Я встретил Вишню

Я встретил Вишню

Глава шестая

Штьявница — горный город. Я вновь поднимаюсь по главной дороге и знаю, что попутно встретится несколько отелей, и за первую спокойную ночку мне придётся хорошо заплатить. Дешёвое жильё, забронированное для участников шахматного турнира в молодёжном интернате, станет доступным только завтра, но уже утром необходимо проснуться свежим и отдохнувшим. В пути я — пятые сутки. Я —  калека, я очень устал. Вечереет… Банская Штьявница — историческое место. За короткий срок оно не могло существенно измениться, но улицы мне сегодня кажутся незнакомыми и чужими. Вот —  костёл Святого Альберта. Наверняка я его беспечно фотографировал в прошлом году. Этот костёл в моей ослабшей памяти стёрся.  Поодаль от него — роскошный отель. Возможно, что он мне был не по карману и, поэтому тоже забыт. Но неожиданно я припоминаю, что где-то в этом районе за день до моего отъезда ремонтировали листовую медную кровлю. Она должна отражать косые лучи заходящего солнца. От места того ремонта до гостиницы «У Качельмэна», где я хочу остановиться в первую ночь, ещё двести или триста метров напряжённой ходьбы. Для меня это многовато, дорога идёт наверх. Но всё-таки легче собраться с силами и преодолеть последние метры, когда убеждён в том, что конечная цель уже под боком. Так, где же медная кровля? Мой промежуточный маячок? И вдруг… Вместо искомой кровли я вижу Вишню. Между нами — мощёная дорога. Я приставляю свои костыли к стене ближайшего дома, шарю руками в верхних карманах брюк, ищу цифровую фотокамеру и липкими губами бормочу полоумные речи: «Я сниму тебя, Вишня, на память. На долгие годы. Ты — моя фотомодель. Ты останешься у меня на флешке в лучах заходящего солнца, как в новом наряде. Такой я тебя не видел. Внимание, Вишенка». Я нажимаю на кнопку «Пуск». Отснято. Забираю свои костыли и жду, опираясь на них, когда проедут машины. Одна, вторая, четвёртая… Разве ж это безлюдность?.. Когда же вы промчитесь по заповедному краю? «Вот видишь, Вишня, я до тебя добрался. Как прежде, по тебе бегут мураши, напившись сладкого сока ягод, рядом кружится назойливая оса, не щекотно ли?» И слышу ответно:
— Чужеземец!..
— Это я — чужеземец?
— Разве там, откуда, ты ко мне приехал, нет ни одной вишни?
— Почему же? Конечно, есть. И не одна.
— Ты ведёшь себя, словно голодная оса, которая кружит около моих ягод, не замечая внешней опасности.
— Если я не трону твою осу, то она меня не ужалит. Мы не опасны друг для друга.
— Ты-то для неё не опасен и она тебя, конечно, не укусит.
— А ты видишь иные опасности?
— А как же?.. И для тебя и для осы. Вот она, например, может стать пищей для птицы.
— Я не подумал об этом. А какая опасность угрожает мне?
— Ты попадёшь под машину, сойди с бордюра.
— Ишь, ты, какая внимательная Вишня. А тебе не кажется, что мы с тобою — душевнобольные? Что этого разговора между нами не существует?
— Не бойся, шизоид. Тебя не отвезут в нашу больницу для городских сумасшедших. Она и без тебя переполнена пациентами. Ты такой в Словакии не один. Расскажи мне, пожалуйста, какие вишни растут в твоих краях?
— Хорошо. Росточком они поменьше, чем ты, и ягоды у них помельче. Им очень трудно живётся в нашей сухой степи. Чтобы подняться к небу, нужна вода.
— У вас так мало воды?
— У нас очень жарко.
— Здесь тоже жарко. От пота ты взмок до нитки.
— Я промок от лишнего веса и долгой ходьбы.
—  Ты очень любишь поговорить.
—  А как же? А ты послушай. Время от времени здесь выпадают хорошие осадки. Ты, Вишня, ими питаешься досыта, и поэтому сегодня такая умная и пригожая.
— А у вас, как будто, совсем не бывает дождей?
— Ну почему же?.. Случаются. Однако чаще бывает засуха, а за нею — степные пожары. Зимою ж — повсюду суровые морозы и снег.
— Здесь тоже зябко во время снега, а лесные пожары тушат люди на вертолётах.
— Наши пожары никто не тушит.
— Значит у вас в дефиците доброта.
— Конечно же… Мы на Урале — жестокие люди. А тебя-то здесь поливают, как будто, из шланга? Лелеют? Рыхлят? Я что-то этого не вижу. Кругом нескошенная трава.
— Да, чужеземец. Я выживаю в мире сама. Не люди, а облака мне приносят воду. Про это ты угадал — очевидно ж. Другую воду я достаю из-под земли.
— Это от одиночества.
— Ты такой одинокий?
— Нет, это ты — одинокая…
— Почему?
— Чем лучше климат, тем меньше достаётся деревьям человеческой ласки, деревья тоже хотят общаться, а люди не любят лишний труд.
— Ты извини меня, чужеземец, но ты совсем не жестокий, ты — блаженный.
Назавтра я покупаю минеральную воду, и, прежде, чем отправиться на шахматный турнир, хочу полить говорящую Вишню.
— Ты зря стараешься.
— Почему?
— Я не приму твою воду.
— Куда ты денешься?
— Ты послезавтра уедешь к себе домой на холодный Урал, а я привыкну к твоей заботе и ослабну без постороннего ухода. Сегодня я — автономное дерево. Если ты начнёшь за мною ухаживать, у меня атрофируются корни, скажем, как мышцы у человека, переставшего много ходить.
— Это ты на меня намекаешь? Я не сержусь.
Словно нервы, уходят глубоко в землю корни деревьев. До той, до серебряной водицы, которая находится в подземелье, надобно дотянуться. На это уходят годы.
— Ты сильное дерево.
Осыпаются с веток цветы, мельчают ягоды, жухнут листочки, стареет, дряхлеет ствол, кора на нём становится грубой. Можно всю свою жизнь потратить на прорастание в гору, но так и не добраться корнями до минералки. В этом стремлении люди очень похожи на деревья, мы часто изводим себя безрезультатно, животрепещущая мечта для нас глубока или недоступна. Как хорошо, когда тебе помогают сверху дождями, но лучше найти свой питательный подземный источник раз и навсегда и не бояться скорого увядания.
— Как я тебя понимаю, Вишня. Однажды где-то пообещают, потом немного подкормят и позабудут. Наивные деревья приручаются как птицы. Вот, скажем, орёл. Он охраняет стадо овечек. Увидит орёл степного волка, схватит его когтями, поднимет в небо и сбросит за землю. Волк погибает. А расклевать-то его непросто, попробуй-ка, продолби толстенную волчью шкуру и не подавись при этом жёсткой колючей шерстью. Если ты не делал этого никогда, не сумеешь. Подъедет хозяин, достанет острый ножик и вырежет у мёртвого волка из груди мягкую ещё горячую печёнку для лакомства верной птичке. Но когда умирает хозяин, то следом за ним умирает его ручной орёл. Домашние сады, лишённые полива, тоже стремительно засыхают и зарастают сорными травами после окончания жизни садовода.
В будни я обучаю людей выполнять строительные работы. Моя небольшая мастерская находится в колонии строгого режима на территории её промышленной зоны. Участок огорожен. За главной высокой неоштукатуренной стеной находится внешний мир, в котором люди имеют право голосовать за государственное устройство. Две другие небольшие ограды, прикрывающие мою мастерскую в самой промзоне, имитируют защиту от избыточной суеты подневольной лагерной жизни, где осужденные лишены всяких прав на выбор желаемой власти. Борьба за выживание в колонии идёт ежедневная и коварная. Страдают не только преступники, но и растения — невинные по сути природы. Каждое дерево, каждый кустик, каждая травка к росту запрещены безрассудной администрацией неволи. Но заключённые, постоянно работающие на промке, стараются завести небольшой огородец и весною сажают в землю неприхотливые семена, в течение лета дающие урожай. Прока, правда, немного, но всё-таки есть добавка к однообразному арестантскому рациону. В моём закутке тоже находится такой газончик. Зелёный лук, петрушка, укроп — непривередливые посадки. Сложнее выращивать огурцы или помидоры. Даже не потому, что скупа утрамбованная землица, причина намного хуже. Время от времени суетливые надзиратели выгоняют самых послушных своих арестантов бороться с огородами непослушных, и недозревшие овощи вместе с землёю выбрасываются в мусорные баки. Одновременно вырубаются кустарники и устраивается охота на кошек. Животных собирают в мешки и убивают. Как правило, такая работа проводится летом после ежегодного приказа из управления «Об усилении мероприятий, направленных на профилактику бешенства среди людей и животных». Казалось бы, от общения с природой злые люди становятся добрее, и воспитательные программы должны поощрять растениеводство, но в лагерной жизни у надзирателей всё наоборот, любовь ко всему живому считается послаблением режима. Её уничтожают на корню.
Я — вольнонаёмный человек, я имею право любить и избирать свою власть. Может быть, поэтому облавы и вырубки около моей мастерской не такие жестокие как на остальной территории лагеря. Ко мне сбегаются кошки, почувствовавшие опасность. Здесь привлечённые к их поимке люди не столь активно кидаются за ними вслед. Надзиратели тоже приумолкают, я думаю, им стыдно руководить уничтожением мира у меня на глазах. Так и прижилась под забором в лузге хилая вишенка-китайка и плодоносит по три-четыре стакана ягод в год. Надобно видеть, как кошки, спасаясь от живодёров, взлетают по гибким веточкам этой вишни на забор, покрытый колючей проволокой, и, съёжившись от болей, продираются к соседям, оставляя на железных шипах клочки своей шерсти. Убегая, кошки отвлекают внимание охотников от вишенки, а вишенка помогает кошкам спастись. Я игнорирую все команды о вырубке деревьев почти пятнадцать лет. Это — излишняя доброта, за которую меня уволят с работы, и я останусь в мире, как бесплодная вишнёвая косточка, не пережившая ужаса зимы.
Уснёшь на жаре, распаришься, словно в горячей ванне, и случится с тобою сердечный приступ или инсульт. Оса, а не муха, летает рядом, ищет сладкое место на лице. Я просыпаюсь и слышу от Вишни:
— Ты бредил и в бреду рассказывал про кошек, которые прыгают на деревья, убегая от смерти.
— Ты же сама попросила при первой встрече, чтобы я рассказал тебе о жизни вишен в нашей стране? Вот так они и живут, вместе с кошками, как в этом моём кошмарном бреду.
— Я тоже спасала кошек, они удирали от собак.
— Люди коварнее собак. Срубят любое дерево и корни его корчуют. Набьют арматуры в землю, червяк не проползёт. Это всё для того, чтобы другие люди не вырыли подкоп и не уехали к тебе, например, в Европу.
— Ты плохо знаешь корни деревьев. Они расталкивают всякие камни.
— Я знаю много начальников. Они придумывают всякие клети.
— Вот когда ты про это выдохнул во сне, то затих. Какие злые начальники живут в твоей стране? Я испугалась и попросила осу узнать, что с тобой произошло. Как твоё сердце?
— Я вчера проиграл и долго не мог уснуть этой ночью.
— Я не хочу твоей смерти.
— А я бы с радостью умер возле твоих корней…
Но помирать мне в чужой земле нельзя. Целый год я хотел сюда вернуться не за этим и бредил о тебе, моя Вишня, в минуты, когда приходилось ненадолго расслабиться после болезненных, бессонных ночей. Я принимал обезболивающие таблетки, делал уколы и мечтал лишь об одном — как тебя увидеть, чтобы наговориться, успокоиться, подлечиться, схорониться от нелюбимой работы, отведать твоих плодов, в которых действительно есть молекулы серебра. Ведь в Штьявнице и доныне остались шахты, где много лет добывали этот благородный металл — Argentum. Я знаю, что его соли присутствуют в той подземной водице, откуда ты, моя Вишня, черпаешь могучую силу. А помирать мне надобно там, где родное пепелище, где похоронены мои близкие и друзья, не предавшие меня ни разу. Я без них не могу.
Нижние ветки у Вишни пусты от ягод. А наверху — какое богатство! Не три и не четыре стакана вишенок — ведрами надо мерить созревший урожай. Но сегодня я иду побеждать, не насладившись. Я не дотянулся ни до одной из вишен. И пускай. Я ж приехал сюда по зову сердца, а вовсе не для того, чтобы питаться, как саранча; или хуже того, «пожить как все нормальные люди», чтобы где-то потом мажорно хвалиться своим вояжем, возвышаясь на потребительских вечеринках, рискуя сломать при этом гордо вздёрнутый нос. Перед отъездом я опять принесу сюда минералки и напоследок познаю чудо. Вишня, прощаясь, сбросит все ягоды на землю.