Тишина

Шла вторая неделя Рождественского поста. С вечера позвонили и предупредили:
- Завтра у тебя тяжёлый день. Утром Литургия. А после – отпевание, будет ребёнок, мальчик лет восьми.
- Почему он умер?
- Да, говорят, лечили… От лекарств…

Ночью спала плохо. Давление, бессонница, а вставать в пять, не позже… Под утро, уже просыпаясь, подумала о мальчике умершем, и вдруг явно увидела хоровод белоснежных ангелов. Они радостно кружились вокруг кого-то. В центре стоял светлый мальчик в длинной белой рубашке. Проснулась окончательно, а видение так и стояло перед глазами, душа была переполнена им.

И всё-таки я боялась. Поэтому, когда закончилась Литургия, и я очень устала – обрадовалась этому. Усталые тело и душа не так остро отзываются на боль.

Отпевания, что шли эту неделю, один за другим, были непростыми, в основном – тягучими, томительными, наполненными протестом и тоской. Только одно было светлым – провожали в дальний путь бабушку девяноста лет. Не назвали бы возраст – никогда не догадалась бы. На вид лет шестидесяти женщина, достаточно крепкая, с сельским загаром, со спокойным лицом. У неё и старинная иконка оказалась на груди, и крест в руке – всё она приготовила заранее. Родные молились без надрыва, умиротворённо.

Но были и другие проводы в последний путь. Как выла жена, чей муж, пятидесяти семи лет, умер, подавившись куском мяса! Хмурой стеной стояли родные пожилой женщины, что умерла от внезапной остановки сердца. Тяжким было отпевание молодой женщины, что скончалась от маточного кровотечения… Одна из умерших никак не запомнилась, зато не забуду родных, важных, непривычно богато одетых. Все дамы – в мехах и драгоценностях. Такие гости обычно не щедры на пожертвования, и эти не были исключением…

И вот, внутренне волнуясь и тоскуя, ждала сегодняшнее отпевание. Ещё читались Благодарственные после Причастия, когда зашли двое мужчин, принесли документы. Один был спокоен и деловит, оказалось – похоронный агент. Второй – весь в себе, замкнутый немолодой человек, застывший какой-то. Я привычно и спокойно записывала данные в тетрадь, но душа металась. Да, причиной смерти оказался рак крови.

Богослужение закончилось, и люди вышли из храма. Тихо-тихо стало… Тишина, никакого гула машины, как обычно бывает, когда привозят покойника. Я выглянула на улицу. Откуда-то из-за угла несли гробик. Небольшой такой, укрытый крышкой с лентой.

В храме крышку убрали, и я пошла облачать покойника. Мальчик был бело-голубой, лысенький, абсолютно неживой, как ни странно это звучит. Словно скульптура из мрамора. Столько раз бывало, что мне казалось, что покойник просто спит – столько в чертах лица было ещё животной жизни. И только у раковых, в основном, нет ничего живого.

Помню, когда хоронили алтарника Илью, страричка, постника, которого измучила болезнь, при которой он практически ничего не ел, тоже было ощущение неживого в гробе. Не человек, а щепка… Здесь – не человек, а скульптура. Но, когда вложила крест в тоненькую ручку, слёзы сами закапали, потекли у меня по щекам.

Вошли родные, встали кругом, с детишками, которых редко увидишь на отпеваниях. Словно живой венок вокруг. Гробик буквально завалили цветами. Мать села рядом, и всю службу обнимала голову сына.

Я всё думала – она его знает другим. Но души там нет, совершенно точно.

Царские врата в этот раз были открыты. Батюшка отпевал с трудом, голос его прерывался. У него самого малышка-дочь и жена беременная… А на меня нашло полное спокойствие, и вдруг в какой-то момент поняла я, что душа мальчика тут, в храме, и ангелы с ним тоже тут, и ликование родилось в душе! Вся усталость, что накопилась с утра – исчезла, стало легко. Мне так хотелось сказать всем – не плачьте, он в Раю, он вас всех видит, ему хорошо! Молитесь за него, а он будет молиться за вас!

Люди стояли, наклонив головы, плакали. Но что-то, видимо, коснулось их душ. Потому что не было рыданий, а царило тихое горе, что сплотило всех. Крестились мало, и вряд ли до смерти малыша эти люди ходили часто в храм. Теперь придут, он их привёл, собрал в родственный венок.

Всё закончилось, все ушли. Тишина стала другой, таинственной, полной смысла. И совершенно необъяснимой, как ни старайся.