюза. Надо быть с ним поласковей, глядишь – Петруше устроит местечко.
-Господи! Как всё было хорошо в 19! Вот мы, вот белые.
А сейчас… Послушаешь – так Троцкий враг страшнее Деникина. Поневоле захочешь смыться в дверь, как твой муженёк тогда.
- Я ж говорила –за дверью той – пустыня.
-Ну и что – пустыня. Воду провести, разбить сад. Жаль, не открывается дверь, а у меня мозгов не хватает разобраться во всём. Ну да ладно. Гришку выучу,  он дверцу эту откроет.



Целебровский.

Итак, говоришь, дверь пытались открыть? Чёрт его знает. Может и открыли какую то дверь, черпают оттуда богатство. Я что выяснил – через подставных лиц семейство Свиридовых  владеет фирмой «Сивилла», сетью магазинов «Сабра» и ещё кое чем по мелочи. Словом, олигархи городского масштаба.
Так что к ним не подберёшься. И убийство Шелепова мы на них не повесим. Исполнителя ещё, чисто теоретически, может и выловим, если ещё где то этот автомат заговорит или кто по пьянке проболтается – это если Шелепова местной братве заказали, а не профессионалу, но в любом случае дальше все концы будут обрублены.
Словом, к Свиридову нам законным путём не подобраться. Но всё же интересно… Хотя бы то, что при таких деньгах они могли себе особнячок отгрохать –закачаешься- ан нет. Выкупили правда весь домик двухэтажный, но ведь теперь то это гнилушки. А никакого ремонта, реконструкции. Единственно – гараж капитальный отгрохали. Явно не на одну «волгу», что за ними числится.
Так что ежели  ты не против, займёмся частным сыском, поскольку официально мы следить за ними не можем.
Ты ведь давно собирался съезжать с квартиры, так что сними комнату у какой ни будь бабульки в этом переулке, да присмотрись к соседям.
Жигалову и в самом деле надоела его любопытная квартирная хозяйка, у которой он квартировал после развода, и он снял комнату напротив дома Свиридова и приступил к наблюдениям. Но за чем наблюдать? Комнатка в одноэтажном  доме( все там одноэтажные, кроме свиридовского), а Свиридовский окружён высоким дощатым забором. Что за ним не увидишь. Но ворота то видно.
А в ворота эти, кроме «волги», частенько заезжал синий микроавтобус, но микроавтобус без боковых стёкол, с глухим бортом.
Правда, весь день следить он не мог – был на работе, но вечерами сидел «дома» и приглядывал за домом напротив.
Микроавтобус появлялся каждый вечер, а пару раз – два раза за вечер.
Как то Жигалов попробовал рассмотреть что там происходит во дворе. После того как за микроавтобусом закрылись ворота, он быстро пошёл вдоль забора, вглядываясь в зазоры между досками. Когда идёшь быстро, возникает эффект кино –узенькие полоски зазоров сливаются,
и забор становятся как бы прозрачным. Микроавтобус заехал в гараж, но ворот гаража из за забора не видно –они выходили на особняк.
Второй раз маячить вдоль забора было ни к чему. Ясно, что всё самое интересное происходит в гараже, недаром он такой огромный, будто для камаза, хотя у хозяев только «волга», да и не видел он, чтобы грузовики к ним хоть раз приезжали.
К чему бы прицепиться?
К дому не подберёшься, точно. А к уазику? Целебровский тоже решил, что проще всего попытаться проверить уазик. Числился он не за Свиридовыми, а за неким гражданином Ковалёвым, вроде бы и водителем был Ковалёв.
Выбрав денёк посвободней, Жигалов на милицейской девятке штатского облика и Целебровский на личной «ниве» проследили(в общих чертах, конечно) распорядок дня и маршруты движения микроавтобуса. В 8 -30 он выехал из гаража на окраине города, потом подъехал к офису «Сивиллы», поставил машину на стоянку, пошёл в контору и пробыл там около часа. Потом поехал на склад фирмы, оттуда на квартиру самого младшего Свиридова, физика, с ним  вместе поехали в таинственный особняк(до особняка Целебровский его доводит не стал -ни чему маячить на пустынной улице, но куда ещё он мог ехать в этой части города?). Связался по пейджеру с Жигаловым, выехали на параллельные улицы и ждали.
Синий уазик мелькнул на перекрёстке Жигалова и Целебровский вывел его на проспект и снова начали посменную слежку. Уазик ещё пару раз подъехал к офису «Сивиллы» и к 6 часам отправился к себе в гараж.
Через неделю, во время антитеррористического аврала Целебровский и Жигалов дежурили на трассе с тремя омоновцами и вдруг – удача- тот самый микроавтобус. Никто и не заподозрит, что это на Свиридовых наезд – обычная проверка. В машине был один водитель, но не Ковалёв, а сам Свиридов –младший. Процедура обычная – руки на капот – в карманах ничего подозрительного, но вот в салоне…
В салоне лежал автомат, точнее пистолет –пулемёт Судаева –ппс,  оружие советских спецназовцев времён отечественной войны. Древность, конечно, но тридцать пистолетных патронов- не всякий бронежилет выдержит. Документов на оружие, разумеется, не было.
Зато была туша косули с пятью дырками, оставленными очередью этого самого ппс.
Держался Свиридов на удивление спокойно. Не трусил и не наглел, а предложение подписать протокол миролюбиво и чуть насмешливо сказал – ребята, каждому по три сотни баксов и вы забудете о том, что видели в машине.
- Нет? Ну ещё косулю в придачу. Опять отнекиваетесь?
Напрасно. Ну, заплачу я вашему начальству, для меня результат тот же, а вы без денег  останетесь.
Ладно, ладно ребята, без грубостей. Не желаете – не надо. В отделение, так в отделение. Говорю –ничего у вас не выйдет.
И не вышло. Свиридов вышел из кабинета начальника вместе с подполковником и попрощался с ним за ручку.
Следом начальник  вызвал Целебровского.
Конечно, что он ему говорил, никто не слышал, но Целебровский, обычно с бледной, даже сероватой кожей, вышел из кабинета красным.
Сел он в угол, откинулся на спинку стула и сунул руки в карманы.
-Знал я, конечно, что наше начальство продажное, но думал, хоть приличия будут соблюдаться. Нет, понимаешь, открытым текстом – тебе намекали, что Свиридовы люди большие, не лезь куда не просят.
Ой, какой же я дурак. Надо было взять эти деньги и отпустить этого …
-То есть продаться?
-Да что ты, собираешься по каким то правилам с ними играть?
Взяли бы деньги, Свиридов бы успокоился, мы могли бы за ним спокойненько следить. И денежки его против него же употребить.  А сейчас…  Вот увидишь, начальство какую ни будь гадость устроит. Я уже не раз начальству на мозоль наступал, причём, чаще всего, не нарочно. Никак перестроиться не могу. У меня же  и отец был милиционер. И в то время в милиции хватало всяких жучков, тогда хоть в милиции и честный человек мог спокойно работать.
А мой отец был честным человеком и меня так учил. Идеалист, понимаешь. Революционное правосознание и всё такое. В шестидесятые годы, когда Хрущёв в милиции дубинки ввёл, он даже рапорт об отставке подавал- не может мол, народная милиция народ бить.
Ты заметь, всякая либерализация в стране ведёт к дубинкам. При Хрущёве, правда, дубинки другие были. Даже не дубинки, а скорее нагайки –то ли стеснялись, что милиция с палками, то ли не желали прогнившему Западу подражать, ориентировались на старорусское, национальное, но дубиночка была телескопическая, складывающаяся. Вроде одна ручка, не видно, а взмахнул- и выскочила гибкая резиновая плеть, а на конце – свинчатка в резине.
Тоже чувствительно. Но долго они не просуществовали. Не знаю только, что раньше исчезло – дубинки или Хрущёв.
А теперь вот «демократизаторы» утвердились всерьёз и надолго.
- А что, тебе больше сталинские порядки нравятся, когда все и без дубинки вякнуть боялись.?
-Да ты знаешь, времена, когда милиционер без пистолета, а не то что без автомата, с одним свистком, мог разогнать уличную шпану, когда опера и следователи могли всерьёз разбираться с квартирными кражами рядовых граждан мне нравились больше.
А то сейчас на обычное задержание надо идти в бронежилете, не знаешь, что под кроватью у обычного карманника, и не встретят ли тебя стрельбой, хотя ты просто идёшь проверять паспортный режим.
На следующий день у капитана Николенко был день рождения, по обыкновению, часа в три накрыли стол. Накрыли у Целебровского – у него просторней и от начальства подальше, хотя киряли в отделе частенько,  а день рождения – вообще дело святое, но ведь надо соблюдать правила приличия. Как говорили когда то – они делают вид, что платят зарплату, а мы делаем вид что работаем.
Начальник отделения и его зам по кадрам всё рассчитали точно- гулянка была в разгаре.
Всё традиционно –удивление, грозный голос, нотация о недопустимости пьянки на рабочем месте.
А в заключение – все, кто в кабинете не работает – вон. Получите выговор. А вам, господа Целебровский и Жигалов, я рекомендую написать заявление по собственному, если не желаете увольнения за пьянку.
Жигалов, сдуру, попробовал ерепениться – я вообще то трезвенник, можете экспертизу провести – он и в самом деле не пил.
Подполковник захохотал
-Да что ты! И я не я, и мама не моя.
Подошёл к столу, выдвинул ящик и бросил туда несколько патронов.
-А это у тебя в столе что? Желаете служебное расследование?
-Вопросов больше нет, господин полковник. Уже беру бумагу и ручку.
Получив расчёт друзья по несчастью вышли из отделения.  Сыпала крупа и было довольно зябко.
-Ты куда –спросил Целебровский.
-На трамвай.
-Ну пойдём, провожу. Хотя я имел виду другое – куда будешь подаваться.
-А ты?
-Не знаю. В органы, да и вообще на госслужбу теперь уж вряд ли. Удавчик постарается сообщить куда надо. (Удавчиком в отделении звали начальника – за круглый живот на не жирном, в общем то теле, но и не только по этому признаку) –В частную охранную службу, сыскное агентство, адвокатом, нотариусом – где сумею приткнуться. Слава Богу, у юристов сейчас выбор побогаче, чем раньше.
-А я не знаю. Моя шаражка закрыта, в институт идти без степени – жалкие гроши. Да чёрт бы с ними, с грошами, одному то мне не много надо – но у них ведь и работы сейчас нет, так что и надежды защититься нет. Я уже убедился, что по специальности работу не найти. И сам понимаешь, что с моим ментовским стажем ни в сыскное, ни в охранное меня не возьмут. Так что работягой куда нибудь.
-Мда… Вот и закончилось наше расследование.
- А жаль. Так бы хотелось этим господам хвост прищемить.
-Какая разница, эти, другие. А вот что за «дверь»  там у них, что за чертовщина с этим связана – вот что любопытно. Ты ведь технарь – вдруг случай выведет –спрашивать конечно не стоит, но ушки на макушке держи. Через Шелепина не смогли, но если дверь и в самом деле есть и Свиридовы о ней знали, то Свиридовского сынка на неё с самого начала нацеливали.
Какое направление в физике он разрабатывал, на какую тему диплом- понял?
-Ага. Только в институте, где он работал, у меня знакомых нет, а если придёт какой то работяга и начнёт расспрашивать…
-Понятно. Это я так, по инерции. Но, в общем то, политех то вы один кончали. Поди и преподаватели общие. Ладно. Твой трамвай подошёл.
-Бывай.
-Пока.
В городе было три проспекта, на которых располагались почти все промышленные предприятия города, как мелкие, так и крупные.
И каждый день, с девяти до пяти Жигалов ходил по этим проспектам.
Он  не пропускал ни одной вывески. Начиналось всё со слова «здравствуйте»  заканчивалось словом «извините».
В промежутке «имело место быть» два варианта: в первом ему сразу же говорили, что работники тут не нужны, и он, несолоно хлебавши, удалялся. Иногда его направляли в цех, на участок, в мастерскую, и там он разговаривал с начальником или мастером. И ему либо говорили – мол извини, мужик, но нам нужны работяги с квалификацией, с опытом, а ты не потянешь, либо честно говорили, что взять то они его конечно могут, работа нехитрая, освоишь, но денег у нас не платят, либо задержки по пять месяцев.
В одной шаражке правда сказали –расплата сразу, но бартером- коммунальные услуги оплачиваем перечислением и отоварка в нашем магазине. Но хозяйка брала с него наличными, а в магазине из продуктов был только консервированный хрен. (Нет, кроме шуток, майонезные баночки с этикеткой –хрен консервированный и лавровый лист. Кастрюли, халаты и дамские пальто ему были вроде ни к чему.
«Извините» - теперь не ему, а он сказал –извините. Но результат тот же –работы не было.
Конечно  же, встал он и на биржу, иногда ездил по квиточкам, что выдавала ему «его» инспекторша, главным образом получить отметку об отказе, зарплату то везде предлагали никакую.
И вот, возвращаясь уже по темну домой, он зашёл в гастроном. До дома, где он квартировал, оставался квартал, а чтобы попасть в гастроном надо было свернуть налево и пройти ещё квартал. Везде частные дома, а здесь вдруг торчала пятиэтажка –хрущёвка. И гастроном хрущёвский, с большими стеклянными витринами.
Конечно, покупать особо было нечего, хлеб да маргарин – деньги приходилось экономить. Но дело не в этом –на дверях висело объявление – гастроному срочно требуется грузчик.
В восемь утра, как штык, Жигалов был у директора.
Полная, именно вельможно полная, а не толстая дама, исполненная собственной значимости, хотя и не без налёта вульгарности- словом, типичная гастрономовская директриса- долго листала его трудовую, потом бросила её в ящик стола, встала, достала из шкафа верхонки, подала Жигалову.
-Одевай рукавицы и пошли.
Они прошли через торговый зал – это он потом узнал, что через торговый зал, а тогда, если б его спросили, просто сказал, что прошли через магазин и зашли за прилавок. Жигалов впервые оказался по ту сторону прилавка.
Потом директриса завела его в какой то коридорчик, с полом, покрытым металлическими листами, по которым два мужика таскали крюками коробки с пакетами молока.
-Толя –сказала директриса –ты уволен.
Толя, что называется, и ухом не повёл. Повесил крючок на трубу батареи и пошёл в какую то боковую дверь.
Потом Жигалов узнал, что дверь эта вела в подвал, в начале которого располагалась кандейка грузчиков- железный стол и три ящика покрытых тряпкам. Ну а на столе чифирбак и кружки, а на стене розетка и кипятильник на гвоздике.
Но это Жигалов увидел чуть позже. А пока он взял крючок и пошёл за вторым грузчиком к выходу. На улице, на маленьком дворике, на железных листах стояли короба.
Рабочий день начался.
Короба с молоком они затаскивали в холодильник. Именно затаскивали, а не составляли, потому что холодильником была небольшая комната.
Только успели затащить и составить в стопки – кричат:  Толя, Коля, хлеб.
Только часам к десяти спустились в подвал и заварили чай.
-Ну, а я Коля. Выпьем чайку за знакомство –сказал напарник, доставая из карманов по прянику и вроде с удивлением на них глядя.
- Вот руки какие – всё к ним прилипает. Но не пить же чай голяком.
Да, пришлось им принести в бакалею с полдюжины коробок халвы, но вроде Николай к ящикам с пряниками и не подходил.
Николаю было около сорока. Помят и пошёркан, но с явным налётом интеллигентности, точнее – интеллигентной мастеровитости. Явно, не всю жизнь в гастрономовских грузчиках провёл.
Он и в самом деле оказался бывшим заводским мастером и техникумовский диплом за плечами имел.
-Но понимаешь – проворовался, попал в зону. Сел при советской власти, вышел при демократах. Не жена бы – сдох. При советах мы, конечно, пахали как папы карлы в литейке, но зато ведь и зарабатывали. Ларёк был, отоварка. Объединялись в «семьи», варили себе кое что получше лагерной баланды. Хоть и за колючкой, а жить было можно.  А пришли демократы и пожалте – работы нет, денег нет, а кормёжка…  Многие наши вышли с туберкулёзом, а кто и на зоне загнулся. А меня, говорю, жена подкармливала. Не её б передачи  - точно б не сдюжил.
- Значит, бывший зек. А я бывший мент. Правда, ментом то не долго пробыл- выперли. А до того был инженером.
- А, не тушуйся. Хоть и всю жизнь в ментах был –в этом подвале все на равных.
 Да я и не в обиде на ментов. Каждому своё. Кто то ворует, кто то ловит. Кстати, меня на воровстве то так и не поймали.
-А как же посадили?
-Я наладил на заводе небольшое дельце – уводил дефицитные инструменты и сбывал в совхозные мастерские. Всё было продумано и отлажено. Опера, конечно, знали всё, но доказать не могли. Не будешь же весь день дежурить и обыскивать все машины, а вывести небольшой ящичек в машине со стружкой плёвое дело. Да и ведь поди, узнай, в какой день это случится. Ну, а сельским меня выдавать резона нет. Словом – не пойман- не вор.
Вот меня и подловили на драке. Изметелил я одного фраера крепко по пьяни, так, что тот в больничку загремел. К этому и прицепились. Беда что всё это случилось в том районе, где и мой завод.  Терпила от претензий отказался, на суде заявил, что просит суд помилосердствовать  и дело такое, что можно было и так и так повернуть, даже на условное. Но районная прокуратура на меня большой зуб имела и упекли по полной.
Да ,Жигалов замечал, что сплошь и рядом воры попадали на каком то второстепенном деле, не на том, что считали основным. Казалось бы –провернул операцию –остановись, затаись. Нет, привычка брать что плохо лежит, опьянение безнаказанностью –глядишь – и влип.
- А тебя то за что выперли из ментов? Да Свиридовым наступили на хвост, и то нечаянно. Задержали  младшего Свиридова с автоматом –оказалось – нельзя было трогать.
-Да, у Свиридовых власть большая. Знаешь, ещё поначалу, когда они такими крутыми не были, а только начинали разворачиваться, к ним Лёха Свиристель послал своих быков. Зашли они в тот дом – и не вышли. Лёха начал наезжать на Свиридова – тот пригласил его в свой дом, везде провёл, всё показал –нигде ничего. И во дворе –нигде не свежевскопанной земли, ни недавно залитого бетона, ни горячей печи. Ничего.
Договорить они не успели.
-Коля,  Сёма – снова пришла машина, и надо было идти разгружать.
Первый месяц для Жигалова пролетел незаметно. Машины, в перерывах между машинами подтоварка, когда надо товары разносить по отделу, насыпать сахар в ящики и т.п. Добро бы отдышаться, да обсохнуть от пота, но  потом пообвык, даже появилось время поболтать с продавщицами.
Вообще то грузчики  гастрономе были на особом положении.  С одной стороны низшая ступень социальной лестницы, любая продавщица тебе начальник – подай то, подай это, поставь сюда, да не так, а эдак, но с другой… Грузчики бывают в всех отделах, во всех подсобках, они знают весь гастроном и всех в гастрономе . И секрета от грузчика быть не может. Ну, попытается продавщица втихушку от грузчика сметану разбавить. Но ведь её надо в первую очередь вытащить в отдел, а неразбавленную поставить в холодильник, а если грузчик не в курсе, то вероятность того, что он перепутает фляги пятьдесят на пятьдесят. И не скроешь от грузчика, что ты смазываешь устарелую копчёную колбасу растительным маслом, для  придания ей товарного вида, и то, что ты сбросила при приёмке товара колечко колбасы под весы.
Да и работаешь на подтоварке –слышишь разговоры продавщиц, и слышишь то, что продавщицам из других отделов, а тем более, начальству, век не слышать.
Продавщицы в отделах были старые, «совковые», а вот «девушки» из комков –новенькие, почти все с образованием. Были среди них и слесарь наладчица, и воспитательница детсада, и технолог по пошиву одежды, и инженер. Словом, как у Семёна –  предприятие остановилось, или денег не платят, а жить надо.
Но оказалось, этим гастроном не исчерпывается, за ним тянется целый шлейф людей, так или иначе с гастрономом связанных.
Ну, прежде всего –официальный шлейф. Это поставщики, большинство из которых являлось «людьми кавказской национальности», ревизоры из торга, налоговики, санитарные, торговые инспекции. При появлении инспекторов, если это удавалось засечь вовремя, продавщицы закрывали комки и разбегались. Вообще то считалось, что магазин входит в акционерное общество, а фактически, вместе с пятью другими гастрономами принадлежал господину Кузьмичёву. Приезжал он иногда на сером джипе, важно расхаживал по гастроному пузом вперёд. Правда, пуза особенного у него не было – в меру упитанный, в меру подтянутый господин.
Но кроме официального, законного шлейфа, был и шлейф неофициальный, а то и просто криминальный.
Первыми, ещё гастроном не открылся, занимали справа от здания магазина места на ящиках бабульки. На одном ящике бабулька сидит, а на втором ящике перед ней располагаются сигареты, спички, жевательная резинка. Весь товар на ящике – декорация, а сигареты нужны , в основном, для угощения милиции. В ящике стоит одна –две бутылки палёнки. Если официальная проверка –купила для себя. Время от времени на проржавевшей вдрызг «ладе» подъезжает плюгавенький мужичок и возмещает убыль спиртного. Существует здесь и очередь, но не покупателей, а продавцов. Если сейчас продала одна бабулька, то следующей должна быть другая. Иногда очередь нарушается и возникает скандал. Не очень правда шумный и продолжительный.
Это стационарные пункты продажи палёнки. С другой стороны гастроном работала рейдовая бригада. Это уже не бабульки, а женщины в «прыску» - 30-40 лет. Они появляются часам к десяти и либо стоят кучкой, курят, либо фланируют от гастронома до угла, окликая прохожих: «мужчина, бутылочку не желаете?»
Их снабжает водкой спиртоноша –почти молодой, но уже лысеющий человек –шкаф. Время от времени появляется милиция и собирает дань как с молодых, так и с бабулек. Это своя, местная  милиция. Она не наглеет  Хуже, когда из районного отделения рейд.  Здесь молодушки пытаются спастись бегством, а если не получится, грузятся вместе с бабульками и увозятся в отделение. Там на них оформляют протокол, они платят штраф и на следующий день снова занимают свои рабочие места.
Начиная с обеда идут коммивояжёры. Это пёстрая публика. От чистеньких отутюженных мальчиков, разносящих фирменные товары, до наркоманов и пропойц, пытающихся продать только что украденную вещь. 
К пяти вечера, как на работу, в магазин являются карманники. Человек пять ребят и одна девушка. Девушка наркоманка, плотно сидит на игле, парни пока ещё нет, только иногда покуривают.
В пять в гастрономе толпа, а нет – шесть человек сами её создадут, а в толпе нет ничего проще,  вытащить кошелек из пластикового пакета, а то и из кармана. К семи карманники уходят. Иногда появляются явные наркоманы и пытаются что то дюзнуть с витрины комка или гастронома. Однажды пытались даже контрольные весы утащить, но они приметны и за ним следят во все глаза, так что удача им не светит.
Ну, и последний штрих к портрету гастронома – это нищие.
Они тоже делились на группы. Прежде всего – на стационарных и рейдовых. Стационарные сидели у дверей положив перед собой шапку с несколькими сотенными и двухсотенными – для затравки, а рейдовые бродили по гастроному и приставали к покупателям с каким либо жалостным текстом.
Во вторых – это нищие домашние и бомжи, а в третьих  - это нищие постоянные и эпизодические.
Из рейдовых постоянной была крепкая ещё старуха (а может и наоборот, старообразная женщина) выше среднего роста, неряшливо одетая, она подходила к очереди или почему то остановившемуся покупателю и начинала канючить – подай денюжку на хлеб, дочь змея пенсию отбирает. Злые языки говорил, что живёт она одна, без дочери, а пенсию пропивает. Действительно, частенько от неё несло перегаром и долго она не рейдовала – набрав необходимый минимум уходила за палёнкой.
Магазин делился на две половинки- когда то это были два магазина, но потом стену убрали –в левой хлеб и бакалея, в правой – гастрономия и молоко.
Так вот, у двери, ведущей в бакалею, сидел мужик лет 50, с седеющей бородой. Он был блондин, настоящий блондин, а не обычная для русского человека «среднерусая» тональность. Но если приглядеться –лицо кавказской национальности –выпуклые глаза, тонкий нос с горбинкой. И звали его соответственно – Шамиль, хотя он утверждал, что татарин с Волги.
История типичная – сократили, выселили из общаги, странствуя с квартиры на квартиру потерял паспорт и пожалуйста –бомж. А устраиваться на работу не имея жилья, не было смысла – везде платили бартером, а в подъезде макароны не сваришь.
У «гастрономовских» дверей «работали» два парня. Обычно один – послабее, похудее, стоял в дверях с фуражкой. Его козырем было выражение лица – умеренно дебильное, но главное – и лицо и фигура дышали тихой, безнадёжной покорностью.
Вообще то он дебилом не был, но эта вот покорность судьбе,  неспособность ей сопротивляться  составляли всё его существо.
Второй покрепче, поживее, поагрессивней, слонялся неподалёку, готовый прийти на помощь в случае чего. Реже садился рядом, изображая однорукого. Как он умудрялся спрятать руку в своей не очень то объёмной курточке –бог его знает, но выглядело это очень правдоподобно. Ребята тоже бомжевали. Тот что пошустрей был детдомовский, и хоть вроде после детдома положено жильё но отнять его у человека, не знающего жизни немудрено.
А тот что потише – родители умерли, дом сгорел, а он имел глупость отдать паспорт под залог, когда не хватило денег на водку. А проспался – ни паспорта, ни того мужика, которому он его дал.
Это были постоянные нищие. Но что интересно – они умудрялись следить за собой, регулярно ходили в баню, одежду поддерживали в более или менее приличном состоянии.
Был ещё один нищий аккуратист – он появлялся, когда кто нибудь из постоянных отсутствовал –одноногий мужик средних лет с угрюмым лицом. Впрочем, у него то была своя квартира, и ему то содержать себя в порядке было просто. А вот попробуй не опуститься, ночуя в подвалах и подъездах.
А были и опустившиеся. Они тоже пытались нищенствовать, но им почти не подавали –уж больно густой «аромат» стоял вокруг них, именно стоял, создавая «ауру» диаметром около двух –трёх метров. Их просто гнали из гастронома, обычно этот акт осуществляла Лариска- продавщица из молочного. Она брала грузчицкий крюк и без всяких церемоний лупцевала по плечам и по горбу. Так что обычно такие бомжи промышляли по мусорным бакам.
С постоянными нищими Семён сошёлся довольно близко, особенно с Шамилем.
Шамиль относился к своему состоянию как к временному и раздумывал, как вырваться из него.
Идеи были самые разные – от вояжа на «историческую родину», где у него имелась какая то родня, до возможности ограбления инкассатора.
А молодёжь плыла по течению. Младший вообще смирился со своим положением и находил в этом свою прелесть, старший злился, с ненавистью смотрел на буржуев и  милицию
Иногда им удавалось где ни будь заработать, и тогда они дня два, три, а то и больше не появлялись – пропивали зарплату.
Однажды Шамиль сказал Жигалову, что кажется, в его жизни наметилась перемена.
-Предлагают на рудник устроиться. При руднике мехмастерская, им нужен слесарь, а я же и просто слесарь, и слесарь инструментальщик, и слесарь сборщик – на все слесарные руки и науки.
Семён, в общем то, знал все рудники в округе, да и знал обстановку в регионе. Вроде бы не те времена, когда начальники партий и вербовщики приисков собирали на вокзалах бичей. Сейчас возле любого рудника полно безработных, да и через биржу можно нужного человечка подобрать, а тут –бомжа. Жигалов так и сказал Шамилю  - а не боишься? Чего это они бомжу, да ещё в возрасте, работу на блюдечке предлагают? Причём бомжу без паспорта, правда – с трудовой.
-Не думай, я спрашивал. Они драгоценный камень разрабатывать решили, прииск проработает недолго, мастерская в посёлке, прииск в горах и им сильно не хочется светиться, желают скрыться от налогов. А мне то что – стаж есть, а они обещали койку в общежитии в комнате на двоих, жратву, через два года (если запасы раньше не отработают) окончательный расчёт деньгами и помогут с документами. Даже если с деньгами кинут –хоть отъемся, да поживу по человечески. Завтра вечером отправка. На пустыре у Копай-Города, в пять  вечера посадка в синий уазик микроавтобус – и до аэропорта.
Договорить им не дали – опять пришли машина, потом другая, подтоварка, а там у Шамиля закончился «рабочий день» и только вечером и он, сидя в подвале, пил чаёк, ожидая окончания смены, когда надо утащить с витрин товар в холодильные камеры и закрыть двери, вспомнил – синий уазик микроавтобус  -Да это же свиридовская машина!  Он тут же скинул  Целебровскому на пейджер. Договорились встретиться в восемь у гастронома – рабочий день у Целебровского, который устроился в частное детективное агентство, был с девяти.
Выслушав Жигалова он довольно потёр руки .
- Знаешь, мы можем отследить движение этого микроавтобуса. Я сейчас возьму радиомаячок и принесу тебе, дашь своему Шамилю. А я вечером посмотрю, куда он поедет. Вряд ли мы доведём его до рудника, но до аэропорта – точно. …Если они повезут его в аэропорт.
 К счастью Шамиль всё ж таки пришёл в гастроном –решил подзаработать денег в дорогу – аванс то не обещали, обещали только кормить.
Взять маячок его не пришлось уговаривать
-Спокойней будет, ты прав, а то мало ли что. Договорились, что Шамиль напишет, как устроится.   И уже прощались, как вдруг Семёну стукнуло в голову
- А ты скажи им про меня – геолог им не нужен? Одинокий мужик, близких родственников нет, желает по специальности работать.
Он договорился с Николаем, что он сегодня доработает день за него, а он, в свою очередь, выйдет за него в свои выходные и вечером устроился у окна.
В шесть десять синий микроавтобус въехал в ворота свиридовской усадьбы. В шесть тридцать на телефон его хозяйки позвонил Целебровский.
- Ну что, уазик в свиридовском гараже?
- Да
- И там пропал сигнал маячка.
Либо обыскали, нашли, сломали, либо там и в самом деле что то есть. Какой ни будь подземный завод
- А что изготавливают? Как сырьё завозят, как продукцию вывозят? А вентиляция, энергоснабжение? Нет, в таком случае на поверхности нужна декорация посерьёзней особнячка.
Может, и в самом деле какое ни будь «окно в Париж»?













Предложение, от которого трудно отказаться.

Семён со сменщиком Фёдором  работал по двенадцать с половиной часов, но три дня, а три дня отдыхали, а Николай с пяти до восьми, но с понедельника по пятницу.
Первая смена его новой трёхдневки выпала на субботу. В субботу работы было мало, только подтоварка, и он спокойно сидел в подвале, когда его выкрикнули – Сёма, к тебе!
В торговом зале его ждали два молодых человека. Хорошо одетых молодых человека –один ниже среднего, полненький, уже лысеющий, второй покрупнее, но весь какой то никакой. Всё при нём, а глазу зацепиться не за что.
-Семён Сергеевич?
-Да
-Ваш знакомый, Шамиль, сказал, что вас интересует возможность работы геологом.
-Да.
-Вы с рудничной геологией знакомы?
-Нет.
-Жаль Но мы планируем и проведение геологической съёмки окрестностей рудника, но это работа не постоянная, один сезон и написание отчёта.
-Да ладно, пойдёт, а там может что изменится.
Или на руднике место будет,  хоть работягой, или иные геологические работы возникнут.
- Вы когда свободны ?
-через два дня в любое время.
-Вот, позвоните по этому телефону, встретимся, договоримся.
Семён тут же связался с Целебровским, и хоть не рекомендовалось проводить посторонних в служебную зону, на чужих в грузчицкой кандейке смотрели сквозь пальцы – они расположились в подвальной каморке.
-Итак, что мы имеем?
-Номенклатурно-буржуазный клан
-мафиозный клан.
-Совершенно верно. Но мафиозная, криминальная составляющая здесь не главное. Главное – деньги и связи. А ещё некая тайна, отличающая его от других кланов.
Все следы ведут в гараж. Силовые линии, постоянные рейсы микроавтобуса – ведь не просто же так, что то увозил, что то привозил.
Теперь, насколько можно судить по истории с Шамилем и маячком, туда и людей привозят, а вот оттуда не вывозят. Видимо, там действительно имеется вход. Куда?
- А если входа никакого нет. Просто бомжей замочили, а жучок нашли и сломали.
Маячок этот не так просто сломать. И если б его ломали, были бы помехи. А тут просто отключился. Питание у него кончиться не могло, пропасть сигнал маячка мог только если его отгородили экраном. Куда то въехали, где стены понадёжнее, чем у гаража. И с бомжами въехали. Сам посуди – зачем нужно было убивать бомжей?  А если нужно, не проще ли это делать по подвалам и подъездам, где они ночуют?
-А трупы? А тут –трупов нет, никто бомжей не хватится.
- А из гаража как трупы убрать? И как в гараже наладить регулярные убийства, да так, чтобы ни криков, ни выстрелов. Машинку мы с тобой видели, газваген из неё не выйдет.
И трупы… Вывозить и выбрасывать? Всё равно бы кто нашёл.
- А прямо в гараже?
- Расспрашивал я людей, которые были в гараже. И строителей нашёл,  и этого криминального авторитета, о котором нам говорили(сейчас он, правда, никакой не авторитет, так шпана мелкая) и даже оперативники как то в этом гараже побывали.
Гараж просторный, на два грузовика, да не просто грузовика – автокрана, но стоит там лишь одна «волга».Надёжный бетонный пол, даже смотровой ямы нет. Но есть мощное подъёмное устройство типа пирамиды из четырёх металлических рёбер. Причём устроено это всё таким образом, что пирамида легко может убираться – в полу что то типа пазов, обделанных металлом. Бац –и пирамида лежит на полу, бац – и встала. На ребро устанавливается какое то устройство, ток подсоединяется. Как говорят – особый элетродвигатель  -ребро пирамиды – статор, устройство – ротор по ребру и ползёт. Хочешь – один мотор работает, хочешь – четыре.
Вот и подъёмник. Но как ты понимаешь, под эту марку многое можно чего накрутить. Есть пирамида, есть какая то техника, подвешенная на неё, есть электроток.
Но это я вперёд забегаю.
Словом, в гараже нет ни ванн с кислотой или щёлочью, ни печи, ни какой либо иной возможности уничтожить труп, типа мясорубки.
А вот если эта пирамида дверь, то тогда всё логично. У них какое то подпольное производство и бомжи им нужны как рабы.
Но тут опять крикнули – Сёма, вывози сметану.
Вернувшись в подвал, Семён постучал пальцами по столу и задумчиво сказал:
Значит,  как это ни фантастично, всё ж таки это «окно в Париж», или ещё в какую ни будь тьмутаракань.
- А если просто подземелье?
-Нет. Здесь низкая терраса, грунтовые воды близко. Сам посуди, что значит устроить подземелье в плывунах. Здесь метрострой нужен. Видать и в самом деле у них есть короткий путь к каким то горам, и рудник в самом деле есть, и им в самом деле нужны люди. И геолог нужен.
-А если им просто нужно заманить в ловушку настырного мента?
-Да какой я сейчас мент? Если они и знают о моём ментовском прошлом и хотят убрать с дороги, то и геолог им нужен, хотят убить двух зайцев.
Поеду я. Я такой же бомж, только с документами, никто меня не ждёт, никто не расстроится.
-Ну и что? Зачем? Чтобы вкалывать задарма? Ты же всё равно не сможешь никакой весточки передать.
-Знаешь, я сейчас пустую флягу в подсобку отволок, а полную – в отдел. А потом эта пустая фляга  рано или поздно снова к нам вернётся со сметаной.
Так и у нас – есть машина, которая куда то въезжает, разгружается –загружается, и снова выезжает.
Так что хотя бы один раз я весточку смогу передать.  Давай так -  ты дашь жучок, я его включу когда появится дверь, магнитофончик будет писать, а вот радиосигнал пойдёт лишь после твоего сигнала, когда уазик будет рядом с твоей машиной.
-Да технически тут сложности нет. Но дальше то что? Доказательством это служить не может. Даже если бы я мог действовать официально –простой осмотр гаража ничего не даст. Тут нужен тотальный шмон, налёт ОМОНа, контроль каждого человечка, обшаривание всех щёлок и изучение найденной аппаратуры сворой экспертов.
Конечно, жучок я тебе дам, послушаю, что ты мне наболтаешь, но помочь я тебе не смогу.
Но коль ты такой настырный, и решил лезть в эту дверь, то подумаем хотя бы о том, чтобы оружием тебя снабдить. Конечно, о макарове речи идти не может – наверняка обшманают, но что ни будь придумаем.
И в самом деле, Целебровский услышал, как машина въехала в гараж и остановилась . услышал как скрипнула дверь  Как Жигалов заговорил – гля ребята, здесь другой мир! Степь, долина реки. И голоса других людей, говоривших о том же. И требовательный голос – пошевеливайтесь, стройтесь. Хлопнула дверь, машина вернулась в гараж и снова выехала. Понятное дело –выехала уже в нашем мире. И выехала без Жигалова.










































Новый мир.
-Пошевеливайтесь, стройтесь.
Семён оглянулся. Командовал парнишка совсем не спортивного вида, так, мозгляк, но в руках у него был автомат, такой, какой они изъяли у Свиридова.
А вот и два амбала с дубинками. Всё нормально.
Машина фыркнула, дала задний ход и въехала в треугольный проём двери. По краям треугольника было слабое свечение, и треугольник, в общем то, маленький. Понятно, почему они на уазике ездят. Грузовик не пройдёт. А потом треугольник потух,  за ним возникла зелёная степь.
Тем временем бичи  образовали какой никакой строй из шести человек. Амбалы брезгливо обшарили их, велели вытряхнуть всё из котомок, в одной обнаружилась бутылка водки, которую тут же конфисковали.
-Всё. Укладывайтесь и пошли.
Пошли вниз по склону пологой долины по широкой натоптанной тропе.
-Краснозёмы. Да похоже –латериты –подумал Семён, шлёпая по красной глине с мелким щебнем железняка. Видать не так давно прошёл дождь. Ну, не то, совсем недавно, но глина ещё не просохла. Спустились к тальвегу долины, и тропа пошла вдоль ручья, огибая небольшие сглаженные выступы гнейсов. И ручей протекал по гнейсам. А потом пошёл ступеньками падать по гребешкам сланцев с прожилками кварца.
Интересное кино получается, на тропическую Африку похоже, но почему деревьев то нет?
Да и трава, хоть Семён и не знаток в ботанике, явно «расейская», всё больше овёс.
Семён смотрел вокруг, привычно отмечая всё, что могло сказать о геологии местности.  Изменения высоты и раскраски трав по склону долины, изменения в составе пород в русле ручья. Вот выходы коренных закончились, ручей размывал глинистое ложе, днище долины стало плоским, появилась сложенная песком терраска. А потом лог с ручьём вышел в долину большой реки. Тропа вниз пошла круче и ручей запрыгал по гальке. Наконец спустились на речную террасу. Река была приличная, шириной метров в 60-70, терраса невысокая, метра четыре пять, и галечный пляж у подножья террасы.  На терраса стоял посёлок – лежал бетонный полуцилиндр – явно сформированный на надувной основе и три довольно высоких мазанки. Мазанки как мазанки, белёные.  У мазанок, как положено, сортиры, какие то сарайчики. Только крыши не плоские, как положено для мазанок, и крыты не соломой,   а коньком и крыты чёрной плёнкой.  Видать, дожди частые. Но почему же нет леса?  Правда, за мазанками виднелись рядки деревьев, точнее –молодых посадок, высотой не более метров двух. Их прогнали ещё немного, где на берегу озера –старицы стояла баня. Ну всё, осваивайтесь.  А ты, кошёлка, вскипяти чайник, да напои мужиков. Вот тебе чайник, чай, сахар, хлеб и маргарин.
Решили, что сперва в баню пойдут мужики, потом – семейная пара. Баня как баня. Попарились, окупнулись в озере. Но когда вернулись в предбанник, одежды своей не обнаружили.. Семёну выдали новое, хотя явно дешёвое, бельё и хотя и ношенную, но хорошо отстиранную и целую одежду – шорты, носки, башмаки, футболку и что то типа длинного пальто. Их одежда горела в костре. Жаль. В подошве сапог были спрятаны узкие и тонкие, но прочные и острые лезвия. Вещей тоже не было. Из того мира с Семёном остался только нательный крест. Жигалов не был религиозным. Но крест был не простой, с секретом.
Потом они попил чаю с сахаром, заедая его хлебом с маргарином. Отмытые и приодетые бомжи стали выглядеть получше. И женщина, хотя бомжевская жизнь никого не красит, оказалась приятной тёткой лет сорока. Если, не моложе, конечно.
Потом им велели вернуться на «плац». Из бетонного бункера (потом они узнали, что это здание все так звали) вышел низенький мужичок в камуфляже и армейских ботинках, заметный животик обнимал значительно ниже пупа офицерский ремень, к которому была привешена внушительная пистолетная кобура. Наверное, ТТ, уж не макаров –точно.
- Вот что господа бомжи – идите вон в ту хату, там отдохнёте, переночуете, а завтра двинетесь дальше. Кормить вас никто задарма не будет. Каждый из вас получит участок земли, инструменты, материалы, семена. До первого урожая будем вас снабжать продуктами, а потом – простите великодушно- кормите себя сами и платите налог. Вы уже поняли, что находитесь не на земле, а совсем на другой планете. Можно сказать – на другом свете. Будете бунтовать –вообще на тот свет отправлю. Усвойте, здесь я король. Жаловаться вам некому, бежать тоже некуда. Но не тушуйтесь. Зря вас никто не обидит, и в ваши дела тоже лезть никто не будет.
-Один из бомжей, пошустрее –выкрикнул – жратва, говорите, будет, а водочка?
-Ни водки, ни курева. Здоровый образ жизни. Из своего урожая можете делать вино. Пустите что из наших продуктов на брагу – десять палок и неделя без продуктов.
Разойтись всем, кроме Жигалова. Пошли за мной.
Он повёл Жигалова в Бункер.
Деревянная дверь, коридор, двери. В конце коридора – окно. Потолок низкий – видать, два этажа. Зашли они во вторую дверь справа. Там был стол с компьютером, сканером и хорошим принтером, стул и топчан. Да, ещё небольшой шкафчик.
-Пока располагайся здесь. Зовут меня Вадимом Сергеичем.. Наедине можешь звать меня Вадимом. Потом сделаем тебе бунгало, баб привезём, а пока дрочи. Сортир – последняя дверь налево по коридору,  предпоследняя – кухня.
-Вадим Сергеич, а электричество откуда?
-Есть на реке наплавная ГЭС.
- И рудник есть?
-Рудника, конечно, никакого нет, Это уж твоё дело, чтобы был.
Дверь в этот мир открыл в 19 году офицер какой то, дед нашего босса. Тогда здесь ничего не росло, он случайно занёс на сапогах семена и споры. С тех пор здесь растёт трава и лишайники.
Второй раз дверь открыли три года назад. Первое что сделали – гусей завезли, только выпустили их подальше отсюда, вниз по течению реки. Там в старицах они плавают, а по берегам траву жрут. Расплодились, гусятиной вовсю торгуем. Здесь ведь зимы нет, собираемся развести апельсины, ананасы, чай. Но тебя это не касается. Ты должен золото найти, или ещё что там. На этой бандуре работать умеешь? Напечатай, что тебе надо для работы, всё достанем.
-Пока цифровой фотоаппарат, а остальное – как осмотрюсь.
А как здесь с транспортом?
- Дадим тебе для начала машину. Но сильно на неё не рассчитывай. В основном ножками. Водить можешь? Про права не спрашиваю.
-Могу.
Утром Семён взял полевую сумку с горным компасом, дневником, карандашами и ножом, геологический молоток – он это всё прихватил с собой и утром ему это всё вернули.
Семён повесил на плечо сумку, взял молоток и пошёл по тропе вверх. Как всегда в таких случаях, обратная, уже знакомая дорога показалась короче. Километра два, не более.
На площадке, где кончалась тропа, скучали трое –но другие трое.
Садись, подожди с полчасика. Через полчасика, ну, может не через полчасика, минут через сорок-пятьдесят, дверь открылась и выехала «ока». Из машины вышел Свиридов младший, которого они не так давно  задерживали с Целебровским.
-Отойдём, поговорим, сказал он Жигалову. Когда отошли, продолжил – Ну, считай мент, дело раскрыл.  С этим моим коллегой промашка вышла. Бык тупоголовый попался. Новичку сказали, надо с ним разобраться.  Перед этим был разговор, как  первых… людей сюда заволокли –думали ежу понятно, что надо упаковать и доставить, нет стрелять вздумал.
А то что вас сюда заманили, так я думаю, так будет спокойнее. Нам, прежде всего. Ну и вам тоже. На Земле вас ничто не держит, а стать первым геологом на планете, это знаете ли…
-Да, я согласен, в этом что то есть. Но неужели же вы вечно рассчитываете держать секрет двери.
-Да нет, конечно. Сейчас здесь менее тысячи человек. Получили первые урожаи пшеницы, гречихи, риса. Ягодники, конечно. Плохо – нет специалистов по тропическому земледелию. Посадили чай, лимон, мандарины, ананасы – из Китая завезли. Пока урожая нет.  Если не считать комнатных лимонов, которых мы скупили у разных людей и высадили в грунт.   Хлеб уже сами выпекаем, плов с гусятиной свой. Курей начали разводить. Так что есть яйца и курятина. Ввоз продовольствия удалось сократить до минимума. Гуси у нас пасутся без охраны, ни стен, ни загородок не надо. Пока стараемся развозить гусятину подальше, рассеивать, чтобы не было так заметно. Но если начнём вывоз тропических плодов – а мы уже скоро получим ананасы – рынок среагирует. И вывоз больших объёмов не скроешь –придётся легализоваться. Но  к тому времени мы сможем создать цивилизацию здесь. Независимое государство –Беловодье или Русский Свет.
Семён промолчал. Крутились на языке вопросы, но он решил гусей не дразнить
Но Свиридов нашёл свободные уши и его понесло.
-Мы создадим поистине новую  Россию, без имперских чиновных традиций и общинной крестьянской стадности – этих составляющих совкового коммунизма.
У нас будет общество по настоящему свободных людей!
Семён невольно оглянулся на стражу.
-А,эти…  А что вы хотите! Мы вырываем людей из их бомжевого болота, от сладостного безделья, пьянки. Вид людей с оружием помогает пережить шок. Элемент насилия всегда присутствовал и присутствует, но у нас, в отличие от совдепии, не составляет основу жизни.
У нас всё выстраивается на основе свободного рынка.  Есть у нас две категории людей –штатные, или как здесь говорят, казённые работники и свободные крестьяне.
Конечно, ни казённые работники, ни крестьяне на землю вернуться не могут, но казённый работник может в любой момент уволиться и стать крестьянином, а крестьян мы, в случае нужды, нанимаем на постоянные или временные работы.  Это работа на плантациях тропических культур, строительство, охрана. В будущем – рудники, заводы.
Казённые получают деньги, на которые они покупают товары в магазинах казны и продукты, производимые крестьянами. С молоком, правда, пока проблема. На уазике коров привести затруднительно, а коз боимся -  съедят посадки деревьев.
И вы совершенно свободно можете идти в любую сторону, взять  кредит, получить мотыгу, семена и крестьянствовать. Но…
-Но геологом, как я понимаю, буду получать несколько больше.
-Совершенно верно. Рад, что вы человек разумный.
Так что приступайте.
Действительно, на автомобиле много не поездишь  «Дверь» находилась, если говорить научным языком, на пенеплене, а если проще – на древней равнине, поднятой силами земли на приличную высоту, а потом размытой реками, ручьями, просто дождевыми потоками. В результате сохранилось плато протяжённостью пятьдесят километров и шириной от двух до десяти.  С  обеих сторон плато  было ограничено долинами достаточно крупных рек. С севера плато  постепенно снижаясь переходило в полого-волнистую равнину, а с юга две долины сливались вместе,  в одну большую, с обширнейшей поймой.
Семён проехал по плато, замерил расстояния спидометром, замерил азимуты, провёл маршруты поперёк плато, по плато автомобильные, а далее, по логам и склонам пешеходные до долин рек.
Плато было сложено глинами и рыхлыми песчаниками и песками, а его поверхность  была экранирована пластом плотного песчаника на железистом цементе. Почвенный покров над ним был очень тонок, и хотя там росла трава, заниматься земледелием смысла не было.
Толща чётко разделялась на две свиты – верхняя отличалась  обилием пыли,  красной и жёлтой окраской глин, а нижняя –более глинистая, глины серые и белые, возможно – каолиновые. В основании толщи залегали гнейсы и сланцы без каких бы то ни было  признаков минерализации, тем более рудной. Неделю Семён провёл в маршрутах, ещё три дня провёл за компьютером.
В конце концов, он представил начальству карту глазомерной геологической съёмки и схему окрестностей за пределами плато, где он, как мог, с помощью засечек вынес  высоты, излучины рек, другие заметные элементы рельефа.
А ещё он выдал записку, где указал, что в отложениях плато имеются кварцевые пески и каолиновые глины, которые после обогащения можно использовать для производства стекла и тонкой керамики, глины верхнего горизонта можно использовать для производства кирпича, а речные пески можно использовать в качестве строительных. В основании террас встречаются галечники, в которых есть галька нефрита, яшмы и кварц с кавернами выщелачивания, что свидетельствует о наличии рудных минералов.
А посему следует организовать экспедицию в горы.
Кроме того, написал Семён, требуется мощный теодолит с лазерным дальномером, отражатели, но лучше, если вместе со всем этим оборудованием они и геодезиста достанут.
Маленький пузанчик посмотрел на графику, прочёл записку, хмыкнул и обещал подумать и велел пока обследовать жилую зону, пока что пешком. Мосты и дороги не построены.
После чего открыл сейф и выдал деньги и план, на котором были указаны водотоки, тропы, жилища, поля.
-Сюда – пузанчик обвёл на плане карандашом овальчик – можешь пока не соваться. Здесь казённые плантации, ветровая электростанция, мастерская. Там, кстати, твой Шамиль вкалывает.
И Жигалов отправился в путь.
«Крестьяне» здесь жили не в деревнях, а хуторами, разбросанными довольно далеко друг от друга. На первом хуторе жила пара геев. «Семья»  жила в землянке – в склон был сделан врез,  из глины были вырезаны топчаны, стол и лавки. Вместо  двери была палатка, которая выполняла роль сеней, и вполне могла служить  ещё одной комнатой. На топчанах была застелена постель – потом Семён узнал, что это было редкостью.
Семёну пришлось подождать часа два, прежде чем подошли хозяева. Оба среднего роста, но один плотненький, коренастый, тёмный шатен, и черты лица не то что крупные,  но значительные, а второй тощенький, узколистый, с острым носиком, остреньким подбородком и даже уши казались остренькими, как у лисицы, хотя были, конечно, нормальными человеческими ушами. Голос у тощего был какой то высокий и немного сипатый, он явно жеманничал- словом, типичный гей, а его партнёр производил впечатление нормального мужика. Во всяком случае, общаясь с ним,  Семён не видел ничего, чтобы выдавало его ориентацию, но вот со своим другом он общался явно не как с другом.  Жигалов чувствовал себя в их компании не очень уютно и с удовольствием переночевал бы на улице, но на небо наползали тучи, и явно запахло дождём. И в самом деле – только стемнело –началась гроза.
У хуторян был таганок и паяльная лампа, но они не стали разжигать лампу,  а развели костёр из будыльев подсолнечника, которые были нарезаны и спрессованы в подобие поленьев.
На этом топливе сварили гречневую кашу, заварили чай, накрошили помидоров и огурцов, луку. И кашу и салат сдобрили постным маслом.
- Угощайтесь, всё своё – сказал плотный, явно бывший здесь за хозяина.
-Давно вы здесь?
-Да уже три урожая сняли.
-По земному больше полутора лет –вступил в разговор тощий – но здесь ни зимы, ни лета, поэтому мы плохо ориентируемся во времени.
-А как землю обрабатываете – ведь ни лошади, ни трактора.
-А мотоблоком. Выращиваем немного пшеницы, гречихи, огород, ниже по логу, там озеро, а главная наша культура – подсолнечник. Сдаём на казённую маслобойку, часть семечек забирают в счёт оплаты и как налог, а остальное –на масло. Масло частью для себя, частью на продажу. Тут поблизости бродят гуси. За ними никто не смотрит, они расплодились, стали считай диким, охотимся.
-Не скучно?
-Скучновато, конечно.- это уже тощий – но привыкли. Работы много.
Бензин для мотоблока стоит дорого, соль – дорого. За сам мотоблок ещё полностью ещё не рассчитались.
Сперва то было тяжело без водки и курева, а потом привыкли. Даже ягодники сажать не стали, чтобы не было соблазна – ведь мы с ним оба алкоголики.
А хлеба мы не так много выращиваем, чтобы его на самогон пускать. Начнёшь пить – сдохнешь. Никто ведь кормить то не будет, даже помоек нет –почва то маломощная, все отходы смешиваем, на компост идут.
И не украдёшь – враз вычислят, отметелят, мало не покажется.
-Да я, по глупости, думал, в жарких странах легче, а здесь работаешь, работаешь. И зимы нет, чтобы передохнуть.
Сажаем теперь маленькими клочками, на одном поле только посадили, на другом спеет, на третьем убирать надо.
- А если всё сразу засеять, чтоб сразу всё убрать и лежи – плюй в потолок.
- А где же взять силёнок, чтобы всё то вспахать и засеять. Урожайность то маленькая. Земля херовая.  Да здесь и не понять, как дожди идут. Все семена вбухай в землю сразу – а вдруг как засуха – и останешься ни с чем. Да и хранить негде.
-А продать?
-Да много ли казне зерна надо? Они в первую очередь покупают зерно у своих, кто с самого начала здешней земли хозяйствует.
-Нам ещё повезло, что придумали подсолнечник сеять. Перед тем, как нас сюда завезли, мы спёрли у какой то торговки мешочек с семечками килограммов на пять. Ну а сюда попали – и посеяли.
За разговорами и не заметили, как опустел горшок с кашей и хозяин сказал – ну всё, пора укладываться, свечи жечь ни к чему.
Утром все разошлись на работу. Мужики то ли пахать, то ли боронить одну из делянок, а Семён –маршрутировать.  Семён переночевал ещё одну ночь, расплатился и отправился дальше.
До следующего хутора он до ночи дойти не успел.  Отвлёкся на массивчик, стоящий в стороне от тропы – уж больно интересно смотрелись скалы.
И в самом деле – это оказались известняки.  Самые настоящие известняки, а это значило, что на планете некогда была жизнь. А раз жизнь – должны быть и уголь и нефть. И уж само собой, известняк может пойти и на цемент, и на карбид, и уж само собой – на известь.
На участке было много  ниш, гротов и карстовых воронок, во многих из которых скопилась вода и плавали гуси. Семён перебил молотком шею одному гусёнку – подростку, ощипал его, выпотрошил и спустился вниз, к роднику. Гораздо больше хлопот, чем добыча мяса доставила заготовка топлива. Весь склон излазил, пока  набрал небольшой стожок сухой травы. В котором и постарался запечь гуся, но всё равно, мясо было сыровато.
Переночевал Семён в гроте, завернувшись в пальто, которое днём он таскал в рюкзаке.
На рассвете он проснулся от холода. Пришлось переходить на другое место и снова собирать сухую траву,  кипятить воду в чифирбаке. Чай, хлеб и гусятина – прекрасно
Следующий хутор его поразил- там стояла саманная юрта. А как ещё назвать этот купол из смешанной с соломой глины. Правда, отверстия в  центре купола, как положено для юрты, не было. Было два круглых окна, затянутых полиэтиленом и овальная дверь с высоким порогом. Чтобы войти в это сооружение,  надо было низко нагнуться и высоко поднимать ноги. Вокруг юрты были разбиты клумбы с цветами. У входа в «юрту» на глиняной скамейке сидела женщина и кормила грудью ребёнка. Чуть поодаль копошились в пыли куры.  Семён поздоровался и женщина спокойно ответила.
Семён сбросил рюкзак и сел на собственные пятки – привычная поза кочевника, а геолог – тоже кочевник.
На женщине была юбка и куртка из какой то кожи.
- А хозяин то где?
-Сено косит.
-Зачем?  Скотине на зима? Но здесь ни скота, ни зимы.
- А печь чем топить? Соломы не хватает, а хлеб печь надо. Мы вот вдоль реки ивняк посадили, но пока он подрастёт…
-Вон ваши соседи подсолнух выращивают, им и топятся.
-У них мотоблок, им нужно бензин покупать, да и вообще они много в казёнке покупают, а мы на всём своём. Может и потяжелее, зато в кабальники не попадёшь.
- В какие кабальники?
- А кто не в силах расплатиться с долгами, отправляется на казённые плантации вкалывать за жратву.
А мы вот втихушку у бункера набрали семян цветов, да муж потихоньку веток ивы срезал, посадил.  А больше мы ничего у господ не берём, не желаем быть обязанными.
- А одежда у вас из чего сделана?
-Да из гусиной кожи.
Она опустила насытившегося ребёнка на колено, спрятала грудь, застегнулась и пригласила Семёна – проходите в хату.
Пока ложитесь на лежанку – мы её специально для гостей сделали, заходят иногда, а я пока по хозяйству управлюсь.
Лежанка была из глины, точнее – из самана. А вот ложе – из соломы, видать и с материей здесь напряжёнка.
Скоро действительно пришёл хозяин, и тоже в одежде из гусиной кожи.
За ужином Семён  спросил- если вы ничего не берёте у казны, чем обрабатываете землю?
-Мотыгой. Для развода каждому дали мотыгу, лопату, косу, серп, грабли. И семена. Это бесплатно якобы. Ну и кормили до первого урожая.  Так за это налог берут. Налог то маленький, но попробуй взять кредит – сколько я знаю, за кредит ещё никто не расплатился, батрачат на казёнщину как крепостные.
Мы же ничего у казны не берём,  сеем пшеницу, гречиху, картошку, овощи, кур выращиваем. Ловим диких гусей, жена шьёт из гусиной кожи одежду. Гусиную кожу меняем на соль.
-Ну и как носится эта одежда?
- Как ни выделывай, а рвётся быстро, но гусей много.
Так и прошёл от хутора до хутора Семён всю жилую зону.
Протяжённость её была около полутораста километров форма – овал, вытянутый от «двери» по направлению преобладающих ветров.  Конечно же, люд селились у воды, возделывали террасы рек или   у выхода ручьёв в долину больших рек, но сама жилая зона ограничивалась распространение сплошного травяного покрова и хоть какой то почвы.
Дальше почти сплошняком и глину и камни покрывал лишайник, трава росла редко, а там где был песок и вообще ничего не росло – барханы.
Иногда, в особо интересных местах, Семён уходил от жилой, зелёной зоны на расстояние дневного перехода, ночевал, а потом возвращался.
Вот и сейчас он пошёл к довольно высокому массивчику, по форме скал, гранитному. Когда он вошёл в пределы массивчика понял, что  топал не зря. Прежде всего сами граниты были декоративные, насыщенного розового цвета, а во вторых здесь были роскошные пегматиты с крупными, до полуметра кристаллами горного хрусталя, берилла и турмалина в хрустальных погребах и блоковых зонах, встречались и вполне приличные пластины слюды –мусковита.
Пегматитовые жилы чётко прослеживались и на склонах, и среди скал – Семён знал пегматиты с институтских времён, а на практике сталкиваться не приходилось, поэтому он был в восторге. Поэтому,  подойдя к одной из них – не самой крупной, но чётко ограниченной на пологом склоне стенками и уступами высотой метр – полтора, которую было легко обойти и задокументировать, он снял рюкзак, положил на выступ дневник с карандашом и замер в предвкушении.
И вдруг –шорох, не шорох, скорее даже не звук, а предчувствие опасности заставило его шарахнуться в сторону – и не напрасно. В камни, где он только что стоял, врезалось что то тяжёлое. Он оглянулся. К нему бежал, размахивая болой – то есть тремя камнями, привязанными к концам ремённой звезды, какой то мужик. Вообще то бола оружие метательное, но одну болу он уже употребил по назначению, и безрезультатно, а второй рисковать не хотел.
-Казёнщина проклятая! Убью –заорал он подбегая.
Зря, конечно, он поторопился. Подождал бы,  пока Семён углубится в документацию,  и бил наповал. А так… Ещё пока вверх бежал запыхался. Наверное только потому Семёну удалось увернуться от первого удара этого строенного кистеня. Второй раз противнику ударить не удалось. Как это получилось. Семён и сам не понял –но ударил он, и ударил точно. Геологический молоток на длинной ручке оружие страшное. Уж если он способен раскалывать вязкий нефрит, то уж что говорить о черепе. Убитый опрокинулся на спину, упал головой вниз по склону и сполз, сложившись в такой неестественной позе, что сомнений не было – наповал.
Семён убрал дневник обратно в полевую сумку –конечно, не мог он сейчас писать о размере и форме кристаллов и устало сел на камень. Понемногу сердце успокоилось, мысли тоже. Как ни противно, как ни страшно, а молоток надо забрать и надо думать что делать дальше, в том числе и с трупом – вдруг он не один и его товарищи будут мстить.
Увлечённый картиной пегматитовых жил он не обратил внимания, что здесь на склонах довольно много травы, а в логу вообще был сплошной травяной покров. Он поднялся по логу, который заканчивался седловиной. Перевалив через увал он увидел обширную котловину, покрытую густой и высокой травой, над которой высились гранитные скалы. В центре котловины поблёскивало несколько озёр.  Семён прошёл по траве метров двадцать, как впереди что то зашуршало, двинулось вниз по склону и метрах в пяти от него вырвались из травы шесть или семь гусей и полетели вниз над склоном. Пролетев метров сто, они снова опустились в траву. Понятно, зачем нужны были болы – сбивать гусей на взлёте.
Семён обошёл весь массив. Прежде всего, нигде он не нашёл ни жилья, ни посевов, были только заросли лука. Его явно когда то посадили, но теперь он рос сам по себе, смешиваясь с травой. Правда, в этих скалах не редкостью были укромные уголки под нависающими скалами, где можно было устроить лежбище, спрятавшись от дождя.
Словом, это был оазис, куда ветром занесло семена и они нашли там более удобные условия, чем на равнине.
После этого приключения Семён пространствовал ещё с неделю, а всего полевые работы заняли месяца два с лишком.
Два с лишним месяца странствий и встреч с самыми разными людьми. Конечно, в основном это были мужчины в возрасте – между тридцатью и шестьюдесятью –моложе тридцати редко оказываются в бомжах, а до шестидесяти с гаком редко кто из бомжей доживает.
Но были,  конечно, и моложе, и старше, и женщины были. Хозяйствовали либо в одиночку, либо семьями.  Были и нормальные семьи – муж, жена,  иногда и дети. Были семьи геев, а были «семьи», когда просто жили два мужика, землю пахали да тосковали о бабах.
Хозяйствовать коммунами строго воспрещалось. Говорили, была такая попытка, объединились семь мужиков – всыпали  каждому по десять ударов палками и разбросали по разным концам жилой зоны. Кто то пахал землю мотоблоком, и вкалывал от зари до зари, чтобы рассчитаться с долгом, но большинство ковыряло землю мотыгами, кормили кур да ловили гусей. Этого было вполне достаточно, чтобы прокормиться.
Некоторые удачливые хозяева пытались расширить хозяйство за счёт найма батраков, но не шли вчерашние бомжи батрачить, хоть и обещали хозяева неплохо платить. А зачем? Особо деньги потратить не на что, но работать придётся больше чем на своём поле. А на своём поле поработал – и сыт.
Вернувшись,  Семён сел составлять карту и писать заключение, чтобы во всеоружии предстать перед заказчиком.
Его доклад слушали оба Свиридова, и старый партработник и новый русский из физиков и его здешний куратор.
Изложив геологию в расчёте на знания выпускника нормальной средней школы, Жигалов перешёл к разделу полезные ископаемые. На обследованной им площади единственное, что представляло интерес как возможный продукт экспорта – это горный хрусталь, бериллы и слюда. Для местного потребления были мелкие месторождения железных руд, достаточные для производства железных инструментов, но недостаточные для организации индустриального производства. Не забыл он и о каолиновых глинах, и о известняке.
После того, как он ответил на вопросы, его отпустили  и он ушёл в свою каморку. Ждать решения господ.








Конкуренты.

Не прошло и недели после ухода Жигалова , как хозяин детективного агентства, где обретался Целебровский, открыл дверь и позвал его в кабинет.
-Ты, я слышал, вылетел из органов из за наезда на Свиридовых?
-Да.
-Сейчас поедем к одному человечку, богатенькому буратино, который имеет на Свиридовых большой зуб. Есть возможность на этом заработать, а тебе поквитаться. Собирайся.
А Целебровскому что собираться?  Кассета с записью той поездки Жигалова у него была с собой. Правда, была ещё и копия, спрятанная достаточно надёжно, но это уже так, для страховки.
Приняли их в коттедже нового пригородного посёлка, в гостиной за низким столиком, на котором стояла бутылка коньяка, стояли рюмочки, дымился кофе в чашках, а на блюдечках лежали бутерброды с сыром и колбасой.
Хозяин, владелец  если не заводов, то торгово-сбытовой базы, если не пароходов, то туристического судна, ну а если не газет, то владелец обширных связей и интересов на радио и телевидении, не говоря уж об акциях в разных компаниях, капнул в кофе коньяку, прихлебнул  взял в руки бутерброд, показывая, что не надо с места в карьер.
Отхлебнув и поставив чашку на стол он сказал – наши личные счёты со Свиридовым вас не касаются, но дело всё в том, что в магазинах Свиридова появилось много гусятины, и по низкой, прямо скажем – демпинговой цене. А это  прямой подкоп под мои коммерческие интересы.  Я желал бы знать, где он берёт эту птицу, кто его поставщик, можно ли эти поставки перенаправить на меня или сорвать.
Предварительные переговоры о цене хозяин агентства уже провёл, и аванс получил. Поэтому Целебровский  не колеблясь включил диктофон с записью последнего «доклада» Жигалова, а потом вкратце изложил результаты своего расследования.
Большой человек, выслушав всё, постучал пальцами по столу.
- Не исключено, что на вашего товарища там надавят и он всё выложит. Да, собственно, и выкладывать то нечего – всё на ладони. Я думаю, вам необходимо исчезнуть с горизонта Свиридовых. Я это устрою, но вы остаётесь в команде. Я предлагаю вам включиться в операцию по нейтрализации Свиридовых. Что для этого нужно? Как минимум – ликвидировать эту дверь, как максимум – получить над ней контроль. Давайте думать, как.
Целебровского с женой и сыном Хозяин  разместил  во флигеле во дворе своей усадьбы.
Однако Целебровский, загримировавшись, участвовал в слежке за особняком Свиридовых и квартирой Свиридова младшего.  Основным объектом был, конечно, дом.
Было выяснено, что  в доме постоянно жил Свиридов старший, Младший ночевал эпизодически. Их спальни располагались на втором этаже, на первом постоянно находились пятеро охранников, которые  дежурили по графику –сутки на двое, менялись в восемь утра.
На слежку ушло около полу месяца. Были выяснены все детали жизни Свиридовых,  личности охранников, их возможности, график дежурств. Но провести операцию люди Хозяина, а тем более сотрудники сыскного агентства не могли – их бы вычислили довольно быстро. Люди хозяина вышли на банду, занимавшуюся разбоями не очень большого масштаба, внедрили в неё своего человека, который стал их подбивать на крупное и верное дело – взять особняк на окраине с богатым лохом, который живёт практически без охраны. Так, два мужика. В прошлом качки, но уже давно не тренировались, жиром заплыли, а нас семь человек, расправимся с ними запросто. Вот мол, утром подъезжает смена, мы останавливаем машину, вытряхиваем охрану, которая едет на смену, отнимаем у неё мобильники, едем  к особняку, нас запускают в ворота, а дальше дело техники.   В назначенное время настоящая машина охраны была задержана «гаишниками» –переодетыми людьми Хозяина, а к дому поехала её точная копия,  которую, в свою очередь, задержали разбойники. Три «охранника» - на самом деле, тоже люди Хозяина, без сопротивления вышли из машины, отдали мобильники, их сковали наручниками и заперли в доме, заранее арендованном ради такого случая. Машину и в  самом деле  пропустили без разговоров, но вместо двух «жиртрестов»  выскочили накачанные ребята с пистолетами. Но пистолеты были и у разбойников, началась перестрелка, в ходе которой, как и предполагали организаторы акции, все её участники были убиты или тяжело ранены. Навстречу машине вышло трое охранников, двое оставались всегда со старшим Свиридовым, и их смена происходила уже в доме. Шесть стволов  (провокатор Хозяина  внезапно заболел)по любому больше, чем три, но они были в руках классных профессионалов, так что получилось баш на баш. А пока шла стрельба, люди Хозяина выстрелами из мелкашек вырубили телекамеры с тыловой стороны поместья, по заранее приготовленным алюминиевым лестницам перемахнули через забор и по этим же лестницам вломились на второй этаж. Другие люди вошли в ворота и забрали оружие у разбойников. В перчатках, разумеется. Со второго этажа по охранникам началась стрельба, они не знали, что холостыми, но всё внимание на стреляющих, а в это время их из окон первого этажа расстреляли из пистолетов разбойников. Хотели у Свиридова старшего  узнать секрет двери, но он умер раньше, нежели его успели о чём то спросить, но в руках его намертво был зажат пульт радиоуправления. При поверхностном осмотре помещение  с оборудованием, управлявшим «дверью» найти не удалось, а задерживаться долго было нельзя – уже ехала милиция. Да и понятное дело – пульт у Анатолия Свридова в руках был недаром – «дверь» он заклинил. И у младшего не спросишь – они специально подгадали, чтобы он был с той стороны двери.
Но для Хозяина дело было сделано – конкурент ликвидирован. И для органов  версия правдоподобная – шестеро разбойников напали на богатый дом, вступили в перестрелку с охраной и перебили друг друга. А хозяин умер от сердечного приступа. Пульт из его рук, конечно же, изъяли.  Целебровский  с семьёй вернулся в свою квартиру. Его приглашали вернуться в отделение – старого начальника перевели в район, но он отказался. Ушёл он и из охранного агентства, устроившись в коллегию адвокатов.  Его всё время мучила мысль – а как там Жигалов. Всё ли он сделал, чтобы открыть дверь. Всё вроде бы, ни в чём не виноват, но всё ж таки, может не так надо планировать операцию, не так проводить?