Гримасы фортуны

                ГНЕСИНКА. СЛАВА АНГЕЛУ-ХРАНИТЕЛЮ!
                Всё приходит в своё время
                для тех, кто умеет ждать.
                (О. де Бальзак)

          Меня никогда не оставляла мысль о получении музыкального образования, но где и как её можно осуществить, я не знал. Профессиональное образование, кроме вообще большой моей любви к музыке, и к овладению на достойном уровне игры на любимом мною инструменте в частности, мне было необходимо и как «запасной аэродром». Постоянные переброски, переезды с места на место, увольнения офицеров в запас, создавали неуверенность и тревогу за будущее. В ожидании счастливого случая, который обязательно должен был произойти, я настойчиво и упорно, при всякой выпадавшей мне возможности, поддерживал и совершенствовал свой «исполнительский потенциал».
          И вот первый такой случай представился в 1959-м году. В газетах появилось объявление об открытии при Гнесинском музыкальном училище заочного отделения. Приступая к осуществлению такого предприятия, я очень сомневался в его успехе. Своё заявление с желанием поступить на заочное отделение училища я послал просто так, «на авось», поскольку предпочтение отдавалось работникам сферы культуры, преподавателям музыкальных школ, преподавателям пения в общеобразовательных школах. Я, как офицер, состоящий на службе, не подходил ни по каким «параметрам».
           К моему удивлению всё пошло как нельзя лучше: училище прислало мне вызов на вступительные испытания, командование моё пошло мне навстречу и предоставило мне отпуск в нужное для меня время. В Москву я поехал готовый ко всему, но с полной уверенностью, что поездка эта будет насколько приятной и настолько же, ничуть не в меньшей степени, полезной. Сейчас я очень сомневаюсь, но моя память настойчиво мне твердит, что от Казанского вокзала до института им. Гнесиных я проехал на такси всего за один рубль. Такси на вокзале было великое множество - все автомобили марки «Победа», и никаких пассажиров.
          Поселился я, как и все абитуриенты, в студенческом общежитии на улице Композиторской. У входа в общежитие по обеим сторонам двери стояли, как бессменные часовые, два громадных футляра контрабасов, символов временного пристанища служителей Аполлона – покровителя певцов и музыкантов. Что сказать о первых впечатлениях? Вся атмосфера этого района дышит музыкой. Отучившись в стенах этих учебных заведений, просто невозможно стать плохим музыкантом. По вечерам вахтёрша, или консьержка, не помню её служебного статуса, по вечерам много и, надо сказать, довольно интересно рассказывала разные истории из жизни известных музыкантов. В частности, много интересного и до сих пор нам неизвестного узнали мы от неё о И.О. Дунаевском. В ближнем от общежития парке по вечерам играл небольшой симфонический оркестр под управлением известного дирижёра Янсонса. Во время декады искусства Карелии нам вручили пригласительные билеты в кремлёвский театр, где проходила декада.
          Прослушивание и консультации проводил преподаватель училища, да наверное и института, поскольку оба заведения располагались в одном здании, Суханов, очень приветливый и доброжелательный человек. Когда я, не имевший в своём репертуаре полностью соответствующих вступительной программе произведений по содержанию и сложности, высказал ему свои опасения, то он развеял их просто аргументированными и доступными моему пониманию словами. Так, например, я поинтересовался, как на общем фоне более сложных произведений будет выглядеть такая простенькая, хотя и интересная по содержанию, «Карело – финская полька» в обработке Бориса Тихонова. «Ну, если сыграешь так, как Тихонов, проблем не будет» - ответил мне Суханов.
           Среди абитуриентов были очень крепкие баянисты. Надёжно подготовленным мне показался уволившийся из Армии молодой лейтенант, авиационный техник, Зотов. В моей памяти чётко отпечаталось его филигранное исполнение марша П. Чайковского из балета «Щелкунчик». Другой безоговорочный кандидат, возможно местный московский паренёк, (или из Подмосковья), Волков был подготовлен к экзаменам известным преподавателем музыкального училища им. Октябрьской революции В. Накапкиным.
            Приёмные испытания проводили, кажется В. Мотов и Суханов, в чём, к сожалению, из-за давности событий слегка сомневаюсь. В. Накапкин во время экзаменов вместе с нами у дверей аудитории, где испытывались претенденты, «подслушивал», как играл его «подшефный». Парень играл вальс из оперы М. Глинки «Иван Сусанин». Исполнение его было настолько безупречным, что его прервали, где-то на «полпути».
          Только что окончились выпускные экзамены у баянистов института. В группе выпускников был и уже не просто известный, а прославленный исполнитель, солист Москонцерта, лауреат конкурса исполнителей на народных инструментах Международного фестиваля в Варшаве, Юрий Иванович Казаков. Меня очень удивило и разочаровало известие о том, что по специальности Юрий Казаков получил всего лишь хорошую оценку. Такими сведениями нас снабдил его земляк, абитуриент из Архангельска. 
          Во время тамошнего пребывания мне хотелось подольше побродить по коридорам прославленного института, подышать его воздухом. Но в институте как раз был ремонт, и всё было так, как бывает при всяком ремонте. На глаза мне попалась только висевшая на стене, забытая всеми, вся какая-то ободранная доска. Оказалось, это был когда - то стенд, где вверху на нём виднелась надпись: «Наши выпускники». На «стенде» «застряли» две маленькие, (примерно 3х4), старенькие любительские фотографии. Я подошёл ближе и, внимательнее присмотревшись, обомлел. (Или, как теперь говорят, «обалдел»). Меня охватил священный трепет – ими оказались снимки двух выпускников 1928-го года: Арама Хачатуряна и Зары Долухановой.
          Этот первый и, видимо, экспериментальный приём на заочное отделение училища был очень ограниченным. Я, прикинув всё за и против, трезво оценив свои возможности, не стал искушать судьбу и, чтобы сэкономить оставшееся до конца отпуска время, решил отказаться от борьбы, вернулся домой в Куйбышев и затем «махнул» в деревню навестить родителей.
           В деревню к родителям мы отправились вдвоём с дочкой. В деревне я помог родителям выкопать картошку, благо поле было около двора. Урожай выдался отменный - из каждого куста я добывал по четыре, а то и пять крупнейших, гладких, красивых картофелин.
          К несчастью, здесь я переболел гриппом и головные боли после травмы, которую я получил ещё во Фрунзе, постепенно усиливаясь, превратились в мучительные.
          Из Кустаная, навестив всех родственников, мы на поезде отправились домой. В Оренбурге, где у нас была пересадка, мне стало очень плохо. Предложенные мне в медпункте таблетки (кажется пирамидона) самочувствия моего нисколько не улучшили, но, тем не менее, (куда было деваться), путешествие своё мы продолжили.
            И как снова мне не возблагодарить Бога и Ангела Хранителя! Нашими попутчиками в купе оказались два военных врача – капитан и подполковник. Немного не доезжая города Златоуста, у меня случился сердечный приступ. До Златоуста военные врачи поддерживали меня имеющимися у них лекарствами, а на станции в Златоусте меня уже ждала машина скорой помощи.
           Врачи ехали до Куйбышева, и я, объяснив свой домашний адрес, доверил им свою дочурку. (Возможно ли было бы такое в наше беспредельное время?) Доктора благополучно «доставили» доченьку по адресу и «вручили» её матери. Я, с диагнозом «острой сердечной недостаточности», пролежал в железнодорожной больнице Златоуста около десяти дней.
           Соня сумела дозвониться ко мне в больницу, поинтересовалась ходом лечения, моим самочувствием, сообщила домашние новости и в том числе о присвоении мне очередного воинского звания - капитан.
           Выписавшись из больницы по излечении, я рванулся было к вокзалу, как обычно до этого делал всегда, бегом. Да не тут то было. Былая моя «прыть» покинула меня навсегда, окончательно и бесповоротно. В дороге до Куйбышева мне не раз пришлось «прикладываться» к маленькой колбочке с жидким валидолом, которым снабдила лечивший меня врач.               
                УРАЛЬСК. ГРАФ ШАМПАНСКИЙ.
                Пути творца необъяснимы,
                Его судеб таинствен ход.
                (А.К. Толстой)
       
           Осенью 1959-го года, после окончания учебного процесса, наш полк был расформирован и офицеры полка были откомандированы в другие воинские части военно– воздушных сил Союза. Мне выпало отправиться в город Уральск (Западный Казахстан).   
         Служба в Куйбышевском военном училище вспоминается мне с двояким чувством. Здешние курсанты заметно отличались от своих сверстников из Фрунзенского училища, и не в лучшую сторону. За десять лет работы с личным составом солдат и курсантов мною замечена некоторая закономерность в отличиях характеров, поведения, воспитанности, отношения к службе ребят разных районов нашей необъятной страны - чем дальше от «центров цивилизации», тем курсанты (как и солдаты) добросовестнее, добрее, надёжнее; с более устойчивым, уравновешенным характером. Ребята из центральных районов России, особенно из Москвы, отличались заметно завышенной самооценкой, плохо управляемые.
         Командир роты майор Струничев Николай Павлович был не строгим начальником, хотя, надо сказать, курсанты его уважали. Николай Павлович не прочь был хорошо выпить, и признаком приближения нужного настроения была неизменная частушка:
                Подарил я тебе брошку
                И приколку для волос,               
                И вот с этого момента
                Что - то вроде началось.
         Сначала он вместе со мною попадал служить в Уральск, а потом как-то скоро был перенаправлен на Байконур, где вскоре вроде бы, по слухам, и скончался.
         Помощник начальника училища по строевой подготовке вообще был какой - то никакой. Я, кажется, ни разу за время службы не видел, чтобы он прошёл по расположению подразделений с положенной по его должности проверкой или встретился и побеседовал с курсантами.
        Зато самые тёплые воспоминания в моём сердце оставила та атмосфера дружбы, настоящего, истинно флотского товарищества, которое я испытал при общении с офицерами и сверхсрочниками училища, большинство из которых значительное время отдали службе во флотских коллективах. Перед новым 1960-м годом я приехал из Уральска в Куйбышев, чтобы в кругу своей семьи провести новогодние праздники. Но случилось так, что этот новый год я встретил дважды. Как, в каком порядке это произошло, в какое время, мне теперь не вспомнить.  Только, узнав о моём приезде в Куйбышев меня отыскали и пригласили на встречу нового года в кругу ещё одной «семьи» - дружной семьи моих бывших сослуживцев, организованную хозяйственниками училища.  В большом зале столовой, на проспекте Масленникова, собрался весь (мужской) наличествующий состав сверхсрочников и офицеров, вплоть до начальника штаба училища. Последнее время начальником училища был «сухопутный лётчик» - вот его только и не было в тот вечер на празднике.  Прежний начальник училища, морской лётчик, герой Советского Союза, генерал - майор, полгода назад был переведён на новую работу.
        Атмосфера в зале была какая-то не до конца праздничной. Что - то тревожно невесёлое витало в воздухе. Это была наша последняя встреча. Распадался   спаянный многолетней совместной службой дружный воинский коллектив. Немного позже я узнал, что Куйбышевское военное авиационное училище лётчиков, как таковое, вообще перестало существовать.
          После Куйбышева Уральск показался мне на первый взгляд большим посёлком городского типа - на вокзале грязь непролазная. После куйбышевского асфальта по такой грязи, в ботинках, я с большим трудом добрался до проходной училища, благо оно было от вокзала совсем недалеко. Было уже довольно поздно. Дежурный по училищу отвёл меня к себе домой, где я и провёл свою первую ночь в Уральске. Днём я доложился везде, где положено, и определился на временное проживание в гостинице КЭЧ (квартирно -  эксплуатационная часть).
         Службу мне довелось проходить в должности всё того же командира взвода курсантов. Полное название моего нового училища было 15-е ВАУПОЛ, что означало – Военное Авиационное Училище Первоначального Обучения Лётчиков. Здесь молодые ребята, будущие лётчики, делали свои первые шаги в освоении этой серьёзной профессии. Предметом их изучения были самолёты с поршневыми двигателями (вроде бы Як-18 А). Обучение длилось один год, после успешного завершения которого курсанты распределялись, в зависимости от различных условий, в высшие военные училища реактивной авиации или вертолётные. Здесь как раз я и встретился с упоминавшимися выше капитаном Мартюшовым, его командиром эскадрильи подполковником Благонравовым и прослужил рядом с ними до расформирования этого училища.
          Курсанты размещались в двух двухэтажных зданиях, где были спальные помещения, каптёрки, спортивные залы; в каждом здании по две эскадрильи. Мои курсанты первой эскадрильи «всё делили пополам» с курсантами четвёртой. В каптёрке хозяйничали старшина четвёртой эскадрильи, участник Великой Отечественной войны, Михаил Семёнович Дубровин и мой – старший сержант сверхсрочной службы Протопопов, «граф шампанский».
         Михаил Семёнович во время Отечественной войны в одном из боёв оказался рядом с будущим известным кинорежиссёром, а в то время капитаном Григорием Чухраем. Одновременно они были ранены осколками одной, «породнившей» их, мины; причём большая часть осколков досталась Григорию Чухраю. Вместе, в кузове грузовика, их доставили в госпиталь. Всю оставшуюся жизнь они поддерживали связь перепиской. Михаил Семёнович пережил Чухрая всего на один год.
         Своё звучное прозвище «граф шампанский» мой старшина получил, благодаря одному чрезвычайному происшествию. До появления его на сверхсрочной службе, он был заведующим складом какой - то торговой точки в одном селе, недалеко от Уральска. Из-за его халатности и нерасторопности было разморожено несколько ящиков популярного «Советского шампанского».
          Кроме всего прочего, мой помощник был «зело охоч до женского полу». Всегда начищенный, наглаженный, этот хлыщ старался не оставить без внимания ни одной мало-мальски привлекательной и понравившейся ему женщины. Встретив как-то его уже через несколько лет после расформирования училища и, подзабыв о любвеобильной натуре своего бывшего старшины, я допустил «непростительную» оплошность и поставил незадачливого ухажёра в весьма пикантное положение.  Ехал я по городу в автобусе. Впереди меня сидел уже несколько поношенный, среднего возраста, отчаянно бодрящийся мужичок рядом с женщиной, а, может быть и девушкой, в общем значительно моложе его. В мужичке я и узнал беспечного «графа шампанского». Я, как всегда, с заложенной во мне на всю жизнь «программой» - привычкой русского мужика, который в известных случаях оглядывается только уже после совершённой оплошности, после положенных традиционных приветствий, стал расспрашивать его о семье, справляться о здоровье жены и детей. Как же иначе – не чужой ведь человек, боевой товарищ в недалёком прошлом.
            В это время автобус, как по заказу, подошёл к остановке и открыл приготовившимся к выходу пассажирам двери. Спутница «графа», как ужаленная, вскочила с места и бросилась к выходу.  Мой «Казанова», не успев проститься со мною, стремглав метнулся вслед за своей «Шарпильон».  Уже через окно отправившегося дальше по своему маршруту автобуса я, переживая допущенный промах, свой «немужской» поступок, наблюдал как пытался оправдать свой драматический провал стареющий ловелас. Но это, видимо, был один из последних «приступов молодости» старшего сержанта в отставке.
             Прошло ещё несколько лет и я по долгу службы оказался в Перемётном – его родном посёлке. Это была наша последняя встреча. Куда девалась солдатская выправка, былой щегольской вид. Был он не брит; одет по-крестьянски просто и небрежно. Sic transit gloria mundi - так проходит слава мирская.


Рецензии