Олеся

    Скорый поезд  "Новгород - Москва", замедленно постукивая колёсами на стыках рельс, подкатывал к Чудову.   В вагоне,  где ехал Александр, заметна была обычная смесь запахов золы каменного угля, табачного дыма из тамбура и казённого постельного белья, а за окном пасмурный апрельский день, как бывает раннею весной, порой, волшебно преображался, весёлыми разливами солнца сквозь ярко-синие облачные окна.   И, тогда  хотелось, чтобы поезд, остановился, хотя бы на пару минут и можно было бы выйти и подышать свежим воздухом.
    Продолжительный после недавней зимы  день, незаметно угасая, был почти позади, но, укладываться
 спать совсем не хотелось,  даже прекрасно зная, поезд придёт в столицу самым ранним утром.
   Непонятно отчего-то в полупустом вагоне, его место оказалось неудобным, боковым, а постельное бельё серым и влажным.
    Впрочем, всё это было пустяком, после опыта многих ночёвок  в горах, и в обычной  палатке "Памир –
ке", и в высотной, где  на высоте, не всегда  удавалось хорошо отдохнуть  и выспаться из-за холода, недостатка кислорода  и неуверенности в подходящей  погоде для штурма вершины.
    В мелькающем,  прозрачном ещё лесу, с тускло жёлтыми, успевшими подсохнуть на весеннем солнце, травянистыми пригорками, c  влажными  лужицами растаявшего снега возле  ярко- зелёных  молодых
ёлочек, наверное, остро пахнет лопающимися почками, и этот запах, всегда молодым вином круживший  голову после зимы, лишь начало, лишь  только ожидание майского праздника свежей листвы...
    В монотонном поездном шуме Александр уловил  неясную,  чем-то привлёкшую, его мелодию.
    Безотчётно потянулся и повернул регулятор вагонного динамика.
    И сразу забылось всё.
    И духота  непроветренного вагона, и весенний лес за окнами, и командировка в столицу.
    Безоглядно душа откликнулась на песню и, поднимаясь, парила в немыслимой высоте вместе с восходящими  молодыми голосами…

              ...Олеся, Олеся, Олеся...
                Мне птицы поют в поднебесье
                Останься со мною, Олеся,
                Как чудо, как птица, как солнце, как песня...
                Олеся, Олеся, Олеся...

    Еще звенели высокие заоблачные голоса, а он уже был далеко, далеко…
    Как давно он не видел Лену и Сергея?
    Пожалуй, лет семь, не меньше.       Наверное, скоро, Сашка, маленький тёзка, пойдёт первый раз, в первый класс…
   В день последней встречи с ними в столице верилось в светлое будущее огромной страны - к Праздни –
кам привычно одерживались очередные победы в Космосе, и, в те дни наш атомный ледокол первым в мире достиг Северного полюса...
   Жизнь была славной тем, что имела общую цель движения всех к лучшему…
   Правда, тогда невелик был выбор товаров в магазинах кроме Москвы, и начиналось повальное увлече – ние рок – н- роллом и твистом и преклонение перед заграничными тряпками, но, Александра, в трид –
 цать  два года, не сильно это заботило.   
    Ни “Пятнадцатилетний капитан”, ни Павка Корчагин, ни герои Майн Рида и Джека Лондона, никогда не задумывались о том, как они одеты.
     Небо было ярко, молодых сил полно, и верилось, что жизнь будет всегда прекрасной...
 
   …Прежде думай о Родине, а потом о себе…

   Такие задорные, зовущие к трудному счастью, призывы звучали в передачах радио и на молодёжных митингах в дни Ленинских субботников, и его поколение жило в полном согласии с комсомольскими песнями…


   В парное утро начала августа, когда запах листвы подросших высоких тополей между университетом и всем известным в Новгороде заводом “Волна”, был не пьяняще нежен, как весной, а по летнему мягким, приглушённым, Александр Жуковский, молодой техник отдела надёжности, вошёл в безлюдную    пока что лабораторию.
    Ещё не были включены шумные вентиляторы контрольных стоек телевизионной аппаратуры, установленных рядами вдоль стен просторного светлого помещения отдела и, в приоткрытые уборщицей окна потихоньку лился тёплый, чистый, освежённый ночью, воздух.
   Едва Александр, неторопливо усевшись, развернул "Комсомолку", в которой, он всегда, с большим 
вниманием прочитывал статьи известного журналиста Василия Пескова о природе, как, по- утреннему резкий звонок телефона, на столе начальника отдела, нарушил его безмятежный благостный настрой.
     Александр тотчас узнал голос Виктора - секретаря заводского комитета ВЛКСМ:
  - Привет, Саша, звоню из дома. По плану горкома мне нынче нужно быть у подшефных, в совхозе,
 в Молвотицах. Билет на самолёт в кармане. А оттуда поеду автобусом через Демянск в Липье. Стало быть, вернусь не скоро. Так вот, в завкоме тебя ждёт путёвка в альплагерь.   Пользуйся. Хотел в горы, так давай, погляди на них “не в телевизоре”. Пока!                        
    Не успел Александр ответить, как в трубке послышались гудки отбоя.  Он сложил газету.
    Здорово!    А он-то почти забыл о своей давней просьбе.
    Вот и отлично!   Вернувшись после армейской службы, он, третий год снова работал на заводе, откуда и уходил.     Был и раньше вынослив и, в авиационном полку, в дни, когда не было полётов, любил уходить на лыжах в белую пустыню, раскинувшуюся, среди заснеженных сопок близ авиагородка.
   В Карелии, где он родился, долгая зима была немыслима без лыж и финских саней.  И, служить довелось на Севере дальнем, за полярным кругом, где их аэродром от скальных фьордов Норвегии отделяли, не больше пятнадцати минут полёта скоростного бомбардировщика, и, где зима сдавалась, нехотя уходила, лишь с началом мая. 


    Оттого он сразу согласился пойти в лыжный поход с группой заводских туристов, во главе с Воло –
 дей Шаховым “На Кольский”, в заполярные зимние горы Хибины.
    Их встретил ясный морозный февраль и безбрежные, чистые, вдали от цивилизации, снега.
    Замечательно бескрайние белые долины, с запорошенным лесом, с далёкими, в начале пути, едва
заметными контурами невысоких заснеженных гор вдали, были прочерчены чёткими попутными лыжнями, и Александр, день за днём упивался возможностью катиться, приближаться   к вершинам по накатанной, блестящей на лёгком морозце, лыжне. Вечерами их, уставших за день от рюкзаков, принимала простор –
ная армейская палатка, где зазывно потрескивала затопленная самодельная походная печка, пыхавшая смолистым сосновым дымком.
    В тесном весёлом кругу заводских парней и девчат на спальных мешках, предстоял скорый ужин при свете самодельной свечи-толстушки, разговоры, и смех, и песни под гитару, давно выбеленную в походах…
   А после ужина и песен, ночами, вокруг палатки, трещали от мороза белые под инеем ели и сосны, и, потрескивали в унисон им, в сонной полутьме, подсвечивая её багрово – тусклыми пятнами, крохот –
ные поленца в подвешенной на тросиках, раскрасневшейся от жара походной печурке…
    Здоровые чистые запахи снега, смолистых дров, брезента и лыжной мази, долго помнились ему.
    Дольше, чем суровые виды заиндевевших пёстрых скал и выстуженные ущелья неуютных, промо –
роженных, серо-свинцовых Хибинских гор, причудливо поднимающихся острыми заснеженными пиками
к низкому холодному небу из вечнозелёной, щетины полярных ёлок внизу.
   На следующий год, удивив весь отдел, он снова взял отпуск зимой, в конце февраля, и снова вернул – ся на завод с дружной командой Шахова в марте, посвежевший, завидно загорелый, крепкий, и улыбаю –
щийся.
     Напоминающий здоровым цветущим обликом героев его любимых рассказов Джека Лондона.
     А в апреле друзья - туристы из городского клуба, где была главной заводилой была мастер спорта
 по туризму, Ира Бессонова, взяли его в поездку на Карельский перешеек, на весенние соревнования альпинистов Ленинграда близ Ястребиного озера.
    При первом взгляде на голые вершины высоченных скал, неожиданно открывшихся, среди тёмного   хвойного леса, и, казалось, отвесно выросших, прямо из ледяной озёрной воды, у Александра перехва –
тило дыхание.
   И смешанное чувство стыда и восхищения грело ему щёки, когда он разглядывал цепких, как боль –
шие ящерицы, спортсменов в ярких оранжевых касках, уверенно передвигавшихся по отвесным ди –
ким, скальным склонам, без видимых снизу зацепок для рук и ног.
    Кто назвал их скалолазами?     Они не лазали, они взбегали, чуть - ли не взлетали ввысь по камен –
 ным голым “лбам”.
    А спуски их вниз, на отвесной дюльферной верёвке, скоростью и свистом, напоминали падение сокола
на добычу.   Дымок шёл из-под рукавиц.   У скал невысоких, и пологих, кучками скапливались новички,
медлительно и напряжённо, и не без срывов, упорно, карабкаясь, старались забраться повыше.
                -3-
     Александр пошёл к ним.  Ему надели на грудь альпинистскую абалаковскую обвязку, защёлкнули карабин со страховочной верёвкой на груди, и натянули её через блок, показав начало простейшего скального маршрута.
    Он приник грудью в штормовке к большому холодному камню и полез, неуверенно нащупывая
пальцами зацепки в виде трещин, сколов и мелких выступов на скале. Сильные руки держали неплохо, а ногам было непривычно на едва заметных выступах и они, быстро уставая, начинали трястись.
    Приходилось, краснея, сползать вниз, слезая для отдыха на земле.   
    Снова и снова он подходил к тренировочной скалке, но залезть высоко, как иные из новичков, как ему хотелось, не удавалось. 
   Несмотря на то, что, отдыхал он, всякий раз, перед новой попыткой, всё дольше и дольше.
   Наконец, после долгого дня тренировок, скалы опустели.
   В синеватых тихих и таинственных апрельских сумерках, в весеннем звонком воздухе, у тёмных внизу
скалистых подножий, рядом, с заворожённо спящим под тонким льдом, озером, вспыхивали, звучно пот – рескивая и разгораясь, многочисленные костры широко раскинувшегося многоцветного палаточного городка, очень необычно и сказочно освещая его в сгущающейся полутьме ночи округ.
   Медленно гасло небо, темнели вершины отвесных диких скал, выросших прямо из озера, а гладь воды долго, долго оставалась розовой, словно волшебно подсвеченная снизу…
   И можно было подойти к любому огню.  Никто не спрашивал у гостя ни имени, ни звания.
   Люди здесь общались без слов, как высшие существа в, неведомом пока на Земле, счастливом мире.
   Возможно, в очень неблизком будущем, такое общение станет основным и для всех землян…
   Это было великое братство людей, сплочённых любовью к высоте, к трудно достижимым вершинам.
    Им были неведомы корысть, злоба и зависть.
   Здесь царили доброта и тепло сердец и душ.
    Всякий гость был также уважаем и дорог, как гость в краю вечных гор и тотчас ему подносили кружку с горячим чаем, приглашая разделить и ужин, и песни, и воспоминания, подвигаясь, усаживая в тесный круг светлых лица, озарённых танцующими бликами весело потрескивающего костра…
    И долго, неспешно звучали, текли негромкие   воспоминания, песни, разговоры о случаях в горах при подходах и восхождениях…
    Баксан, Эльбрус, Цей, перевал Донгуз-Орун, ледник Скаазкий, ущелье Адыл-Су – всё было, слышалось  Александру незнакомой гортанной музыкой далёких неведомых гор…
   Звонок Виктора снова напомнил Александру о весенней поездке, и сердце его сейчас билось надеждами и ожиданием.


     Притом, совсем неплохо бы ему не встречаться парочку-тройку недель с Таей, поскучать обоим…
     Тася, которую подруги звали Таей, румяная, тёмноглазая монтажница, 17-го цеха, с пухлыми губками, цвета спелой вишни, плотно сомкнутыми, словно для поцелуя, сразу приглянулась ему.
     В тот день, когда он, летом, спустя месяц после похода, вместе с заводским приятелем Генкой Пичугиным, проходил по новому светлому, молодёжному, сплошь девичьему цеху.
    Было удивительно смотреть, как девчонки, ловко подцепив пинцетом сопротивления, конденсаторы, или транзисторы из кассы перед собой и быстро закрепив их в блоке, подносят к ним жало паяльника, пыхающее беловатым облачком пахучего канифольного дыма…
    После, вдруг, нежданно, встретились они с Таей у проходной, и, тогда она первой приветливо улыбнулась ему при встрече, а он, удивляясь самому себе, своей смелости, проводил её до дома.
   Перед собой, он оправдывался, тем, что время было позднее, и идти девушке одной по пустынному городу было, наверное, страшновато…
   Следующим вечером он заметил, что она, похоже, ждёт его, быстро  прощаясь с подругами.
   Второй раз вместе дошли они до её дома, но, какое-то напряжение в её поведении, удержало его,
вдруг, от поцелуя, которого, Тая, наверное, ждала.
   А она, следующим вечером, похоже, обидевшись на его равнодушие, не ждала его, торопливо собравшись  и  вышла из цеха  чуть раньше обычного.
   И он, сдерживая себя, обходил знакомый светлый цех, хотя нечаянно встретившись взглядами, Тая, нежданно, приветливо улыбнулась ему.
   Её подруги с конвейера, такие же, все молоденькие девчонки, при встрече с ним в цехе, толи, шутя, толи серьёзно, говорили ему, что на Тае-то свет клином не сошёлся.  Он видел, чувствовал, что они знают её лучше него …
                -4-
     Наверно, они были правы.    Однажды заметил, как возле неё, на обеде, и в цеховом буфете и после него, назойливо крутился незнакомый ему, откормленный белобрысый парень.
    И Тая целую долгую неделю не ждала его на выходе из цеха после громкого цехового звонка в конце рабочего дня.
     Самая бойкая, из её подруг, возрастная Антонина, имевшая двухлетнюю дочку без мужа, вдруг,
когда он, проходил мимо конвейера, с улыбкой всезнания, чуть ли на весь конвейер, сказала:
    - Не надо с нами, девками, китайские церемонии разводить…
     Александр, зная, что девушки в это время смотрят на него, невольно покраснел и, ускорил шаг.
     Внутреннее чувство подсказывало, что торопиться ему, спешить, как раз не нужно.
     Прелесть молодых лет совсем не в том, чтобы быстро добиться петушиного восторга…
    А больше прелести в том, чтобы быть, находиться, рядом с расцветающим цветком, и долго, долго наслаждаться его свежим нетронутым ароматом…
   Когда становиться славно, замечательно жить, встречая утром дорогое лицо счастливой улыбкой…
   Так, было, в разгаре лета, когда в походе в лес за первыми грибами, вдруг, встречалась на тёплой лесной полянке никогда не виданная, благоухающая нежная свеча ночной фиалки…
     В прекрасный мягкий июльский день, едва Александр, после смены, подошёл к проходной, к выходу, как его остановил давний знакомый, контролёр ОТК  Славка  Комов:
-   Я тебя тут специально жду. Знаю, что ты разбираешься в радиотехнике, а у нас все в отпусках.
    Посмотри полудохлый контрольный стенд, а то зашиваюсь я один вечерами.
-   Так мне же поесть после работы надо. И не пропустят меня на завод.
 -   Брось ты, у меня в охране все свои. А поесть можно в буфете. Молоко, кефир, сметана, булочки, бутерброды – всё есть.
    - Ладно, согласен.    Жди, поужинаю дома, отдохну чуть-чуть  и постараюсь вернуться  через пару часов
    Стоило Александру выйти на остановку, как сквозь удушливые выхлопы уходящего жёлтого венгер –
ского автобуса  “Икаруса”, он уловил слабый, но, отчётливый нежный запах. Рядом не было никого.
    Аромат стекал сверху, и он понял, что, с началом июля, начали расцветать липы, посаженые когда-то первыми комсомольцами завода двойными рядами вдоль протяжённых заводских стен.
   Оттого ему  расхотелось возвращаться в июльскую духоту цеха, и он пожалел, что  легко согласился на просьбу приятеля.
    Но, пришёл, вернувшись, через два часа.      Обещание обратно не заберёшь.
   Стоило им появиться в непривычно тихом цехе, где вечером не работали, а стояли ряды шумных на –
моточных станков, как на них тотчас обратились девичьи взоры со всего конвейера, невольно заставив слегка покраснеть Александра.
   Славка, тем временем, подвёл его к неисправному стенду.
   Откинув крышку, Александр сразу увидел почерневшее сопротивление со следами обрыва токопро –
водящей плёнки и показал его Славке, радуясь, что помог ему и сможет теперь вскоре уйти.
   Действительно, тотчас, после замены сопротивления, стенд” ожил” цветными огоньками контрольных лампочек, “запев” дискантом при подключении первого блока, снятого с конвейера.
   И тут же к ним подошла немолодая женщина в белом цеховом халате, и улыбаясь, cладким голосом заговорила:
   -А я-то всё думала – где мне мальчишек найти для вечерней смены? Вот молодцы!
    Она неотступно заглядывала Александру и Славке в глаза:
   - Да вы не думайте, что бесплатно работать будете – я мастер конвейера, я наряды вам хорошие закрою, денежки получите.   Слава меня знает…
  - Да и девицы мои – красавицы, все на вас смотрят.
      Александру не очень-то хотелось оставаться, но Славка легонько толкнул его в бок:
   - Давай оставайся, Анна Спиридоновна хорошая, да и мне веселей будет.
    На столе перед стендом уже скапливались блоки для проверки с конвейера, и Александр остался.
    Проверка оказалась несложной.
    Надо было, подключив блок, поочерёдно, нажать, пять переключателей, чтобы зажглись только зелёные лампы и услышать трель звукового выхода.
   Эти блоки выпускались для ленинградского завода им. Козицкого к новым телевизорам “Радуга” и “Вечер”.   В несложной, ритмичной работе, незаметно, большие цеховые часы отстучали два часа, затем ещё час.
   И, вдруг, Александр замер: любые заводские звуки не удивили бы его в вечернем цехе, а услышал он:
                Лён, лён мой, лён…
                -5-
                А, тот, кто нравится,
                Не в меня влюблён…

      Девчата так дивно, согласно пели, объединённые общей светлой печалью и надеждами на пре –
лесть будущих свиданий, что их голоса сливались в одну, завораживающую нежностью, мелодию.
    В девичьей песне, необыкновенно, невесомо плывущей над конвейером, отчётливо слышалось желание любовных страданий, переменчивых мук любви и извечную жажду того, что зовётся женским счастьем…
      Девичьи песни всегда волшебно воздействуют на мужские сердца.
     Не зря существуют тысячелетние предания о сладкоголосом пении сирен, навсегда увлекающих
 моряков в бездонные морские пучины…
     Несомненно, у девичьего хора была заводила, запевала, но, Александру была видна только часть
одной стороны конвейера с троицей склонённых к блокам девчат в белых халатах, с паяльниками и пинцетами в руках, и, песня, казалось, сама по себе, удивительно слаженно, очаровывая его, плыла плыла в вечерней тишине, заполняя тоскующим девичьим напевом полупустой молодёжный цех…
   На низ стены, через приоткрытые окна, словно заслушавшись, незаметно легла широкая малиновая полоса заката, а, в цех всё вливался, вместе с прохладой свежего воздуха, усиливающийся с наступающими слабыми сумерками, тончайший нежный аромат расцветающих лип…
     Песня ли, присутствие ли поблизости юных девушек, а среди них была и Тая, или ночной июльский сладкий запах, всё вместе, так взволновало Александра, что ему захотелось отстучать морзянкой на переключателе звука переполнявшие его чувства, тем более, что он был уверен, что никто в цехе не поймёт его звонкого послания.
   И полетело, по цеху, зазвенело, тотчас после песни:
   Тая! Тая! Тая!
   Удивился, подошёл Славка:
   - Ты чего звенишь на весь цех?
   - А мне привычнее и быстрее, как бывшему радисту, проверять пульты морзянкой.
     За час до полуночи Анна Спиридоновна выключила конвейер и подошла довольная к Александру
со Славой:
   - Вот спасибо, мальчики! Как вы меня выручили…
   Александр, наблюдая, как Тая, снимает белый свой халат, и, прощается с девушками, слушал её
невнимательно, словно через вату.
   Из цеха они вышли вместе с Таей, рядом.
   Тишина и полумрак июльской, незаметно остывающей ночи накрыли их, а Александру всё слышалась, продолжала звучать девичья песня, и он держал приятно прохладную ладошку Таи в своей горячей, опасаясь только, чтобы она не услышала, как громко стучит его сердце…
   Рядом с домом Тая высвободила руку и отстранилась слегка, словно торопясь уйти, или, заставляя его действовать решительнее.
    А он, сам ждал от неё движения навстречу. Его останавливал образ того белобрысого парня, что
неделею раньше крутился возле Таи на виду у всех. И не хватило им самой малости, чтобы толкнуть
 в объятия друг друга.        Возможно, того сладкого медового аромата расцветших лип, который остался, там, у заводских стен. А на её улице, близ её крыльца, росли рябины, прекрасные налитыми оранжевыми кистями, но, только, будущей осенью…
    И Тая, порывисто отвернувшись, ушла, скрылась в доме.
    Скорее всего, она подумала о его нерешительности, поскольку всякий цветок уверен, что его должны любить все пчёлки…
     Да, точно, он не определился, в своих чувствах…


    В завком он сходил как в полусне, не чувствуя ног, и, получив путёвку, с радостным удивлением убедился, что Алексей Петрович, начальник лаборатории, предупреждён Виктором, и ничто больше не могло удержать его в Новгороде, и ему стало казаться, что, вдруг, что-то может случиться с ним и помешает попасть ему в горы.
     Даже, когда он, спустя сутки, очутился в Москве, чтобы лететь до Орджоникидзе, откуда был пря –
мой путь до альплагеря, он всё еще, как-то, наполовину, верил, что едет в горы, чтобы не просто увидеть их, но и совершить восхождение, как обещалось в путёвке…
     В Москве не было билетов до Орджоникидзе, а были до Нальчика, но, в аэропорту, на стене висела довольно подробная карта Северного Кавказа, и, было видно, что их соединяет прямая
автомобильная дорога.
    Правда, авиарейс на Нальчик оказался ночным.
    Днём всё было прекрасно. Александр до гула в ногах набродился и наездился по Москве, удивляясь
её необъятности, поражаясь великолепию подземных дворцов в метро Сталинской эпохи, радуясь
приветливости и открытости лиц москвичей, а вечером, вернувшись к аэровокзалу, томился усталостью,
желанием спать и страхом проспать вылет.   И едва добрался до самолётного кресла, тотчас уснул и отрешённо спал, забыв обо всём.
     Духота, резкий, спросонья, запах авиационного пластика, яркое солнце в иллюминаторе, нетерпеливые голоса пассажиров вокруг, разбудили его.   Окончательно стряхивая с себя сонную расслабленность, он осторожно сошёл по качающемуся трапу и зашагал по белой слепящей бетонке, ощущая затылком непривычную жгучесть южного солнца.
     Постояв с удовольствием в желанной прохладе багажного отделения, Александр выловил свой
скромный рюкзак из груды приличных чемоданов и дорожных сумок и, устремился к близкой стоянке   автобусов, снова щурясь в непривычном южном море солнца.
   Упитанный усатый кавказец, в роскошной кожаной тужурке, ласково остановил, нежно спросив:
  - Э, куда желаем ехать? В Орджоникидзе? Слушай, вот машина, садись, пожалуйста!
    Александр на ходу извиняюще воздел руки. Он уже заметил автобусный павильон и людей возле окошечка билетной кассы.
    Впереди был плечистый парень в белой кепке и, тоже с рюкзаком, но очень объёмистым.
   Слышно было, как он сказал небрежно:
- До Орджоникидзе.
       Александр торопливо, вслед, повторил:
 - До Орджоникидзе, стараясь не потерять глазами белую кепку.
   Взяв билет, он огляделся, чтобы найти парня взглядом и, забыл о нём.

               
   Навстречу шла тоненькая стройная девушка в нарядной, бледно- жёлтой блузке и в модных зелёных брючках.     Внимательные глаза светились сдержанной улыбкой, мягко дополняя чистое, приятное лицо.
    Невесомая парящая копна светло-русых волос незнакомки почти достигала плеч.
   Она вся напоминала юную, золотисто расцветшую иву, радостно и светло пронизанную майским солнцем на теплом просохшем пригорке, и, призывно пахнущую ранним весенним мёдом...
     Девушка прошла мимо плечистого парня и остановилась перед Александром.
   - Вы в Орджоникидзе едете?
    Всё было так странно, так призрачно в незнакомом, ярко освещённом утреннем южном городе, что
   Александр ответил не сразу.
   Чувствуя, что краснеет, сказал:
  - Да, но, вообще - то, я в альплагерь еду.
    И, заметив, что слова его прозвучали гордо, покраснел еще сильней.
  - Я тоже, совсем беззащитно, в ответ, улыбнулась она.
   Близость, родившаяся от её слов и улыбки, придала уверенности Александру.
   Он взял рюкзак с плеча незнакомки и внёс его в полупустой автобус, куда первым, поднялся парень в кепочке.
   Александр сел рядышком с нею.
   Сон, дремота бесследно отлетели.
   Спутница казалась такою хрупкой, что Александру невольно подумалось, что в горы должны идти девушки покрепче, но аромат её свежести и чистоты настроил его так, что он мог бы ехать вместе долгою, долгою, хотя бы и нескончаемой, дорогой…
     Парень в белой кепке сидел чуть впереди, на противоположной стороне просторного салона, и, похоже, дремал, и кепка его ярко белела в лучах, начавшего палить сквозь стёкла автобуса, солнца.
   Автобус зашумел мотором и незнакомый,  по-утреннему малолюдный, белостенный, южный город остался вскоре позади.
    Проехали горную реку – шумливый мутный поток в размытых галечных берегах.
   Автобус  проносился мимо пыльных яблонь, грушевых деревьев, нырял в благодатную тень ореховых деревьев, и снова проплывали рядом усыпанные плодами яблони, груши, абрикосы, дремучие заросли кукурузы, полускрывающие розоватые дома с глухими глинобитными заборами.
   Александру юг представлялся сплошным свежим, душистым садом, и, он, с удивлением разглядывал серую, порой безжизненную на солнце почву и вездесущую пыль, даже на налитых виноградных кистях, свисающих через высокие заборы

     Южное солнце ещё поднялось и жгло лицо и плечи Александра, в то время как парень в белой кепочке, был теперь в прохладной тени.
    Но рядом с юной симпатичной незнакомкой всё было нипочём и всё казалось, прекрасным.
     Притом, вскоре, в дали, у горизонта, он заметил неясные возвышения, напоминающие скопления   высоких бело-розовых облаков.
    И как-то сразу почувствовал, догадался, что это горы, и, далёкие и, пожалуй, теперь вовсе не далёкие горы, ожиданием долгожданной встречи наэлектризовали сердце Александра, и эти, незабываемые
 минуты пути, а скорее, полёта к ним с постепенным подъёмом на высоту, в автобусе, ощущались счастьем…
    Орджоникидзе говорливым, суетным автовокзалом вернул его на землю.
    Необходимо было узнать, каким автобусом добираться до альплагеря и, пора, наверное, было
позавтракать, хотя светлый высокий настрой не давал чувствовать ему ни голода, ни дорожной усталости.  Они вдвоём вышли из автобуса, и тут к ним бесцеремонно обернулся парень в белой кепке:
   - Вы в альплагерь – кратко, уверенно, спросил он.
    Александр кивнул и тотчас спросил, сам не ожидая от себя такой прыти:
 - А Вы здесь не в первый раз?
   Парень, чуть насмешливо, но совсем не обидно, усмехнулся, кивнув и, снова уверенно распорядился:
. – Давайте оттащим рюкзаки в камеру хранения, возьмём билеты и поедим.
   Он назвал себя – Сергей и спросил, как зовут их.  Спутница Александра назвалась Леной.
    При Сергее неприлично бы было всё время улыбаться Лене и пришлось принять независимый вид бывалого человека.
   А Лена вдруг объявила, что ей хочется походить по городу, в котором она раньше бывала с сестрой и мамой, и, что она вернётся прямо к автобусу.
   Прощально, мило улыбнувшись, она ушла. Сергей тоже ушёл за билетами, но, моментально вернулся с тремя кусочками картона. И они направились в столовую.
   В меню, к удивлению Александра, среди прочих, он увидел знакомые слова борщ, бифштекс, компот.
   Пообедав, Сергей предложил сходить на местный рынок.
   Крепкий, загорелый, он оказался москвичом.  Александр представил, как здорово, было бы идти с
ним в горы. Отмечая уверенные движения неожиданного товарища, Александр с удовольствием шагал рядом, оглядывая незнакомый город.
   На рынок они вышли безошибочно, по авоськам местных женщин, нагруженными, то розовой молодой картошкой и зелёной капустой, то синими тёмными баклажанами вместе с зелёными пучками лука и киндзы.
   На рынке было, по-восточному,шумно, пёстро и, даже весело…
   Живописными яркими рядами рдели, желтели, краснели помидоры -  круглые, овальные, сливовидные. Скромная зелень огурцов, кабачков возле них, едва ли привлекала внимание. Зато тяжелые полосатые спелые арбузы, казалось, сами просились под нож. Над обнажённой сочной красной мякотью, одного, разрезанного надвое, с чёрной россыпью блестящих семян, жадными табунками вились осы.
    Тут же желтые маленькие дыни на прилавках источали тонкий земляничный дух и небрежными горками возвышались прямо на земле большие, удлинённые, бледно-зелёные, которые, однако, разбирались охотнее.
   Царственно отливали теплом и светом накопленного солнца разноцветные гроздья винограда всяческих форм, видов и сортов в соседстве с  нежно жёлтыми персиками и янтарными абрикосами, а крупные яблоки и груши дразнили, манили и величиной, и сочностью, и цветом, и  ощутимым тонким ароматом.
    И лежали, были плоды, вовсе незнакомые им, северянам…
    Русская речь тут мешалась с местной, гортанной, но, все тут понимали друг друга.
   Здесь Александр точно видел, что они на юге.
   И какие лица можно было увидеть здесь!
   То встречались, поражающие чистотой и медальной чеканностью черт, уроженцы внутреннего
Кавказа, грузины, то удивляли выпуклостью лбов, может быть, потомки древних ассирийцев, виденных на страницах учебников, то бросались в глаза меднолицые кабардинцы в тёплых, несмотря на жар лучей летнего солнца, каракулевых папахах.
    Сергей достал из авоськи потёртый пластмассовый бидончик и принялся пробовать всё подряд.
    Он хрустел яблоками, сосредоточенно разжевывал кусочки нарезанных груш, ласкал пальцами помидоры, разглядывал их на свет, приглашая Александра, помочь выбрать товар.
    Ясно было, что помогать ему не надо, а просто он хотел, чтобы и Александр принял участие в его
весёлой игре с продавцами.
                -8-
    Александр, невольно, зажёгся тоже.
    Он осторожно брал большие налитые яблоки, взвешивал их на ладони, подбрасывал, вдыхая дразнящий аромат, и, c напускным равнодушием, опускал яблоко обратно в живописную пахучую груду.
    Нагретые горячим солнцем гладкие помидоры манили отведать их, и он с удовольствием касался их, поглаживая кончиками пальцев атласные упругие бока…
     И, не было сил пройти мимо колдовской виноградной симфонии, чтобы не остановиться, наклонясь в немом восторге перед манящими гроздьями разных цветов, видов и размеров …
   Долго они расхаживали среди ярких, одурманивающих их ароматами рядов, пока не накупили великолепных помидоров в бидончик и яблок и груш и жёлтых прозрачных слив в объёмистую авоську москвича.
  - Я люблю на юге есть помидоры и сливы прямо на рынке, сладострастно говорил москвич, пока они пробирались к выходу. Видно было, что ему не терпится тотчас попробовать купленные фрукты.
     Они мыли под уличным краном, нагревшейся водой, помидоры и сливы и ели их тут же, расположившись на узкой скамье у ленивого фонтанчика с гипсовой лепкой в виде удлинённой шахматной пешки с юбочкой.
      Александр подумал:
   - Жаль, что Лена не пошла с нами.
    Они лениво, ублаготворённо, принялись за налитые, брызгающие соком груши, когда из транзис –
тора, оставленного на ишачьей арбе, рядом c фонтаном, бодро разнеслось:
   - Московское время – одиннадцать часов…
    До времени отправления их автобуса на Нальчик оставалось пятнадцать минут
    Лена ждала их на автовокзале, держа в руках небольшую книгу. Сергей уверенно сказал:
- Караугом, Дигория, Цей?
    Лена кивнула. Это, действительно, оказалась книжка альпинистских маршрутов горного района, куда они ехали.
   Похоже, Лена была из целеустремлённых натур.
   Сергей тотчас запросто поднёс к ней бидончик и авоську.
   Лена, взяв верхнее яблоко, так улыбнулась Сергею, что Александру стало больно, и он отвернулся,
чтобы не видеть её лица.
   В автобусе Сергей, пройдя вперёд, и, устроившись поудобнее на сидении, обвиснув широкими плечами, вскоре задремал.
   Александру было странным, что можно заснуть сейчас, когда впереди ждала их новая дорога.
   Дорога в неизведанные, невиданные горы легендарного Кавказа …
   Всегда его манили дальние дороги, а предстоящая была прекрасна ещё и тем, что рядышком сидела Лена…
   И пока автобус выбирался из, слепящего на солнце белыми стенами, города, а потом спокойно катился по широкой, пока не очень примечательной равнине, Александру было приятно касаться плечом   плеча Лены и думать, что он, почти совсем забыл о капризной Тае, и, пожалуй, всё к лучшему.
    Автобус пошёл круто вверх по накатанной, неширокой дороге, недовольно гудя мотором.
   Слева, где сидел Александр, появился, неглубокий пока обрыв и показалась и зашумела весенним
неугомонным ручьём мутная быстрая река, а справа, почти вплотную к автобусу, вытягивалась вдоль  дороги неровно осыпавшаяся отвесная стена из слежавшейся песчано-галечной массы. На разной высоте, и ниже, и, выше крыши автобуса, белели в ней мелкие и крупные камни. Кое-где они вывалились, оставив гладкие изнутри ямки и пещерки.
    Невольно думалось, что такой камешек может сам по себе, просто от рёва мотора, свалиться на дорогу или прямо на тонкую крышу автобуса…
   И проваливающийся ниже и ниже обрыв, где теперь немолчно ярилась в белой пене река, добавлял тревоги вместе  с достигающим холодком сырости в, перегретом солнцем и ревущем мотором, автобусе.
   Ощущение высоты, замедленного затянувшегося взлёта, кружило голову, заставляя собраться в комок. 
   Чтобы чувствовать себя по увереннее, Александр думал о том, что, наверняка, в настоящих горах, а это, конечно, были пока ещё не те горы, будет, когда-нибудь, действительно страшновато идти к вершине.
     Слово “пропасть” он не произносил, но оно проступало где-то на дальних смутных полочках сознания.
    Но ведь это только дорога к горам. Всего только дорога!  И рядом прекрасная незнакомка!   Нет, её
зовут Леной!
    Автобус вдруг встал. Общим движением, желанием всех было выйти из едва выносимой духоты, но шофёр не открывал дверей.
    Навстречу тяжело шагая, приближался, кряжистый, с красным потным лицом под оранжевой каской человек в запылённом рабочем комбинезоне с красной повязкой на рукаве. В вытянутой вперёд правой  руке он держал подрагивающий на ветру красный флажок, надвигаясь на автобус, показывая, что надо отъезжать назад, но, шофёр, отвернувшись, равнодушно глядел на бешеное кипение реки внизу и не шевелился.
    Краснолицый человек, подойдя вплотную, собрался сказать что-то злобное, но хлёстко ахнул близкий мощный взрыв, и в окна вздрогнувшего автобуса ударила густая непроглядная горячая пыль, кисло пахнущая взрывчаткой.
   - Спрямляют дорогу,- протирая глаза, уверенно сказал проснувшийся Сергей.
     Спустя минуту, в ещё не рассеявшейся пыли, шофёр невозмутимо включил скорость, и автобус натужно подвывая мотором, полез всё выше и выше.
   А через четверть часа он остановился на маленькой открытой площадке, возле обрезка обычной водопроводной трубы, торчащей из каменного обелиска с небольшим чётким изображением пожилого усатого джигита.
     Из трубы, безостановочной журчащей струёй, лилась прозрачная вода…
    Пассажиры все очень резво вышли и столпились вокруг источника. Вода оказалась холодною, удивительно приятной, освежающей после автобусной духоты и дорожной пыли.


    Пока шофёр обдавал водой из ведра счастливо шипевший горячий мотор, Александр, обойдя автобус, пошёл к краю дороги, к крутому обрыву.
    Захватывающее чувство высоты, сладости и лёгкости горного воздуха незнакомо кружило голову.
    Казалось, он очутился, словно в странном сне наяву, на другой, незнакомой Планете…
    Едва слышная река кипела внизу пенными бурунами, вспыхивая фейерверками быстротечных прозрачных радуг в загадочной влажной и тёмной синеве глубокого ущелья…
     Крупные, красные, жёлтые и синие, никогда не виданные, цветы, на краю площадки сильным ароматом дополняли дикие, горные прекрасные виды, всюду кругом открывавшиеся восторженному взору.
   Стремительно несущаяся река внизу усиливала ощущение полёта и, казалось, вряд ли могут быть места великолепнее, и не хотелось двигаться, чтобы не пропало очарование. И, не верилось, что впереди могут быть места чудеснее.
    Но, загудел, зашумел отдохнувшим мотором автобус и Александр и ещё двое, восторженно молчащих парней, видимо, тоже будущих альпинистов, нехотя возвратились к нетерпеливо подрагивающему автобусу.
    Снова справа от автобуса двинулась и поплыла назад каменистая вертикаль стены, а слева потянулся глубокий затенённый обрыв ущелья, но теперь Александру было не страшно, а упоительно весело, точно необыкновенный воздух глубокого горного ущелья влил в кровь вино отваги и радости жизни.
   Только один москвич снова покойно спал, положив голову на мускулистые руки на спинке сидения и щека его под белой кепкой пунцовела здоровым густым румянцем атлета.
   Автобус неутомимо катился вперёд и вверх над рекою по ущелью, а москвич всё дремал под кепкой.
   Неожиданно, автобус, перестав задирать нос, выпрямился и неторопливо покатился вниз и Александр увидал, что пропала бесследно скала справа, что узкое ущелье разошлось широкою горной
долиной с привольными светлыми сосновыми лесами среди других частых скал и водопадов...
    Река словно приподнялась, приблизилась, оказавшись мутным, широким, неутомимо скользящим потоком, а тёплый асфальт дороги обступили густые заросли родных берёз, рябин и черемух.
   И, видны были такие обыкновенные и знакомые ольхи среди изрядно вытоптанного, но живучего, стойко поднимающегося к небу, малинника с изредка уцелевшими яркими спелыми ягодами…
     Резко и неожиданно потянуло верховым ледяным холодом, и тревожно, и светло и нарядно, мелькнули и пропали за густыми сосновыми вершинами величественные белоголовые исполины.
 - Адай-Хох -  торжественно проговорил, оторвавшийся ото сна, потирая лицо руками, москвич, а справа от него Уилпата.
    Румяный и бодрый, выглядел он сейчас, отдохнувшим, и свежим.
   Автобус вскоре далеко отъехал от скальной стены, и, свернув влево, к близкому серому зданию из грубого камня, встал возле этой круглой, наполовину застеклённой постройки, называемой в народе ”шайбой”.
  - Дальше пойдём ножками,- объявил Сергей, взявшись за лямки рюкзака и приглашая выходить Лену с Александром.
     Серая лента асфальтовой дороги от “шайбы” сворачивала к крепкому мосту из прочного бруса,
 скрепленного толстыми стальными скобами, и терялась вверху, в скалах, сплошь заросшими понизу
                -10-
густым кустарником.
   - Считайте эти шаги – первыми к первой вершине, если, конечно, повезёт, вдруг высказался Сергей, то ли усмехаясь, то ли печалясь, едва они отошли от автобуса.
      Лена и Александр молчали, заворожённые бескрайним простором залитой солнцем горной долины с царящим здесь смолистым  ароматом  разогретых солнцем, сосен.    Мерный шум близкой горной реки, сливавшийся с порывами свежего прохладного ветра в высоченных кронах, словно в бескрайних зелёных парусах над ними добавлял необыкновенности пребывания здесь…
     И, молча, они подошли к прочному автомобильному мосту через горную, стремительную реку, невольно остановившись у основательных деревянных перил.
      Внизу, под ними, зажатая древними скалами, бесновалась белая, в бурунах, и в брызгах, горная река.       От неё ощутимо наносило холодом, так приятно освежающим в этот жаркий полдень.
  -  Цей-Дон, - сказал Сергей, улыбаясь почтительным взглядам Лены и Александра.
  -  Реки в горах,- после лавин, вторая грозная опасность для альпинистов, добавил он.
    Пройдя мост, они медленно шагали, поднимаясь по круто уходящему вверх асфальту, который, казалось, вёл их прямо в светлое поднебесье.
   А много выше тёмной зелени множества рослых сосен и нежданно появившихся рядом гигантских буков, им очень близко открылись высоченные горы с вечною дикой красотой досиня выбеленных снегами вершин…
  -  Какие, наверное, счастливые люди исстари жили здесь! -
 -  Тут, наверное, нельзя быть дрянным человеком!
    Думал Александр, восторженно оглядывая осветлённую грядою белоголовых гор, буйно зелёную от бесчисленных сосен и буков рядом, долину.


      Асфальтовая дорога подвела их к подножию небольшой, густо заросшей вековыми соснами равнины и раздвоилась.
     Москвич, поворачивая налево, сказал:
   - Нам сюда! 
   - А правая куда ведёт?
   - Та в соседний альплагерь “Медик”, теперь бывший…
    Пройдя, прошагав ещё немного, они, оставив позади рослую мятую малину, кое-где с пыльными спелыми ягодами, увидели потускневшую табличку: А/лагерь “Торпедо” на старом деревянном столбе.
    Рядом был задран в синь неба такой же, древний, с остатками былой краски, шлагбаум, а, чуть поодаль, сверкало окнами двухэтажное, старательно выбеленное здание, стоявшее боком к ним.  Между ними, слева, возле маленького бревенчатого домика, стоял, раздумчиво жуя, обыкновенный бурый баран.
   -Ну и встреча, усмехнулся про себя, Александр.
    Но ничто сейчас не могло заглушить в душе чувство необыкновенности окружающего.
    Он впервые был, находился в альплагере, откуда уходят на восхождения, и близость горных склонов, слегка, словно отодвинутых в даль белым зданием, огромным светлым органом рождали в нём торжественное чувство начала новой неизведанной жизни…
       Одинокие, в полной и странной в солнечный день тишине, они прошли мимо здания, оказавшегося столовой альпинистов, и ничего замечательного, героического не было ни в летних дощатых домиках,
 ни в двух рядах старых, добела выгоревших армейских палаток на невысоких деревянных подставках на небольшой выровненной поляне посреди возвышавшихся поблизости гор.    Выглядела поляна плоским островком, окружённым крепкими соснами, устремлёнными ввысь к солнцу возле тёмных подножий вечно белых вершин-аксакалов…
    Только над двухэтажной, застеклённой верандой складского дома, на фоне амфитеатром блистающего талым льдом близкого незнакомого ледника, слабо трепетал на ветру бледно- розовый истрёпанный флажок с, единственно подходящей его настроению, надписью:
   -Альпинизм – школа мужества!               
    Вскоре, разыскав дежурного инструктора – курортно загорелую стройную спортсменку в голубой шерстяной “олимпийке”, они под гордой надписью получили из её рук обыкновенные матрацы, простыни и наволочки, разве только непривычно влажные. Впрочем, Сергей сказал, что через полчаса на солнце всё бельё будет хрустеть.
     Инструкторша-спортсменка развела их в разные стороны.
     Александра инструкторша направила в древний дощатый домик под соснами, почти что рядом, напротив этой двухэтажной, блистающей стёклами веранды.

     Сергея определила жить в палатке тоже близко, но за верандой, а Лену поселила   в точно таком старом домике, как у Александра, стоящем между верандой и рядами выцветших армейских палаток.
    Сергей, уходя, сказал, что вскоре ждёт их в своей палатке, обедать.
    Войдя в домик, Александр увидел в тесной комнатушке четыре узкие солдатские койки с продав –ленными сетками.  Небольшой дощатый стол и четыре табурета под ним дополняли мебель.
    Выбрав койку у единственного окошка, развернул сложенный тюком матрац, развернул его и присел на койку.
    Было оглушительно тихо внутри и безлюдно и ослепительно солнечно за окном. Он застелил койку, раздумав сушить бельё, решив, что оно и так высохнет в жарких солнечных лучах, изобильно лившихся
через единственное окно.
      Лишь вынес наружу тонкое армейское одеяло, набросив его на подходящий сук ближней сосны. 
     Переодевшись затем в летний тренировочный костюм, направился к палатке Сергея.
    Сергей, уже в майке и шортах, неторопливо устраивался, доставая из рюкзака бесконечное количество разных вещей, складывая их аккуратными кучками на дощатом полу палатки.
     Увидав примус “Шмель” и ледоруб, Александр удивился:
    -  А разве здесь не выдают этого?
    -  Конечно, выдают. Но у меня своё, проверенное и безотказное, а наверху это важно.
    На рюкзаке и спальном мешке были аккуратно нашиты белые ленточки с ровно выписанными, даже красивыми буквами авторучкой: Сергей Круглов.
    Это, чтобы моментально найти свои вещи – хоть на вокзале, хоть в палатке, - пояснил Сергей, заметив взгляд Александра.
      Такая уверенность и скрытая сила исходили от Сергея, что Александр пожалел, что он новичок, и не он, а другие парни пойдут в горы с Сергеем…
    Достав знакомый бидончик с помидорами и сливами и тяжелую авоську, Сергей предложил:
 -  Пора позвать Лену, и пообедать, чем Бог послал, а после разузнаем, угостят ли нас здесь ужином.   
   Наутро проснулся Александр рано, от скрипа под ним продавленной старой сетки.
   Часы показывали шесть часов, а за окном было так светло, что он не верил глазам своим, оттого, что выспался славно. Он резво вскочил в пустоте комнатки, прислушиваясь.
     Было тихо, в домике, так же, как и вчера, только за окном, звонко, весело, наперебой, насвистывавали птицы.
   Без майки, в стареньких тренировочных брюках, он толкнул дверь.
    И, чуть не отшатнулся, едва не упав.
   Такой ярчайшей белизной ударили по глазам близкие заснеженные вершины, резко приближенные восходящим, слепящим горным солнцем.
     Восторгом обдало сердце.
     Он замер, словно в молитве, древней, как эти горы.
     Наверно, так возникали у первых людей поклонения небесным божествам…
     Было тихо и солнечно, но у него было чувство, что водопадом лилась громогласная мелодия радости новой, начинающейся, непознанной жизни…
    Была ли это “Аве Мария” Шуберта или “Лунная Соната” Бетховена, он не мог определённо сказать, но, звучала мелодия, чудесно и непостижимо объединяющую их, и в которой звучало и нечто новое,  слышное только ему одному…
     Он перевёл взгляд на сонно - пустынный альплагерь. И, гордая надпись:
     Альпинизм – школа мужества!  не показалась ему вызывающей, а невольно, родила в груди холодок восхищения.
      У палатки Сергея отодвинулся полог, и сам он тотчас вышел на солнце гибким, полным сил, атлетом в футболке и в шортах. Мускулистые ноги были обуты в  знаменитые и редкие в Союзе, великолепные чешские кроссовки “Ботос”, а на голове белела знакомая кепочка.
   - Пойдём, пробежимся к речке. Сегодня ещё всё можно, а завтра всё только по “Бемсу”.
    Вчера Сергей, показав на самодельный колокол, сооружённый из половинки кислородного баллона, подвешенный, установленный в центре лагеря, объяснил, что он зовётся ‘Бемсом”.
    “Бемс” определяет дневной распорядок альплагеря.
    Едва начался август, и Александру представлялось, что здесь, на юге, будет сильно жечь солнце, а он заметил, что утро не обжигающее, а свежее и ласковое, какие бывают в Новгороде в разгаре мая.
    Они в минуту пересекли пустынный, залитый солнцем, лагерь и оказались на спуске к приглушенно шумящему Цей-Дону.
   И снова родные берёзы, черёмухи и ольхи обступили их. И заросли малинника под ними с вызрев –шими, красными, слегка запылёнными ягодами…
                -12-
     А дома, в Новгороде, малина давным-давно отошла...
     Натоптанная тропа альплагеря вытолкнула их на асфальт вчерашней дороги, устремлявшейся к знакомому мосту.
    Усилившийся речной шум заглушил согласные шлепки их ног.
    Слева, в затуманенной глубине реки, из серых завитков пены, браво выглядывал герой - сын осетинского народа, генерал Плиев, выписанный на плоской поверхности речного валуна, выступавшего
вертикально из бурунов, так что, казалось, орденоносный генерал-джигит вечно мчится вперед, в кавалерийской атаке.
     А справа тянулся плоский галечный, дикий “пляж”.
     Подбегая к нему, Сергей предложил дальше не бежать:
  -  Обратно в гору, а нам ещё акклиматизироваться здесь надо, добавил он, переводя дух.
     Александр согласился, потому что видел, что у нового друга всё продумано и взвешено заранее.
    Именно таким ему представлялся настоящий альпинист.
    Да и сложение Сергея было, похоже, идеальным для восхождений – рельефные мышцы рук и ног, как у гимнаста, и в меру подобранный, втянутый живот борца.
    Пока Александр выбирал ровную площадку для гимнастики, Сергей начал разминаться.
    Пот выступил вскоре и, на загорелых плечах, и на лице.
    Кепочку он снял, и Александру стало понятно, почему он носил её всюду. У Сергея были редкие волосы, едва скрывающие загорелую лысинку. Кстати, она вовсе не портила мужественного облика Сергея. Александр даже хотел сказать ему об этом, но, не зная, как произнести, видимо, неприятные,
для нового друга, слова, промолчал.
      Побросав тяжеленные камни с ужасным видом древнего охотника на мамонтов, Сергей с наслаждением, как и всё, что он делал, обрызгал себя целым водопадом воды и растёрся докрасна, предусмотрительно захваченным полотенцем.
     Александр с любопытством погрузил ладони в поток. Вода и выглядела совсем не летней, а оказалась просто ледяной. Пришлось заставить себя слегка освежиться, смыв только пот с лица и шеи.
   Вернувшись в пустынный всё ещё лагерь, в свой пустой домик, Александр, переодеваясь, вспомнил о Лене и о памятной совместной дороге сюда…
    Резкий, хотя и негромкий, непривычный пока, голос “Бемса”, заставил его выйти.
   Неподалёку он увидал Сергея и Лену рядом и дежурного инструктора и пошёл к ним.
   На умытом студёной водой лице Лены бледной строгостью лежал розовый отблеск утренних гор, а губы ярко пылали, совсем, как, у далёкой теперь, оставшейся в Новгороде, Таи…
     Александр сдержанно поздоровался с ней, а Лена так осветилась улыбкой, что он сказал себе, что приехал в альплагерь только для восхождений и для ничего другого, хотя в дороге его настроение
было совсем другим. Несомненно, спокойствие, собранность и независимость Сергея так подействовали на него.
     Оказалось, “Бемс” сзывал, немногочисленных пока, первых альпинистов, на завтрак.
    Завтрак, с тушёным цыплёнком и пюре и чаем с белым хлебом и маслом, порадовал не очень, но Сергей скрасил его принесёнными помидорами и виноградом.
    После завтрака в лагере стало появляться множество парней и девушек, в большинстве, весёлых, и крепких, почти все спортивного вида.
    Томясь вынужденным бездельем, Александр разгуливал по лагерю, наблюдая за неизбежной суетой прибытия и размещения, с превосходством старожила.
   Вечером в его комнатке не осталось ни одной свободной койки. Трое парней – ленинградцев все –
лились к нему. Судя по разговорам, они были студентами и долго и шумно говорили, перебивая друг друга, пока возбуждение, вызванное дорогой в альплагерь, постепенно, не улеглось в них.
   Поутру, отрывая от неясного сладкого сна, прозвенел монастырский глас “Бемса» и, деловитый, усиленный динамиками, голос объявил:
 - Строиться на зарядку!
   Снова розовели и ослепительно сияли радостно и неприступно и загадочно, обступившие альп – лагерь, высоченные вершины, с вечным чистым снегом на них…
   И, пока Александр шагал меж сосен к разровненной площадке, он, всё, из – под поднятой к лицу ладони старался рассмотреть, сверкающие, под ярким утренним солнцем, блестяще оплавленные жаркими лучами склоны очень близкого легендарного Скаазкого ледника, исчерченные частой сеткой тёмных длинных трещин. 
    От Сергея он знал, теперь и о леднике и о вершинах, вокруг лагеря.   
    Наслаждаясь свежестью смолистого горного воздуха, просто возможностью быть среди здоровых, молодых людей вместе с непреходящим, чуть тревожным, чувством предстоящего знакомства с
                -13-
горами, Александр, с удовольствием, повторял энергичные движения загорелого, гибкого дежурного инструктора в синей шерстяной олимпийке.
    На завтраке в столовой набралось порядочно народу и, Александр решил, что начало занятий теперь близко.    Но, по-прежнему, после завтрака им никто не интересовался, и, он бесцельно бродил по лагерю, в который всё прибывали чередою новые и новые альпинисты.
    Он пошёл к Сергею и удивился, что тот спокойно читает книжку в палатке, удобно устроившись на койке, на разостланном cпальнике.
 -  Сегодня медкомиссия и жариться на солнце ни к чему, наверстаю завтра.
   Предусмотрительность Сергея, в очередной раз восхитила Александра, и, он спросил, не из военных ли он.
   - Нет, я инженер – строитель.  Пока не ведущий. Зато навыки альпиниста не раз меня выручали на московских стройках. По крайней мере – к высоте себя приучил, и ноги на верхних этажах не дрожат.
    Все-таки читать в альплагере – показалось неуместным Александру, и он тихонько вышел.
   И увидел неподалёку, возле домика медпункта своих ленинградцев. Они жестами звали его подойти, потому что заняли на него очередь к врачу. А народу здесь успело скопиться немало.
   Стараясь во всём походить на Сергея, Александр устроился рядом, в тени, на подходящем чурбаке, оставшемся тут, вероятно, с зимы.
   Врач продержал его пару минут, бегло осмотрев, замерив давление, проверив пульс и сделав короткую запись в своём журнале.
   Впрочем, и ленинградцы быстро освободились.
   Вечером, в шумной теперь столовой, дежурный инструктор объявил, что завтра все альпинисты будут распределены по отрядам и отделениям.
     От Сергея Александр узнал, что отряды бывают из разрядников, и из новичков, и, что в новичковых  отрядах бывает, обыкновенно, пять отделений, каждое из десяти начинающих альпинистов, и, что отделения складываются добровольно.
      Конечно, он будет в одном отделении со своими студентами-ленинградцами и Леной.
     Но, думая о Лене, о будущих занятиях, он вдруг решил, что ему, наверное, порой, будет неловко под
её внимательными зеленовато-чистыми глазами. Пожалуй, лучше им быть в соседних отделениях
    Всё равно, от Сергея он узнал, что всегда новички рядом и их вместе, всем отрядом, инструкторы поведут на будущий штурм.   Втайне, правда он не оставлял надежды, что Лена первой подойдёт к нему, и, улыбаясь доверчиво, скажет, что желает быть в одной связке с ним…
     Но Лена не подошла ни вчерашним вечером, ни нынче утром, сразу после завтрака, когда он, особенно ждал её.    Почти всё время она теперь не расставалась со смешливой компанией девчат-хохлушек, которых поселили в её домике. Казалось, молчать им так же несвойственно, как местным птицам, долго распевающим на рассвете.
     Александр, невольно ставя себе в пример друга, не мог позволить себе подойти к ним, вернее к
    Лене, просто так. Тем более что у хохлушек объявился земляк. Они его ласково звали Женечкой.
    А Женечка был – красивым рослым парнем, с чуть надменным взглядом всеобщего любимца.
    Александру сразу стало не по душе видеть его и, в особенности, оттого, что он чаще говорил и шутил с Леной, чем с землячками. Так что ноги Александра сами не шли к домику Лены и, ему стало казаться, что выцветшая надпись:
 “Альпинизм – школа мужества!”  слегка поблёкла.


   В 10 часов, как всем было объявлено, прозвучал “Бемс”.
   Лагерь ожил сразу. Зашевелился и загудел, как потревоженный улей.
   Со всех сторон к месту “линейки” шли, подходили и подбегали, оживлённые надеждами на новую, не
изведанную, но, конечно, замечательную, жизнь начинающего альпиниста, парни и девушки.
   Свистали и распевали по-прежнему в солнечных соснах птицы, но, заглушая их, перекликались кругом молодые звонкие голоса, и, Александр, захваченный общим настроением торжественного ожидания, остановился рядом со своими ленинградскими студентами.
     Крикнув нетерпеливо и громко:
   - Равняйсь! - дежурный инструктор, повернувшись к начальнику учебной части альплагеря – очень
серьёзной хрупкой женщине в строгом сером платье, с серебряным квадратным значком мастера спорта СССР на груди,  раздельно, чётко  выговаривая слова,  доложил о построении личного состава альплагеря  “Торпедо”.
  “Нач.Уч.” звонко, задорно поздоровалась:
-  Здравствуйте товарищи альпинисты!
       Разноголосо молодые люди ответили:
 - Здрась!
 -   Нет, это не армия,- подумалось Александру, - хотя все так же молоды, сильны и беззаботны.
     Раскрыв, поданный дежурным инструктором, толстый журнал, “Нач. Уч.” принялась зачитывать приказ     №1 по альплагерю “Торпедо за август.
     Лицом к строю, к личному составу лагеря, чуть правее от начальства, выстроились ровной шеренгой
инструкторы будущих отделений.
   Все загорелые, молодые и крепкие и подтянутые, в празднично-свежих синих шерстяных “олимпийках”.
   Лишь один, стоящий последним, постарше остальных, не в синем олимпийском костюме, а в коричневом, фланелевом, лыжном, стоял свободно и смотрел куда - то в небо простоватым лицом.
    Приказ оказался долгим.
    Александр едва дождался, пока услышал свою фамилию в последнем десятке, сразу после своих студентов-ленинградцев.
     Все молодые инструкторы были назначены раньше и выходили из шеренги, приветственно улыбаясь начинающим альпинистам, и Александр понял, что последний, немолодой, плотный, круглоголовый, будет инструктором  их отделения.
      А Лена, теперь, конечно, и, окончательно, в соседнем отделении…
      Жаль, конечно, что так вышло.  И, не переделать теперь ничего, поздно…
      Начинающие альпинисты окружили своих инструкторов, и, начались первые, волнующие минуты общего знакомства и привыкания.
     Кроме трёх ленинградцев, в его отделении оказались пять девушек и длинный нескладный парень из Молдавии, назвавшийся Серегой.
   Из всех девушек Александр запомнил пока только милую голубоглазую Таню из Куйбышева.
   А инструктора звали Максим Максимычем.
   Приятельски улыбаясь, он сообщил, что самое ходовое наказание в альплагере – чистка картошки ночью на кухне и самое лёгкое, а редкое и тяжёлое – отчисление. Затем, посерьёзнев, спросил, все ли
получили горное снаряжение?
    Узнав, что никто ещё не получал, сказал:
  -  Надо постараться сегодня же получить. Если попадутся рваные штормовки или рукавицы – не капризничать – зашить, беда – не велика. Главное – правильно выбрать ботинки. Удобная обувь для
   альпиниста так же важна, как солдату – сапоги по ноге.      Натёр, намял ноги в походе – ты уже не боец, а всему отряду обуза…
   Новичкам в горах выдают “Трикони” – ботинки с металлическими накладками – триконями.   
   От хождения по скальным осыпям они стачиваются – подошва “лысеет”.    Трикони легко заменить.
   Так вот, выбирая ботинки, - обращать внимание не на трикони, а на размер и удобство ботинок, а, трикони любой парень заменить сумеет. Только девушкам надо их получить. На склад всем взять шерстяные носки и не стесняться походить в выбранных ботинках, не обращая внимания на спешку и очередь.
    На сегодня всё!
    На прощанье по- приятельски подмигнул всем и ушел медвежьей, чуть косолапой походкой.
    У отделения Лены инструктор был молодым, разговорчивым и было видно, что он быстро покидать своих питомцев не собирался. А парни подобрались почти одного роста, все крепкие, широкоплечие.
   -  Точно призовая шлюпочная команда, - отметил про себя Александр.
   Лишь, Женечка выделялся чуточку и ростом и розовым лицом, с еле уловимой печатью высокомерия.
   Опасаясь, что Лена могла заметить его неприязненный взгляд на Евгения, Александр перевёл взгляд на дальнее ущелье в солнечной дымке. И снова подумал, что горы –  не место для романов.
    Хорошо, что присутствие Сергея помогает ему правильно  настраиваться и правильно себя вести..
   Да, и главное для них, всех,  в горах -  восхождения!
   Только сердце, всё равно, не слушалось, не  успокаивалось…
   Возле склада – глухого кирпичного здания, альпинистов было, словно насыпано  горохом.
   Парни поснимали рубашки и футболки  и майки  и загорали, а девушки, сбившись плотными кучками,
негромко обсуждали своё.
   Александр, чуть ли не задремал, когда студенты легонько подтолкнули его, и он зашёл, наконец, в полутёмное, с застойным неприятным воздухом, помещение склада.
    На многочисленных рядах полок лежало множество  рюкзаков, на крюках висели новенькие штормовые костюмы, но,  едва Александр потянулся к ним, полный усатый кладовщик – кавказец
                -15-
насмешливо, укоризненно объявил:
   - Э, это новичкам не положено, это – разрядникам. Новичкам всё на нижних полках.
    Александр увидал внизу ветхие, довольно потертые и изодранные, давно выцветшие штормовки, брюки, потрёпанные рукавицы.
     Помня слова  Максим Максимыча, Александр небрежно выбрал  рюкзак, запихал в него штормовку,
брезентовые брюки к ней, рукавицы, пластмассовую оранжевую каску и остановился возле ботинок.
   Примерив одни, взял ещё, и, снова вернул на место.
   Красный расплывшийся кладовщик начал потихоньку буреть лицом, глядя на него.
   Но Александр упрямо примерял очередные ботинки, пока не убедился, что они как раз по ноге.
   Подошвы, действительно, были почти лысые, но здесь таких было большинство. Так же обстоятельно Александр выбрал ледоруб – с прилично острым штычком и, с не очень потёртым древком, почти такой, как у Сергея.  С облегчением выйдя на свежий воздух, Александр увидал, что рядом выстроилась очередь к старику – сапожнику. Впрочем, в большинстве – девушки.
      Но ему- то стоять незачем – трикони он сам перебьёт, надо только получить их. 
     Подойдя, он тронул старика за плечо, показывая на подошвы ботинок. Старик пренебрежительно
посмотрел на него, сказав лениво:
  - Новичок, нормально!   В таких походишь – ничего.  И отвернулся, вгоняя молотком очередную скобу в подошву. Александр удивлённо посмотрел на него.   А сам-то  ремонтирует ботинки новичкам-де –
 вушкам!
     Он снова тронул сапожника:
 -  Мне не ремонтировать, мне трикони нужны!
 -  Э, не мешай, ты новичок – трикони не нада.     Он снова отвернулся, невозмутимо постукивая мо – лотком по подошве старого заношенного ботинка.
   Вспотевший, злой Александр в замешательстве стоял, не зная, что ещё сказать, как вдруг увидел
Сергея, только что чисто умывшегося на речке, свежего и крепкого, уверенного в себе.
    Пожалуй, прав Сергей, что всё альпинистское снаряжение имел своё.
    Он дружески взял Александра за руку, насмешливо кивнув на сапожника:
  - Трикони он тебе не даст. Попроси девчонок, Лену хотя бы. Тут только Александр вспомнил слова инструктора:
- Девушкам получить трикони…
    Здорово иметь такого друга, в очередной раз, подумалось ему.
   Вместе с Сергеем он послушно пошёл к веранде.    Лену он искать раздумал, потому, что увидел здесь Таню.
      Таня, милая славная девушка, улыбаясь, ушла и принесла вскоре тяжёлый кулёк с триконями.
    Он спросил, какие у неё ботинки.
   - Мне, повезло, как раз сдавала новые австрийские ботинки инструкторша и они мне оказались как раз впору.
   - А как же кладовщик? Он всё твердит, что новичкам новое не положено.
   Таня блеснула майской синевой чудесных глаз:
  - Ничего он не сказал, наверное, инструктора  постеснялся.
   Александр подумал:
  - Да и что скажешь в этих синих, сказочно радостных, лучах?
  - Ах, как хороши, пригожи, неотразимы девушки  в России!
   Нет,- несмотря на неприятности с триконями, на обнаруженную прореху на рукаве штормовки, а,  главное, на то, что с Леной он виделся всё реже и реже – жизнь в альплагере  продолжала быть славной.
   Потому, что кругом высились пока неведомые блистающие вершины, и сиял, истаивая слегка под горячим солнцем, близкий Скаазкий ледник, сияли синие Танины глаза, пусть не для него, и выцветшая надпись:
        Альпинизм – школа мужества! – была ему снова по душе.


   В столовой теперь каждое отделение оказалось за своим столом, и Александр не мог видеть Лену, си –
дящую за соседним столом, за его спиной а только мог  слышать её голос, тонувший в непрерывном ласточкином щебете её подружек-хохлушек.
    Самое удивительное было в том, что они её называли Олесей, и она не противилась, отзываясь на новое имя.
     В самом деле, оно звучало мягче, и было ближе к её нежному хрупкому облику.
                -16-
     С получением снаряжения все почувствовали, как сжалось время, как редки стали свободные минуты между требовательными ударами “Бемса”, меж построениями, занятиями и провероками.
      Каждое утро, почти сразу, после зарядки и завтрака, новички дружно вязали альпийские узлы,
накладывали неуклюжие, поначалу, повязки и шины на руки и ноги товарищей, учились ладить носилки
из штормовок и ледорубов.  Ещё тренировались преодолевать простые скалы в составе альпинистских
двоек, быстро ставить палатки и разжигать примусы на ветру, присев на корточки,  склоняясь над
“Шмелем”, прикрыв его от ветра полой штормовки и шустро подкачивая его сразу после розжига.
     Самыми желанными для всех были выходы из тесноты альплагеря в короткие переходы по бли –
жайшим окрестностям. Тогда новичкам казалось, что годами набитые удобные тропы обязательно выведут их, однажды, вверх, к неведомым пока вершинам и ждали невероятных приключений, но инструкторы заворачивали отряд, едва-едва  дав подняться ему чуть выше высоты лагеря. И, поход –
ный день заканчивался почти обыкновенно, если не считать слегка натёртых ног и обожжённых  сол –
 нцем плеч и рук.
      И только после недели занятий, дав новичкам “день отдыха”, в который им пришлось тщательнее,
чем для ежедневных занятий по скалолазанию, готовить снаряжение, и ещё получать и раскладывать продукты по порциям и рюкзакам, а, после укладывать непослушные, вздувшиеся рюкзаки, альплагерь торжественно выпихнул новичков, к их радости, в тренировочный поход на  “Пик – 3500”.
     Пёстрая колонна начинающих альпинистов, почти все в майках и шортах или в закатанных до колен тренировочных брюках, но зато в комически здоровенных отриконенных ботинках и в касках, с неуклюжими рюкзаками на плечах, пыля, галдя, вываливалась за ворота лагеря и скатывалась вниз, лязгая железом триконей и ледорубов по асфальту.
    Птицы, перепархивающие, распевающие в кронах вековых сосен и буков, на несколько  мгновений затихли и не были слышны в поднявшемся весёлом, совсем ребячьем шуме и гвалте.
   Максим Максимыч, показавшийся Александру вначале увальнем, по тропе шагал бесшумно и легко. 
   Загорелое его круглое лицо и бритая голова добродушно светились в лучах утреннего солнца, и, всем своим обликом, он напоминал старого матроса, приставленного в няньки целому отделению.
    И с удивлением, Александр вслушивался в его, действительно морские команды:
  - Вперёдсмотрящий, два румба вправо! Так держать!
   Ожидавший интересного, трудного восхождения, Александр был разочарован тягучей, простой, натоптанной тропой в частом тёмно- зелёном, влажном горном лесу, где было очень мало солнца в сравнении с их лагерем под соснами.
   Вечер скрасился долгожданным ужином на свежеющем вечернем воздухе у догорающего костра, нестройными песнями под гитару и надеждами на завтрашний штурм.
   Ночью Александру почудилось ли, приснилось ли, он так и не понял.
   Тёплые чьи – то губы коснулись его губ с легчайшей лаской, пронзившей его…
   Поутру, вместе с пением птиц, сонные палатки осветило и согрело тёплом солнца и все почувствовали, что хорошо выспались и полны сил и надежд. Оттого, весело, c шутками, завтракали и собирались в путь к первой их вершине “Пик-3500”.
    Но, снова тропа к нему оказалась нахоженной и простой.
   Только однажды новички заинтересованно подошли к небольшому снежнику, встретившемуся на травянистом обширном склоне пред вершиной. Снег был настоящий среди сочной травы, но не белый,
а грязно-розовый, слегка влажный и медленно подтаивающий на ярком горном солнце. 
    Путь на вершину вовсе стал неинтересен, потому что навстречу альпинистам вольно сбегали в сан –
далиях и кедах туристы из стоящего далеко внизу, едва, едва заметного, крохотного автобуса на асфальтовом пятачке, окружённом вездесущими соснами.
   Зато запомнилось возвращение в альплагерь.
   Потные, уставшие на обратной дороге по жаре, дошли они, поднялись до ворот и услыхали, как ударил
“Бемс”. Прежде так уходили или возвращались с вершин опытные восходители, и все знали, что именно так, торжественно встречают альпинистов, вернувшихся сверху, и заулыбались, выпрямляясь и  подтягивая повыше  на плечах полегчавшие рюкзаки.
    Короткая команда начальника отряда и новички замерли в строю на линейке.
   Оглядев с хитрой улыбкой отряд, начальник торжественно отрапортовал дежурному инструктору о благополучном возвращении отряда с” Пика”Три тысячи пятьсот”.
     Тот, построив несколько человек, случайно оказавшихся поблизости, рукой подал команду хлипкому отряду. Те, смешливо улыбаясь, слабо прокричали:
    - Физкульт-привет!
    Зато отряд новичков в ответ слаженно, дружно грянул:
   - Физкульт-ура!
   - Вот это становится похоже на армию, мелькнуло у Александра.
    Следующий день был полноценным заслуженным днём отдыха для новичков и даже “Бемс” непривычно молчал, отдыхая.
     А, утро выдалось особенно солнечным и жарким, даже парным.
    После завтрака к Александру подошёл Сергей, сообщив, что приглашает его полакомиться малиной возле дальнего ручья в низине, что протекает в ста метрах от веранды и палаток.
     Пройдя к ряду палаток, Сергей зашёл в свою палатку и вышел с пакетом белья.
  - Последний день отдыха перед высокогорьем – надо привести всё в порядок. 
 -  Я так привык, пояснил он.
 -  Чтобы вернувшись, помыться и сразу переодеться во всё чистое.
    По дороге Сергей сообщил, что нынче, сразу после обеда, их штурмовую группу, тихо, как разведчи – ков  на фронте, проводят в путь, а вернутся они только дней через четыре-пять.
 - Если, конечно, повезёт с погодой наверху, добавил он.
      Ах, как хотелось Александру идти с Сергеем рядом. А оставалось -  только молча завидовать опытному другу и его товарищам по восхождению.
      Всё, и небо и горы и сосны и трава изнывали в зное. Изредка, когда жгучее солнце приятно прикрывалось крохотным облачком, со Скаазкого ледника доставал освежающий ветерок.  Но облачка так  редко выплывали, преодолевая  высокий перевал, что только возле воды нагретый воздух был  сносным, терпимым.   
      Сергей, показав Александру на густые заросли малины вдоль ручья, принялся стирать футболки  и тренировочные брюки в прозрачной немолчной воде.
    Удивительно, пропасть спелой нетронутой малины оказалась здесь, совсем рядом с лагерем.
     Вначале, Александр глазам своим не верил. И, только, набрав полную ладонь душистых, рубиново отсвечивающих ягод, убедился, что в окрестностях альплагеря -  полно неведомых ему тайн.
    Полакомившись немного вкуснейшими ягодами, он позвал друга.
    Вскоре и Сергей, набросав выстиранное бельё на большие тёплые камни на берегу, присоединился к пиршеству. Набирая полные горсти сладких ягод и, обдувая их, перед тем, как отправить в рот, они блаженно причмокивали, медленно продвигаясь вперёд, подобно двум медведям-лакомкам.
   Когда они обчистили порядочный островок малинника и, Александр хотел двинуться к следующему, Сергей, с набитым ртом, отойдя чуть в сторону от ручья, глазами показал вниз на редкую высокую траву рядом на полянке.
   Чудеса! 
 Там чернела невиданно крупная глянцевая черника, растущая поверх низкого, стелющегося, можжевельника. А, когда Сергей, выйдя из малинника, подошел к стайке берёз, и, наклонясь, развёл руками траву под ними, Александру открылись спелые ягоды земляники, и костяника рдела также поблизости…
   -  Просто сказка гор!  В восторженном смятении подумалось ему.
    А солнце по-прежнему сияло и, слепяще, до слёз, резко и призывно белели дальние вершины, и искрился тающим льдом близкий Скаазкий ледник, и слабый ветер с него приятно освежал лицо и плечи.
   Оттого Александр не сразу почувствовал, как напряглась кожа на плечах. Он посмотрел на Сергея тот понимающе сказал, что всё хорошо в меру.
   Облизывая липкие губы, сладкоежки вернулись в спасительную тень лагерных сосен.


   И, тут им повстречалась небесно улыбающаяся Таня с плоским свёртком грубой промасленной бумаги:
  - Вот, попробуйте, пожалуйста…
    Сергей уверенно, довольно произнёс: 
  - Лаваш купили.   Вот спасибо!   И взял свёрток из рук Тани.
  - Тёпленький ещё…  Отлично!    А, Вы ели?
    Таня смущённо прикрылась ресницами: 
  - Мы с Лидой прямо посреди дороги не утерпели и не заметили, как половинку уплели…
    Тут и Александр почувствовал головокружительный блинный дух от порядочного куска тёплой, желтоватой сверху, толстой лепёшки. Сергей, отломив половину, протянул остаток Тане.
   Та, рассыпая глазами синие искры, отчаянно замотала головой:
 - Это всё Ваше!     И, стремительно повернувшись, ушла, быстро и легко удалившись.
   Сергей,уплетая с аппетитом лепёшку, - говорил:
   - Вот странный горский хлеб – лаваш. Пока горячий – с ума сводит, остынет – только голодным есть
                -18-
будешь.
     А Александр, c удовольствием насыщаясь вкусным, хорошо пропечённым хлебом, думал о том,
что, Таня – чудная, милая девушка, но ему хотелось бы, чтобы лаваш им принесла Лена…   
      Ещё одно утро молчал “Бемс”.       
     И было ещё тише в лагере, чем вчера –  большая группа бывалых альпинистов, с зарёю, отправилась, ушла в высокогорье…
   Александр, глядя на опустевшую палатку Сергея, остро завидуя ему и его спутникам, пожелал всем им удачи.
     И особенными, словно подросшими вдруг, выглядели горы над лагерем, и, по-новому читалась обтрепанная ветрами, выгоревшая надпись: Альпинизм – школа мужества!
   Так не терпелось и  Александру выйти и участвовать в восхождении, что после завтрака, он, ещё раз
остановился перед расписанием будущих занятий, хотя запомнил всё с первого знакомства с ним, а
прожито было в альплагере уже больше двух недель.


     Нынче им, новичкам назначены снежные занятия, на завтра намечена работа на леднике и только в начале следующей недели их, новичков ждёт долгожданное восхождение…
      К веранде  пришёл Максим Максимыч и попросил  собраться своему отделению.
     Он объявил:
   - С сегодняшнего дня отделение разобьётся на связки – двойки.
   - И отныне всегда будем работать связками. Выбор добровольный.  Скажу ещё, что во всех удачных
восхождениях были удачные связки, во всех неудачных, с авариями  – неудачные…
    Лучший вариант, когда первой  идет девушка.      Девушки, гибкие и ловкие как  ящерки, всегда на –
ходят лучший,  простой  и безопасный путь наверх.   А, парни надёжнее страхуют.   Они сильнее.
    Надёжность  важна, особенно, на спуске, при возвращении с вершины, когда, вместе с радостью одержанной  победы,  быстро накапливается усталость.    Девушки  устают  быстрее, так что  возвращаясь с вершины, им тоже лучше идти вниз первыми при более надёжной страховке парней сверху …
    Конечно, в своём отделении Александру хотелось бы быть в связке с Таней, но ослепительная красота её могла бы вызвать у Олеси мысли об увлечённости ею, хотя в последнее время Олесю он
видел почти всегда рядом с Евгением, и, наверное, она, теперь, забыла их совместную дорогу сюда… 
    И Александр выбрал  парой самоуверенную, никогда не унывающую Лиду.
   Лида была из подмосковного города Ногинска. 
   На её округлом светлом лице никто никогда не видал печали.
   Деятельная её душа томилась в размеренной и, тем похожую на монастырскую, жизни альплагеря, а
её сильному  девичьему телу были тесны одежды.
    Не мудрено, что однажды, после скальных занятий, когда Лида резко расстегнула пряжку абалаковской страховочной обвязки, правая грудь её  вдруг выскочила наружу.
    Всего несколько мгновений, тугая, молочно – белая, с маленьким розоватым соском, она дерзко взирала на открывшийся ей мир, и никто из альпинистов рядом не посмел ни засмеяться, или как-нибудь нарушить тишину, так обворожительна она была и прекрасна и целомудренна в своей нечаянной наготе…
     Подвижная, деятельная девушка вечерами, когда в лагере, после захода солнца за cкалу “Монах”, становилось слегка сумрачно и заметно прохладнее, никому в отделении не давала покоя.
     Её голос вначале звенел в её девичьем домике:
   - Вы что читать в горы приехали?
  -  А ну, живо всем собираться на танцы!
   Слегка подкрасив и без того яркие губы, Лида довольно оглядывала себя в древнем, давно выцвет –
 шем настенном зеркале, добавляя:
   - Я вот что думаю:
  - Девчонки, ну и жизнь у парней!  Какие мальчишки, парни все бедные, бедные, бедные – ну как им не любить нас, таких красивых… 
    Она вытягивалась гибким телом, подобно русалке, высоко поднимая девичью грудь, и глаза её сверкали огнём голодной львицы перед предстоящей нелёгкой охотой…
    Девушки, не в силах  сопротивляться ей, сбрасывали домашние халатики, причёсываясь и пере -
одеваясь.    А Лида, нарочито громко, стучалась к парням:
   - Всё полёживаете? Всем подъём! И веселей! Кто не рискует – тот не пьёт шампанского!
    Все парни, также, беспрекословно и молча, ей повиновались.
     В самом деле,  её грудной голос, и весь её женственный облик волновал их.
     Невозможно было не откликнуться на светлый  жемчужный блеск  её глаз, освещавший и матовое чистое лицо, и белую девичью шею, и тонкую светлую кофточку, туго натянутую грудями.   Притягивал и, ровный ряд её зубов, чуточку прикрытый губами в притягательной и  лукавой, женской  улыбке…
  Не отозваться, не улыбнуться ей в ответ было  невозможно никому из начинающих альпинистов…
  И лагерный радист, владелец модной ухоженной бородки со светлыми нитями ранней седины,  с неторопливыми манерами пожилого аристократа, похоже, тоже,  был всецело в её власти.
     Стоило ей во главе стайки альпинистов появиться возле веранды, как над ними тотчас ярко вспыхивал прожектор вместе с проснувшейся музыкой лагерной радиолы с усилителями звука и рупорами
               


   В вечерней, полускрытой от солнца высокой скалой “Монах”, причудливой чаше горной долины, окаймлённой вечно белыми снегами древних пиков  и освещенной  неяркими пока крупными звёздами и одиноким прожектором, раздавались, лились в просторное бледно- синее высокое небо знакомые всем в стране мелодии оркестра Поля Мориа,  особенно проникновенно звучавшие  над рядами добела выцветших под горным солнцем  альпинистских палаток…
     И, совсем неожиданно, здесь, в горах Кавказа, где привычнее было бы услышать барабанную дробь “Лезгинки”, звучал, раскатываясь в небольшой долине альплагеря, томный, обнимающий, ласкающий баритон Джо Дассена…
     Даже, не зная французского, легко угадывались  давно известные всем слова любви и нежности:

                Если бы не было тебя, скажи, зачем мне жить?
                Если бы не было тебя, я бы шёл по миру как слепой…
 
     Танцы всегда начинались, конечно, Лидой.               
     В танце она была чуть медлительной, но, всё равно, танцевать с ней было легко и приятно.   
     Совсем не так, как с Таней, в чьих синих лучах Александр тушевался, чувствуя себя тонущим в
двух бездонных омутах…   
      Правда, танцевать с Таней было упоительно и страшновато…
      Наверное, как танцевать на краю жуткой пропасти с колдуньей…
      На “огонёк” и музыку к веранде довольно скоро собиралось большинство альпинистов, терпеливо ожидающих свободного местечка в тесноте веранды. 
    Приходила и Олеся, но танцевала редко.
   Однажды Александр, раскрасневшийся после танца с Лидой, подошёл к ней.
   Олеся, извиняюще улыбаясь, тихо сказала, что чувствует себя не совсем хорошо.
   Так не похожа, стала она на его замечательную спутницу в перегретом автобусе над белопенной рекой
внизу, что у Александра стало испаряться и почти прошло оживление танцем.
  Невольно обведя взглядом собравшихся у веранды альпинистов, он сразу увидал Евгения, близко от них, скрестившего на груди литые руки.
   Отчего-то Александру захотелось подойти к нему и сказать явную грубость или просто сильно тол –
нуть плечом.  Но рядом стояла хрупкая, тоненькая Олеся и беззащитно глядела в глаза Александру.
   Всё же кровь, сердце, протестовали перед необходимостью тотчас  смириться.
   Он молча, очень легко и  нежно, втянул девушку в тёплый танцевальный круг.
   Она не сопротивлялась, но тут Александр почувствовал сильную руку на своём плече…
   Конечно, ненавистный ему Женечка!
   Они отошли от веранды, и так было сумрачно здесь, что Александр был рад, что никто не увидит их стычки – он считал драки постыдным делом – совсем не то, чем  когда-то были дворянские дуэли.
   Страха перед крепким и высоким противником сейчас, когда сердце сильно билось – не было.
   Да и не новичок он в стычках после трёх лет армейской службы.
   Евгений, схватив его правой рукой за воротник свитера и, вдруг, той же рукой коротко ударил Александра в  лицо.  Из носа пошла кровь. 
  Александр машинально вытер кровь рукой.
-  Вот чёрт, свитер запачкал.   
 Зато, сразу стало легко защищаться и нападать.   Он поднырнул под крепко сжатые для ударов  кулаки Евгения,  так что они оказались за спиной и резко  выпрямился во весь рост, отталкиваясь  напряжёнными ногами.
    Звучно лязгнули зубы противника  и  тотчас  он  осел, сложился  и застыл так сидящим, на
                -20-
корточках, схватившись обеими руками за подбородок.   Сейчас его можно было легко свалить совсем, но это было совсем не нужно Александру.
   - Будем считать ничьей, усмехнулся он.
   Во рту было солоно от крови и руки были  мерзко липкими. Он, не оглядываясь, пошёл к ручью.
   Ледяная горная вода отлично освежила горевшее лицо и, особенно, разбитый нос.
   Да, смыть кровь с лица и застирать свитер – не беда, но как быть с Олесей?
   Притом, он чувствовал, ясно видел, что выбор её не в его пользу…
   Что делать?    Женщины всегда выбирают рослых плечистых спутников жизни…
    А утром, в пении птиц, в сиянии солнца над просыпающимся альплагерем, от вечерних переживаний не осталось и следа. И подумалось снова, как в первые минуты появления в альплагере, что в горах,
под вечно седыми, мудрыми вершинами нужно жить только правдиво, открыто и великодушно…
     И белозубая улыбка Лиды была приятна ему, и он напрасно старался не замечать её, толи наивно,
толи дразняще, приоткрытых молодых  грудей в тесно лифчике, поднимая всевидящий взгляд вверх,
 на зеркало блистающего отражённым ярким солнцем Скаазкого ледника…
    Пожалуй, её пара притягательно полускрытых яблок стоила  всего урожая  райского дерева…
    И, по её легчайшей улыбке читалось, что сейчас она довольна своей  неотразимостью.
    И, откуда у простой городской девчонки знание силы безотказного оружия Евы?
    Во всём Лида была старательна, хотя в походах устаёт заметнее других девушек, более стройных.
    Александр предвидел, что ему нелегко придётся с нею в связке, но,  в конце концов, все они новички и им ещё учиться и учиться, а от лёгкого ученья, как известно, - мало толку, как говаривал – великий
наш полководец  Александр Васильевич Суворов.


    На снежные занятия дружно и шумно собирались всем отрядом.
    Новички засиделись в полупустом лагере и томились желанием поскорее выйти, вырваться в неве –
домое высокогорье.
   Максимыч принёс пять верёвок, свёрнутых в аккуратные бухты.  Александр повесил, было верёвку на плечо, как часто видал на снимках альпинистов, но Максимыч, сказав:
-  Отставить! - приказал убрать верёвки в рюкзаки, добавив, что верёвки следует оберегать и от солнца, и от сырости.
   А лагерь звонко и весело гудел потревоженным ульем, всего несколько минут назад, казавшийся сонным и тихим.
   Зашнуровывая тяжеленные горные ботинки, Александр видел, как неподалёку собиралась Олеся с лагерными подружками-хохлушками и, как к ним несколько раз  подходил Женечка.
    Невольно Александр поискал глазами Лиду и вскоре увидал её в новой, кокетливой, лимонного цвета, футболке и в отглаженных шортах, открывавших полные, но стройные ноги. Она не подкрасилась нынче,
но, хлопоты и сборы и без того оживили задорное её лицо, и Александр подумал, что если Лида не поту –
скнеет там, наверху, будет очень хорошо, а сейчас на неё и просто посмотреть-то  приятно.
   После обязательного построения всем отрядом для проверки снаряжения, первым зашагало к выходу
отделение Олеси. Она дружески улыбнулась Александру,  знакомой с первой встречи, улыбкой, и он кивнул ей в ответ, тоже  улыбаясь,  хотя видел, как, по- волчьи зло, выглянул на него Евгений.
   Снова, как в первый выход на “Пик-3500”, отряд, с радостным гомоном и, с топотом и шарканьем тяжёлых ботинок, вывалился  на покатую, асфальтовую, легко увлекающую вниз дорогу…
     Только нынче Максимыч, вскоре, на полпути к  Цей-Дону, развернул отряд влево, и впереди зашумела непривычно широкая река. И мост через неё оказался не новым, широким, но, невысоким.
   - Скааз-Дон, -  пояснил Максимыч, едва передние новички достигли моста.
   Резкая свежесть воздуха над Сказ-доном напоминала, что дорога, вернее, теперь широкая тропа, проторённая среди густой поросли по диким камням, должна привести отряд к леднику.
   Ароматная тень, нагретого солнцем, соснового векового леса вначале скрывала приблизившиеся скалы, но через полчаса, когда рюкзаки принялись давить на плечи, сосны стали редеть, уступая место под солнцем рябинам, берёзам и ивам, а скалы мельчали, расступались, исчезали. Зато всё чаще на тропе стали попадаться булыжники и огромные валуны, которые приходилось обходить, и вместе, с сырым мшистым запахом болота, под ногами заблестели мелкие лужи и ручьи.
   Максимыч вдруг сказал неожиданно, перебивая тяжелое дыхание начавших уставать новичков обводя руками беспорядочную высокую груду неровно обколотых камней, справа от тропы, у подножия высокой,  крутой, полуразрушенной скалы
   - Здесь был альплагерь “Медик”. Его похоронил горный сель…
     Лида спросила:
   - А люди, - как же?
   - Это случилось днём,- альпинисты все были на занятиях, а лагерь снесло начисто…
   - Пришлось всем возвращаться и покинуть горы в несчастливое для них лето…
     Все замолчали, особенно остро чувствуя, как наносит на них холодом встречный ветер из обманчиво близкого ущелья, ведущего к леднику, всё ещё полускрытого тёмным, постепенно редеющим лесом.
   Александр посмотрел на Максимыча.
   Всё в нём основательно.
   Нет ни юношеской восторженности, ни безудержной тяги к подвигам.
   Чем же притянули, покорили его горы?
   Возможно, необъятностью горных долин и особенной, неповторимой свежестью воздуха здесь,
так схожей со свежестью морских просторов ?
   Лес отступал. В широком просторе, приблизившегося, расступающегося ущелья, стал виден, плоский сверху, могучий  грязно-белый “ язык” ледника.
     Альпинисты-новички остановились, поражённые, притягиваемые новым для них зрелищем.
    Особая неземная тишина царила вокруг, где под ногами были лишь жёсткие, низкорослые незнакомые травы, и яркие, мелкие альпийские цветы всё равно цвели, стойко вытягиваясь
вверх, к солнышку, по краям выбитой поколениями альпинистов, каменистой тропы…
     Лишь, приглушённый расстоянием, мерный шум невидимого потока, мелодией вечности накладывался на звуки дыхания альпинистов, а за ледником, в отдалении, и справа и слева, гордо и отчуждённо, высились довольно острые скальные пики, белея  чистым вершинным снегом… 
      Максимыч, кивком головы пригласил двигаться и, указывая ледорубом, называл вершины:
     - Адай-Хох, Мамисон, Уилпата…

               
     Лида, шагавшая чуть впереди Александра, неловко задела тяжелым ботинком давно вросший сбоку тропы круглый камень и покачнулась.    Александр успел подхватить уставшую девушку под руку.
     Она благодарно обернулась, и он успел заметить её разгорячённое, как у всех, покрасневшее лицо с голубой жилкой на виске, с упрямо сжатыми губами…
  -  Скоро привал, - ободряюще сказал Александр, видя, как ещё приблизился, вырос, расширился ледник.
   Лида молча, снова  благодарно улыбнулась ему, кивнув.
    Шум потока заметно приблизился.   Движение отряда замедлилось.
    Новички разгоряченной толпой стали скапливаться возле неширокой, но стремительной реки, через которую были переброшены два широких, тщательно окорённых бревна, почти плоских сверху.
    Наконец, опекаемые инструкторами и под их присмотром, начинающие альпинисты принялись переходить на другой берег.
   Ленинградцы, почти в голос, спросили:
   - Что это за река?
   - Это Уилпатинка, - ответил Максимыч, вглядываясь в быстрые прозрачные холодные струи.
  – Именно она была виновницей селя, похоронившего альплагерь “Медик”…
     Переправившись, все заметили, что находятся на краю очень просторной каменистой  площадки, которая оказалась  ниже  заросших густой травой  невысоких холмов вокруг.      На ней заметны были несколько подобий  круговых примитивных заборов или укрытий от ветра из плотно подогнанных друг к  другу разнокалиберных камней из близких  светлых и тёмных осыпей  склона, тянущегося от  края  ледника.
    Внутри, каменных, прочно сложенных, укрытий высотой  чуть выше метра, белела зола – след многих костров.
   Командир отряда, совершенно не похожий на альпиниста, - высокий, узкоплечий человек в кожан –
ном приличном пальто, остановившись и торжественно выпрямившись, произнёс долгожданное:
   - Привал.
   Все с облегчением принялись снимать,  сбрасывать надоевшие рюкзаки с усталых плеч.
   Забрякали, зазвенели доставаемые котелки, кружки, примуса.   Многие потянулись вниз, к воде реки, освежиться, смыть пот.
   Остались у груды вещей лишь костровые, хлопочущие возле примусов.
   Через полчаса все дружно пили из горячих кружек крепкий походный чай с толстенными,  необычайно вкусными, здесь, на природе, бутербродами.    Александр, сидя на тёплом валуне рядом
                -23-
с Лидой, видел, как она, умытая и посвежевшая, свободная от рюкзака, блаженствовала за неспешным чаепитием.
    Но, долго отдыхать не пришлось.
    Беспечные разговоры, шутки прервал  приказ начальника:
   - Через 5 минут строиться.
   Максимыч, от себя, добавил:
   - Всем выходить в штормовых костюмах и касках!
   Ах, как не хотелось, вспотев после благодатного чая, под ясным горячим небом, влезать в грубый, как роба, шуршащий  брезентовый штормовой костюм.
   Волосы под касками липли ко лбу.
   - Скорей бы на ледник, - была общая мысль, которую вслух высказала отдохнувшая, и, снова ставшая  задорной, шустрой Лида.
     Максимыч только улыбался:
   - Вовсе не всегда на леднике – прохладно, -  говорила  его улыбка.
    Притом, он совершенно не выглядел вспотевшим.
  -   Вечно эти инструкторы строжат нас, сказал один из студентов-ленинградцев.
      Александр в душе был согласен с ним, отгоняя смутную мысль, что слишком мало, они, новички, знают горы.   Но, тропа к леднику казалась такой утоптанной, давней, что ледорубы и верёвки казались всем лишними украшениями и, даже, щёлкать фотоаппаратом не очень  хотелось.
    Оставив “свинячьи ночёвки”, как назвал Максимыч, место их чаепития, новички вытянулись длинной цепочкой по утоптанной тропе среди  низкорослых альпийских трав с незнакомыми светлыми цветочками.
  И эта тропа, извиваясь, постепенно, малозаметно, вела отряд вверх, так что  всё время, разговоры и шутки не прекращались, даже когда рюкзаки снова начали потихоньку давить на плечи.
   -Альпинисты должны быть привычны к перетаскиванию горного снаряжения,- думалось Александру,
превозмогая надоедающую тяжесть.    Зато  прекрасна была просторная чаша зеленеющей под
ясным солнцем сосновой долины, в окружении, полускрытых  дымкой, но, всё-таки  отчётливо различаемых в прозрачном воздухе, горных громадин с белизной вечного снега на вершинах.
   - Приготовить ледорубы и верёвки,- скомандовал Максимыч, - впереди бараньи лбы…
    Действительно, впереди возвышались, приближаясь,  довольно высокие,  округлые скалы.
    Слегка прикрытые  кое-где тёмной зеленью лишайников, гладкие верхушки их напоминали залысины каменных великанов, и тропа, взбираясь зигзагом, обтекала их, уходя, скрываясь дальше за “лбами”.
      Александр помнил, что по описанию – эти выступы, действительно, назывались бараньими лбами,
и подивился точности языка альпинистов.
    Отряд, изготовив ледорубы для страховки, необходимой при подъёме по скользкой влажной траве, и, впервые связавшись двойками, медленно поднимался, и все почувствовали, что, чем труднее путь – тем меньше заметна  тяжесть рюкзака.
   Они шли вверх, и, это была альпинистская работа, и, горы, хоть капельку, но становились ниже для
них сейчас, с каждым шагом, с каждой минутой пути.
   После “ бараньих лбов” тропа перед очередным подъёмом, снова скатывалась слегка вниз, а трава и мхи потихоньку исчезли, как и сама, прежде хорошо различимая, тропа.
    Слева, в отчётливой близости, рукой подать, громоздились теперь хорошо различимые серые  пласты многолетнего льда ледника, запорошенные сверху тысячелетней каменной крошкой.
   Завораживала, притягивала взгляды  вздыбленная, перекрученная неведомой жуткой силой, покрытая кое-где  снегом или каменной пудрой, изрезанная и мелкими и широкими провальными трещинами гигантская  смёрзшаяся ледяная залежь в огромном природном котловане рядом с  высокими, пожалуй, недоступными для подъёма, скалами с острыми пиками.
    Бросалась в глаза, сверкала чистейшая изумрудная зелень отдельных прозрачных глыб льда, холодно и зловеще блестящих на  чёрных разломах и сколах.
   Александр услышал за спиной восхищённые возгласы.
   Максимыч лекторским тоном произнёс:
   -Открытые трещины – малоопасны, но утомительны долгими обходами.
   Через несколько минут впечатляющие виды ледопада посреди лета остались позади. Отряд рас –
тянулся редкой зелёной цепочкой на затверделом утоптанном снегу и остановился. Похоже, отчасти, было бы на воинский отряд в пути, если бы не горные красные пластиковые каски на головах.
   - Закрытый ледник, - негромко пояснил Максимыч.
   -  Рекомендуется проходить в связках.
    Александр, снова размотав несколько колец верёвки, и, завязав узел проводника, подал его Лиде.
    Лида, прищелкнув его в нагрудный карабин альпинисткой обвязки, засмеялась:
   - Дальше опять пойдём детским садиком.
   - Ладно, только боюсь, что трещины скоро отобьют охоту к смешкам, - серьёзно промолвил Максимыч, обстукивая штычком ледоруба оснеженные носки грубых ботинок.
    Стало чуть прохладней, но, горели лица, и хотелось прикрыть глаза от режущей белизны чистей – 
шего снега. Многие машинально надели очки, но Александр, глядя на Максимыча, их не надел, пока вскоре резь в глазах не заставила поспешно натянуть их.
   Хотя двигались они медленно, невольно приноравливаясь к шагам, друг друга в связке, идти было совсем нелегко в очках и в испарине от шуршащей брезентовой шкуры.
  И, очки быстро  запотевали. Приходилось то и дело их протирать.
   Спереди, по цепочке долетело:
   - Внимание, трещины!
    Первые трещины эти были узки, коротки, безобидны.
   Их легко перешагивали или обходили, но с каждой сотней шагов, трещины встречались всё шире и протяжённее, так что приходилось, порой,  напрягаясь, их перепрыгивать.
   Максимыч постоянно шагал, двигаясь  рядом, объясняя, как правильно отталкиваться, помогая себе
ледорубом, и, не забывая подстраховывать товарища по связке.
    Передвигаться, с каждым шагом, становилось всё труднее, зато трещины тотчас заставили забыть
про пот, неудобную грубую одежду и усталость.  Приходилось страховать Лиду, так что Александру некогда было думать о себе.
   Примерно через час трудного пути, трещины снова стали мельчать, съёживаться.
   Идти стало вроде бы легче, зато усталость и тяжесть рюкзаков сразу навалились, расслабляя и не
давая двигаться всем быстрее.
    Ледник, к общему облегчению, постепенно уплотнился и вскоре отряд скатился, развернувшись, и сгрудился на мягком снежном склоне, справа от него, отойдя немного от, возвышающегося над выбеленным плато, серого холма ледника.


  - Прошли, - облегчённо выдохнули, наверное, все.
    Александр, с удивлением заметил, что вокруг  вовсе не жарко, а,  в самый раз быть в штормовке.
    Пока проходили, преодолевали трещины, приблизилось, вырастая, еле заметное облачко, что про – явилось над далёкими вершинами во время подъёма на “бараньи лбы”.
     И, вскоре задул вдруг порывами, ветер, особенно холодный  при колющем глаза, солнечном сверкании  бескрайнего снега.
    Многие принялись торопливо застегивать верх штормовок и натягивать капюшоны и очки.
    Холод обтянул загорелое, очень необычное лицо сейчас, Максимыча, стоящего на белом снегу.
  - Счастливые Вы, снежком Вас покропит, уверенно сказал он, мельком взглянув на тучу.
    Ветер вскоре стих, но солнышка, такого нужного, желанного, теперь, на этой, совершенно зимней, снежной бескрайности – не было.  Даже исчезли в непроглядной, торжественно спускающейся сверху, холодной завесе, все крутые вершины кругом.
      Александру показалось, подумалось:
   - Да, не любят горы, когда люди вторгаются в  тишину их вечного царства.
   - Снег! Снег! Снег! Возбуждённые возгласы послышались одновременно с разных сторон.
   Максимыч только снисходительно улыбался.
    На диво крупные, прекрасные кристаллическими формами снежинки, блистающие белизной, кру – жились над отрядом, ненадолго оседая на касках, штормовках, грубых ботинках и истаивая на глазах.
    Лида, поймав ладошкой сразу несколько, слизнула их. Да, теперь, несмотря на резкую, зимнюю свежесть воздуха, всем начинающим альпинистам сильно хотелось пить.
    Вот бы горячего бы чаю сейчас всем!
    Тут раздалась команда:
   - Строиться по отделениям и начинать снежные занятия!
   - Ваши занятия будут самые снежные, - улыбнулся Максимыч, - снег и сверху, и снизу.
    Он первым пошёл вверх по обширному гладкому белому склону, уверенными ударами слонопо – добных ног в гигантских своих ботинках, выбивая ямы-ступени.
   Отделение, сосредоточенно брызгая снегом из-под подошв  ботинок, поднималось за ним стайкой зелёных, красноголовых гусят, углубляя и утаптывая оставленные Максимычем ступени.
   Походив прямо “в лоб” и “зигзагом” по рыхлому снегу огромного пологого склона, все разогрелись, не обращая теперь внимания на усиливающийся снег, который принялся валиться целыми хлопьями.    - Вот и ладно, пора двигаться поближе к хижине,  сказал Максимыч.
                -25-
   - Что за хижина? Расскажите, расскажите -  попросили девчата.
   Максимыч, указал ледорубом на, едва заметное в снегопаде, серое пятнышко на склоне под чёрным длинным скалистым гребнем:
   - Вон наша добрая помощница. Там ночуют перед восхождениями. И, там же альпинисты пережидают временную непогоду в горах вовремя  занятий.
    К хижине двинулись радостно, дружно, всем отрядом.
   Шли медленно, через густеющий снегопад, преодолевая вновь навалившиеся усталость и холод.
   Холодно становилось оттого, что  штормовки промокли и начинали липнуть к спинам.
   Кто-то заговорил о том, что сейчас замечательно – тепло, наверно, в лагере, под нагретыми соснами…
   - Ну, притворно поморщился Максимыч,- радоваться надо, что в августе, летом, встретились с настоящим Новым Годом.
    Хижина, больше, чем за пару сотен метров до неё, казалась аккуратным домиком из добротных деревянных щитов, неизвестно как, доставленных на бескрайнее белое плато, прямо на границе
острых скальных пиков.
   - Домик, из  волшебной сказки! – вырвалось у кого-то.
   Отряд остановился в сотне метров от хижины, потому что здесь, обдутый ветрами, промёрзлый белый склон круто уходил вверх, так что новичкам подниматься по нему без страховки было опасно.
    И снова в руках Александра задубевшие на холоде  влажные кольца альпинистской  верёвки…
   А , чуть ниже, вогнав ледоруб в глубокий снег, внимательно глядит ему вслед, посерьёзневшая, явно замёрзающая Лида, медленно, слишком медленно, выдавая ему жёсткую страховочную верёвку.
   Идти, двигаться вверх, вполне сносно в густом снегопаде, изо всех оставшихся сил выбивая ступе –
ни, а вот стоять внизу, на страховке – не завидно,  холодно.  Это он почувствовал сразу, едва Лида прошагала мимо него с побледневшим, осунувшимся лицом.
   Правильно повторял на занятиях Максимыч, что альпинист должен уметь терпеть.
  Терпеть зной. Терпеть голод, холод, жажду и пронизывающую сырость. Терпеть усталость, и cвою, и товарища…
    Близкая бревенчатая хижина манила всех надеждой на тепло, на уют жилья, помогая преодолевать противный всем, всё усиливающийся, холодящий снегопад.
   Оттого, весь отряд отделениями, в связках, упрямо карабкался вверх по длиннейшему склону, испещряя его параллельными цепочками ступеней, впрочем, почти тотчас заносимыми свежим белым снегом.
    Снег густел и, с каждой минутой снегопада, на заметаемом крутом склоне, становилось всё холоднее.
    Сказывалось то, что прежде сухие ноги альпинистов, промокли от передвижения по глубокому снегу
до колен, а, также  вконец раскисли от снега, став  противно мокрыми, леденящими, рукавицы.
    Руки  немели в них.
   Александр, не зная, как ободрить Лиду, отрешённо ожидающую, пока он пройдёт мимо, тащя и сворачивая непослушную в холоде намокшую верёвку, пробовал улыбнуться ей стылыми губами, а она
что-то начала говорить  ему. Он, не поняв, не расслышав, переспросил громче. Лида показала ему рукой на беспомощно осевшую на снег, ниже всех, в сорока метрах  от них, маленькую съёжившуюся девчушку из последнего отделения.
    К ней, уже  бежал, прыжками, торопясь, Максимыч.
   Он поднял её на ноги и что-то говорил ей, приподняв её, как упавшего ребёнка, бережно обтирая её лицо большой красной ладонью.
     Скоро их  окружил  толпою весь отряд.
    До Александра донеслось:
   - Холодовой шок!
    Это уверенно, спокойно  сказал  начальник отряда.
   Максимыч,  обхватив девчушку в охапку и подняв её, пошёл прямиком к хижине.  Два инструктора шли рядом, с боков  для страховки.  Третий, впереди, быстро и последовательно протаптывал тропу в толь –
ко что наметённом,  свежем, заметно глубоком снегу…
     Им оставалось пройти меньше половины пути наверх, да и склон вблизи хижины заметно терял
крутизну, плавно выполаживаясь.


     Командир отряда громко скомандовал:
   - Вслед за инструкторами, всем, в хижину, быстро!
    Многие подумали, что в этом домике не поместиться 50 человекам, но новички, не останавливаясь, всё шли и шли, подгоняемые даже призрачной надеждой хоть немного обсушиться и согреться.
    Когда Александр с Лидой вошли через порог домика, он был крепко набит альпинистами, но места в
ней, за дверью, открытой настежь, было ещё вполне достаточно.

   Альпинистский дом изнутри выглядел очень надёжным, сколоченным без единой щели.
   Внутри вкусно пахло  кофе, сухарями и гречкой.
   Пол был настлан из могучих плах, а невысокие широкие нары прочны и удобны. Сбоку от входа, установлена  толстостенная металлическая печка. Над ней небольшое оконце, прикрытое снаружи крепкой ставней  с  прочным крючком.
   Альпинисты всё заходили, так что пришедшие раньше, невольно вынуждены были плотно прижиматься друг к другу, и, вскоре от сырых штормовок повалил вверх, к потолку, густой, почти банный пар.
   Наконец захлопнулась дверь за начальником отряда.
   Перед ним и его отрядом ещё остался целый квадратного метр свободного пространства.   
   И он, оглядев всех загадочным взглядом факира, достал из своего рюкзачка примус, подкачал его привычной рукой, и разжёг зажигалкой.
   От шумной зеленовато-голубой короны примуса так повеяло сухим теплом и знакомым походным уютом, что все зашевелились, заулыбались довольно.
   Затем начальник, присев над примусом, грея ладони пламенем, вдруг сказал голосом обывателя:
    - Я эти горы в телевизере видал…
   И все почувствовали, что холод позади, что штормовки, изойдя паром, заметно высохли, а спины и плечи в людской тесноте нагрелись основательно. Смех и шутки послышались с разных сторон.
    И Александра жарко пронзило счастливое чувство общности всего отряда. Сейчас это была одна
семья, одна команда, дорогая ему. Чувство было таким сильным, что он совершенно не вспоминал ни
 об Олесе, ни о  Евгении  отдельно…
     Минут через двадцать, начальник, приотворив дверь, сказал:
   - Ну вот, обманули, перехитрили снегопад бегством в  хижину, он и кончился.
     Погасив примус, вытащил откуда-то из-за пазухи совершенно сухую сигарету с фильтром, и скомандовал:
   - Выходить!
   И добавил, глядя, как нерешительно покидают тепло домика будущие альпинисты:
  - К ужину чтобы были в лагере!
       Все тотчас всколыхнулись общим желанием, легонько подталкивая друг друга, стараясь, теперь, побыстрее выходить наружу.…
       Белизна свежайшего снега ударила в глаза, заставляя торопливо натягивать очки.
       Безмятежно над ними сияло, грело солнце и никак не верилось, что только, что непрерывно сыпался  леденящий снег и было всем  им невероятно холодно здесь.
      Наверное, такие чудеса бывают только в горах.
      Обрывая разговоры расслабившихся новичков, послышались громкие команды:
   -  Идти по склону и спускаться к леднику цепочкой, аккуратно, не растягиваясь!


     Отделение Александра выходило в середине отряда, а впереди них шло вниз, спускалось отделение Олеси. 
     Может быть, оттого, что Александр, в очках, сосредоточенно долго  возился с сырой верёвкой, он не сразу разобрал шум и отдельные возгласы снизу. А, подняв голову, увидел, непроизвольно приоткрыв рот, через спины и головы альпинистов, неловко лежащую на скате склона, на свежем снегу, Олесю.
     Альпинисты её отделения сразу бросились, было к ней, но всех остановил требовательный голос их инструктора:
   - Всем стоять!   
    Но  Александр и сам не заметил, как сбежал, слетел вниз, под горку, вплотную к спинам товарищей,
окруживших   лежащую Олесю и инструкторов, говорящих с ней.   Приказав всем отойти, над ней снова склонились инструкторы. 
      Евгения, почему-то, не было видно поблизости.               
     Александр жадно вслушивался в разговоры, стараясь понять случившееся.
    Оказалось, прямо на спускающихся альпинистов  заскользил, раскатываясь, камень, похоже, задетый, потревоженный необычно большим скоплением спускающихся  начинающих альпинистов, непрерывной 
цепью торопливо выходивших из хижины на волю.
    Инструктор, второго отделения, шагавший рядом и выше, заметив  медленно скользящий  камень, будничным голосом, негромко и  спокойно,  объявил:
   -  Внимание, камень!
                -26-
   Волноваться, действительно было пока не о чём, поскольку тяжёлый камень вначале скользил вниз не быстро  и на свежем снегу  отчётливо был виден его путь, его колея.    Но  вскоре камень достиг перегиба склона и дальше  покатился, раскручиваясь, набирая скорость, разгоняясь на крутизне, всё  резвее и опаснее…
   Трое альпинистов беспрепятственно  уступили ему дорогу и, теперь, он  быстро сближался с Евгением.
   Тот на миг, оцепенев, непонятно от чего,  вместо того, чтобы спокойно шагнуть в сторону,  просто уступив  дорогу, как другие, резко прыгнул вверх, почти прямо из под камня и своим  неожиданным прыжком, в последнее мгновение, Евгений задев локтём ,  сбил  на снег, рванувшуюся было  к нему Олесю…
     Происшествие, неожиданностью и скоротечностью, потрясло, наверное,  всех.
     Стихли благодушные разговоры отогревшихся в хижине альпинистов.  Все, остановившись, примолкли, словно все были  виноваты в нечаянной беде.
     Инструктор-медсестра бинтовала  ногу пострадавшей, а, инструкторы рядом быстро  ладили носилки из  штормовок и ледорубов.
      На побледневшем лице Олеси стыли   дорожки непрошеных слёз…
     Александр ждал распекания, крика начальника отряда, но тот, негромко, буднично, о чём-то говорил, стоя чуть в сторонке,  свободным инструкторам, тесно окружившим его.
    Очень скоро, быстрей, чем все ожидали, раздалась  команда продолжить  движение.
     Инструкторы легко подняли носилки с Олесей, и отряд двинулся за ними.
    Празднично сияли близкие и далёкие горы в чистом, без облачка, солнечном небе, но на душе у Александра было нехорошо, словно  не только Олесю, но, и его тоже сбил с ног неловкий рослый Евгений…
    Наверное, лучше бы его сейчас несли на носилках вместо неё.
    Ему казалось, что он, именно он,  Александр, был больше всех виноват в несчастье с Олесей.
    Только и надо-то было быть с нею в одной связке!
    Как много, порой, зависит в горах, от, одного неверного решения…
    А, сейчас, поздно!     Ничего, ничего,  ничего не поправить!
    Благополучно спустившись с ледника к влажным бараньим лбам, окружённым яркой зеленью,  и, после них, новички довольно быстро подошли к оставленным палаткам. Здесь было тепло и сухо, и не на траве,
ни на каменных россыпях вокруг, ни малейших следов снега…
  Сняв вместе с Лидой палатку и вбив её в свой рюкзак, Александр подошёл к Олесе, окружённой подружками-хохлушками.
   Она с усилием улыбалась всем и, выглядела почти как всегда, если бы не, едва заметные теперь дорожки на щеках от слёз.
    Лида легонько  толкнула Александра локотком:
    -Вот, всегда от вас  одни неприятности.
    Александр молча, кивнул, думая о своём.
    В лагерь они все-таки  успели прямо  к ужину.
    И, здесь  все усталые и голодные начинающие альпинисты почувствовали себя уютно,  как дома.
    Не было даже следов снега среди знакомых сосен, и, от  нагретых стволов, всё ещё наносило приятным теплом дневного горного солнца…
     А, в столовой два места за спиной Александра сиротливо пустовали.
    Поужинав, Александр заметил, что Галя с Оксаной, подружки Олеси, понесли тарелки с едой.
    Он, торопясь, пошёл в свой дом и, взяв плитку шоколада, приготовленную по совету Сергея на первое восхождение, попросил Лиду передать её пострадавшей.
   Та удивилась его странной застенчивости, но,  взяла шоколад и ушла.
   Ночью Александр, вдруг, проснулся с чувством перелома в безмятежной, почти счастливой жизни в
альплагере.
   И, долго  успокаивал себя мыслями, что Олеся может поправиться к восхождению, хотя знал, что нет, времени выздороветь, в оставшиеся дни, у неё не хватит.
     Утром,  на построении после завтрака, объявили об отчислении Евгения из альплагеря:
     “За нарушение правил безопасности при движении в связках на крутых снежных склонах”.         
     И, о том, что сегодняшний день является днём отдыха.
    А день отдыха в альплагере – означает тщательную подготовку альпинистского снаряжения перед выходом в высокогорье.
    Традиционно, все занимаются этим после обеда, посвящая первую половину дня обходу магазинчиков и базаров внизу. В столовой кормили сытно, но однообразно, в основном, цыплятами и картошкой во всяких видах, а всем  хотелось свежих южных фруктов, всегда, в ярком,  притягательном изобилии,  выложенных на бесчисленных торговых  прилавках внизу, близ альплагеря.

     У Александра снаряжение почти всё было в порядке, а, примусом, раньше вечера, он заниматься не  хотел и, с лёгким сердцем отправился вниз ещё и потому, что хотел принести, купить чего-нибудь вкусненького  Олесе.
     Когда он, чуть отдышавшись после быстрого подъёма, постучался в дверь домика Олеси, ему отворили сразу Галина и Оксана.
   Олеся, розовенькая, свежая, словно, после недавнего купания, и, казалось, только что проснувшаяся, лежала, натянув одеяло до подбородка. Александр поймал себя на том, что ему не оторваться от неё взглядом.    С усилием отвернувшись, принялся выкладывать налитые ароматные яблоки и груши из сетки на стол.
   - Ой, куда же столько! Спасибо!
   Александр, начав краснеть, торопливо выложил сверху виноград, и сказал, голосом взрослого воспитателя в садике:
  - Витамины полезны и нужны. Поправляйся Лена!
   Он назвал её Леной, желая напомнить ей о совместной поездке сюда…
   И, не зная, как себя вести в присутствии Гали и Оксаны, быстро вышел.
-   Ах, если бы можно было фруктами  подарками Олесе успокоить виноватую душу!
 -  Горы -  не место для романов, - снова пытался убедить себя Александр, хотя, теперь, не представлял,
какой пресной, неромантичной была бы жизнь в альплагере без Олеси, без синеглазой красавицы Тани, без заводной, бойкой Лиды…
     А близкий Скаазкий ледник блистал, слепил глаза, молчаливо напоминая, что новичков ждёт последнее зачётное восхождение…
    После обеда, на месте чинного утром альплагеря, шумел пёстрый табор. Сосны возле домиков были обвязаны верёвками, на которых просушивались палатки, штормовки и брюки в соседстве с носками и брезентовыми рукавицами. Жужжали бледные на солнце огоньки походных примусов возле эстакады.
    Смазывались хитрыми мазями великанские ботинки, выброшенные в траву под соснами, подальше от народа из-за невыносимого запаха рыбьего жира. Спешно зашивались потрёпанные, побелевшие после снежных занятий рукавицы.   То тут, то там, собравшись кучками на разостланных спальниках, начинающие альпинисты, совсем, как студенты перед сессией, заучивали вслух описание предстоящего маршрута.
    Вечером, пожалуй, впервые, не было танцев. Лагерь затих, как солдатский, в ночь перед боем.
    Очень рано проснувшись и выйдя из настывшего за ночь домика, Александр с удовольствием ощутил всем телом блаженное тепло солнечного утра среди радужно светящихся гор в снеговых папахах .
   Подсвеченная слепящей белизной Скаазкого ледника, легонько волновалась под соснами выцветшая гордая надпись: “Альпинизм - школа мужества!”
   Лагерь спал, готовый ожить через минуту, другую.
   Инструкторы поднялись раньше всех и, негромко переговариваясь, возились с ворохом палаток, альпинистских верёвок и скальных крючьев возле своего, отдельно построенного, комфортабельного, двухэтажного, с сауной, дома.
    На зарядке Максимыч улыбался сдержанней обычного, и зарядка оказалась короткой.
   А после торопливого завтрака, хотя никто никого не торопил, началось!
   Все вытащили наружу, под сосны, рюкзаки и всё горное снаряжение и продукты.
   Александр по походам усвоил, что совсем не просто  уложить рюкзак, чтобы он не был врагом в
пути, а походил бы на плоскую плотную подушку и ровно ложился на спину, а не “жевал” бы её бугра –
ми от неправильной укладки.
   В ясном небе, между тем, повисли  лёгкие невесомые облачка.
   Дежурный инструктор, проходя мимо раскрасневшихся сборами и ожиданием новичков, обронил:
 - Быть снежку…
    Александр слышал его, но решил, что это просто шутка – так пекло солнце, что он покрылся испариной, пока облачался в штормовку и, трижды поднимая  довольно тяжёлый рюкзак, прикидывая, как он ложится на спину.


    Прогремел “Бемс”, которого все ждали и, который, всё равно, грохнул неожиданно, потому что в последний момент у одного стал жать ссохшийся ботинок, у другого банка консервов, закатившаяся под штормовку, оказалась неуложенной, и чуть не были забыты запасные тёплые носки и рукавицы…
    Александр, в ряду примолкших товарищей, напряжённо вслушивался в короткое объявление командира
                -28-
отряда, поёживаясь от холодка неизведанности.
   Наконец-то их ждет, первая настоящая вершина!
  Зачётная вершина!
  Только Олеси нет в ровных сомкнутых рядах, словно её выбила шальная пуля!
   Конечно, она поправляется,  она почти здорова.  Александр знал об этом от её подружек. Но она поедет из лагеря “без вершины”, а ничего обиднее этого, быть не может для любого альпиниста.
   А Евгений? Привязанность Олеси к нему очевидна, и, быть может, случившееся несчастье – самая сильная её боль?
    Сердечные раны заживают не так скоро как телесные…
    Марш! С мыслью об этой команде проснулись все новички, и отряд дружно всколыхнулся, сделав первый шаг по сигналу.    Ещё минута и весь отряд вытянулся длиной двойной цепочкой загорелых парней и девчат в здоровенных отриконенных ботинках, с набитыми рюкзаками, увенчанными оранжевыми пластмассовыми касками.
    Но все шли, шагали собранней, строже, чем просто на занятия, хотя разговоры также вспыхнули, когда перешли шлагбаум.
   - Рубикон перейдён, - сказал кто-то, толи, в шутку, толи всерьёз.
   - Рубикон позади – Цей-Дон впереди, - подхватил  сосед.
   Все, вокруг шутников, сдержанно засмеялись.
     Александр в последний раз хотел взглянуть на лагерь, но всё скрыла густая зелень, так резво увлек всех вниз крутой спуск. Яркие разноцветные  футболки напоминали шествие детсадовцев, но мерная поступь и нелёгкая поклажа рождали мысли о солдатском марше. Почти сразу всем стало жарко до пота от передвижения под рюкзаками и, очень славно, оказалось, вступить в полосу прохлады рядом с извечно шумящим Цей-Доном,  и знать, что вскоре тропа приведёт отряд в гулкую тенистую сень соснового леса.
   Знакомая тропа успокаивала, уменьшала чувство неуверенности, а, тяжелеющий с каждой сотней метров, рюкзак заставлял больше думать о привале, чем о прелести тысячелетнего  леса вокруг.
   И только, когда прошагали, прошли мимо замшелых камней и ручьёв, в изреженном оползнями и ветроповалом, расступающемся лесу, когда вместе с открывшейся ширью, чуть приблизились далёкие, по-прежнему,  вершины, и, когда порывом резкого ветра достигло разгоряченных лиц  студёное, всегда зимнее дыхание ледника, усталость была забыта.
    Казалось, что не люди, а горы насторожённо вглядываются в приближающихся новичков.
    Разговоры почти все затихли. Лишь Максим Максимыч, разговорясь, что-то вещал окружившим его парням.
   Придерживая руками, влажный на спине рюкзак, Александр, с немалым усилием догнал их.
   - Маяковский с детства видел горы.  Он вырос среди них.  Не зря им сказано:

               Мне наплевать на бронзы многопудье
               Мне наплевать на мраморную слизь…

   И Владимир Высоцкий не понаслышке знал горы и вторил ему:
          
                И если в вечный снег
                Навеки ляжешь ты
                Над тобою, как над близким
                Склонятся горные хребты
                Самым прочным в мире обелиском…

   Тут Александра  догнала Лида и указала ему рукой вверх.
   Он хотел сказать ей, что она, сейчас похожа на Ленина на памятнике на Софийской площади в его Новгороде, но, посмотрев в направлении её руки, тоже заметил, что небо, вдруг, потускнело, почти  утратив  яркий цвет утренней синевы, а воздух,  заметно остыв, перестал быть,  по-летнему, тёплым.
    Александру вспомнилось пророчество дежурного инструктора, и ждал он теперь снега и вскоре на – встречу отряду,  действительно, полетели снежинки,  очень  удивительные после  жары в лагере и в начале пути.
     Отряд по команде остановился.
     Новички безропотно стали  влезать в штормовые брюки, сохранившие, оказалось, тепло утреннего лагеря.    Одни  надели шерстяные шапочки под каски, другие  остались в касках без них.
    Все оживились после короткого привала и пошли бодрее сквозь негустой пока снег, потому что хотелось  всем подкрепиться  и подходило  время обеда, и приблизились “Бараньи лбы” с ниточкой тропы, а за ними, все знали,  их ждут каменистые, поросшие короткой зелёной  травой, холмы нижних “ свинячих” ночёвок.
   И, едва отряд дошёл до знакомой площадки с низкими каменными заборами, где не так силён был резкий холодящий горный ветер,  как  одна за другой, наперегонки, были весело установлены палатки.
   Затем  дружно загудели примусы и их облепили дежурные первого походного дня, разложившие на ровных подручных камнях вкусности: тушёнку, пряники, сухари, сухофрукты и синие банки сгущёнки.
   Снег всё бесконечно сыпался, отдалив, завесив колеблющейся кисеёй приблизившиеся было горы.
   Стало довольно свежо вокруг, но, ни о снеге, ни о холоде никто не упоминал в коротких разговорах.
   Все двигались, говорили и  шутили,  собранно, коротко, как, наверное, солдаты перед боем.
   Также, все сбивались, невольно, в плотные дружные группки поотделённо.
   С удовольствием пообедав, по короткой команде  свернули походный лагерь и  привычно связав –
 шись возле “Бараньих лбов”, связками двинулись вперёд, к  знакомому леднику.
    После  обеда и от движения в шуршащих штормовых костюмах, все согрелись, и снова начались шутки в слитной колонне.   И, словно от их общего тепла, снег постепенно перестал сыпаться на
отряд, хотя солнце медлило и не торопилось начинать весело сиять над строгими свежевыбеленными горами.
   В проясняющемся воздухе издалека стала заметна всеми узнаваемая теперь хижина…
   Александр видел злополучный склон, непогрешимо белый и чистый, как всё кругом, так что едва верилось, что на нём могли оставаться  какие-то камни, как тот, отчего-то  скатившийся…
   Когда приблизились к хижине и стали хорошо различимы окно и дверь её, снова пошёл снег.
   Остановив отряд, начальник собрал инструкторов. Они совещались долго, как показалось новичкам.
    Хотелось всем начинать  идти, двигаться, поскольку идти,  было намного теплее, чем стоять под мерно падающим, нескончаемым снегом.
    Наконец, подошли инструкторы, объявив:
  - Обходим перевал слева и ставим лагерь.
     Начальник отряда пошёл первым, насмешливо напевая:
   -Умный в гору не пойдёт, умный гору обойдёт…
    Засыпаемый снегом отряд новичков оживлённо, торопливо, разогреваясь быстрой ходьбой, неотступно шагал следом.
     Обойдя тёмные высокие скальные выступы, незаметно взяв пологий перевал, новички довольно скоро, теперь, двигаясь вниз, дружно скатились на слегка заснеженную, каменистую равнину, похожую на плоский берег горной замёрзшей речки.
    Тем более, что, где-то, совсем рядом,  чуть слышно, журчал едва приметный ручеёк, скрытно сбегающий, сверху, с пройденного  перевала.
   Загадочно оглядев замедливших ход начинающих альпинистов, начальник отряда произнёс:
    -Привал!
     Самая долгожданная команда обрадовала и подстегнула всех.
      Отряд оживился. Ещё расчищались ледорубами площадки под палатки от снега до камней, а уже звонко гремели котелки и кружки дежурных над одинокой незамерзшей переливчатой тонкой струйкой прозрачной горной водицы.
    Из ручейка можно было зачерпнуть всего половинку  походной кружки, но зато когда наполнились котелки до краёв, озябших дежурных встретил уютный шум и зеленоватое пламя прогревшихся примусов.
    Девушки традиционно хозяйничали в палатках, застилая полы на мелких камушках осыпи гибкими туристскими ковриками из пенопласта, раскладывая сверху вплотную  спальные мешки.
   И быстро всё население лагеря забилось под “крышу”, оставив на “улице” одних дежурных, склонившихся в штормовках над дымящимися котелками.
   Александр влез в палатку одним из последних. В ней оказалось свежо, но, всё-таки чуточку теплей, чем снаружи, а, главное, сухо.   Кроме неунывающих студентов-ленинградцев, его встретил славный небесно синий, взгляд Тани и задорное лицо Лиды. Она успела натворить что-то смешное и все улыбались.    Александру указали на роскошную белую подушку в изголовье в компании тощих брезентовых рюкзаков с полотенцами сверху  и он тоже рассмеялся.
    А Лида, развеселившаяся, довольная собственной придумкой, принялась рассказывать“ в лицах” о разных своих приключениях в “мирной жизни”.    О том,  как в поездке в Загорск, её, в тени проездной арки, схватил за руку монастырский служка и, жарко на неё дыша, обещал ей всё,  чтобы она ни пожелала…
   Тут дежурный долговязый Серёга из Молдавии втолкнул в палатку котелок с кашей и чайник.
                -30-
   А милая Таня принялась аккуратно наполнять миски, раздавая их со светлой улыбкой доброй феи.
   Пшённую кашу-размазню есть не очень хотелось, но она была сварена на холоде, под непрекращающимся снегом и её можно было съесть даже, просто, из уважения к поварам, а, из рук  красавицы Тани, всё, конечно, было  вкусным.
   Горячий чай с душистыми золотыми дольками свежего лимона окончательно согрел всех в палатке.
   И, не только их души…
   Покончив с ужином, все блаженно вытянулись на спальниках.
   Тепло и покой и отсутствие всяческих забот, до утреннего подъёма, приятно расслабляли.
   Но через полчаса в палатке стало  прохладно. Снег, похоже, не прекращался, потому что брезенто –
вая крыша палатки пятнисто потемнела, постепенно отсыревая и темнея всё больше.
   Александр знал от Сергея, что палатку хорошо сушить примусом изнутри. Правда, не хотелось влезать во влажные холодные ботинки, выходить в сгустившуюся зябкую темень, но, впереди, он знал, долгая ночь  под снегом  и предстоящий штурм завтра, а сон в сырой палатке вряд ли прибавит всем  сил.
   Лагерь по-прежнему засыпал влажный ленивый снег, но  большинство палаток уютно светились, теплились огоньками зажженных внутри свечек. Примус тоже занесло снегом, но, под куском стекло –
ткани, он оказался сухим и быстро разгорелся, зашумев.  Погрев немного руки над голубовато-зелёной короной  Александр, осторожно внёс горящий примус в палатку. Там все залезли в спальники, оставив лишь крохотный свободный “пятачок” у входа, где он и примостился рядом, вплотную  с примусом.
     Сидя в  тишине, в быстро разлившемся  по палатке душноватом тепле, он почувствовал, что засыпает. 
     Скаты палатки  стали сухими.    Погасив и выставив примус наружу,  Александр зашнуровал вход за собой.  И едва влез в прохладный снизу  спальник, как быстро, крепко уснул.


    А проснулся от дружеского толчка в плечо.
   Разглядев спросонья улыбающееся лицо Лиды, вспомнил, что их связка нынче с утра, не очень-то и кстати, дежурит…
    На часах было  начало шестого утра.  А, вокруг совсем неуютно студёно, темно и тихо..
   Он вбил ноги, в пока ещё тёплых толстых носках, в настывшие ботинки, обернул мохнатый свитер шуршащей, задубевшей за ночь штормовкой  и вылез.
   Ночной горный мороз снаружи, в  полутьме близкого перевала, был особенно заметен.
   Палатка сверху вся обледенела тончайшей поблёскивающей коростой.
   Примус белел рядом, толи в снегу, толи в инее.
   Вверху тревожно, незнакомо мерцали далёкие звёзды, а над белизной пройденного  ледника царственно  сияла ослепительная Венера.
   - Здорово, это ведь моя путеводная звезда!  И она меня не покидает.   Почти никогда…
     Александр перевёл взгляд на, по- ночному,  тихий палаточный лагерь.
    Лишь кто-то из инструкторов встал раньше  и разбивал, жалобно позванивающим ледорубом, ночной лёд на ручье. Затем послышались звонкие звуки черпанья воды алюминиевой кружкой…
   К зажжённым примусам, к Лиде c Александром,  подошёл, потягивающийся со сна, Максимыч, спросив, как спалось.
   Александр ответил, что нормально, а Лида сказала:
   - Лучше всех.
   Мало-помалу, в темноте поднялся, с негромкими короткими разговорами,  наверное, весь отряд.
   Завтракали, все, одетые “по-походному “, “на улице”, молча, вокруг воткнутых в снег горящих свечей.
   Было кругом морозно и торжественно под тёмным звёздным небом…
   И вскоре  прозвучала команда начальника отряда:
   - Строиться!-
   Никого не пришлось подгонять – слово “штурм” не произносилось вслух, но у каждого начинающего  альпиниста оно бодрящей, зовущей вперёд, музыкой звучало в душе…
    Вперёд!
   Мерцающие звёзды освещали им тропу за начальником, а морозец неотступно пощипывал лица, стараясь добраться до рук в толстых  перчатках...
   Через несколько минут ускоренной ходьбы по громко скрипящему  снегу, в полутьме, впереди, чуть правее их тропы, заметили они слабое  свечение далёкого, пока лишь угадываемого сознанием, встающего солнца.
     Неспешно,  медленно,  разгораясь,  дальний свет его, постепенно, из  едва,  заметного, призрачно-синего,  усиливался, и,  ненадолго  сменившись зеленоватым,  желанно быстро потеплел у всех  на
                -31-
глазах,  заполнив утренним  сиянием обширную   заснеженную горную долину с высокими пиками впереди отряда.      Затем,  окончательно разогнав   ночной полумрак, лучи всё ещё невидимого солнца  стали  нежно-оранжевым, волшебно преобразив, оживив всё вокруг шагающего отряда …
     И, вдруг, высоко впереди, на  дальней вершине, чисто выбеленной свежим ночным снегом, вспыхнул алый яркий свет, больно и радостно ударивший всех по глазам…
   Отряд почти остановился, замерев, пока начальник отряда, снисходительно улыбаясь, не скомандо –  вал:
   - Вперёд!  Добавив:
   - Толи ещё будет…
   В центре отряда девчонки, во главе с Лидой, дружно запели:

                Ещё немного, ещё чуть-чуть,
                Последний бой – он трудный самый…

     И едва успели они допеть, как  алый свет на далёкой вершине сменился тёплым золотом  поднявшегося впереди  горного солнца.
   Огромное, оно усиливающимся теплом стало  приятно согревать всех, а начальник торопил:
   - Прибавить шаг!
   - Камни на склонах, схваченные морозом, быстро начнут оттаивать, а, тогда жди камнепада…
    Зато утренние солнечные свет и тепло были  всем  приятны после прохладной ночёвки в палатках  и завтрака при свечах, на крепком горном утреннем морозце под большими близкими звёздами. 
    Александр, шагая в растянувшейся  цепи новичков по неглубокому снегу, едва замечал протяжённый
некрутой подъём по перевалу, а Лида, идя рядом, дышала тяжело, но лицо её было весёлым и ожив – лённым, как лица  всех  начинающих альпинистов.
   Инструкторы все резво, отработанно, ушли вперёд и, тропа, протоптанная ими, вскоре привела отряд новичков, рвущихся в бой, к невысоким, вполне проходимым скалам.
   Отряд замедлил ход, но ненадолго. Инструкторы быстро, чётко, навесили веревочные перила,  так что подъём вверх оказался простым. Оставалось новичкам только защёлкнуть страховочные карабины  “абалаковской”   грудной обвязки на верёвке  перил перед первым шагом вверх.
      После скал продолжились простые, правда долгие, утомительные переходы и по снегу и по ледовым плато, усеянным крупными камнями.
     Однако рубить ступени на некрутой ледовой  тропе, новичкам, снова, не пришлось.
     Отряд  проходил по следу инструкторов, а они, поработав ледорубами от души, прорубили  и очистили от ледовых крошек длинную,  слегка петляющую, но,  неуклонно идущую  вверх по закрытому леднику, узкую цепочку удобных для движения ямок-ступеней. 
    Двигаться вперёд по ним, опираясь на ледорубы было нетрудно.
    Потом снова встретились  невысокие простые скалы, а перед ними  некрутая, но шумная при движении по ней всего отряда,  каменная осыпь.
   Тут все старались шагать вверх, особенно осторожно, по смёрзшимся камушкам. После, освоившись, шли смелее, но, всё равно, смешно высоко поднимали ноги. Подъёмы порой сменялись короткими спусками,  но все замечали, что,  пройденный, знакомый им снизу  и незнакомый сверху ледник,  всё удаляется, уменьшается, отступая  вниз,  исчезая, постепенно, совсем…
     Подъём группы вверх  продолжался и  переходы и  подъёмы, по снегу, льду и по камням – всё препятствия на их пути вверх стали казаться нескончаемыми…
    Только  медленное преодоление не самых крутых скал, с необходимостью  страховки двойками, с грудными карабинами на закреплённой инструкторами верёвке, убеждало новичков, что они штурмуют вершину, а не просто выходят на неё, как было при подъёме на “Пик 3500”.



      Долгожданная вершина приблизилась, открылась им только к исходу пятого часа подъёма, когда уставшие, потные новички  совсем  не ждали  окончания штурма.
   Ноги  и спины всех гудели  от перегрузки.
   Скапливаясь  почему-то  тесными  кучками, новички садились на заснеженные камни, спешно доставая фотоаппараты, шоколад, сгущёнку, сухари и припасённые накануне таблетки аскорбинки.
   Места на вершине только, только  хватило  пятидесяти  усталым, тяжело, а  сейчас, облегчённо, дышащим людям.
     Начальник отряда  торжественно объявил:
                -32-
   - Высота 4 тысячи двести метров.
     Высота, конечно, чувствовалась по затруднённому дыханию, но, главным, было то, что заметили все:
    В бескрайнем просторе взгляду ясно открывались   другие близкие вершины, гордо и независимо вздымавшиеся вокруг них в вечной священной тишине Кавказского высокогорья…
   Максимыч, с уверенностью, называл ближние:
-  Мамисон,  Уилпата, Сонгути,  Адай – Хох.
   Почти все вершины возвышались, довольно близко, первозданно  белея, но особой красотой блистала сахарно-белая Уилпата, схожая узкой заснеженной вершиной на круто сбегающую  крышу гигантской готической кирхи.
       Александр спросил:
 -   Кто-нибудь побывал на ней?
 -   Да, там пройдены многие маршруты.
 - от  несложной “Двойки” до высшей - “Пятёрки”.
     Александр знал от Сергея, что “Пятёрка” – самый сложный горный маршрут в Советском Союзе.
     Выше только “Шестой”, что прокладываются, в основном, в Гималаях – мечте каждого альпиниста.
    И, хотя он узнал, что на Уилпату, эту заворожившую его красавицу, можно подняться и несложной
“двойкой “Б”, она, по-прежнему, сияла для него символом недоступности…
     Лида нетерпеливо толкала его в плечо, улыбаясь, выпачканными шоколадом губами, и указывая на Таню с фотоаппаратом.
    Всё отделение уже выстроилось праздничной шеренгой во главе с насмешливым Максимычем.
    Тут  Александру вложили в руки нож и початую банку тушенки. Он поддел ножом кусочек мёрзлого мяса и разжевал его, совсем  не ощутив  вкуса.
   Зато долго держал во рту приятно-горьковатый кусочек шоколада, запихнутый горячими сладкими пальцами Лиды…   
   За ней доброй феей  подошла голубоглазая Таня, и, одарила двумя  ломтиками, очень вкусного здесь, на большой высоте, хрустящего сочного огурца…
   Ещё никто из новичков не успел осознать, что достигнута цель, ради которой все они приехали в альплагерь.
   Ещё каждый переживал восторг, о котором так точно, так верно пел Владимир Высоцкий:

                …Ты счастлив и нем
                И только немного завидуешь тем,
                Другим,
                У которых вершина ещё впереди…
               
   И только, только успокоилось учащённое дыхание новоиспечённых альпинистов, как начальник отряда, натягивая очки, скомандовал:
   - Всё! Всем вниз, но,  вначале, связаться двойками!
   - Начинать спуск  отделениями, поочерёдно, без ненужной спешки!
    Максимыч на несколько секунд даже задержал отделение, напомнив, что в горах спускаться  всегда труднее, чем двигаться вверх..   
   Что неудачи подстерегают альпинистов, чаще на спусках, когда кажется, что все горные опасности позади.
    Действительно, с первых же шагов  Александр почувствовал не без стыда, что движется вниз  медленнее, чем хотелось ему. 
   Что спускаться,  не совсем удобно и, порою страшновато на крутизне , что усталость от долгого подъёма, забытая  на вершине, вернулась и прибавляется с каждой сотней метров спуска.
   И, только то, что впереди шла Лида, которую он обязан был страховать, придавало невольно сил и решимости обязательно преодолеть вместе с ней все  трудности спуска.
   Солнце празднично сияло в чистом ясном небе над заснеженными вершинами и заметно грело им плечи, а  хотелось сейчас всем прохлады, когда с каждым метром вниз, они и так разогревались довольно прилично.
   И, когда они, наконец, спустились снова к леднику и увидали вблизи знакомую хижину, Александр
заметил, как все они, всем отрядом, шумно,  тяжело дышат и что он, тоже, почти весь мокрый.
   Здесь было приказано ждать последнее отделение.
   Вокруг все стояли раскрасневшиеся, распаренные, словно позади, за перегибом перевала, находилась баня, откуда их только, что их вывели…
    Даже,  всегда подтянутые, его студенты-ленинградцы выглядели непривычно уставшими, осунувши –
мися.
   Милая синеглазая красавица Таня, казалось, оставила на вершине небесный блеск глаз, а на виске, устало улыбавшейся из последних сил Лиды, знакомо Александру, проступила  тугая голубая жилка.
     Один Максимыч, как старый солдат, выглядел бодро, хотя и затылок и лоб его были мокры от пота, как у всех вокруг.
    А пока они стояли и стремительно обсыхали на лёгком ветерке, тянувшем с высоты редких облаков, над ними, вдруг все почувствовали, что стоять долго им не хочется здесь, среди снега и льда, а тянет их всех быстрее спуститься к зелёной травке, к соснам, к лету, оставшемся внизу, в окрестности их альплагеря, ставшего им родным за двадцать дней.


    Собравшись плотным отрядом, по команде, они начали спуск на ледник, прошли его и пошли дальше, к “Бараньим лбам”.
      На этот раз им позволили здесь убрать верёвки.
      Они больше не новички, ими взята первая вершина.
      Они – альпинисты!
      Радость, сквозь усталость, на минуту охватила Александра.
      Он оглянулся на хижину, и снова ему показалось, что он видит упавшую, неловко вытянувшуюся на
 снегу, фигурку Олеси.   И нет её, здесь, в общем отрядном строю.  В строю победителей первой в жизни зачётной  вершины… 
     Как она там, сейчас, в лагере? Неужели всё ещё лежит?
    Лишённая, поневоле, чудесного свежего воздуха гор и солнца и первой победы …
    Опасный прежде для них ледник, с лабиринтами трещин, почти весь остался позади.
    Оставалось недолго пройти спокойной набитой тропой после  “Бараньих лбов”, как Таня, обернувшись к Лиде, попросила её, взглянуть назад.
   Фантастическая картина открылась альпинистам.
   Только что пройденный ледник накрыло тонкой полосой белесого тумана, а над туманом высились солнечные, свежо-яркие горы, и над горами, в чистой бледной синеве, кто-то, ахнув, заметил серебряный серп луны…
    Горы точно говорили:
-  Можете воображать, что горы  может покорить человек.
   Нас никто не знает.
   Мы – вечная тайна…
   Александр шёл и думал, что надо навсегда полюбить горы, чтобы понимать их непостижимое величие.   И их тысячелетние тайны…
    К лагерю подходили в неправдоподобно тёплых, совершенно летних сумерках, накрывших отряд после прохода через  ледник и постепенного удаления от него.
   Без команды ровняли ряды, поправляли на спинах не тяжёлые, но, изрядно надоевшие всем, рюкзаки.
   Мысли о горячем душе и добром ужине, кажется, восстанавливали силы, потраченные на желанное восхождение.
    Желанный лагерь услышали все бодрой музыкой.
    Кубинская румба!   Сколько раз делали зарядку под её зажигающие ритмы…
    А  нынче, сейчас она особенно приятна им.   
    Невольно, забывая про усталость, отряд ускорил шаги.
    И ближе, на подходе, звон торопливых ударов  “Бемса”.
    Ого! Шесть ударов!
   - Бьют так, словно случилось что-то необыкновенное, радостно, удивилась Лида.
   “Бемс” затих, когда  голова колоны задралась по асфальту верх, к близкому древнему шлагбауму.
   Скоро и отделение Александра поднялось, и увидали они ярко пылающие огни на тёмных в сумерках дорожках.
   Показалось, что костры, подумалось – шагать через огонь – очищать душу.
   Огни приблизились – оказалось: банки из-под сгущёнки с пылающим бензином.
   Но как торжественна, необычна их долгая цепочка в сгустившейся тёплой темноте!
   И, между огнями, вся дорожка празднично устлана еловыми лапами и свежими узорчатыми листьями горного папоротника.
   Настроение танцев, веселья, ещё сильнее овладело отрядом, и, девушки, удивительно ловко, на ходу, пританцовыают в такт музыке, все, ускоряя движение.
                -34-
   Александр почувствовал, как жарко разгораются щёки, а тело становится невесомым, послушно раскачиваясь в такт зажигательному звонкому ритму румбы.
    Впереди, неясное в полутьме  альплагеря, странное замедление отряда.
    Что-то там творится весёлое и жутковатое из-за неизведанности и темноты, подчёркнутой яркой длинной цепочкой праздничных огней…
      Рядом спрыгивают с кузова  подошедшей автомашины разрядники-альпинисты, тоже, вернув –
шиеся из высокогорья и кричат громко, дружески, ободряюще:
   - Ура!    Нашего полку прибыло!            
    Всё теперь обдаёт сердце тёплыми волнами…
    Людской поток устремлял его вперёд.    Очень близко, рядом, слышались возбуждённые голоса,
девчоночьи взвизги и смех парней…
    Александр только, только  успел заметить впереди наваленные баррикадой койки, так что другого пути не было, как пролезть можно было лишь под ними.  Он остановился, колеблясь, но две пары
сильных рук склонили его низко и подсунули под койки, а другие невидимые сильные дружеские руки,
вытащив наружу, легко подняв, поставили на ноги.     Тут же что-то  шлёпнулось в лоб и снова дру –
жеские руки легонько, ласково отшвырнули его вперёд, так что он, ошарашенный, вновь очутился
в разрозненном строю новоиспечённых альпинистов.    Этот строй, чуточку  растерянный происхо –  дящим,  но вполне способный выполнять команды   инструкторов,  быстро сплотился в плотный отряд для  доклада начальству альплагеря о благополучном восхождении бывших новичков.
    Линейка возле “Бемса” освещена ярким в темноте прожектором и в его свете бывшие новички при –
нялись смущённо оттирать горчичные печати в виде надписи “Альпинист” на лбах.  И все они улыба –
лись, глядя друг на друга…
     Встал рядом,  выйдя из темноты улыбающийся Сергей. Крепко пожав руку Александру, наградил большущим ароматным наливным  яблоком.
    Следом, внезапно, совсем нежданно, в темноте возникла перед ним, золотоволосая в отсвете цепочки огней, Олеся.    Знакомой тёплой ласковой зеленью блеснули её глаза, отражая искры праздничной цепочки огней…
   Она вытянулась тростинкой к Александру. Он едва, едва разглядел солнечно-светлый цветок.
   Взяв цветок, прижал к губам. И не успел ничего ни сказать, ни подумать, как Олеся быстро исчезла, пропав в темноте
     Александр тоже тёр лицо, а у сердца, то бледно, то ярко, в такт огням, вспыхивал цветок, вручённый нежданно ему Олесей…
   Начуч, - маленькая строгая женщина,  в знакомом сером официальном платье с серебряным значком
мастера спорта СССР груди, торжественно заговорила об их первом экзамене горам.
   Голос её, неожиданно для хрупкой фигурки, вдруг, зазвенел звонкой сталью:
   -…И, Вы вернулись в лагерь Альпинистами!
   -Я поздравляю Вас и уверенна, что впереди у Вас новые вершины!
   Раздались аплодисменты всех, дружно окруживших линейку альпинистов, а бывшие новички благодарно, молча,  улыбались, мечтая сейчас, больше всего, о горячем душе...
   В спустившейся темноте ночи лагерь долго  не затихал под голос Визбора из репродуктора:

                Где снега тропинки заметают
                Где лавины грозные шумят
                Эту песнь сложил и напевает
                Альпинистов боевой отряд
               
                Нам в боях родными стали горы
                Не страшны бураны и пурга
                Дан приказ, не долги были сборы
                На разведку, в логово врага…
               
     А, под гордой надписью, в темноте, свежеиспечённые альпинисты, сидя сплочённой кучкою на тёплой траве, под соснами, самозабвенно и вразброд, выдавали под  гитару :

                Здесь Вам не равнина, здесь климат иной
                Идут лавины, одна за другой…

    Только, дежурный инструктор никого не хватал, чтобы отправить “на картошку”- праздник  продол –
                -35-
жался…
   Когда Александр вернулся из душа в свой домик, ленинградцы разливали на “Советское Шампанское” из тёмных, с серебряным тиснением, пузатых, всем знакомых бутылок по походным алюминиевым кружкам.
       Усталость  была смыта горячей водой вместе с дорожной пылью, и, выпив приятно-кисловатого вина, брызжущего терпкими пузырьками, хотелось ещё праздника и песен и музыки, но  торжественная тишина ночных гор властно спускалась на лагерь, подавляя неугомонность молодых людей, ставших нынче альпинистами и, постепенно, всё тише становилось в лагере.
     Лишь Александр вместе с ленинградцами, всё  сидели  в ночной тишине, расслабленно развалясь на койках, бессвязно болтая,  смеясь, и перебивая друг друга, пока усталость   не уложила их.


    Поднялись они,  теперь, альпинисты  только, только  к завтраку.
    Ни “Бемса”, ни зарядки утром  в альплагере, похоже, не было.    Никто  не слышал требовательного звона…
   Лагерь был весь прибран и чист, не считая кое-где забытых остатков  папоротника на дорожках.
   И все альпинисты выглядели чистенькими и молчаливыми.
   После завтрака, в полупустой столовой, долго не было привычного построения возле “Бемса” и  альпинисты разбрелись бесцельно по лагерю, скапливаясь ненадолго лишь у газетных витрин.
   Только, незадолго перед обедом, вдруг,  ожил “Бемс”.
   Дружно  и быстро построились все.   Инструкторы выстроились напротив строя альпинистов, держа на весу, словно официанты, столовые подносы с наборами маленьких белых коробочек.
      По рядам пронеслось шелестом:
   - Значки…
    Действительно, после зачтения приказа по лагерю, инструкторы обходили ряды альпинистов, вру –
чая всем, с добрыми улыбками, удостоверения и коробочки.
   Вот он его собственный, заветный значок.
   Бело-голубой, c золотым ледорубом на фоне двойной вершины Эльбруса и надписью
  “Альпинист СССР”.
   Дорогое свидетельство о преодолении первой ступеньки в альпинизме, будь ты в будущем знаменитым “снежным барсом”, или только навсегда останется в сердце просто память о желанной встрече с горами…
   Как было бы здорово и празднично, если бы и Олеся стояла сейчас рядом в строю.
   Цветок её утром он нашёл на полу возле своей койки, смятым и безжизненным.
   Подняв, Александр расправил его, но цветок завял и потускнел, отчего-то, непоправимо…
   Не видя её в столовой на завтраке, Александр пошёл к её домику и долго стучал, не слыша там ни звука. Он в растерянности собрался уйти, как увидел подходившую Галю с полотенцем на плече. 
  - Олеся внизу,-  кратко сказала она.
   “Внизу” – означало находиться за мостом через Цей-Дон, на асфальтированном пятачке, где рас –
полагались турбаза, магазин и многочисленные базарные прилавки.
     А перед обедом, она, конечно, вернётся.      И, наверное, знает, что бывшим новичкам будут вручать альпинистские значки…
   Александр убрал голубой кругляш в коробочку. Совсем Олеся не виновата в том, что её не было, в общем строю.
   Незадолго до обеда, придерживая рукой погромыхивающую в кармане коробочку, он снова направился к домику Олеси.
   На стук вышла встревоженная Галя и сообщила, что Олеси всё нема и нема…
    - А вот ты где!
   Услыхал он насмешливый, очень знакомый голос и увидел чуточку похудевшее после восхождения, зато  похорошевшее и посвежевшее, почти родное, приветливо сияющее, лицо Лиды.
  - После обеда сдаём снаряжение, а вечером – “Банкет”…
  -  Нам с тобой поручено самое главное – купить вина…
  -  Когда пойдём? -  Рассеяно спросил Александр.
   И, в эту минуту грянул предобеденный “Бемс”.
   Обед начался тем, что дежурная инструкторша, не в спортивном костюме, как обыкновенно, а в
 нарядном цветастом платьице и слегка подкрашенная, ставшая неузнаваемо симпатичной девчонкой,
неся поднос с компотом в инструкторский зал, столкнулась с долговязым Серёгой из Молдавии и изрядно обрызгала его.    Большой альпинистский зал почти весь грохнул хохотом, и, принявшись за еду, все ещё беспричинно улыбались, как бывает всегда в минуты общего хорошего настроения.
     Да и столы были особенно, празднично, намыты и накрыты, где кроме компота из персиков,
                -36-
янтарно светились стаканы с виноградным соком и алели на тарелках свежие атласные помидоры.
    И возвышался на каждом столе скромный, и вместе, праздничный букет неярких редких альпийских цветов…
     И тут в чинную благодать великолепного обеда в столовую стремительно влетел лагерный радист.
     Ухоженное бородатое лицо его выглядело необычно суровым, даже злым.
     В  инструкторском зале сразу стало тихо и, от негромких слов радиста там, что-то едва уловимо изменилось и передалось всем альпинистам в зале.
    Четверо инструкторов одновременно поднялись и быстро вышли.  Громко тотчас взревел мотор лагерного “Уазика” и затих, быстро удалившись.
   Как холодом, предчувствием беды обдало сердце Александра. Да и все стали молча, торопясь, за – канчивать, начавшийся так славно праздничный обед и выходить из столовой.
   Но в лагере, залитым полуденным солнцем, было безмятежно тихо. И, как всегда, светло-бурый баран Боря, невозмутимо щипал травку возле домика сторожа…
   Быстро, минут через пять, вернулся,  подлетев  к дому инструкторов  “Уазик”.
   И, тотчас, радист торопливо вышел и скрылся в своей  радиорубке.
   Вскоре весь лагерь всё знал.
   Оказалось,  к альпинистке, вышедшей из магазинчика, внизу, на пятачке возле автобусной останов –
ки, пристали с настойчивыми любезностями двое молодых людей, из тех, которых неудержимо при –
тягивает женское население турбаз и альплагерей.
   На минуту они отстали, когда из “шайбы” вышел военный, майор.
   Но едва он удалился, они снова приблизились к ней. 
   Не отвечая на приставания, девушка отвернулась от них и торопливо, ускоренно,  пошла  к лагерю.
   Только, едва она, одинокая,  вышла на пустынную асфальтовую дорогу, как её настигли и попыта –  лись вдвоём затащить в заросли малинника.
   Вырвавшись, из последних отчаянных сил, девушка вбежала на каменистый “пляж”.   Взбешённые нежданным сопротивлением, преследователи не отставали, потому что, путь к спасению, к дороге, к людям, был ей отрезан, бежать больше было  некуда – впереди шумела немолчная горная река – бело –
пенный, с ледяной водой, Цей-Дон…
   Всего мгновение колебалась отважная девушка и решительно бросилась в шумящий бурный поток.
   Для неё быть, остаться чистой,  было  выше страха смерти.
   Отчаянье обострило её действия и два прыжка её были точны, но очередной влажный камень оказался предательски скользким.
    Соскользнув с него,  она неловко провалилась боком в глубину, в стремнину, и, её жадно подхватил, всплеснувшийся под телом, кипящий  ледяной водоворот…
    К счастью, спускавшийся из лагеря к мосту  альпинист, издалека увидев и почувствовав, явно не –
ладное в открывшейся перед ним картине  преследования девушки, тотчас  понесся, изо всех сил к реке, к пляжу.
     Уложив одного преследователя ударом ноги в подколенный сгиб, свалил и другого,  резким ударом, атлета наотмашь, ребром ладони по затылку.
      И, тотчас, разгоняясь, не медля,  рванулся, через кусты и прибрежные камни вдоль потока пенящейся ледяной воды.      Вскоре, на бегу, сильно оттолкнувшись, хладнокровно прыгнул в стремительный  поток в самом широком месте, где чуть ослаблялась мощь горной реки и, где, присев и сопротивляясь сильному напору обжигающей холодом воды, так что чуть не  свело дыхание, сумел отчаянным, невероятным усилием атлета устоять. 
    Тело девушки тащило течением мимо него, но  преодолевая невероятный холод реки, временами, захлёстывающей его с головой, он, всё же, резко рванувшись, сумел дотянуться, и толкнуть, и развернуть и направить девушку, наверное,  закоченевшую к завалу из сучковатых обломков  толстой берёзы.
  Завал из обломков ствола на плоской спине речной скалы, похоже, возник недавно и выглядел надёжным.
  Затем, разворачиваясь всем телом вслед за ней, стараясь только не терять её из виду, не обращая внимания на  чувствительные,  тупые удары подводных камней по ногам, особенно по коленям, и, на свирепые леденящие струи, перебивающие дыхание.
    Обожженный холодом, ещё пока не чувствуя в воде  боли в разбитых ногах и руках, дрожа от перевозбуждения, и напряжения, и от вынужденного жуткого купания, он смог, заставить себя, несмотря ни что, зацепиться,  ухватиться за спасительные  толстые сучья немеющими руками.
    И у него, едва-едва  хватило сил, вытащить девушку с завала, вначале на прибрежные, лишь слегка влажные камни, а после, на нагретый солнцем, галечник.
    И, там он, окоченевший, обессиленный, он свалился рядом, лицом вниз, страшно кашляя, выплёвывая воду  и рвоту….
                -37-
    Чуть отдышавшись, приходя в себя, он приподнялся и сел, вытянув в полном бессилии, разбитые руки и ноги, всё ещё не в силах унять озноб и кашель …
    Это были Сергей и Олеся…
    Через пару часов, вызванный альплагерем, санитарный вертолёт улетел с Олесей в Орджоникидзе.
    А у спасителя, к  удивлению врачей из столицы Северной Осетии, опасных травм не обнаружилось.
    Совсем.   Только множественные мелкие ушибы рук, и, особенно, ног и  переохлаждение.
    Решено было, возможным, оставить его в альплагере, на попечении  своих медиков-альпинистов.
    Они  просили  оставить героя в альплагере.
    Сергея поместили в  лучшую, самую просторную и светлую комнату в инструкторском доме.
    А Александр терпеливо прошёл все ступени в альплагере, от дежурного инструктора до самого
 начальника альплагеря, в тщетной попытке навестить его.
     Начальник  альплагеря  оказался  важным и толстым кавказцем.
    В чёрных его глазах отражался зеленоватым льдом близкий  Скаазкий ледник.
   - Зачем спэшишь? Завтра увидишь, - равнодушно изрёк он, недослушав Александра и отворачиваясь
противно  спокойным своим лицом к окну.
   - Нэ спешишь – долго жить будэшь.
   - Завтра, только  завтра!
     Завтра, завтра…
    Завтра будет день отъезда…
    Хорошо ещё, что, Лида – добрая душа, сдала его снаряжение.
    Теперь и с ней придётся расстаться, а  совсем не хочется, успел привыкнуть.   Очень сблизил их и альплагерь и общая, для них,  первая вершина…
   Ночью Александру приснилось, что они с Олесей, прежней,  здоровой, тоненькой и улыбающейся, стояли на мосту через Цей-Дон.
      Потом мост исчез,  и их неумолимо разделила  холодная, в бурлящих бурунах, река…
    Александр остался наверху, на асфальте дороги, а Олесю уносило белопенной, быстрой водой…
    А утром снова сияло солнце, и пели, насвистывая, птицы, точно,  как в первый день приезда, когда казалось, что здесь, среди заснеженных вечных вершин, не может случиться ничего дурного…


   Александр едва дождался завтрака, чтобы после него  сразу  отправиться к Сергею.
   Вытянувшийся на койке Сергей был непривычно бледным, без своего  румянца атлета, но совер –
шенно спокойным, что порадовало Александра.
   Отложив книжку рассказов и повестей Александра  Грина, Сергей протянул, запухшую, всю в много –
 численных пятнах медицинской зелёнки, но, по-прежнему, сильную руку альпиниста.
    Александр не знал, как спросить об Олесе, но Сергей заговорил сам:
    Хоть ты не делай из меня героя.
   Лена спасла меня, вылечила.
   Вылечила от страха.
   Она просто молодчина!   
   Нас, ведь, когда-то, тоже начинающих альпинистов, приучили бояться  горных рек.
   Говорили, повторяли, что  даже наведение переправы в горах – всегда опасно!
   К тому же,  у меня, почти на глазах, погибла девчушка – начинающая альпинистка из Волгограда в горной реке Алибек.
  Она упала, соскользнув с неряшливо закреплённого мостика, на плохо натянутых канатах, когда мы шли на первое, простое учебное восхождение.   Подобное вашему походу на “Пик-3500”.
     Моментально всё отделение сорвало с шаткого мостика на берег – мы на ходу срывали с себя рюкзаки, бросая их.
     Но  проклятые цепкие заросли густого прибрежного рододендрона  не давали   быстро бежать…
     Река с телом девушки обгоняла нас
     С тех пор я ненавижу эти заросли…
     Инструктор, с белым лицом, первым добежал до неё, застрявшей, как большая рыба, в узком месте, перед большим, уходящим вниз валуном, и, к всеобщему нашему ужасу, под водой…
   Он, прыгнув в холодную глубину, без страховочной верёвки, вытащил из-под проклятого чёрного  камня, из воды, её тело, впрочем, уже ледяное, бездыханное, и, двое самых крепких парней помогли ему выбраться со страшной неподвижной холодной ношей на берег…
    Лихорадочные попытки вернуть её к жизни, не давали даже слабой призрачной надежды.
    А для меня потрясения этого утра  были ещё не все.
                -38-
     Один из парней, добежавших позже нас, заметив её рюкзак под водой, потянулся неловко за ним и сам упал в реку.
    Я оказался ближе всех к нему, и он отчаянно, отчаянно тянул, тянул  ко мне руку.
    Наверно, я смог бы помочь ему, но меня, вдруг, ударило страхом, как молнией, и сковало на месте.
    И, это было всего одним очень кратким, но  мерзким мигом.
   А его, тотчас, стремительно понесло, потащило сильным течением вниз…
   Через пару мгновений, видя его относимым безжалостной рекой, с руками, вытянутыми, торчащими из воды, я готов был прыгнуть вслед, но понимал, что непоправимо опоздал.
   Что случилось со мною?
   Ужасно было сознавать себя трусом…
   В горах, как в бою – промедление – смерть!
   В лагере весь день, вместе с жалостью к погибшей альпинистке, меня терзали стыд и мысли об унесённом рекой товарище.
   Только перед ужином, к моему облегчению, я увидел его, совершенно невредимого, в кругу его то –  варищей, возле их палатки.
   У меня не хватило духа подойти к нему, но я решил впредь избавляться от проклятой трусости…
   И, Лена вчера, точно, помогла мне.
   Я, прыгая за ней, поклялся спасти её, не смотря ни на что…
   Человек должен хотя бы раз в жизни совершить Поступок.
   Не обязательно закрыть грудью амбразуру, но в критическую минуту поступить так, чтобы быть чистым перед собой, своей совестью.
       Вот Лев Николаевич правильно говорил:
     - Счастье – это  отсутствие болезней и угрызений  совести.
    В Великую  Отечественную Войну умирали за Родину наши отцы и деды.
    А в Афганистане гибнут сейчас наши братья, а многие, рядом, в мирной спокойной сытой жизни, опустились, скатились до липкой паутинной расчётливости, во всём ища выгоду.
    Купить машину, дачу, одеться в импортные тряпки – предел мечтаний их.
   Сколько приспособленцев   проявилось вокруг сейчас !
   А мама, помню, говорила, что, в тяжелейшие дни войны, нередко голодая, люди делились последним кусочком хлеба или последней картошиной, когда не было уже и хлеба.
    А, с наступлением сытых спокойных дней, люди становятся другими, заметно мельчая на глазах…
   Я потому и в горы устремился, что, только рядом с чем-то вечным, великим, можно оставаться чистым и  сильным. 
    Все богатства мира лишни здесь.
    Мудрые древние японцы говорили:
 -  Достойным может считаться только тот человек, которому для счастья хватает всего двух циновок!
    Одна для еды, другая для сна.
    В горах – ещё строже – всё несёшь на себе - приходится обходиться одной.
    Когда целый день карабкался вверх, через усталость, рубя ступени и навешивая  перила для товарищей, которые завтра, вместе с тобой, пойдут к заветной вершине, и, когда до штурма осталась всего одна, последняя, ночёвка в, задубевшей от инея, высотной палатке,  горячий чай и сухари с консервами,  дороже  царского ужина…
   А Лена – прелесть девушка!   
   Такая  хрупкая с виду, как фарфоровая, а  сколько внутренней силы и чистоты!
   Думаю, нынче таких мало.
   Обязательно разыщу её в Орджоникидзе!    И, вообще, где угодно, в нашей большой стране…
   Он замолчал, заложив сильные, запухшие, пятнистые руки за голову, но тут же, с гримасой боли, опустил их, осторожно  вытянув вдоль тела.               
    И тут в комнату ввалилась шумная группа альпинистов, внося  сетки  c яблоками, грушами и сливами  и, даже с огромным полосатым арбузом.
     Волны крепкого радостного здоровья исходили от них, и, стало тесно и весело в просторной комнате
и, Александр, не желая мешать им в общении с Сергеем, тотчас попрощался.
   На выходе из инструкторского дома его ослепило, обдало теплом яркого солнца, а освежающий вете –
рок знакомо бодро теребил выцветшую надпись:
          “ Альпинизм – школа мужества!”
    И, ничего не хотелось под этим горным солнцем, на освежающем ветерке с близкого ледника.
    Ни собирать рюкзак в дорогу, ни прощаться с сияющими выбеленными вершинами-аксакалами…
    Но к нему уже подходили  его ленинградцы:
                -39-
 -  В столовой продают билеты на самолёт прямо до Питера.
 - Давай двигай, да поторапливайся, пока наши девчонки стоят в очереди.
 - Да, да, я сейчас…
   Только ноги  совсем не несли его.
   Не верилось, не хотелось верить, что очень  близко  прощание с Горами…
   С Сергеем… 
   С синеглазой красавицей Таней…
   И, неужели, он никогда не увидит больше Олесю?
   И как утрами никогда больше не встречаться с  внимательным, тёплым, почти родным взглядом задорной Лиды?
   Горы, не молчите!
   Подскажите, подскажите, подскажите…