Нарцисс Араратской Долины. Глава 1

С девушкой, которую звали Светлана, я познакомился на Арбате; в начале лета 1989 года, произошла эта незабываемая встреча. Я стоял со своими рисунками, в районе длинной серой бетонной стены, что напротив магазина военной книги «Звезда»; за этой стеной, чуть выше человеческого роста, располагался небольшой тенистый сад; там находился военный госпиталь, где прогуливались и курили солдаты. Они частенько «стреляли» сигареты у художников… Я не помню с кем я тогда из своих приятелей художников стоял рядом. Иногда я торговал один, но чаще с кем-нибудь из  знакомых художников: одному стоять было, конечно же, неуютно и одиноко. Помню, что был выходной день, и по Арбату ходили туда-сюда воскресные толпы людей. Где-то в середине дня мимо нашей стены проходила, быстрой походкой, какая-то «ненормальная» барышня: в ярко-красном пиджачке, в красных, красиво обтягивающих попу штанах, и с живой черепахой в руках.  При этом, она (то есть девушка) широко и открыто улыбалась во весь свой большой рот, как Буратино. Красавицей её назвать было бы сложно, но в ней была какая-то изюминка и, можно сказать, эротичность: курносый носик, голубые наивные глазки, длинные светлые прямые волосы, чуть ли не до попы. Роста она была среднего (чуть ниже меня), и очень стройная и худая как профессиональная гимнастка. Я же был в тот день немного нетрезв, хотя и не сильно пьян. Настроение у меня было весёлое и открытое, общительное и болтливое. Мы, арбатские художники, часто выпивали, чтобы не скучать и  как-то скоротать время, и снять некий стресс от шумного многолюдья. Я догнал эту странную девушку и задал ей глупый вопрос: «Девушка, а куда вы несёте эту черепаху?» Она рассмеялась своим детским звониким смехом, и вот так вот, мы и познакомились. Звали её Светлана, и это имя очень ей подходило: от неё и в самом деле исходил некий свет. Девушка была неместная, и в Москву она приехала совсем недавно из города Донецка; остановилась в каком-то общежитии;  а черепаху ей кто-то только что подарил на Арбате. Несмотря на свою юную внешность, Света была на несколько лет старше меня, и это меня тогда сильно удивило.  Она уже закончила какой-то там донецкий художественный вуз, и у неё был диплом скульптора. Девушка была прямая и честная, и явно ничего не врала и не сочиняла. Так мы стали  близки на всё то лето 1989 года. Можно сказать, между нами возникла эротическая близость, или попросту говоря, мы стали любовниками. Звучит как-то пошло, но как тогда написать?.. Мы стали возлюбленными? Тоже как-то не очень звучит…

                Ну, в общем, я через день или два дня вступил с этой девушкой в эротическую связь. Света не была замужняя, да и я тоже был неженатый.  С её появлением, в моей жизни начались какие-то резкие нервные пертурбации. Хотя, что значит начались? У меня тогда всё время что-то происходило, и мою жизнь спокойной назвать было сложно. Я жил как настоящий художник и мало заботился о завтрашнем дне. Жил, так сказать, только днём сегодняшним, пребывая, философски говоря, здесь и сейчас. Света тоже жила примерно как я, видимо это нас и притянуло друг к другу. А не только половое влечение, которое делает человека слепым и безумным… Эта девушка как-то сразу стала раздражать моё близкое окружение. Помню, я тут же привёл её в гости к своим московским родственникам, и моя кузина Юля, отведя меня в сторонку, ядовито спросила, где я нашёл эту умственно отсталую девицу?.. В чём-то Юля была права, - в Свете было что-то юродивое и блаженное. Такая вот Блаженная Светлана, спустившаяся с Небес в наш мрачный и злой мир. Она совсем не выглядела на свои двадцать семь лет, - ей от силы можно было дать лет семнадцать. Я же в свои двадцать три года уже выглядел лет на тридцать. Голова моя начала рано лысеть. Так что, я с этой Светой выглядел  довольно колоритно и живописно. Жаль, что никакой совместной фотографии мы с ней так и не сделали. Надо было сходить в фотоателье, но я тогда об этом и не подумал. Да и тогда люди редко фотографировались. Не то, что сейчас…

               
Жил же я тогда, будучи иногородним, у одного москвича, которого звали Сева; он обитал в районе метро «Тушинская» в двухкомнатной квартире. Сева работал экскурсоводом и был крайне жизнерадостным и гостеприимным жителем столицы; он отличался сильной начитанностью и был религиозен и, вероятно поэтому, пускал меня иногда к себе пожить. Как принято в культурной среде, Сева увлекался алкогольными напитками; на его балкончике можно было узреть большое количество пустых бутылок. Примерно раз в три месяца Сева отправлялся их сдавать, и я несколько раз ему в этом помогал. Экскурсовод Сева любил выпивать в хорошей компании, весело болтая на разные интересные и заумные темы. Он был интеллектуалом и не говорил глупостей и банальностей.  Сам же я всегда мог что-то такое глупое брякнуть, не подумав, и иногда попадал в неловкие ситуации. Делал я это не со зла, а по причине своего немного странного характера. Злым же я никогда не был и, скорей всего, меня можно было бы назвать относительно добрым; вероятно потому, что я вырос в приличной семье, простых советских инженеров; точнее сказать, мои родители были геологи…

                В середине недели, по средам, к Севе на его тушинскую квартиру приходили христиане: попить чаю с тортиком и поговорить на разные религиозные и культурные темы. Я в этих чаепитиях никогда не участвовал, и мне надо было где-то в это время погулять. Сева не пытался меня во всё это втянуть, как это обычно бывает у людей верующих. Экскурсовод Сева тогда был прихожанином церкви, где вёл службы священник Александр Мень; и туда приезжали культурные люди со всей Москвы. По профессии Сева был геодезистом, но, видимо, с геодезией у него потом что-то не сложилось; и Сева стал экскурсоводом, водя экскурсии по Москве, которую прекрасно знал. Основными темами его экскурсий была жизнь двух деятелей советской культуры:  барда Владимира Высоцкого и поэта Сергея Есенина. В столицу часто приезжали простые  люди по каким-то там своим простым делам: кто за продуктами и товарами, которых не было в провинции; кто – за духовными культурными ценностями. И, вот, они и были основным контингентом таких вот незамысловатых автобусных экскурсий по сердцу нашей огромной страны. Автобус фирмы «Икарус» возил их по местам, где жили и бывали знаменитый бард Высоцкий и печальный поэт Есенин. Сева сидел рядом с шофёром и два часа непрерывно рассказывал народу интересную информацию;  это было для него совсем не сложно, - Сева умел прекрасно и громко говорить, имея язык, как в народе говорят, «без костей». Разумеется, людям нравились эти экскурсии и люди всегда оставались им довольны: жалоб никто не писал. Севу на работе все уважали и даже любили. Зарплата у него была скромная, но Сева не бедствовал: ему хватало денег на размеренное московское бытиё…

                Тут надо бы уточнить, что Сева был женат и у него имелся пятилетний сын. Только вот семейная жизнь у него не заладилась. Вероятно, потому что он страдал чрезмерным свободолюбием. Жена у него была высокая и красивая с печальными большими глазами. Её звали Зина: она частенько захаживала на тушинскую квартиру, так как работала где-то рядом.  Жила же она с севиной мамой (со своей свекровью) на Плющихе. Такая вот наблюдалась странная ситуация. Ко мне Зина сперва относилась довольно спокойно,  потом  я, почему-то, стал её напрягать и меня она не залюбила. Вероятно, были на то какие-то причины. Сама Зина тоже была иногородняя, но благодаря замужеству на москвиче Севе стала полноценной жительницей Москвы. Сам Сева считал, что жене его нравилась не его душа и внешность, а то, что он был настоящим москвичом. Ну, тут я думаю, он заблуждался. Просто Зина хотела его контролировать, а это нехорошо для семейного тихого счастья, - контролировать Севу было сложно…

                Экскурсоводу Севе нравились весёлые и умные еврейки. А жена же его Зина была всё время задумчивая и грустная: настоящая тургеневская барышня, мечтающая о романтичных прогулках и тихих вечерах. Сева был слишком нервный и саркастичный для спокойного брака; душа у него страдала мятежностью и искала бурю: настоящий русский диссидент. Вероятно, поэтому он и нравился еврейкам. Когда я у него обитал, то к нему, примерно раз в неделю, заглядывала одна симпатичная и эротичная невысокая девушка; её звали Римма. Мне, во время её визитов, тоже надо было покинуть территорию и где-то там погулять. У Севы и Риммы происходил бурный русско-еврейский любовный роман. Римма меня стеснялась, и она не могла полностью расслабиться, когда кто-то там за тонкой стеной мог слышать её стоны. Понять её, конечно же, было можно и, будь я женщиной, то тоже бы не смог расслабиться и отдаться эротической неге.  У женщин такая вот сложная нервная конституция. Римма, видимо, в порывах страсти, теряла голову и издавала громкие стоны и даже крики. Ну, это мои догадки, которые, возможно, не совсем правдивы. Сева мне, с юмором, рассказывал, что в конце эротического акта они пели гимн Советского Союза. Наверное, Сева это сочинял. Я же тогда был наивным юношей и этому поверил. Любовный роман у них длился несколько лет; потом Римма навсегда уехала в далёкий Израиль: тогда многие евреи покидали нашу многонациональную отчизну, боясь антисемитских погромов. Времена были нервные и непредсказуемые. Понять их было можно, и будь я евреем,  то тоже бы уехал куда-нибудь, где растут пальмы и плещется тёплое солёное море. Погромов так и не случилось; но евреи, за редким исключением, обратно так и не вернулись; оставшись навсегда в Земле Обетованной, которую им подарили сверхдержавы после второй мировой войны…

                В тушинскую квартиру то и дело селились разные странные люди; ну и  я был в их числе. Сева не брал денег за проживание, так как был бессеребренником и настоящим христианином. С ним меня познакомил один геодезист, которого звали Ваня: это случилось  в августе 1987 года, когда я начал продавать свои рисунки на Арбате. Ваня и Сева были закадычные друзья, и когда-то вместе учились в одном институте; там же училась севина жена Зина. У всех у них были дипломы геодезистов. В общем, на этой замечательной квартире я в те времена периодически жил и рисовал свои чёрно-белые графики. Мне там нравилось рисовать на кухонном столе, когда хозяин уезжал работать. Я не сильно напрягал Севу, и он меня уважал за мою свободную профессию; к тому же, я был относительно культурным молодым человеком, прибывшим в Москву из армянской столицы. Сева тогда уважал армян и евреев. Хотя, поначалу он меня немного побаивался. А не сумасшедший ли я? А не гомосексуалист ли я? А не буду ли я к нему по ночам приставать и склонять к однополой любви?.. Во мне, видимо, чувствовалось что-то такое подозрительное и порочное. И рисунки у меня были с каким-то эротическим напряжением, – неспокойные рисунки. К счастью, никаких инцидентов у нас с ним не произошло; и Сева меня перестал опасаться; и мы даже как-то сдружились, несмотря на то, что Сева был старше меня на семь лет.

                Девушку Свету, с которой я познакомился на Арбате в начале этой главы, я через какое-то время привёл на эту квартиру. Это явно было не очень умно с моей стороны. Севе, несмотря на всю его либеральность, это не очень понравилось. К тому же, его жена Зина часто заглядывала в свой рабочий перерыв, контролируя обстановку в доме. А тут какая-то странная девица поселилась. Хотя, Севе моя Света понравилась: она была чем-то похожа на актрису из популярного тогда фильма «Имя Розы»; которую  потом там сжигают, как ведьму, на костре. Всё равно, бордели на своей квартире Сева не хотел устраивать:  ладно, пока я жил там один, тихо и скромно, ещё туда-сюда; да и соседи могли пожаловаться в милицию на то, что в квартиру ходит странная девица.  Так что, через какое-то время, я с нею от Севы съехал. Мы одну ночь провели у одного моего знакомого литовца, где-то в Марьиной Роще. Его звали Женя: он занимался какими-то подозрительными делами, и сам скитался по разным квартирам. Потом этот Женя привёл нас в один культурный дом, где-то в центре Москвы, на Остоженке, там люди что-то отмечали; и мне тоже в этот день исполнилось двадцать три года; и мы со Светой там заночевали. А потом,  «блаженная» Светлана уехала в город Ленинград. Я же опять вернулся к Севе на квартиру. Одного он меня принял, улыбаясь и шутя по этой непростой ситуации. Через два дня Света позвонила мне на эту тушинскую квартиру, радостная и смеющаяся, - «Приезжай скорее в Ленинград! Тут так здорово, и тут сейчас белые ночи; я живу в общежитии при Репинском институте; тебе место тоже найдём»… Я немного поразмышлял, потом собрал свою скромную сумку с пожитками и тоже поехал в этот мистический город, где когда-то жил мой любимый писатель Фёдор Михайлович Достоевский… Почему я так легко и быстро отправился в путь? Наверное, я стал немного скучать по этой чудной девушке, да и мне захотелось в дорогу; в Ленинграде я до этого был лишь один раз, будучи пятнадцатилетним ереванским подростком.