Поцелуй

Дорога все длилась и длилась – узколейка, как черная мертвая змея, уходила в неизвестность. Наконец, урча, тепловоз остановился. Сбросив рабочие инструменты, соскочили с него зэки-расконвойники во главе с мастером-обходчиком, осторожно держащим прибор для определения расстояния между рельсами.

Их было трое, этих счастливчиков, которые работали на железнодорожном пути, меняли шпалы. Труд этот был для них нелегким, но уже одно то, что находились они на свободе, вдали от зоны, поднимало настроение. Выделялся среди них высокий, молчаливый Валентин. Родом он был из Белоруссии, но совершил преступление вдали от родных мест. Второй расконвойник был Мишка. С оспой на лице – детской болезнью, оставившей свой след на всю жизнь. Даже сейчас его лицо не теряло какого-то пьяного цвета. Алкоголизм, на воле владевший им, не оставлял его. И бегающие глазки, лихорадочные жесты, отрывистые фразы – все в нем говорило, что на воле он не «просыхал». Третий расконвойник – невысокий чернявый парень, одетый аккуратно, задумчивый. Командовал ими «вольный» – старый железнодорожник Михайлович, прихрамывающий на одну ногу. Он изредка покашливал, прикладывая к рельсам свой прибор, отмечая допустимое расстояние. Труд их был важен – узколейка вела к колонии, и по ней шли вагоны для завода, изготавливавшего производственные вентиляторы в зоне, где трудились зэки, и по этой же узколейке вывозились в вагонах готовые вентиляторы в далекие края.

На этот раз участок, который необходимо было проверить, находился неподалеку от белеющего здания, то ли цеха, то ли пристанционной лаборатории, волею судьбы оказавшейся в пару шагах от железнодорожного пути, ведущего к колонии.

Тепловоз привез и новые, пахнущие смолой шпалы. И они рядком, сложенные зэками, лежали вдоль железнодорожного пути. Надо было выдернуть железные штыри, укрепляющие старые шпалы, вытянуть их и на их место поставить новые. Было уже обеденное время. Солнце немилосердно пекло. Зэки заметно взмокли от своего нелегкого труда.

– Сходи, Колька, за водой, – попросил предусмотрительный Михайлович, подавая пареньку, чернявому, раскрасневшемуся, пластмассовую бутылку.

Тот согласно кивнул – обрадовался передышке – и поспешил к белеющему неподалеку зданию. Постучался. И вошел. В комнате увидел девушку в синей спецовке. Она улыбалась, в первую минуту еще не сообразив, кто перед ней, а приняв вошедшего за обычного железнодорожного рабочего. Увидев бирку на его курточке, сразу же посуровела.

– Водички можно? – спросил Колька.

– Можно! – торопливо сказала девушка, и заволновалась, как-то нервно взяла пластмассовую бутылку из рук парня.

– А зовут-то тебя как, красавица?

– Лена.

– Понятно…

Вода была налита кружкой из ведра, стоявшего на стуле в углу. Колька подошел поближе к девушке, всматриваясь в ее правильные черты лица. В веселые весенние конопушки. Срок его подходил к концу, и вскоре, на воле, таких девчат рядом с ним будет уйма. От этой мысли Колька улыбнулся, показывая почерневшие от чифира зубы.

– Что смеешься? – неожиданно смело спросила Лена.

– Да вот, размечтался… – искренне сказал Колька. – До воли осталось два месяца. Понимаешь?

– Угу. – Она его не понимала. Она опасалась его. Но он ей нравился. И улыбка у него была очень красивая. И стоял он совсем рядом. И даже промасленная спецовка не смущала Лену. И она как-то сама потянулась к нему. Он обнял ее и страстно поцеловал в губы, оставляя солоноватый вкус на них. И девушка отпрянула от парня. Он, тоже похолодев от неожиданности всего происходящего, отступил на шаг. И точно застыл.

– Извини. Сама понимаешь. Давно не был рядом с девушкой.

– Понимаю.

Они помолчали, оглушенные, она испугом, а он пониманием опасности всей этой ситуации для него самого. Расконвойникам не разрешалось обращаться с вольными – как теперь. Но молодость взяла верх…

Он вышел из беленького домика, разогретого полуденным зноем, и пошел к работающим неподалеку приятелям и Михайловичу. В руках его была пластмассовая бутылка. А девушка подошла к окну и смотрела ему вслед. Он явно ей нравился, и она уже не жалела об этом поцелуе.