Фата - Моргана. Глава 1

В кромешной тьме корабль швырнуло на скалы. Последовал страшный удар, от которого надломились мачты и упали на палубу паруса. Фрегат накренился на бок, мучительно агонизируя. В пробоину над ватерлинией хлынула вода. Выдвинутый вперёд, похожий на острие шпаги, киль стал постепенно задираться, с грохотом покатились по наклонной уложенные в носовой части крабовые бочки.

Корабль грузно осел, проваливаясь кормой. Обезумевшие от испуга матросы с жуткими воплями заметались по палубе. Но взывать к бездушному небу им оставалось недолго – громадный штормовой вал в следующее мгновение накрыл надводную часть фрегата. Для большинства экипажа это стало избавлением. Жизнь – теперь, когда грянуло возмездие – не представляла прежней ценности, а смерть, по существу, неизбежная, уже не пугала, как прежде.

Однако погибли не все. Некоторым матросам удалось спастись, зацепившись за выступающие из воды рифы. Отчаянно, сознавая безнадёжность, они продолжали борьбу за жизнь, мерцая во тьме одинокими светлячками.

Глеб Перламутров, один из них, на грани беспамятства даже не мог распознать, что за твердь удерживает его на плаву. Он видел собственными глазами, что фрегат затонул – прямо из-под его ног канул в водную бездну.
 
Шторм, между тем, продолжался. Гром грохотал, не переставая. Полыхали раздирающие небо молнии.

Это был ужас, всемирный потоп, поглотивший землю. Мироздание дрожало, готовое развалиться на части.

Черная вуаль беспамятства подкралась вплотную. Она шептала что-то сладкое – заманчивая, стала увлекать за собой.

Холод и смерть поджидали снаружи. Обманчивое тепло затаилось внутри.

Вуаль взмахнула угольным крылом, указывая дорогу.

Глеб сорвался с удерживавшей его скалы и стал проваливаться в глубину.

Затаившийся в пропасти мрак тут же поглотил его, растворяя и превращая в свою частицу.

*                *                *

Он очнулся, вырвался из забытья. Шторм ушел в сторону. Море ещё оставалось беспокойным – черные, с лазурными проблесками, волны накатывались на скалу. Продувая насквозь, со спины хлестал колючий северный ветер. Но это были лишь отголоски вчерашнего ужаса, когда стихия во всех своих проявлениях несла смерть.

Расступились, образовав брешь, мохнатобровые облака. Тускло мерцало солнце – розовое, предрассветное.

Сколько времени прошло? Пожалуй, около шести часов. В плавание они вышли с наступлением темноты. Часа через два, примерно, попали в шторм. Агония была непродолжительной, дальше – вот. Скорее всего, Глеб потерял сознание. В памяти зияла пустошь – бледное беспросветное пятно. Только по телу пробегал холод, как легкое напоминание о пережитом.

Его побелевшие, словно бескровные, руки судорожно вцепились в скалу. Глеб видел их перед глазами – с растопыренными, как  щупальца краба, пальцами. Море плескалось внизу, метрах в трех от ног.

Глеб огляделся, поворачивая голову медленно, через силу. Каждое движение приносило боль. Шея будто окаменела.
 
Спасшая его от гибели скала торчала на поверхности, словно клык. Вокруг выступали из воды обломки поменьше – неровная, метров в полтораста, гряда. Берег отсюда едва виднелся: узкая, сливающаяся с небом, полоска брезжила на самом краю горизонта. "Далеко. Не доплыть", – подумал Глеб грустно. И тут же, от безысходности, заныло в груди.

Умирать было страшно. Отважиться и поплыть – это и значило умереть. Только и утехи, что в борьбе, не сдавшись. Но оставаться на месте тоже было бессмысленно – та же гибель, только более медленная и мучительная. Хотя? Вдруг кто-то подоспеет на помощь… Сомнительно.

Он разжал руки и прыгнул в море. Поплыл, стараясь ни о чем не думать. Только бы прочь от сжавшей сердце обреченности. Вода обожгла его холодом вначале, заставила барахтаться как собачонку.

Тело пронзила острая судорога, но Глеб все же плыл, резко работая руками, согревая себя этими движениями.
 
Он двигался, по сути, наугад. Прыгая, выбрал направление, но позже, наглотавшись воды, его потерял. Отдалившись от спасшей его скалы на приличное расстояние, он испуганно подумал о том, что никакого берега впереди, может быть, и не было. Возможно, это была галлюцинация. Но шанс оставался. Один из ста, может быть, а то и меньше.

Течение несло его, подталкивая. Ничего хорошего не предвещало море. Отраженное на его поверхности небо рисовало серо-черные картины переплетенных облаков, страшных чудовищ. Проваливаясь в образованные волнами ложбины, Глеб высоко задирал голову, чтобы не захлебнуться.

Спасение было далеко. Шансов доплыть до тверди у Глеба оставалось всё меньше. Силы уходили из него постепенно – неуклонно – он чувствовал, что иссякает, но ничего не мог изменить.

Что ещё оставалось? Заранее считать себя погибшим – ошибка. Море иногда благоволит сильным, но никогда не щадит слабых.

Течение уносило его в стелющийся над волнами туман, в неизвестность. Противная соленая вода врывалась в нос и ноздри. Глеб судорожно кашлял и, задыхаясь, хватал ртом воздух.  Серые растрепанные чайки, с грязными слипшимися перьями, кружили над его головой и кричали резкими голосами. Иногда, осмелившись, птицы пикировали вниз, пытаясь схватить его когтями. Глеб, рыча, отбивался.

Постепенно он смирился с мыслью, что утонет. Жуткая история с его участием близилась к концу. Море окружило его и бросало как щепку.

Мысль о суше казалась нереальной. "Откуда ей взяться, посреди бескрайнего морского простора?"

Но его все же вынесло на берег. Швырнуло с небольшой раскачки. Как задыхающуюся рыбу или исторгнутую из недр водоросль.

Спасение оказалось настолько неожиданным, что Глеб вначале отказывался в его поверить. Уткнувшись руками и коленями в зыбкую песочную жижу, он смотрел перед собой настороженно, в опаске, что выдает желаемое за действительное.

Редкие деревья были видны за кромкой песчано-каменистого пляжа. Глеб настолько обессилел, что не мог вползти на эту чудом ему посланную землю.

Море шумело за спиной, размеренно и монотонно. Могучее, милостивое море – даровавшее жизнь. Коварное, злое – завлекшее в плаванье и погубившее его корабль.

Позже с удивлением и испугом Глеб заметил, что к нему подбирается прибережная живность. Мелкие хищники, видимо, сочли его обреченным и были не прочь поживиться.

Это его разозлило. Глеб выполз на берег, собрав последние силы. Поднявшись, отшвырнул ногой особенно обнаглевшего краба.

Какое-то время – минут пять, пятнадцать, час? – он не воспринимал реальность как действительность. Но постепенно привык. Шатаясь, побрел вдоль побережья. Ветер мягкими ладонями подталкивал его в спину. Одежда быстро высыхала, становилась жесткой и шероховатой, соляные подтеки отчетливо забелели на полосках тельняшки. Солнце взобралось довольно высоко и начинало припекать. В тело пришло тепло, на которое Глеб уже и не надеялся.

На глаза то и дело попадались выброшенные на берег остатки затонувшего фрегата – обломок мачты с обрывками паруса, спасательный круг, пластиковые бутылки из мусорного бака. На разбросанные по всему побережью развалины бочек было особенно горько смотреть – из-за этого товара, по существу, неприятности и начались…
 
Губернатор Малибудин, которого матросы окрестили колоритным именем: Маленький Будда, был уважаемым в мореходке настолько, что значился капитаном парусного фрегата, на котором довольно часто выходил в плавание. Команду матросов он себе набирал самостоятельно и стремился к тому, чтобы круг его доверенных лиц был как можно меньше. Глеб уже давно попал в число экипажа и этому не противился, ведь в плавании было  интереснее, да и кормили более сытно.

Все знали, но по известным причинам молчали о том, что Маленький Будда, пользуясь служебным положением, занимался контрабандой крабов. Под видом пустой тары он доставлял нагруженные морским деликатесом бочки в нейтральные воды, где происходила швартовка с иностранным судном. Понятно, что зарабатывал на этом Малибудин баснословно. Также не сложно было догадаться, что бизнес шёл к пику развития, ведь крабовые ходки участились и происходили в последнее время каждую неделю.
 
Прибитый к берегу спасательный жилет Глеб заметил издалека. Запестрила в глазах оранжевая клякса. Опять вспомнилось плохое, одна из многих собственных ошибок накануне – ведь у самого под рукой был такой же и сохрани его на момент кораблекрушения, выжить бы было гораздо проще. Но опомнился Глеб, когда уж поздно было – фрегат дрогнул, заскрежетал о твердь скалы проламываемый борт, переполох и паника занялись всюду, взвыла не к месту, а только подливая масла в огонь, аварийная корабельная сирена.

Жилет привлек внимание, что-то было нарушено в его обычной форме. Проходя, Глеб наклонился и вытащил из воды массивную, прошитую пенопластовым наполнителем, оранжевую безрукавку. Сразу нашлось объяснение "неточному формату" – один из карманов жилета был освобожден от наполнителя,  а вместо него внутрь затолкнули свиток плотной бумаги.  Покрывавшая рулон водонепроницаемая плёнка для надежности вокруг была стянута скотчем.

Глеб огляделся суматошно, поверив неизвестно во что. В то, что вернется прежняя безоблачная жизнь? Всё ненормальное исчезнет? Но ничего не изменилось.

Неточными движениями, ведь от слабости руки его не слушались, а будто вовсе не себе принадлежали, Глеб, намучившись, всё же сорвал обертку.

Внутри находилась свернутая в трубку географическая карта. Глеб уставился на нее непонимающе. Карта была обрезана вдоль, большую её часть занимали поля и разметка,  только с самого краю узкой зелено-коричневой полосой проступали незнакомые рельефы.

Вначале ему захотелось эту карту выбросить. Остро взнялось в глубине души раздражение – и ведь было от чего. Словно угодил Глеб в мифический мир, где все подавалось в искаженном свете. Нелогично. Несуразно и неправильно.

Потом, случайно взглянув на обратную сторону карты, он свое мнение изменил. В очевидной спешке, растекшимся черным стержнем сзади было нарисовано нечто законспирированное: пересекающиеся стрелки, пунктирная линия, ряд цифр с вписанными внутрь словами. Внизу же, напротив очертаний знакомого побережья (только силуэта мореходки не хватало), криво была выведена английская буква W. Темный угловатый контур прижимался к кромке берега вплотную. Аккуратным ученическим почерком над ним было написано: "Островная империя". А в скобках, уже карандашом, дополнено: "Раньше её здесь не было".

"Тарабарщина какая-то", –  сгоряча решил Глеб.

Жилет он оставил лежать на берегу. Карту, подумав, затолкнул в карман. Посчитал, что позже она пригодится.

Сделав первый шаг, вновь он почувствовал усталость. Сил не осталось совершенно. Глеб добрел до ближайшего дерева и, подкосившись, рухнул в его тень.

Усталость одолела его, но сон не шел. Пришла обволакивающая дрема.  Однако в мягком успокаивающем свете, на который так приятно было смотреть, Глеб увидел не то, на что втайне надеялся.

Вчерашний день вернулся к ему во всей своей кошмарной неотвратимости – как сверкая пуговицами и навешанными в три ряда медалями, взобрался на трибуну их бессменный предводитель – Маленький Будда, он же капитан морского похода и друг командира мореходки – какие заводные патриотические речи он произносил с возвышения, как рьяно при этом полыхали его глаза и раздувались щеки. Даже опавшие боевые знамена,  тем речам вняв, показалось, что чуть расправились и задрожали на ветру гордо.

Только выстроившиеся на плацу курсанты особого воодушевления не испытывали. Потому что уж кому как не им было знать, что всё происходящее – фарс, обычная махровая показуха. На самом деле морским чинам было начхать на не единожды упомянутые высокие идеалы.

Просто любили они эти нелепые парады и ожидался приезд инспектора из генерального штаба. Поэтому и выгибали начальники спины, а месяц загодя до того муштровали, не щадя каблуков, подчиненных на строевых смотрах, в казармах предусмотрительно всё до блеска выдраили. В час апогея, в одуряющем подчинительном раболепии, унтера выставляли колесом грудь и, взирая друг на друга, строили приторные самоотверженные лица. Даже музейную реликвию, трёхмачтовый парусный фрегат, снарядили к выходу в море, хотя достоверно были осведомлены, что его состояние аварийное и долго он не протянет.

Когда же выяснилось, что старания пропали втуне, инспектирующий чин из каких-то соображений свой визит отложил, на унтеров просто больно взглянуть было: в буквальном смысле сжались они на глазах, скукожились. Опали бравые плечи. Неразличимая прежде сутулость обезобразила продолговатыми складками отпаренные утюгами шинели. Никто уж не лупил асфальт в яростном строевом шаге и не рявкал заученно: "Ровняйсь, смирно!" Чопорные и безразличные, офицеры переговаривались недовольно, зыркали на часы и тупыми носами ботинок размазывали плевки по разметочным линиям плаца.

Курсанты, напротив, только рады были возникшей пертурбации. Больше всего их тяготила раздутая сверх всякой меры помпезность. К тому же, очень уж всё затянулось – не шутки, а близился вечер. Даже море заволновалось общему настроению под стать, дрожью пробегали по его поверхности громадные волны – баллам к четырем, пожалуй, дело шло. "В такую погоду в плаванье не выходят", – читалась уверенность на лицах. Повеселели заметно отобранные для экипажа курсанты, стали перешучиваться и награждать друг друга тумаками. Все предвкушали, что сейчас их распустят по казармам и можно будет, наконец, отдохнуть после сумасшедшего дня.

Но вдруг выкатился на середину плаца, как клоун в разгар представления, вездесущий Малибудин. Озорно, бенгальскими огнями, сверкали его глаза. Широкая холодная улыбка приклеилась складками к пухлым щекам. Губернатор повернулся к застывшим в строю подчиненным, простер вперед руку с растопыренными короткими пальцами и в самоуспокоении рыкнул:

– Горжусь вами, орлы! Свершим сегодня подвиг?

"Нахрюкался. Кранты теперь будут. Ходил, видимо, банкетный зал дегустировать", – пробежал по рядам курсантов тревожный шепот.

Мелкой заискивающей трусцой подбежал к главнокомандующему дежурный офицер. Маленький Будда выслушал его рапорт рассеянно, не вникая в суть. Откозырял ладонью к виску небрежно, давая этим понять: "Свободен!" Потом прошелся, горделиво пыхтя, вдоль выстроенных по ранжиру шеренг. Вольготно вдохнув грудью, бросил сопровождавшему его офицеру:

–  Да брось ты колотиться, смотреть на тебя противно. Мне, представь, нисколько не страшно. Штормит, значит веселей будет. Покачаемся, на шконке лежа. С такими-то орлами!..
   
Под его суровым, в диссонанс словам, взглядом задрожал выдвинутый вперед старшина "сигнальщик". Забыл, что его обязанность взмахнуть флажками, когда будет нужно. Вместо этого старшина бухнул каблуками, принимая положение "смирно", и дрожащим овечьим голосом проблеял:

– Так точно, ваше высокоблагородие. Храбрецы готовы в поход!
 
– Вот видишь, не все у меня в подчинении трусы, – отсылая восвояси офицера, пророкотал Малибудин наставительно.

Всё было решено. Он подошел вплотную к курсантам. Расправил плечи. Приосанился во весь свой могучий полутораметровый рост и зычным командирским голосом провозгласил:

– Плывём!

Очнувшись, растерянный старшина замахал, как одержимый, сигнальными флажками.

На плацу началась беготня и сутолока, в возникшем гаме было не слышно, как Малибудин, хитро прищурившись, вновь подозвал к себе дежурного офицера и, наклонившись, сказал ему в самое ухо:

– Проследи, чтобы груз загрузили на парусник. За сохранность и конспирацию отвечаешь лично!

*                *                *

Глеб проснулся от едва уловимого шороха за спиной. Но даже глаз открыть не успел. На него, не дав опомниться, навалились со всех сторон. Дюжина рук вцепилась в него звериной хваткой. Сдирая на запястьях кожу, его связали веревками. Воткнули в рот кляп. Набросили на голову мешок.

Невидимый командир отдавал короткие команды на незнакомом языке.

Глеба подняли, держа на весу с обеих сторон, и бегом понесли в неизвестность.

"Вот и конец одиссее!", – подумал он, впитывая страх.


5 декабря 2019

(глава из повести)

*на иллюстрации картина Юрия Прядко