Нарцисс Араратской Долины. Глава 7

Продолжу своё неторопливое повествование, и вернусь в июльский Ленинград 1989 года, где я маялся в Катькином саду, пытаясь что-то заработать на своих рисунках, в которых присутствовали навязчивые черно-белые эротические фантазии, и которые я сам толком не понимал. Зачем я это рисую и что я этим хочу сказать?.. Умный врач-психиатр, вероятно, разгадал бы секрет этих бессознательных гротескных графических работ, но, к сожалению, мне таковой так и не попался. А что было бы, если бы мне тогда мудрый психолог-волшебник рассказал всё, что меня так подсознательно мучает и гнетёт? Стал бы я рисовать что-то другое? Изменилась бы от этого моя беспутная жизнь? Стал бы я более спокойным и уравновешенным? А не просто плыл по течению в бурлящем потоке, барахтаясь и захлёбываясь. И узрел бы некую прекрасную и осязаемую жизненную цель, и вышел бы на прекрасный берег, залитый солнечными лучами ясности и благоразумия... О, я так не думаю!  Я был слишком упрям и неразумен. А кто тогда, в те переломные перестроечные годы, был разумен? И что это такое быть разумным? Я и сейчас, спустя тридцать лет, не сильно разумен и эмоционально неуравновешен, с душой ранимой и немного ущербной. Но не буду болтать, и вешать лапшу, а продолжу своё честное и непредвзятое повествование о годах своей молодости.

                Девушке из Донецка, с которой я познакомился на Арбате, и с которой находился в очень близких отношениях, везло на добрых и отзывчивых людей, и ей многие помогали. Вероятно потому, что в ней самой было что-то очень светлое, и она полностью соответствовала своему имени Светлана.  Она, можно сказать, была притягательна, и в ней присутствовал какой-то загадочный душевный магнитик, ведь и меня к ней тоже притянуло. И дело тут не в моих сексуальных желаниях и тёмных порочных вожделениях. Эта девушка была чиста и простодушна, и в ней не было ни хитрости, ни коварства, ни мелкой жадности. И она не носила защитных масок, и не играла какие-то там роли. Как я потом, с грустью, убедился, такое довольно редко в женщинах встречается, ибо все женщины… но не буду писать банальности. Я, на её фоне, казался сам себе, ворчливым и холодно-сердечным эгоцентристом, интересующимся только собственным творчеством, и тайно жаждующим какой-то там  Славы, или точнее говоря – Тще-славы. Я, раньше времени, стал душевно старым (и это в двадцать три года) и томился в своей тёмной коробочке, как какой-то там разочарованный таракан. А эта светлая девушка меня, можно сказать, полюбила и по-детски ко мне привязалась. А я же, считая её глупой, как-то стыдился ейной незатейливой простоты и наивного лепета…

                Мы с ней были довольно интересной парой. И в ней, и во мне было что-то такое воздушное и неприземлённое. И в ней, и во мне жила лёгкая безуминка. И можно точно сказать, что мы с ней были не от мира сего. А такого быть не должно. Хотя бы, кто-то один должен находиться на Земле, и жить в реальном и суровом мире. Без розовых очков и иллюзорных мечтаний. Лично я бы жить без своих фантазий не смог, и этим природа меня богато наградила, а взамен же, отобрала качества столь необходимые для жизни среди нормальных людей. Без своих рисунков я был совершенно никто. Ничего больше делать я не умел. Ни в стенке дырочку просверлить, ни скворешник сколотить.  Я даже не умел играть на гитаре и быстро собрать автомат Калашникова. Моя непригодность к взрослой жизни была настолько ошеломительна, что на глаза мои, порой, накатывались страдальческие слёзы, от некого ужаса перед этим жестоким Бытиём. И это, у нас в СССР, называли простым словом – Инфантильность. И Светлана тоже была инфантильна. Хотя фобий перед окружающим Миром она не испытывала, и в этом мы с ней сильно различались. Она находилась на стадии допубертатного радостного детства, и ещё не опустилась на Землю, и, как бы сказали мудрые оккультисты, пребывала в Духовном Мире и общалась с ангелами. А я же общался с разного рода астральными бесами и падшими и потерянными душами полулюдей, материализуя эту связь через свои непотребные рисуночки, в которых навязчиво повторялись темы смерти, безобразной старости и тёмного эроса…

                Ну, а какой секс был между нами?.. Какое же дурацкое слово – секс, но другое я затрудняюсь найти, так как пристойный русский язык, в этой области ограничен и беден. И здесь я немного  грустно призадумаюсь, вспоминая все эти стыдливые моменты, о которых воспитанные советские люди никогда за обеденным столом не разговаривали. Скажу прямо, но без лишних подробностей, что секс между мной и этой девушкой с душой ребёнка, конечно же, был, но в этом слиянии двух худощавых и прекрасных юных тел, не было никакого пошлого разврата и грязных фантазий. Я не мог похвастаться знанием каких-то там камасутр, и страстным многочасовым половым актом, с громкими стонами и полной потерей самосознания. Всё происходило как-то спонтанно, можно сказать, второпях и, скажу опять же честно, без всех этих французских фантазий. И это при том, что я рисовал картинки, по которым можно было подумать, что автор какой-то жуткий эротоман и большой любитель похабных действий.  Это было совсем не так. У меня был довольно прохладный темперамент, и заниматься сексом (дурацкое слово) долго я не мог. С так называемой эрекцией у меня было всё в норме. Импотенцией я не страдал.  Хотя хвастаться большими размерами жезла любви, я бы не стал. Здесь природа меня наделила скромным и довольно неброским очертанием пениса, чем-то напоминающим  древнегреческий. Я не помню, там статую с большим пенисом.  Я где-то там читал, что именно размер пениса для мужчины очень важен. И большинство женщин очень любят большие размеры. И у всех мужчин, которые очень уверены в себе, и чего-то там, в реальной жизни добиваются, их скипетры страсти обычно выше средней длины.  Насколько это верно, я не могу сказать, но я думаю, здесь есть доля правды. Это, примерно, как у женщины грудь. Какая женщина будет стыдиться крупных размеров бюста? И я думаю, что многие философы и мыслители, имели небольшие и маленькие пенисы, в противном случае, они бы не стали много думать о смысле жизни. А вот у генералов – средний размер жезла должен превышать норму. И, конечно же, у Наполеона Бонапарта пенис был больше, чем у философа Канта. Я в этом полностью уверен…

                Что-то я ушёл не в ту сторону. И совсем не в размерах пениса дело и, конечно же, женщинам нравятся мужчины раскрепощённые, и таким я никогда не был и вряд ли буду. Некая стыдливость всегда сопровождала все мои немногочисленные отношения с противоположенным полом. В том числе и тогда, с этой девушкой, которая и сама была очень неопытна. Конечно, если бы я был тогда постарше и посвободней в этом вопросе, то она бы тоже раскрепостилась. В ней было что-то такое «порочное», спрятанное под вуалью детской наивности.  Я же был чёрств на проявление своих низменных желаний. Пуританский холод во мне всегда присутствовал, но это было не следствием моей нравственной возвышенности. Это был, чистой воды, эгоцентризм и нарциссизм. Психологи это называют Синдромом Кая. Это такой персонаж из сказки Андерсена «Снежная королева». Мне такое определение понравилось. Кай – Каин – неприкаянный. Кстати, и сам этот датский сказочник Андерсен, был человеком странным и склонным к перверсиям. По непроверенным слухам, он был влюблён в писателя Диккенса. И как-то приехал к нему в Англию, и начал того домогаться, при том что Чарльз был семейный благовоспитанный член высокоморального британского общества, и на что, разумеется, получил холодный и брезгливый отказ. Бедный Ганс вернулся в свой Копенгаген, и он больше ни в кого не влюблялся, и тихо продолжал сочинять свои странные сказки про дюймовочек, оловянных солдатиков и голых королей. Андерсен не был склонен к нарциссизму, себя он считал гадким утёнком, и очень страдал от своей малопривлекательной и совсем не эротичной внешности. Его пытались женить, но он всегда отказывался, очень боясь этих интимных отношений. Чего боялся этот датский сказочник? Я думаю, что у него были проблемы с пенисом. Вероятно, он был настолько мал, что это у первой его женщины вызвало смех.  Это сугубо моя версия, и возможно, что я не прав, и дело тут совсем не в пенисе, а в чём-то другом. И эта материя очень тёмная и до конца не изученная.  Зачем природе нужны такие малонужные мужчины…

                Я, конечно же, был далеко не Андерсен, и обладал довольно симпатичной внешностью, но сказать по правде, мне не особо нравилась половая близость. Только не подумайте, что я – латентный асексуальный интимофоб. Вовсе нет. Я даже, скорей, наоборот. В этом сложном вопросе,  не должно быть недоразумений и глупых несмываемых ярлыков. Как легко мы умеем человека очернить и брезгливо от него отвернуться. Человек – это сложный продукт малопонятных воздействий духовного мира на тленную и падшую плоть. Не надо судить о том, чего мы не знаем, и знать не должны, и не надо всё мещански упрощать. Поэтому, скажем честно, половая близость между людьми – это не примитивный процесс, где всё просто и ясно. Если бы было так, то не было бы у людей ни Культуры, ни Искусства, ни Кино, ни Радио, ни полётов в Космос, ни песен, ни танцев, ни игр. Именно поэтому, половое влечение  так мучительно сложно. И это не просто – «Эй, девчонки, пойдёмте ко мне, посмотрим видосик, бухнём шампусика,  и потанцуем!»… Хотя, именно так, как я с возрастом понял, и надо разговаривать с женским полом, не боясь быть заподозренным в хамстве и малокультурности. Быть надо проще и жизнерадостней, и женщины это любят…

                И вот, этот таинственный страх наготы и близких интимных отношений меня неизменно сопровождал, не давая моей  голове перестать чего-то там думать и хаотично воображать. Моя, рано начавшая лысеть, голова не дружила с лёгким Эросом и неизменно размышляла о, возвышенно говоря, Танатосе. Только приняв немного спиртного, мои извилины могли слегка расслабиться, и я, поплыв по течению бессознательных влечений, мог становиться немного другим человеком. Что говорить, природа меня наделила довольно сообразительной головой, а взамен недодала этого чудного умения свободно жить в радости и в самодовольной неге. К счастью, с алкоголем я познакомился довольно поздно, и я никогда не был сильно пьющим и запойным, как некоторые мои друзья художники. Хотя, именно благодаря алкоголю, я становился более открытым и глуповато-весёлым. Как это и должно происходить у большинства нормальных людей. Никаких белых горячек и змей я никогда не славливал, и тут я должен быть благодарен своим генам и своему ереванскому воспитанию.  До поры и до времени, алкоголь мне, можно сказать, помогал не спятить от нервного напряжения  и, конечно же, подружиться с Эросом, забыв про Танатос. Трезвый человек не будет совершать глупые поступки и ребячиться. Трезвый человек – стыдлив, одинок и в грусти пребывает. О, Алкоголь, как я тебе за всё хорошее, признателен и благодарен!..

                Я возвращался в общежитие ночевать на свою раскладушку, которая находилась прямо у двери, в большом актовом зале. Я спал на краю прекрасного цветника, состоящего из юных абитуриенток. Девушек было где-то сорок или пятьдесят с чем-то душ, и они приехали поступать в этот художественный вуз со всего нашего необъятного и многонационального СССР. Некоторые жили со своими мамами. Каким образом  я  сумел попасть в этот женский мир, будучи сам явно мужского пола, и с коротенькой недевичьей бородкой на впалых щеках?  Так уж получилось. Так меня Светлана сумела пристроить, и я и говорю, что она обладала какими-то магическими способностями создавать странные ситуации. Я не вызвал у девушек никакого отторжения, и тихо приходил поздно вечером, и тихо ложился рядом с раскладушкой Светланы, и быстро засыпал, утомлённый прошедшим днём, проведённым в Катькином саду. До меня там жил какой-то парень, которого вскоре девочки изгнали за какой-то там грех, видать, он там что-то не то сболтнул. А я же был молчалив и практически незаметен. Иногда девушки во что-то шумное и весёлое играли, бегали и веселились по этой зале и по коридорам.  Я тоже несколько раз играл с ними.  Во что мы там играли, этого я не помню, но точно не в «бутылочку» на поцелуи или раздевалки, и не в карты... Напомню, правила игры в «бутылочку», - все рассаживаются по кругу и вращают по очереди какую-нибудь бутылку, - и на кого она покажет, того и надо поцеловать в губы, или тот снимает какую-то часть своей одежды…

                Один раз нам со Светой там даже удалось позаниматься сексом. И это произошло в ночи, в женской душевой. И этот приятный эпизод из своей жизни, моя память ярко запомнила, и отложила в ящичек, где хранятся эротические воспоминания и переживания. Вообще надо сказать, что душевые на меня оказывают какое-то сильное воздействие. Ведь я же был пловцом. И сколько времени я провёл под горячими струями душа, после утомительных тренировок в бассейне, где вода часто бывала довольно прохладной, а я был такой мерзляк. О как это было приятно! И тут надо признаться, что я был крайне стыдлив, и никогда не снимал при всех с себя трусы или плавки. И не мог мыться при всех голым.  А, как известно, крайняя стыдливость – это признак каких-то нехороших подспудных мыслей. Нормальные же люди спокойно моются, не скрывая свои гениталий и пенисов. Снимают с себя купальники и плавки, не стесняясь других нормальных людей.

                Секс в ночной душевой был страстный.  Мы с ней сильно возбудились. Но он был недолгий. Всё-таки, лично мне, было страшновато, что нас за этим делом застукает какая-нибудь провинциальная абитуриентка с мамой, и это нанесёт всем душевную травму и большой скандал... Никто нас за этим делом не застукал. Хотя, я думаю, там ко всему были привыкшие, всё-таки это было общежитие художественного института, а не какого-то там педвуза.  Впрочем, в общежитиях педвузов я не бывал, и не знаю, что там, в студенческих душевых, происходило. Я только знаю, что в педвузах учились, в основном, девочки, и на мальчиков там был всегда большой спрос. Мальчики же становиться учителями не хотели, не видя в этом ничего для себя привлекательного. И зарплаты там, в школах были маленькие, и работа – очень нервная. Ушлют тебя после педвуза, в какой-нибудь городок Кукуев на три года, женишься там на местной и сгинешь навсегда. Поэтому мальчики, типа меня, мечтали о профессиях свободных, где можно было бы работать не в напряг, и обитать в культурной среде, чтобы молодость прошла в радости и в веселье!

                Признаюсь честно и как на духу, - я очень завидовал студентам, которые там учились. Сам я уже никуда поступать не собирался, и я просто плыл по течению, и оно несло меня куда-то не туда. Я это иногда чувствовал, но ничего уже не мог поделать, да и менять что-то было выше моих возможностей. Можно было ещё куда-то поступить. Хотя бы в тот же педагогический. И стать Педагогом. Но мне уже не хотелось делать над собой усилия, да и к тому же, я совсем не умел писать сочинения на заданную тему, про этого дурацкого гордеца Евгения Онегина, про студентов убивающих топором несчастных старушек, и про горьковских босяков и нищебродов оставшихся на дне жизни, и про этот социалистический реализм в творчестве писателя Шолохова.  Это и была главная моя фобия. Писать быстро я не умел и очень сильно нервничал. Да и устные экзамены меня страшили. И к тому же, во все эти творческие вузы всегда был очень большой конкурс, и просто так, за красивые глазки и без блата, никуда не принимали. Поэтому, я даже и не пытался, и с затаённой грустью, отошёл от всего этого, и стал типичным аутсайдером. Как это всё трагично и драматично. Мне иногда снятся сны, где я куда-то там хочу поступить, и там красивые юные студентки и просторные светлые аудитории. Мне же как-то одиноко и я брожу там как неприкаянная тень... Вот такие сны о чём-то большом и не реализовавшемся. Вот такой вот я осёл необразованный. Безвольный и бесцельный, беспринципный и аморальный…               


Рецензии