Бердянск моего детства. Глава 8

      


                Любанок.               

            У тёти Маруси Соколовской была ещё одна сестра, которая тоже жила в Бердянске, тётя Люба. Она была старше тёти Маруси, но моложе тёти Нюры. Я её помню также с самого раннего детства, её саму и всё её большое семейство. Когда мы приезжали, то тётя Люба часто вечерами приходила посидеть, поговорить. Приходила не одна,  а со своей старшей невесткой Инной, с двумя внучками Витой и Таней, девочками погодками чуть младше меня. Жила тётя Люба недалеко от вокзала, в самом конце улицы Мазина.

           Году в двадцать четвёртом  Люба  вышла замуж за Шуру Мигалева, поселилась в его доме. Работали все Мигалевы традиционно на железной дороге, но и пили традиционно много. Мигалев Шура с семьёй занимал две маленькие комнаты и кухоньку, ещё закуток, наподобие коридора. Другую большую и лучшую половину дома занимали родители  и его родной брат со своей семьёй. Потом свёкры поумирали, Шура Мигалев трагически погиб на работе, умер и его брат. И вот дом, этот низкий, одноэтажный, мазанный, давно требующий основательного ремонта дом, так и остался разделённым между двумя семьями Мигалевских невесток с детьми на две неравные «половины». Когда сыну т. Любы, тоже Шурику, было лет десять, т.Люба вторично вышла замуж, за портового грузчика Галищева, и родила перед самой войной ещё двух сыновей. Галищев тоже пил здорово, да и рукам волю иногда давал. Но всей прелести такой жизни тётя Люба не успела почувствовать сполна, он ушёл по призыву на войну, где и погиб году в 42-ом. Таким образом, осталась т.Люба одна с тремя малолетними сыновьями. Работала и в порту на разгрузке, и на железной дороге кочегаром, не гнушалась никакой физической работы, слава богу, здоровье позволяло. Она и курила крепкий «Беломор», она и крепко ругалась в порыве гнева или от досады, зато никогда не ныла, никогда не жаловалась, только работала, работала, работала, чтобы поднять сыновей на ноги. Но обаяния своего женского не потеряла, была красива какой-то грубоватой, сильной красотой, её не просто любили друзья и родные, тётю Любу у-ва-жа-ли. На железнодорожном вокзале, где она работала много лет , её все знали, и это были своего рода связи; т.Любе никто в просьбе не отказывал, старались помочь, чем могли.

           Старший сын Шура Мигалев работал, как отец машинистом паровоза, его жена, Инна, была единственной дочерью своих родителей, уважаемых, заслуженных учителей. Инна окончила какой-то техникум, работала то диспетчером, то кассиром в билетной кассе на вокзале. Жили они в доме железнодорожников рядом с вокзалом, у них было трое детей: две девочки: Вита и Таня, и маленький сын Шурик.
Средний сын тёти Любы, Володя, работал в порту грузчиком, жена его Валентина, по-моему, была то ли учительницей, то ли библиотекарем. У них было двое детей: сын Юра и дочка Света, лет на пять старше моего Кости.
Младший сын тёти Любы, Толик, и его жена, продавщица Тамара, с детьми переехали жить в Пологи. Она «забрала» Толика к себе на Родину, подальше от пьянок, от друзей-собутыльников.
Так случилось, что  сыновья т. Любы, Володя и Толик, женились летом, и как раз в период нашего пребывания в Бердянске. Мама была самым желанным московским гостем на их свадьбах. Сыновья у тёти Любы были хорошие, работящие, видные, красивые, но слабохарактерные, а потому все трое - пьющие. И свадьбы  проходили по заведённому обычаю: с большим количеством гостей, с обильным украинским столом, с разливанным морем самогона и с обязательным мордобоем под конец веселья. Потом каждую свадьбу долго  все помнили, пересказывая и вспоминая всё в подробностях. Именно по этой причине, и я помню все эти свадьбы, как будто сама там побывала.

        Тётя Люба была классической свекровью по отношению к двум невесткам: средней и младшей. Ни одна не была достойна её сына. Исключение, пожалуй, составляла только старшая, Инна. Она её выделяла и  искренне любила. Да и Инна относилась к свекрови по-доброму. Вообще, т. Люба больше всех детей любила своего старшего сына-Шурика Мигалева, и, соответственно,  всю его семью. Из внуков, опять же, она любила сильнее всех самую первую свою внучку, Виточку Мигалеву. Любила её так, что даже не скрывала этого от других своих сыновей, невесток и внуков. Отсюда ревность по отношению  к Вите была необыкновенная, особенно, со стороны Валентины, жены среднего сына. Пишу об этом  потому, что этот факт сыграл свою роковую, трагическую роль в последних годах жизни тёти Любы.

         Ну вот, это как бы предисловие. Теперь пойдёт небольшой рассказ непосредственно о том времени, когда мы приезжали в гости к тёте Любе. 
 
   После небольшого перерыва, уже после  рождения сына, мы приехали в Бердянск в 1970 году. У Соколовских в то время были свои проблемы,  т. Маруся умерла,  и дядя Гриша собирался продавать дом. Нас пригласила к себе т. Люба. Жила она неподалёку от вокзала, ей принадлежала часть одноэтажного мазаного дома, вторую половину занимали родственники её первого мужа. Итак, мы поселились у неё, в  трёх маленьких комнатках, мама, я с Костиком и позже приехал мой муж . Целыми днями мы обитали во дворе, там готовили, ели, смотрели, как Костик возится со своими игрушками в песке, орудует со старым колесом, воображая себя шофёром. Вечерами собирались в маленькой проходной комнате за большим столом, накрытым цветастой клеёнкой, пили чай.
       
         Жили мы весело, тётя Люба была очень душевной женщиной,  доброй и гостеприимной. И опять мы чувствовали себя как дома. Часто приходили вечерами Инна , повзрослевшие внучки, одна из которых Вита, к тому времени была замужем ( муж Саша служил в Армии). Тётя Люба прекрасно готовила, мама договорилась с ней , чтобы она и на нас кормила. Вечерами мы развлекались игрой в девятку. Причём самой азартной была, конечно, сама тётя Люба. К тому же, как все Свидловские женщины, она умела гадать на картах. И это тоже было необыкновенно таинственно,  загадочно. Подходила тётя Люба к этому действу вполне серьёзно, сначала посидит на колоде, потом начинает так: спросит на кого гадать , а затем  медленно раскладывает карты. Каждая карта не только имеет своё значение, но ещё и очень важно как она ляжет, какая другая карта окажется рядом. О, это очень тонкое дело. И поэтому волей- неволей и тот человек, кому она гадала, проникался таким же серьёзным отношением к происходящему и внимал каждому её слову, затаив дыхание. Она и меня научила этому «искусству». Кстати, у меня неплохо получалось...

      Тётя Люба много и интересно рассказывала, комментировала все происходящие  события в семье и в глобальном масштабе с присущем ей чувством юмора, и всем было весело .
            Мой сын Костик сразу же к ней привязался, сам придумал ей имя Любанок, и мы так же начали её звать, ей очень нравилось. Любанок разрешала Костику всё, постоянно одёргивая маму и меня, пытавшихся что-то запретить воспитывая ребёнка. Он свободно ходил и по т. Любиному и по соседскому огороду и собирал «урожай» в своё маленькое пластмассовое ведро. Иногда по ночам под окнами происходило какое-то шуршание, мы долго думали- гадали, что это такое, но объяснения не находили ни я, ни мама. Потом обнаружилось, что это по двору шастает ёжик.  Нам его так хотелось поймать и показать Костику. Однажды  утром Любанок преподнесла ёжика в коробке из-под обуви. Уж как она его поймала мы так и не узнали. Ёжик пожил в коробке всего -то до вечера, а потом как-то сам сбежал той же ночью.
         Сын не сильно расстроился, тем более ему жалко было ёжика, пусть живёт на воле.

         Расскажу об одном курьёзном случае.
        Было лето, жаркое лето 1972 года. Стояла страшная засуха даже в Москве. А в Бердянске приключилась вроде бы холера. Заболевание страшное, уже забытое, но при одном только упоминании наводящее ужас на тех, кто знал, что это такое, и на тех, кто только читал об этом в книжках. Холерная палочка вызывает страшную диарею, вследствие чего наступает резкое обезвоживание организма и неминуемая смерть. Сделать практически ничего нельзя.

       Костик то ли перекупался, то ли перегрелся, то ли простудился, и мы вызвали врача. Целый день просидели дома, ждали врача, он так и не пришёл.
       К вечеру я почувствовала какой-то дискомфорт по части желудочно-кишечного тракта. Раз «побежала» , два, пять .Измучилась вконец. Костя с мамой и т. Любой находился в доме, а мы с мужем обитали в застеклённой беседке, эдаком маленьком уютном домике, во дворе. Когда у больного Костика  температура, наконец,   спала и он уснул, то мы отправились с мужем спать в беседку. Опять началась моя «беготня» и тут  только я обратила внимание на своё состояние. Не успею лечь, опять «труба зовёт», это так вымотало, что я почему-то вдруг вспомнила про эту самую холеру. Как ударило в голову: вот она самая холера у меня и есть. От этой догадки всё внутри похолодело, и бегать я начала ещё чаще. Все давно спят в доме, сопит на соседней кровати муж, а я бегаю и трясусь от ужаса и не знаю, что мне делать. Я понимаю, что скоро мой конец наступит, а ведь я могу ещё и всех перезаразить!
        Каким-то образом муж всё-таки проснулся, видно у меня громко зубы стучали. Тут я призналась ему о своей ужасной догадке. Он тоже перепугался,-- надо Скорую, надо всех разбудить, надо что-то делать : молодая жена концы вот-вот отдаст. Весь дом переполошился, меня «перевели» ( я, обессиленная,  еле- еле доковыляла) в т. Любину комнату, уложили на диван. Приехал врач по Скорой. Стал у порога, спрашивает что со мной, подробно спрашивает, подойти, чувствуется, не решается близко- зараза! Начали собираться в больницу. Я понимаю, что сын меня больше не увидит, сдерживаюсь, чтобы не разреветься, жалко сиротой мальчик останется... Со всеми попрощалась, со мной поехал муж. Едем, только бы успели довезти! Уже ночь, больница под Горой, путь не ближний.
      
      Наконец, приехали, прошли немного по территории, все корпуса тёмные. Остановились у одного из них, врач позвонил в дверь, очевидно, Приёмного покоя. Долго не отрывали, наконец, впустили. Врач что-то проговорил , отдал женщине в белом халате какие-то листки (очевидно, сопроводительные для отчёта) и уехал. «Женщина в белом», не глядя на меня , сказала «подождите» и ушла. А мы остались сидеть в «предбаннике» на банкетке и ждать. Сидим, ждём. Проходит 15, 20, 30 минут... никого нет. Муж пытался пройти в ту дверь, за которой скрылась «женщина в белом», но тщетно: и та, и другие двери были заперты. Ну, ладно ещё сидим, прошёл приблизительно час, появляется  кто-то другой в белом, спрашивает, что мы тут делаем, муж объясняет, что привёз больную жену со Скорой. Я прошу воды, ужасно пить хотелось. Этот «кто-то в белом» отвечает, что пить категорически нельзя, то есть ни в коем случае: а может это холера? Ну так врача позовите , определите наконец-то в больницу, время идёт, пора уже и помощь оказать хоть какую-нибудь. Подождите. Ещё сидим час, другой. Я вдруг спохватываюсь, что уже давно мне никуда не хочется бежать, а только жуткое чувство жажды одолевает. И помру я, скорее всего, уже совсем не от холеры, а от этой самой ужасной, нестерпимой жажды. Я начинаю ныть: «Хочу пить, хочу домой, раз до сих пор не померла, то вряд ли это случиться сегодня.»  Муж долго сопротивлялся, наконец, очевидно, проникся, что «умирающие от холеры» так агрессивно себя вряд ли ведут и сдался.
      Дверь входная оказалась незапертой. И вот я, потенциальный распространитель кошмарного инфекционного заболевания, то бишь, холеры, оказываюсь на свободе. Мы прошли по тёмному двору больницы, мимо корпусов, огороженных белой ленточкой с красными флажками и стоящими возле них военными и  нас никто не остановил! И даже не поинтересовался, чего это тут парочка разгуливает в три часа ночи?! Домой мы пришли под утро, добирались часа два. На следующий день мы всё ожидали, что когда меня спохватятся, то приедут, и будет грандиозный скандал. Волновались все. Тем более, что чувствовала я себя вполне прилично и ни в какую больницу мне не хотелось опять ехать.
       После обеда приезжает врач, представился, ну, думаю сейчас начнётся: «Как вы посмели с инфекционным заболеванием самовольно уйти»? и т.д. и т.п. Виновата, ну, виновата. Поэтому, не дожидаясь обвинений, честно начинаю сама оправдываться, всё рассказывать подробно, как и почему мы ушли. Врач смотрит, чувствую, чего-то не понимает. Все растерянно наблюдают эту сцену: т. Люба, мама с Костиком, муж.
И вдруг всем всё стало ясно: это детский врач, которого мы вызывали вчера! Она осмотрела сына, ничего страшного не оказалось, просто перекупался. Но уходя, она всё же   посоветовала нам поскорее  уехать, так как в городе  действительно было несколько случаев с подозрением на холеру, и власти собираются объявить карантин. С билетами будет трудно. Инна достала нам билеты, и мы через два дня благополучно уехали в Москву. А меня так никто и не хватился. Обидно аж жуть!


          Последний раз мы гостили у тёти Любы в1973 году, приехали с мамой и Костиком. Чувствовала она себя неважно, страдала астмой. Накануне, весной этого года, случилось небольшое наводнение. Так как место , где стоял дом располагалось в низине, то часто при сильных штормах, подтоплялся фундамент. Поскольку дом никто не ремонтировал многие годы , то от этих «постоянных стихийных»  бедствий, стены дали трещины , и само строение как-то скукожилось и осело. В этом районе намечалось городское строительство современных домов, и всем частникам, после сноса их жилья, обещали выделить отдельные квартиры. Тётя Люба тоже с нетерпением ждала этого события,  прописала у себя свою любимую внучку Виту, рассчитывая, что она в будущем при получении новой квартиры ( для себя и т.Любы) досмотрит бабушку , помогая ей во всём. Остальные родственники само собой тоже имели виды на потенциальную жилплощадь, и каждый считал, что именно его надо было прописать, и уж он - то непременно лучше , внимательнее, заботливее других отнёсся бы к стареющей бабушке. Забегая вперёд, скажу, что квартиры новой т. Люба так и не увидела, всех обитателей дома в срочном порядке эвакуировали и разместили в каком-то захудалом бараке-общежитии. Кто-то , кто мог ходить по инстанциям, квартиры получил, а т. Люба совсем ослабела, еле-еле себя обслуживала. Вите было не до неё, её муж к тому времени и сам получил квартиру от завода. Так что ни Вита, ни другие «обиженные родственники» т. Любу досматривать не стали. Она доживала, покинутая всеми своими многочисленными детьми , взрослыми внуками и внучками, в полном одиночестве, и так и умерла в этом  общежитии.

            
       Мы пожили у тёти Любы в то лето всего несколько дней.
Одну комнату, проходную она сдавала двум студенткам, потому, что нуждалась материально. А мы ждали папу и подыскивали сносное жилище. Как раз накануне его приезда мы сняли просторную комнату в кирпичном доме совсем близко от бывшего дома Соколовских.  Приехал папа,  а мне необходимо было уезжать, хотя  ужасно не хотелось.

        Я стою у калитки и смотрю... На всю оставшуюся мою жизнь перед  моими глазами   совершенно ясно будет стоять картина:  мама в сиреневом сарафане, папа в летних брюках и в тенниске, а между ними маленький пятилетний Костик в шортиках и пёстрой ситцевой рубашечке держится за бабушкину и дедушкину руки. Они пошли на пляж. Я  завтра я уезжаю в Москву, а они ещё побудут здесь недели две...Стою, смотрю...Они удаляются, а я думаю в эти минуты, что это вот  три самые мои дорогие и любимые существа и никого, и ничего дороже их у меня нет, и от этой такой сладкой до боли мысли, даже комок подступил к горлу...
         Меньше, чем через год не стало папы, и вся жизнь пошла чёрной полосой на долгие годы.
         Да много я , конечно, не написала, много чего подзабыла, а что-то может и совсем не стоило вспоминать.

       На такой печальной ноте не хочется заканчивать мой рассказ о самом солнечном и прекрасном времени в моей жизни.
Мы ещё несколько лет ездили туда с мамой и Костей, останавливались жить у Вики в её квартире на пятом этаже с видом на её бывший собственный  дом, бесконечно дорогой дом Соколовских. Было много радостного, весёлого, замечательного и в последующие наши бердянские отпуска. Я приезжала в Бердянск и с моим вторым мужем. Мы объездили все дорогие мне, памятные места, были и в Дмитровке, и в Ногайске. Нас везде радушно принимали. Жили мы у Жанны и её мужа Виктора на Горе.

          Позже Костя возил в Бердянск всю свою семью, а внучки отдыхали в детском лагере между Слободкой и ближней Косой...
      Но это уже другая история, страницы совсем другой жизни, других впечатлений, другой эпохи...   
 

Фото из архива автора. Бердянск 1970г.




                Москва, 2007г-2019г.