VI

                II


                ***

Мертвый смех пьяных суфражисток в потоке тусклых вечностей и неодушевленных предметов мешал выбрать мне красное вино. Отстояла очередь, положила бутылку в пакет, вышла на улицу и позвонила Ире. Долгие гудки. Возьмет ли она трубку? Прохладно. В мои шестнадцать лет было солнечно, загорелось бабье лето.  Мы взяли две бутылки красного вина, продавщица немного помялась, благо, тогда были совсем либеральные времена и купить вино было проще. Шли ко мне домой, смеялись, я отлично помню тот запах улицы, ведь она все та же, но вижу я ее сейчас совершенно иначе. Нет больше той игривой надежды на далекое будущее. Тогда казалось, что буквально живешь последние дни - все дни были последние. Было так плевать на свою жизнь – сердце еще готово было бороться против той нестерпимой боли, которую причиняет нам Бог. Я не такая, как они. Я отомщу этому миру. Я уйду от них. Уйду. И лишь украдкой проскальзывала мысль, ядовитая как змеиная слюна, что мне всего шестнадцать, что, возможно, там, за горизонтом, другая жизнь. Но эту мысль забивала тоска и скука жизни. Уже нет и той всеобъемлющей тоски, у которой нет предела – тогда так казалось. Сейчас я понимаю, что тоска эта была, возможно, не у меня одной, в том возрасте кажется, что боль, которую ты чувствуешь, испытываешь только ты и никто другой, ты чувствуешь то, что недоступно остальным - любовь для избранных и боль для проклятых. Мы посидели на лавочке у подъезда, распивая красное терпкое вино, моя лучшая подруга, с которой мы были невероятно близки, смеялась, и смотрела куда-то в вечность, в этом взгляде я находила отражение своих опасений и надежд. Я не одна, Ира меня понимает. В школе мы часто не могли после уроков подолгу разойтись, все стояли и  болтали, любили представлять будущее. Несколько раз я заводила страшные разговоры. У моего отца было охотничье ружье, и достать к нему патроны не составляло особого труда для меня. Но когда я начинала подобную беседу, Ира сразу меня останавливала и уводила разговор в водоворот веселых альтруистических надежд, в которые я ныряла полностью, не потому что в них верила. Просто в ее карих глазах я что-то видела, не могу объяснить что. Когда ее волосы цветом вороньего крыла  спадали на свежий, мраморный лоб и она слегка улыбалась, оголяя свои светло-желтенькие зубки, она заглядывала куда-то дальше, чем я сама, будто открывала во мне то, что я еще сама о себе не знаю.  И она это чувствовала, а я всегда ждала этот взгляд, всегда требовала, но сказать об этом не могла, потому что сама не понимала тогда, что хочу его.  Она дарила его очень редко. Когда мы приходили домой, мы сразу  начинали звонить друг другу. Я жила дальше от школы, чем она, и, когда я открывала дверь, то уже слышала звонок домашнего телефона. Это было сильной отдушиной для меня,  несколько раз мы убегали с уроков, бывает, прогуляем сразу два последних урока и стоим на перекрестке общаемся о всяком. Вдруг видим: наш плешивый одноклассник идет домой, он никогда не прогуливает: «А вы все стоите», - говорил он нам. Мы простояли два последних урока, болтали, могли бы и остаться, расходиться нам все равно не хотелось. Но в школе особо не поговоришь. И вот начало учебного года, прошло уже пару недель. Мой день рождения, мы пьем вино как взрослые, я закуриваю сигарету, Ира против курения. Становится прохладно на улице, и мы идем ко мне домой.
 Нас посадили за одну парту в шестом классе, первые два месяца мы промолчали, не обмолвились ни словом вообще. Но постепенно сдружились, мы не были пай-девочками. Но и особо не выкрикивали на уроках, для этого были местные клоуны. Пробовали курить сигареты после школы, общались  в кругу девчонок, я ходила в музыкальную школу играла на фортепьяно, но ближе к старшим классам я начала отдаляться от одноклассников. Это не проявлялось ни в моей одежде, ни даже в характере, в поведении или оценках, просто одноклассники стали меньше интересны мне, чем я сама. Я стала чаще смотреть в зеркало, иногда любуясь собой,  точнее постоянно собой любуясь, но в редкие моменты созерцания моей подростковой красоты, я видела что-то иное, что я видела, объяснить не могу и сейчас, но у меня в эти ускользающие мгновения буквально замирало сердце от страха. Но потом все проходило. Ира тоже  стала отдаляться от остальных. Мы еле высиживали уроки, чтобы дождаться того мгновения,  быстрее бежать ко мне домой, включить погромче музыку и петь, танцевать и вихляться перед зеркалом. Мы были как будто пьяные в эти мгновения, и я была счастлива тогда, мы говорили без остановки, а когда мои родители приходили вечером с работы, еще звучала музыка на полную громкость, но предки встречали нас с уставшей улыбкой это был ежедневный обряд.
 Мы вошли в квартиру, весело смеясь, включили Shocking Blue. Мы обожали ее слушать вместе. Я принесла стаканы, и мы разлили  холодное вино поровну. Ее губы были темно-бордового цвета от вина, зубы тоже окрасились. Мы замолчали, я вдруг стала стесняться ее взгляда и, в то же время, страстно стала желать его. Её глаза были наполнены странной надеждой. В ее взгляде я увидела полную свою причастность к миру, я почувствовала любовь. Ира мне улыбнулась, и я ее поцеловала. В сердце ударила кровь, я почувствовала это, от прикосновения к ней застучало в висках. Мне было страшно прерывать этот поцелуй, я до ужаса боялась ее реакции. Но я почуяла, что надо остановиться. Когда я отодвинулась и посмотрела на Иру, то ее полузакрытые  глазки смотрели на мои губы, мне стало обидно,  что она наслаждалась этим поцелуем больше, чем я, и у нее не было страха. И я поцеловала ее снова, более страстно, уже с языком, мы обнялись, и я вдыхала запах ее волос, на которые я так часто смотрела в школе на этих тусклых уроках. Теперь я поняла, что всегда этого хотела и только боялась до ужаса представить себе это. Ира обняла меня, и в этих объятьях я готова была остаться навечно. Я почувствовала ее язык, такой сладкий от вина. Но в это мгновение я испугалась. Все шло к сексу, которого у меня еще не было. И перспектива провести первую в жизни ночь не с парнем, а с девушкой испугала меня. Я тогда очень резко отодвинула Иру от себя, повернулась к ней спиной и отошла. Помню это мгновение, мне было страшно поворачиваться к ней и почему-то накатывали слезы. Я услышала, как Ира наливает себе вина. Когда я повернулось, Ира сказала: «С днем рождения, любовь моя», - опустошила стакан и упала пьяным, мертвым сном. Я понимала, что она притворяется, но все же уложила ее спать. Была странная ночь, сон пришёл в волнении и сладко-мрачных раздумьях. Гудок еще гудок, словно слушаешь свою головную боль. Не отвечает. Наверное, она занята, работает или еще что-то. У нее теперь семья, муж и дочка, не помню, правда, как ее зовут. Я до сих пор дружу с Ирой, временами мы созваниваемся. Видимся два раза в год. Но я все равно считаю ее лучшей подругой. Еще один звонок, прошу, поговори со мной. Но в ответ была тишина.