Глава 2. Берегиня ночи

ГЛАВА 2.  БЕРЕГИНЯ НОЧИ


В чёрно-синем ночном небе распускался волшебный цветок… Разгорающееся золотое сияние осветило лесное озеро. И лягушка Клоша, спорящая о какой-то чепухе с бронзовым жуком-светляком, как Акинфей, как жук-фонарик, замолчала и подняла недовольный взгляд вверх. Разникли в стороны небесные лепестки, вспыхнули пурпуром и бирюзой, огненная волна коснулась груди Акинфея, и он задохнулся и заплакал. Потому что сердце его, превратившееся в льдинку в эту суровую бесконечную зиму, не верящее, что снег давно сошёл и наступила весна – растаяло. Растеклось ручьями. Рванулось к звёздам розовой птичкой. И Акинфей увидел вереницы журавлей, уток, других весенних птиц, летящих над голубыми пирамидами, хрустальными куполами храмов, в звёздных топазах алмазным дворцом Тиорсиса… Птицы возвращались домой, в цветущие долины, на берега стремительных весёлых рек, на заросшие вековыми соснами озёра в лотосах и кувшинках. И все ждали их возвращения. И жук-бронзовик, и семья малиновых червяков в корнях старой ивы, и даже лягушка Клоша, всегда чем-нибудь недовольная и вовсе не любившая птиц…

А небесный цветок продолжал разворачиваться и преображаться. И вот уж не цветок это, а прекрасный корабль с белоснежными парусами…  Дунул космический ветер-тайноведец – и парусник величаво и гордо поплыл, оставляя радужный переливчатый  след, окончательно затмив собою скромный лунный серпик…

-  Это пароход счастья, - высунулся из-под коряги рак, - потому что он такой же зелёный, как я. А я – самый умный, самый красивый, и потому самый счастливый.

Корабль и пароход, справедливости ради, вещи, совсем отличные друг от друга, и выглядел чудо-парусник вообще-то бело-золотым. Перекаты, игра света – тут появлялись, время от времени, зелёные тона. Но спорить с раком никто не стал. Водилась за ним давняя скверная привычка: исподтишка подползать к обидчикам и цапать их острыми клешнями за пятки…

Между тем сказочный пришелец  опускался  ниже, ниже, букетом белых роз на самую середину озера. И бравый капитан за штурвальным колесом крикнул зычно:
-  Небо открыто! Кто желает плыть со мной на Звезду Счастья Тео? Всех возьмём!

-  Я! – вырвалось, выплеснулось из Акинфея.

-  Даже не уговаривайте,  не поеду, - заявила лягушка Клоша, - я не переношу птиц и корабли.

-  И я не поеду, - проворчал рак, прячась под корягу, художник второпях наступил ему на длинный ус, - я и так самый умный, самый красивый и, кстати, самый порядочный, потому что никогда никому не топчу усов.

-  Жаль, что больше пока нет желающих, - моряк обнял Акинфея, и с улыбкой, заговорщецки понижая голос: - каждый идущий находит в пути своё счастье. Найдёшь и ты.

-  Плывущий, - поправил Акинфей.


Плывущий…


Позвольте, но ведь , вправду, он - идёт…  По лунному полю, миру  средь огромных ночных цветов, листьев, и сотни букашек-селенитов, паучков, изящных человечков со стрекозиными крыльями щебечут, снуют по голубым коридорам…

-  Заплутался?

Рядом с Акифеем возникло с золотистой шёрсткой существо, мордочка весёлая и плутоватая, зыркнуло на него смеющимися янтарными глазками…
-  Берегиня Ночи ждёт тебя, - и потрясло в руках плоской, довольно большой блестящей коробкой.

Предмет сей показался художнику как будто очень знакомым, но человечек указывал уже куда-то за спину Акинфею:
-  Вон её чертоги!

Да?.. Но это больше похоже на коралловые рифы… Хаотичные пёстрые башенки,  оплетённые серебряными цепочками лестниц, пёстрые домишки с громоздкими надстройками, ажурными резными заборами и оградами…  В них плавают, покачивая пышными плавниками, разноцветные рыбки, рядом с ними летят разноцветные - крошечные птицы!  Журавли вьют гнёзда на зубчатых стенах!  И водопады, водопады, водопады цветов!..

Дружок!.. Он исчез… Другой незнакомец в странном длинном парчовом балахоне протянул, положил в ладонь художнику  плоскую раковину.
-  Всё ещё не страшно, Акинфей?
Голос, знаком мне его голос…
-  Берегиня Ночи прислала тебе ключ.

Из ракушки брызнул сноп света. Голубое сияние, поток небесный или морской хлынул на  Акинфея, охватил, повлёк в раскрывшуюся зелёную дверь, увитую виноградом с налитыми чёрно-фиолетовыми гроздьями…  Дышать стало вдруг нечем, Акинфей захлебнулся, но  тут же пришёл в себя.

Пещера или грот, неровные перламутровые стены, освещённые тонкой белой свечой на столе. В роли подсвечника изрезной, остроугольный камень, с двумя, нет, с тремя дырками насквозь. Необыкновенной красоты женщина в драгоценных бусах и браслетах глядела пристально на оранжевый язычок. Пламя подрагивало, дымило,  дым превращался в паутину, в причудливые живые узоры, а потом в  неясные, распадающиеся через секунды, фигуры людей, деревьев…

Тряхнула длинными тёмными волосами и перевела взгляд на художника. Взгляд удивительный, проникающий в самое сердце, ничего не спрятать от него, не утаить…

-  Здравствуй, Акинфей, - голос её оказался звучным и, как будто, немного печальным.  – Вот ты какой… Художник, расписывавший дворец Тиорсиса…

-  Я тоже знаю тебя, - сказал Акинфей. – Ты помогаешь путешественникам, выводишь заплутавших путников к лесным кострам и оберегаешь людские сны… Часто вспоминаем тебя и просим помощи.

-  Я слышала твои молитвы, - ответила берегиня.

Ладонь Акинфея, в которой он держал раковину, словно обожгло холодом, он разжал кулак – морская звезда, взмахивая лучами-щупальцами, как крылышками, заскользила к высокому сводчатому потолку.

-  Когда из плена зимней стужи
   Земля поднимется в цветеньи,
   Лишь горстка смелых в мире спящем
   На новый звёздный чёлн взойдут.

   Законы долгой тьмы нарушив,
   В своём мечтательном стремленьи
   По морю, золотом горящем,
   К заветной цели поплывут.

   Средь них художник, потерявший
   Живые краски в снах прошедших;
   Забытый небом в прошлой битве,
   Забыв Вселенные свои.

   Его я жду, пророком ставший,
   Хранитель птиц рассвета вещих.
   Да будет ключ его молитвы
   Ключом к утерянной любви.

-  Значит, я молился не зря, - хрипло произнёс Акинфей.

-  Меня просили передать, - улыбнулась женщина, - что твой старый друг тоже жив. Он очень хочет увидеть тебя. Как это будет и когда – я не знаю. Но вы повидаетесь до вашего прибытия на Тео.  А теперь я хочу увидеть горстку смелых, отважившихся отправиться в этот опасный путь. 

Половина зала словно растворилось в воздухе…

Гигантское водяное кольцо вращалось в звёздной бездне… И в середине кольца, как островок, таинственный и прекрасный – их кораблик-путешествие!

Оба тихо опустились по воздуху на судно. Всё было покрыто как будто ледяной коркой. Капитан оцепенел, сжав рулевое колесо. Белочка замерла у фикуса. В ледяном облачении и сам фикус. Федя под рогожкой, Небоськин прислонился спиной  к заиндевевшей мачте. Тросы, перекладины, паруса – всё запорошено снегом!

-  Это не снег и не иней, - сказала Берегиня, - всё облекается в тело сновидений. Когда рассветёт, все будут выглядеть, как всегда, только не будут уже вам страшны ни студёные космические ветра, ни обжигающий огонь светил.

Взгляд её упал вдруг на Илюшку, еле заметного, съёжившегося, скрючившегося под тряпичными авоськами возле цветочного горшка.

-  А это ещё что за явление?
Подняла человечка-медвежонка на руки.
- Ты-то куда собрался, маленькое чудо?

Тот завозился во сне, потянулся к ней…

-  Он сирота. Он ищет маму, - сказал Акинфей.

-  Как всё грустно и тяжело в этом мире! – воскликнула женщина. Погладила кроху по голове, ласково: - Конечно, ты найдёшь свою маму.  Уложила бережно в ворох сумок. Укрыла. – Обязательно найдёшь.

Художнику показалось, что в глазах Берегини блеснули слёзы, но голос был твёрд:
-  Зима была долгой. Но весна шествует по Вселенной.  Счастливого пути вам всем. Успеха тебе, Акинфей, в Состязании Звёздных Странников на планете, где сбываются мечты, – Звезде Счастья - Тео.