Верба распускается в декабре, год спустя

Памяти дочери Дианы посвящаю
 
Вне времени
Я проснулась и вспомнила: сегодня, день в день и час в час, около семи утра, ровно год назад, мне привиделось во сне...
Я на вокзале. Поезда, люди ходят кругом. На путях стоит состав, он должен скоро отойти. Мне нужно срочно позвонить. Очень срочно! Но телефона у меня нет. Я пытаюсь попросить, взять его у прохожих. Но все идут мимо.
А мне прямо сейчас надо позвонить дочери, потому что время истекает. И вот вдруг я вижу ее саму. Она идет навстречу, молча протягивая мне телефон.
Он очень странной формы: темная, ажурной конструкции какая-то не понятная вещь. Пока я пытаюсь рассмотреть это, поезд начинает движение, он уходит. А дочь исчезла, и она уезжает на этом поезде, в одном из этих вагонов, что уходят вперед.
Я пытаюсь цепляться за запертые двери, бегу, и на ходу зачем-то пытаюсь красить их ручки белой краской, что оказалась у меня в руках. И все быстрее удаляющиеся вагоны кажутся помеченными светлыми крестиками...
 Проснувшись, я не сразу бросилась звонить в больницу. По привычке машинально умылась, заварила чай.
За дверью слева - в комнату сына, слышится его сонное посапывание.
За дверью справа - в комнату дочери - притаилась тишина. Хотя там всегда было в основном тихо, особенно в последнее время, когда она болела, и вообще никогда не любила шуметь, но теперь это была какая-то особая, другая тишина. Не сонная, а... такая, как ее называют, когда она ничем вообще уже не нарушается.
Но чтобы не нарушить и ее, ухожу звонить в котельную, поближе к уже почти остывшей печке. Но меня все равно охватывает собой холодная тишина. И я чувствую, знаю: теперь мне уже не избавиться, не скрыться, не отогреться уже никогда.
И когда телефон подтверждает это...
Тишина раскалывается и гремит уходящими составами, помеченными крестами...

Прошел год. Триста шестьдесят пять дней, которые я не знала тогда, как переживу, хотя бы один из них. За это время дочь несколько раз являла мне себя оттуда, где она теперь.

Девять дней... Ночь. Высвечивается только стена дома, закрытая дверь его, - здесь прошло мое детство и детство моей дочери. Вдруг невидимым вихревым шквалом приносит ее. Она полупрозрачна и еле видна тонкими косточками и составами тела, облеченными в тонкую, как вуаль, плоть. Она, влекомая этими вихрями, кружит вкруг меня и сквозь меня, я чувствую  ее потерянность, ее страх, ее протест. И тогда начинаю осенять видение крестным  знамением с молитвой "Отче наш!.." И - все успокаивается, рассыпается, исчезает.Остаются только дом (давно уже чужой) и тополь, истаивающий в вышине над головой (тот, который еще раньше был распилен и сожжен дровами в печи).
Только качеля, привязанная к длинной его руке-ветви моим двадцать лет назад умершим отцом, все еще раскачивается вверх-вниз...вверх-вниз...вверх-вниз...

Сорок дней... Помолясь, ложусь спать. Начинаю засыпать с мыслью о дочери: интересно, как она, где теперь, что с ней происходит...
Полуоткрытая дверь в мою спальню открывается шире, шире, впуская поток воздуха и сияния, и голос дочери, негромко пропевший:
-Лечу на не-бо!..
И еще раз, восторгаясь:
-Лечу на не-бо!!!..
Встрепенулась я: дверь по-прежнему полузакрыта, сквозь щель видна полоска света. Сын ходит там тихонько по кухне, приготовляясь ко сну.
-Виталя!- зову его.
-А?
-Ты сейчас сюда входил?
-Нет.
-Чего-нибудь говорил?
-Нет. А что?
Рассказываю. Недоверчиво пожимает плечами:
-Приснилось, наверное.
-Может быть...
Но я точно знаю теперь: ее душа на небе! Она летает! Она прощена...
Слава Тебе, Господи!

Был еще сон, в котором я была у них в гостях: бабушка (моя умершая два года назад мать) и внучка ее любимая живут вместе, в не большом таком милом домике, беленом известкой. Хорошо, тихо, спокойно, светло здесь у них. Только мама моя вдруг выговаривает мне:
-А почему ты м н е ничего не привезла?!
И я понимаю, о чем речь: все вещи дочери я постепенно свозила в церковь, их раздали нуждающимся. Десять больших пакетов почти новых и совсем новых не ношеных вещей: дочь была бережливой (вся в бабушку и в меня) и почти ничего не успела сносить. Зато теперь эта одежда еще послужит кому-нибудь, сиротам или нищим.
А от мамы осталась только ее белая, пушистая, но очень колючая кофточка, одеваемая ею "на выход". Я как-то забыла уже про нее, а тут, отыскав, отнесла и отдала ее Лиде, - женщине, по воскресеньям собирающей у ворот храма милостыню.
Она приняла дар, перекрестилась:
-Царствие Небесное! Упокой, Господи, душу рабы Своей.
На то она и милостыня, чтобы быть нам милосердными. Как и Бог наш милосерд к нам.
Слава Богу за все.
***

По прошествии года

По прошествии года пустота и тишина в сердце, - которое впускает их в себя из страха, что ворвавшиеся в него, сердце, боль и скорбь,  разорвут его, в клочья, - постепенно, день за днем, капля за каплей начинают наполняться чем-то другим. Другой, упокоенной тишиной, или тихой упокоенностью.
-Ведь мы христиане, - говорила я когда-то давно, - счастливые люди. Мы не верим в смерть!
Говорю это и теперь.
Боль от потери близкого человека, страх и скорбь эти пережить, кажется, не возможно.
Но нужно. Никуда от этого не денешься. Переживешь, конечно. Надо просто знать, чем ты сможешь заполнить эти тишину и пустоту: присутствием в них Бога. Молитвой.
Да, смерть страшна и непоправима. Нет, не так. Все поправимо, кроме смерти. И снова не так. Самое страшное - смерть души. Еще при жизни, конечно. Но и это поправимо. Душу свою грешную и душу умершего человека можно и нужно спасать. Все возможно с Богом! И это - главное утешение, данное нам самим Утешителем Духом. Который пришел, как и обещано Спасителем и Богом нашим, Господом Иисусом Христом.
Ибо Он с нами во вся дни до скончания века нашего, и далее во веки веков. Аминь.
С молитвой встаю, с молитвой ложусь, с молитвой переживаю день. Ночь. И снова день. С молитвой же проезжаю мимо кладбища почти каждый день. "Со святыми упокой, Господи, души ушедших раб Твоих...где несть ни болезнь, ни воздыхание, но жизнь безконечная..." Год назад меня приветствовал только мамин крестик, конец которого был виден из-за кладбищенской ограды, словно мамина ладошка благословляет меня и мою машину, когда уезжаю в город по делам. А теперь уже год, как вижу раскинутые руки ажурного креста на могилке дочери, похоже, что они обнимают небо и говорят мне что-то о любви и вечности. О вечном покое в извечной любви...
***

...Я проснулась, и вспомнила: сегодня, день в день, ровно год назад, я получила известие о смерти дочери.Но раньше, чем я услышала самые страшные, самые невозможные слова в моей жизни, я уже знала, что услышу: она сама предупредила меня, придя во сне. Аккуратно, деликатно предупредила, чтобы я была готова к тому, что услышу, и чтобы сердце матери не разорвалось на клочки от боли.
Это - любовь, которая всегда есть и никогда не престает.
Только сегодня я решилась написать обо всем. И о снах, и о полуреальной реальности этого ушедшего года.
Чтобы спокойно думать и писать, нужна полная тишина. Я выключаю холодильник(натужно гудит, отвлекая), снимаю со стены кухни висящие над моим столом часы (слишком громко тикают)и уношу их в комнату мамы. Кладу на диван, где уже год, как почивают спрятанные под подушкой часы (снятые со стены в комнате дочери, - мне тяжело видеть их)другие - поменьше. Ставлю их рядышком: круглые оба, черные с золотом те, что побольше, и розовые с серебром - маленькие. Одни громко тикают, отвлекая меня от мысли, другие - молчат.
Я не верила раньше, а теперь знаю: и правда, часы могут остановиться сами по себе в час смерти человека, которому они принадлежали. Они висели над кроватью и дочь слушала все время их тиканье. Теперь они стоят: большая стрелка - на двадцать один указывает, малая - на двадцать пять (время смерти двадцать один двадцать, часы пережили ее всего на пять минут).
А дочь слышит теперь течение другого времени - времени, идущего из вечности в вечность.
Я накрываю часы подушкой. Кажется, что они тихо шепчутся и переговариваются между собой. Идущие часы что-то сообщают стоящим, а стоящие - идущим пока еще. А что - ведомо только им.
Тих и беззвучен шопот времени. Он почти не нарушает хода обычной жизни. Но только в нем все же есть что-то необычное, что-то, навеянное пустотой и тишиной.
Я хочу, я должна внимательно прислушаться к ним, понять и записать то, что они поведают.
Я беру карандаш, бумагу и начинаю писать, возвращаясь к началу:"Как тихо и пусто в доме, откуда ушел человек..."
Это, и еще много чего я написала уже. О жизни и смерти, о времени, о снах во сне и наяву...
А когда очнулась, и достала часы - оказалось, что уже пятнадцать часов пополудни! Не поверив глазам своим, проверила все часы в доме: да, так  оно и есть! Вот так всегда: погружаясь в мир иной, мир молитв,мир творчества ли, или снов-видений, слов, и снова молитв - существуешь где-то вне времени и пространств. В мире ином, откуда все приходит и куда уходит...
Снова пришёл великий христианский праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы. И снова зацветают вербы в праздничную морозную сибирскую ночь.
Весь этот год я каялась и корила себя за то, что не ввела своё дитя по- настоящему в храм, и через то оно погибло во цвете лет. Но я верю, что отмолила и себя, и её. И Господь Сам ввёл её в другой Храм - Небесный.
Царствие Небесное!..


4 декабря 2019 года. 7.00-15.00.