Пластилиновая Мэрилин

Почему ночью мозг безалаберно
взбалтывает наше прошлое
и по частям показывает его
как наше будущее?

Сергей Васфилов


- Да закопайте вы её уже!!! – Ольга истерично перешла на крик.

Сама испугалась. Затряслась, сжалась, будто её ударили. Нервно заводила острыми плечами. Чтобы успокоится, обхватила себя руками так сильно, что тонкие музыкальные пальцы побелели. Однако с бледного напряженного лица стереть маску брезгливости и раздражения никак не удавалось. Что за уродство она сотворила? И что она вообще здесь делает?! – вопросы пульсировали в голове, били невыносимым набатом.

- Вот же сучка! Эзотеричка чёртова! Уговорила, затащила на этот дурацкий девичник. И вот результат, - злые мысли метались в Ольгиной голове как загнанные лошади.

А ведь встреча обещала быть вполне милой. Собрались несколько барышень разного возраста, не особо знакомые друг с другом для того, чтобы в преддверии нового года окунуться в интригующий мир эзотерики и собственных тайных переживаний. Главная по подобным мероприятиям обещала программу, полную сюрпризов, и намекала на волшебное и мгновенное решение всех личностных проблем в связи с новолунием.
Ольга, будучи тонко чувствующей артистической натурой, тем не менее к подобным вещам относилась очень скептично и, к тому же, ещё с молодости не любила бабских сборищ. Однако, когда подруга, уже настроенная на шампанское и фокусы с жизненными изменениями (в лучшую сторону, конечно, а как же иначе?) промурлыкала несколько раз: представь, как будет классно, - что-то щёлкнуло, открылась потайная дверца музыкальной шкатулки, или ящик Пандоры, и Ольга согласилась.
В незнакомый дом вошла не сразу. Присела во дворе на одинокую скамью, испещрённую плывущей игрой светотени, всегда вызывающей в ней пронзительное чувство сиюминутности вечного. В фиолетовой темноте деревья отбрасывали длинные сизоватые тени, последние листья собраны в тёмные кучи, от которых горько пахло ушедшей осенью и смутными воспоминаниями о чём-то важном, но тоже ушедшем. Какая странная зима, - тоскливо подумала Ольга, - неужели снега не будет совсем. Никуда идти совсем не хотелось. Хотелось домой.
Хозяйка дома, симпатичная девица с большим багажом разнокалиберной информации не то в эзотерике, не то в психологии, показалась Ольге в некотором смысле даже интересной. Девица жонглировала своими познаниями очень обаятельно, немного по-детски подтасовывая и намереваясь, как показалось Ольге, убедить прежде всего саму себя в том, что она не простая женщина, а фея, - никак не меньше. В глубине души Ольгу это покоробило, но и развеселило тоже. Что ж, - решила она, хоть развлекусь.
Тем временем, главная по эзотерике, - просветлённая, - как мысленно прозвала её Ольга, - радушно разливала гостьям принесённое ими же шампанское, зажигала свечи (нужно убрать негативную энергетику!), одновременно выдавая многозначительный постулаты про ошеломительно благоприятное расположение небесных тел на небе именно в этот вечер:

 - Вот везение, так везение! Такое бывает раз в сто лет!

При этом просветлённая ловко, как заправский катала, перебирала колоду карт наманикюренными пальчиками. С пальчиков этих, наверное, всё и началось. Они смутили Ольгу, и она стыдливо спрятала свои неодетые руки под скатерть. Вдруг невыносимо остро захотелось именно такого, нескромно - красного лака. Чтобы её руки, удивительно изящные и утончённые, познали и нежность, и страсть. Они ведь так этого просили. Они так этого заслуживали! А главное! Ольга, Ольга! Как она этого хотела и заслуживала! А давно ли она вспоминала про маникюр? А давно ли она вспоминала про себя…
Заслуживала. Мерзкое слово выползло из ассоциативных пещер тщательно охраняемого подсознания. Всю свою жизнь Ольга только и делала, что заслуживала. Не понятно, что.

Светлыми можно было назвать только самые ранние из Оленькиных детских воспоминаний. Пока была жива бабушка, мир казался маленькой Оле ярким и тёплым.
Как едва уловимый, свежий весенний ветерок, играющий с робко пробивающимися прозрачными почками.
Как огромные ладони золотисто – зелёных листьев тополей, звенящих в горячих порывах летнего южного ветра.
Как обволакивающий и волнующий осенний воздух, густо замешанный на сладком аромате спелых южных фруктов.
Как горячее молоко в большой белой кружке в бесснежную и не белую крымскую зиму.
В ту пору Оленьке ещё снились безмятежные детские сны. В её маленькую головку не приходил до поры вопрос, почему она живёт с бабушкой, а не с родителями. Однако очень скоро всё изменилось.
Когда Оля впервые увидела родительский дом, то очень удивилась, - неужели это тоже называется Домом? В её детских представлениях Дом – это где чисто, красиво, тепло, вкусно пахнет. А ещё – где тебе хорошо и где тебя любят. Очень-очень. Потому что ты – солнышко, цветочек, Оленька, Олюшка. Потому что ты есть.
А в этом жилище плохо пахло и было не прибрано, неуютно. Женщина, которую бабушка назвала суровым словом «мать», почти не взглянув на Олю, равнодушно махнула рукой в сторону смежной комнаты, завешанной несвежей цветастой занавеской, – пусть там спит.
На Олю тут же навалилось какая – то тяжёлая, совсем недетская тоска, она спряталась за бабушкой и отрицательно замотала головой. Бабушка ласково обняла Олю за плечи и сказала:
- Оленька, видишь, Мать приехала. Теперь ты будешь жить с ней. Дочка должна жить с мамой.
Эти слова не показались Оленьке убедительными и ничего не объяснили. Она решилась на последний детский аргумент, к которому почти никогда не прибегала за отсутствием надобности, ну разве что за исключением разбитых коленок, - она заплакала, жалостливо всхлипывая, как маленький щенок. Большие бирюзовые глаза, наполнившись слезами, стали похожи на блестящие голубые блюдца.

- Во глазищи-то разула, - раздражённо сказала Мать, - ну-ка прекрати сейчас же! И без тебя голова раскалывается.
Оля испугалась этого тона, - раньше с ней никто так не разговаривал, - и заревела ещё сильнее.
- Ты бы полегче с ней. Маленькая она ещё, - пришла на помощь бабушка.
- Господи, и зачем мне всё это? – театрально закатила глаза Мать.

Так закончилось Оленькино светлое детство. И начался ад.
Как? Как этому ангелу, звонкой, как струна, звенящей душе, этой тонкой, остро чувствующей девочке досталась незавидная судьба, -  горе, -  быть дочерью своей матери.

Вспоминая то время, а происходило это каждый день и каждую ночь без малого пятьдесят лет подряд, Ольга всё силилась осознать, за что её начали так жестоко наказывать с самого начала. И вопрос её был не про порку, а в общем философском смысле. Очень скоро Ольга поняла, что вопрос этот риторический, но беда в том, что не было в её жизни ни дня, когда бы она себе его не задавала.
Мать Ольги являлась монстром, дьяволом, медузой – горгоной, - называйте, как хотите это существо, но только не человеком. Страшное ли сочетание генов, психические отклонения ли, вскормленные безрассудной родительской любовью и вседозволенностью, - а может, и всё это вместе, - привело к тому, что в Матери сосредоточились чуть ли не все отвратительные человеческие пороки. По странному стечению обстоятельств, это существо желало на протяжении всей своей долгой жизни питаться исключительной Оленькой. Точнее, Оленькиной душой. Способов изымать эту самую душу из собственной дочери было великое множество, и арсенал их пополнялся день ото дня. Оля остро помнила самый первый и самый болезненный момент начала пожирания её личности.
У Оленьки было любимое место возле реки. Там ей нравилось в одиночестве сидеть на горячих досках маленького пирса, свесив ноги, взлохмачивая молочную воду в маленькой запруде. Наблюдать за почти недвижными, пуховыми облаками. Это было Олино особенное, тайное место, где всегда сладко мечталось. Место силы. Именно там её охватывало особенное чувство свободы, наполненное необъяснимой радостью и полётом. Каждая сокровенная мечта в те годы была полна совершенно необычных, потрясающих событий, чувств и желаний. Потом, потом. Когда-нибудь всё исполнится. Обязательно. Скоро…
В тот день, возвращаясь от реки к дому знакомой петляющей тропинкой, Оля увидела котёнка. Точнее, сначала услышала жалостливый писк, а, заглянув под кусты, увидела его, -  малюсенького, совершенно беспомощного и такого трогательного. Оля, конечно – же, не могла бросить это маленькое дрожащее чудо погибать в колючих кустах. Она тут же подхватила пушистый комочек на руки. Однако, чем ближе она подходила к дому, тем медленнее становились её шаги. Оля подумала, что Матери это не понравится. Но и бросить котёнка Оля не могла. Дома никого не было. Оля налила немножко молока в маленькую железную миску, подтолкнула котёнка к ней. Учуяв молоко, он успокоился, начал есть. Оля сидела рядом, прямо на полу и с умилением наблюдала за ним. Если бы кто-то увидел девочку в этот миг, то обязательно залюбовался бы золотыми всполохами света в её глазах.
Вернувшаяся в этот момент с работы, как обычно, злая как чёрт, Мать пришла в бешенство. Под Олины отчаянные крики и мольбы, она сначала со всей силы пнула маленькое существо, от чего котёнок пушинкой отлетел в угол и душераздирающе закричал. Но матери этого показалось мало. Она схватила бедное животное и стремительно направилась на улицу. Её лицо было искажено отвратительной гримасой странного неистовства. Мать размахнулась и со всей силы бросила котёнка прямо в кучу кирпичей, неведомо для чего лежащих во дворе. Маленькое тельце обмякло на камнях серым обрывком короткой трагической жизни…
Оля потеряла дар речи. Перестала разговаривать. Совсем. Мать, вопреки настояниям бабушки и соседей, не повела Олю к врачу, а только ухмылялась:

- Врачи тут не помогут, - говорю вам, - дебильная она…

Оля не разговаривала целый месяц. Потом речь вернулась, но в Олину жизнь пришли жуткие, холодящие душу сны. В этих снах – мороках было жутко, противно. Хотелось спастись, убежать. Боялась, боялась, боялась. И почему - то всегда было очень холодно…

А выросла Оленька красавицей. Польская с примесью украинской кровь выдала тонкий стан, изящные черты лица, чарующие зелёные глаза с искрой. А заодно – и неведомые захолустью, где она росла, гордость и независимость, которые воспринимались окружающими не иначе, как скверный характер.
К семнадцати годам у Оли не осталось в организме ни одной клетки, которая бы не концентрировала ненависть к существу, называемому людьми матерью. Бабушка к тому моменту уже давно умерла, и не было Оле ни защиты, ни покоя. Она задыхалась в гадком царстве Матери. Оля давно всё решила и продумала. Она считала дни. Дни до побега.

Оля бредёт по бесконечному пустырю. Вокруг - огромные сугробы. Под ногами противно трещит ледяная корка. Холодно. Страшно. Когда же кончится этот пустырь. Когда же кончится этот холод. Оленька, куда ты идешь, милая?
Вдруг прямо на глазах картинка начинает стремительно меняться! Сугробы превращаются в летящие барашки морских волн, и вот   Оля уже идёт по песчаной отмели, блаженно жмурясь от солнечных зайчиков. Близко - близко кружит стайка серебристых чаек. У Оли в руках тёплый хлеб, неизвестно откуда взявшийся, - да это и неважно. Она протягивает руку и кормит вечно голодных птиц. Морской воздух ласково играет её волосами, и Олю охватывает эйфория – неведомая ей раньше радость полёта. Теперь она может куда угодно убежать, скрыться, вырваться из бесконечных условностей, правил, страхов. Нет, не убежать! Улететь! Оля не замечает, как отрывается от земли и поднимается выше и выше над белыми веерами прибрежных волн. Независимая, озаренная, счастливая…
Лететь! Лететь! Лететь!

Вырвалась! Глоток свежего воздуха! Много! Много глотков воздуха!
Молодо! Зелено!
Всё новое! Чувство отчаянной свободы, пьянящее не хуже портвейна, который льётся рекой на вечеринках. А какие интересные люди! Какие неординарные! Какие творческие!
Молодо-зелено-пьяно!
Ух! Как кружится голова у Оленьки! От блестящих перспектив. От погружения в творчество. От осознания своей свободы. От удивления своей необыкновенной красоте и манкости. От взглядов сокурсников. От взглядов всех мужчин.
Молодо-зелено-красиво!
Но мужчины подождут. Оля ещё успеет выбрать того, самого. Самого – самого. А сейчас она актриса. Это её задача, её миссия, её предназначение, её жизнь. Сначала она сама станет самой – самой.
Молодо-зелено-амбициозно!
Мужчины не подождали. Ольга выскочила замуж уже на втором курсе.
Молодо…Зелено…

На одной из многочисленных богемных вечеринок талантливая, красивая, провинциально – самобытная, Оленька сразу привлекла внимание Музыканта. Влюблённая как кошка, Оля ещё не успела познать простую жизненную аксиому о том,что творческие мужчины самые худшие в мире мужья. Первый шок у Оли случился, когда муж предложил избавиться от их первого ребёнка, мол, не время сейчас, нужно делать карьеру. И самое ужасное, что она поверила и избавилась. Поддаться было легко, творческая жизнь, действительно, продвигалась. Оля с фанатичным воодушевлением кинулась реализовывать все свои детские мечты и юношеские амбиции, которые она уберегла от проклятий матери. Она не пропускала ни одного занятия, что предлагались юным дарованиям в дополнение к основному курсу: балет, вокал, сольфеджио, - так жаль было хоть что-то упустить. Приходила домой, замертво падала на кровать, не раздеваясь, и засыпала счастливая. Можно было бы добавить – абсолютно счастливая, - если бы не сны. Они её догнали. Они опять были с ней.
Оля сидит на берегу подземного озера. Своды пещеры - живот дракона изнутри. Тусклый свет робко пробивается откуда - то сверху. Сыро, зябко. Тревожно. Страх подкатывает к горлу тошнотой. Предчувствие не обмануло – из чёрной глубины всплывает белёсо-серое пятно, окутанное вокруг чем-то издалека похожим на водоросли, живые, отвратительно шевелящиеся. Существо приближается к Олиным ногам, и она цепенеет от ужаса. Это не водоросли. Это змеи! Живые и мёртвые! Змеи превращаются в космы седых волос, до боли знакомых.
Странная голова поворачивается, и Оля видит лицо матери, покрытое зеленоватой слизью. Плесень, - догадывается Оля. Глаза матери закрыты. Губы сжаты так плотно, что Оле кажется, что у матери совсем нет рта. Но это не так, - в следующее мгновение существо открывает мутные глаза и начинает хохотать жутким леденящим смехом, обнажая отвратительные гнилые зубы. Господи! Да, когда же она вылечит эти зубы, я же столько раз посылала ей деньги, - спасительные реальные мысли уводят Олю из морока, и она просыпается в холодном поту…
Ольга поняла, что с её самым – самым браком что-то не так, когда Музыкант на очередной богемной вечеринке, нисколько не стесняясь присутствия Оли, обнимался с юной нимфой. Вернувшись домой за полночь, равнодушно предложил Оле, уже в третий раз, поступить с будущим ребёнком так же, как и с двумя предыдущими. Сердце у Ольги заныло – заболело, она перестала спать, всё думала, думала. Думала, что надо разводиться. Думала, что надо рожать. Думала, как совместить эти ужасные события. Думала, что карьеры ей теперь не видать…Думала…Думала…Никак не могла принять верное решение, сомнения не давали глубоко дышать, душили, не давали спать.

Ольга опять бредёт по бесконечному холодному пустырю. Жуткий мороз сковывает каждый шаг. напоминая глаза матери, вымораживающие внутри, все живое.
Лунный свет пробивается сквозь серую пелену стремительно бегущих облаков.
Оля чувствует животный ужас, от которого стынет внутри. Совсем как тогда, когда умер котёнок.
Оленька, Оленька, нельзя бояться, нужно идти, милая, стиснув зубы, чего бы это не стоило…Идти…Идти…Идти.

Да, дети всё чувствуют там, внутри. Слёзы их очень горькие. Плач их очень тихий. Но никто его не слышит.
Дочь, решение о рождении которой было так тяжко вымучено, никогда уже не простит Ольге этих сомнений. А Ольга никогда не простит себе, что так и не проснётся в ней пресловутый материнский инстинкт, и она никогда не испытает любви к своей единственной дочери. Долгие годы Ольга будет испытывать только бесконечное чувство самосохранения в попытках вырваться из нищеты. Горькое чувство не свершившейся карьеры и уходящей молодости. И бесконечное, не проходящее, вытягивающее последние остатки сил и гордости чувство вины. Перед дочерью. Когда та, устав от материнской нелюбви, уйдёт из дома за первого встречного. Перед матерью. Когда не проронит ни одной слезинки на похоронах, испытывая огромное облегчение. Перед собой…

- Ну что ж, милые барышни, а теперь я вам предлагаю очень лёгкое задание. Упражнение почти детское, и я уверена, что вы все с ним прекрасно справитесь, - голос просветлённой вернул Ольгу из потока воспоминаний, -  возьмите пластилин любого цвета, какой вам нравится.
Ольга приятно удивилась забытому ощущению мягкости, податливости материала.

- Вам нужно вылепить саму себя. Такую, какой вы хотите быть. Даже если сейчас это не соответствует действительности. Или, наоборот, слепите то, от чего вы хотите отказаться прямо сейчас.
Всего лишь пару мгновений понадобилось Ольге, чтобы понять, что она будет лепить. Так, туловище из чёрного пластилина, - это маленькое чёрное платье. Тонкая талия. Элегантный изгиб бёдер. Смешиваем белый и розовый, - хочется, чтобы тело казалось натуральным. Сверху жёлтые локоны. На лице большие глаза и красный рот. Руки изящно и свободно разведены в стороны. Как крылья у птицы. Всю фигуру на длинные ноги. Да…не забыть каблуки. Готово. Хороша! Красавица Мэрилин…Хоть сейчас на красную дорожку. Ольга была довольна.
Как только все закончили лепить, просветлённая неожиданно предложила одеться и выйти во двор для завершения задания. Все, конечно, удивились, но шампанское уже сделало своё дело, - всем было смешно и спорить не хотелось. Во двор, так во двор.

- Взгляните на свои фигуры внимательно ещё раз. Если это ваш прекрасный образ, к которому нужно стремиться, то бережно поставьте фигурку на подставку. Потом вы её заберёте домой, и она станет вашим талисманом на будущий год. А вот, если фигура отражает то, с чем вы хотите расстаться, то прямо сейчас мы выкопаем яму и похороним её. Повезло – снега нет…
Ольга хотела было уверенным движением поставить Мэрилин на подставку, но на короткое мгновение её взгляд задержался на пластилиновой фигурке. Ольга даже не успела понять, что произошло. Мэрилин отвратительно скалилась, как живая. Лицо, так старательно и скрупулёзно вылепленное, наползающими друг на друга частями, искажалось в отвратительную гримасу. Казалось, будто она смеется над Ольгой. Безобразная кукла. Пародия на ту красоту, которую Ольга пыталась изобразить. Пластилиновый уродец несуразно стоял, пошло расставив кривые тонкие ноги, и расхлябано развесив непропорционально длинные руки, рискуя упасть в любой момент.
У Ольги закружилась голова. Мир завертелся мелькающими тенями, мятущимися, страдающими. Всё ранее значимое, непререкаемо важное и необходимое, держащее Ольгу в цепких лапах вечного страха и вины, жуткой сердечной болью устремилось в чёрную воронку…

Не будет зимы. Не жди. Надо быть здесь. Сейчас. В чёрной дыре твоей бесконечной осени… Плакать, плакать. Долго плакать, пока силы не покинут, пока не уйдут все демоны прошлого, пока душа не вывернется наизнанку, пока не захочется снова жить.
Густые чернильные сумерки, что терпели так долго, не выдержали и разразились рыданиями.
Боже мой! Дождь! Дождь! Как же он кстати.
Ледяные струи больно били по спине, по шее, застывали холодом в светлых волосах…
Ольга, Оленька, Оля! Кого же ты хоронишь, милая?
Мать?
Дочь?
Себя?
Хорони, милая.
Хорони и молись.
Хорони и плачь.
А потом…Живи.


Все персонажи являются вымышленными и любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.

Автор: Наташа Васильева
Санкт-Петербург
Декабрь 2019