Право на предательство. Глава 34

      Глава 34. МОРЕ ЛЮБВИ В ОКЕАНЕ НЕНАВИСТИ (ОКОНЧАНИЕ)


      Из дома отца Ира вышла опешившей и ошарашенной, она даже не могла сразу переварить всё то, что услышала. Ведь с чем она шла к нему? Хотела пристыдить и облагоразумить. То, что отец будет упорствовать, гнуть своё и напирать на то, что его личная жизнь — это его личная жизнь, разумеется, предугадывалось; то, что она добьётся мало или не добьётся ничего, — в общем-то, тоже. Да, неприятно. Но не критично. Но то, что она услышала в записанном разговоре! Мила! Алёша! Эти гадкие связи! Отец, правда, упомянул эту… как её… Колпакову ещё раньше. Если бы не записанная беседа, ещё можно было в чём-то сомневаться: разозлился отец — и выдал в запальчивости. После — тоже. Ну, показал фотографию — так мало кого можно щёлкнуть, мало каких сплетен скучающие деревенские бабки разнесут, сделав из мухи слона! Но эта перепалка! Когда Алёшка сказал «Мила», Женя и не думал возражать, он принял это как само собой разумеющееся, а ведь это имя прозвучало рядом с её собственным, даже ещё раньше! Значит, ещё до свадьбы, ещё в июле, ещё тогда, когда изображал, что пленён, а на самом деле выполнял волю своих родителей?! Хорошо, пусть всё было подстроено, но если отец об этом не говорил, значит, был уверен в порядочности Жени: мало ли браков устраивается по сговору, а супруги потом прекрасно живут — это можно было перенести. Хорошо, пусть он зажал пару раз эту корову Милку на сеновале, эти мальчишки вечно носятся со своим членом и только и думают о том, куда бы его вставить, тем более ни помолвки, ни даже просто встреч ещё не было, они начались только в августе, после возвращения. Пусть! Скрепя сердце, но это можно принять. Но изменить через неделю после свадьбы! Через несколько часов после того, как вылез из тёплой постели, в которой спал с женой! Был бы ещё месяц, хотя бы две недели без женщины, хотел бы, физиология бы о себе заявляла, моча бы в голову ударила вместе со спермой! Так нет — абсолютно сытый! Какая гадость! Скотина, изменник, подлец! И у этой твари определённо всё получилось, и у этого мерзейшего Женьки тоже, а она, Ира, никак не может дойти до финала, ну куда всё подевалось?!

      И разве на этом всё заканчивается? А Алёшка! Этот тихоня, такая милая картинка, такая юная непорочность, такие чистые невинные глаза! Думала, что они друзья, а они вот, оказывается, кто! Да ещё сколько это тянется! Стоп, Женька говорил, когда они познакомились… Что-то в начале года… Да, январь. Так они уже десять месяцев трахаются! Ах нет, девять, Женька же сказал: «У нас месяц ничего не было». А месяц — это точно или приблизительно? Значит… Ну да, свадьба была в пятницу, а уже в понедельник муженёк отправился к «приятелю». «О бизнесе договариваться»! Подлец! Он ей изменил уже дважды! Вот ****ь!

      Ира отпустила машину и вошла в дом. Разделась и прошла в спальню. Слёз почему-то не было — только горечь, сильная горечь. Её любовь была так молода, родилась в июле, а та, другая, жила уже полгода! С ней шутили, ей говорили ласковые слова, подпевали, а потом отключали сеть и развратничали, гомики проклятые! Было бы это болезнью, наваждением, дурманом, излечивалось бы настоящим — браком, прикосновением к женщине, нормальным сексом! Нет, нет и сто раз нет! И отец ещё туда же подался, в ту же жопу! Какая мерзость, просто рвать хочется! И у этих ублюдков всё прекрасно получается, а у неё ничего, ну когда восстановится этот чёртов оргазм, ох, что-то недоговаривала тогда Светлана Гамидовна! Никогда ни о чём подобном, какой-то перегрузке Ира раньше и не слышала, а с подружками болтала немало, да и в сети зависала, извлекала разные истории из этой кладези сплетен.

      Ира курила, глаза мрачно горели. Мысли путались, а вместе с тем было ясно, что что-то надо решать, оставлять это так, без последствий, она не была намерена. Тогда что? Развод? А где она найдёт другого такого красавца? Она ведь его любит! И Ира чуть ли не до крови прикусила губу.

      Нет, сейчас ничего нельзя решать, объяснение лучше отложить. Где шатается этот Женька? Уж не нашёл ли третьего, раз первый отказал, а вторая далеко? Видеть его было бы противно — надо было звонить ему домой и, если он обнаружится у родителей, сказать, чтобы там и остался. Ну, голова у неё болит, например. Или к семинару жена готовится.

      Ира взяла трубку.

      — Артемий Денисович? Добрый! Женя у вас? Уже уехал? Ко мне? Спасибо, извините за беспокойство.

      И всё, без нежностей, и на Артемия Денисовича, и на Аллу Арчиловну Ире плевать, обойдутся без сантиментов. Выродили такую ****ь!

      Ира вышла из спальни и стала нервными шагами мерить паркет гостиной. Спустя несколько минут послышался шум отворяющейся входной двери. Ира прислонилась к столу и сложила руки на груди. Сейчас она встретит муженька…

      Женя вошёл мрачноватый, усталый, обеспокоенный и чем-то расстроенный. Ага, ещё переживает разлад с любовником. Предатель, клятвопреступник, извращенец!

      — Сейчас ты соберёшься и поедешь обратно к родителям. Мне надо побыть одной.

      Женя опешил.

      — Что?

      — У тебя со слухом проблемы? Оставь меня одну.

      Женя подошёл немного ближе.

      — Я ничего не понимаю. Ты хотя бы можешь объяснить…

      Ира взвилась.

      — Что?! Я должна тебе объяснять, кого хочу или не хочу видеть в своём доме?! Поезжай к своим родителям и не связывайся со мной, пока я сама не позвоню.

      — Слушай, я твой муж, и я имею право знать.

      — Бедное право: все его имеют! Я домовладелица и на правах собственницы сама могу решать, кого в свой дом пускать, а кого…

      — Ты что, шизанулась после того, как отец тебя из своего собственного дома выставил? Дурной пример заразителен?

      Ирины глаза потемнели, она подняла указательный палец в сторону прихожей.

      — Вон, у тебя есть двадцать минут, чтобы собрать вещи, я не знаю, сколько времени мне нужно будет оставаться одной. Застрянешь — полицию вызову. И больше ни о чём не спрашивай.

      Ира ушла в спальню и громко хлопнула дверью. В доме воцарилась тревожная тишина.



      На шею Алёши легла тёплая рука и кончиками пальцев стала ласкать нежную кожу. Пальцы легонько пролетали по шелковистой поверхности, с каждым разом поднимаясь всё выше, и усиливали нажим, когда добирались до небольшой впадинки под ухом у подбородка. Алёша коротко водил головой, желая, чтобы подушечки задели его мочку, и, когда это произошло, от удовольствия даже закусил нижнюю губу. Тут же другой рукой Резников начал высвобождать из плена заблестевшую от влаги розовую плоть. Чуть отведя её пальцем, Павел Дмитриевич нагнул голову и скользнул кончиком языка от середины губы к уголку; медленно-медленно, едва заметные, почти невесомые касания полураскрытых губ покрывали Алёшино лицо, очерчивали контур бровей, спускались к глазам и ощущали под собой пушистые ресницы, передавали исследованную территорию руке — и уже ладонь путешествовала по щеке к виску, взбиралась выше и приминала непокорные русые завитки. Парень откинул голову на руку, остававшуюся на его затылке, закрыл глаза и раскрыл губы, отдаваясь уже крепким глубоким терпким поцелуям. В сплетении губ язык Резникова пролетел по жемчужной ограде, ворвался внутрь и встретил собрата. Изнывая от напряжения, Алёша инстинктивно прижался к худому высокому телу своего шефа, ощущая пульсацию двойного возбуждения — своего собственного и мужчины рядом.

      Павел Дмитриевич немного отстранился и, не отрывая глаз от смутно белеющего в полумраке лица, отрывистыми движениями расстегнул пиджак и сбросил его на кресло; Алёшин последовал за ним. Резников ослабил галстук; парень освободился от своего и прильнул к груди партнёра, обхватив его спину руками, скоро переметнувшимися на плечи. Как в поезде, юный лоб тёрся о шею, а начальство зарывалось лицом в русые пряди и целовало макушку; сорвав галстук, взялось за пуговицы рубашки; ремни брюк повисли развернувшимися змеями. Ни стыда, ни смущения никто не испытывал: воздержание привело к тому, что зашкаливало только возбуждение, сметая остатки сомнения, нерешительности и прочего несущественного, быстрее и быстрее разгоняя кровь, раздевая тела далее, до абсолютной наготы.

      Резников увлёк Алёшу на кровать и, опираясь на неё одной рукой, провёл рукой от подмышки до бедра партнёра; Алёша едва не заскулил, выгнулся и задел возбуждённым членом столь же убедительный стояк нависшего над ним босса; тот скользил своим достоинством по внутренней стороне бедра, оставляя на нём тонкие полоски смазки, и перемещался вниз, перемежая лёгкие укусы поцелуями: начиная от шеи, отмечаясь на ключицах, накатывая губами на овалы сосков, обмахивая полукружья нижних рёбер, смещаясь к центру, вылизывая впадинку пупка — и наконец замер у вершины темновато-золотистого треугольника. Запах Алёши, ни с чем не сравнимый аромат разгорячённого тела в минуты страсти сводил мультимиллионера с ума.

      — Вот ты какой у меня…

      Алёша извивался, пытаясь ногами ухватить напряжённый член поклонника, но тот стоял, почти прижавшись к животу, и только со второго раза удалось зажать между голенями изнывающую от желания плоть; по величине захваченного стало понятно, что в сладостный плен взяты и яйца.

      — Умм, — блаженно выдохнул Павел Дмитриевич и, слегка приподнявшись, ощутил ещё один скачок возбуждения.

      Сжатые яйца и уздечка в импровизированном ложе посылали по всему телу одну волну напряжения за другой, быстро доводя желание до критической точки, а разрядку хотелось ощутить в упоительных объятиях, с губами на губах. Резников развёл сомкнутые ноги Алёши и начал медленно перемещаться вверх, лаская член парня сначала грудью, потом — животом, и наконец — пальцами, пробегающими с уздечки на венчик и обратно. Прерывистое дыхание обоих готово было разорвать тишину спальни стонами финала; Павел Дмитриевич подвёл руки под ягодицы Алёши, развёл их и, поднырнув членом под промежность, отпустил; ложбинка сомкнулась, обнимая розовую головку; рука начальства сжала мошонку стажёра, ощутив под кожей подобравшиеся яички, метнулась к основанию ствола, вспорхнула к бороздке головки, провела взад-вперёд по узкой щёлочке на её вершине — и до сих пор целомудренную постель оросили горячие струи спермы, а так долго остававшуюся монашеской комнату огласило двойное стенание.

      — Какой вы классный! Мне крышу снесло…

      — Я так вообще офонарел, — согласился строитель-капиталист, начисто забыв о своих собственных предпочтениях в богатстве великого и могучего.


      Алёша блаженствовал, ему казалось, что только теперь он познал НАСТОЯЩУЮ любовь. Чувство с привилегиями — серьёзная вещь, разве с ним могли сравниться наспех перехваченные перепихи в бесстыдном свете дня со всегда озабоченным чем-то посторонним Женькой! Солнце, бьющее в глаза, постоянная сверка со временем: а вдруг родители освободятся пораньше, а вдруг предки дружка заявятся на дачу, а вдруг звонок с мобильника расстроит свидание, а вдруг забарабанят в дверь сельского домика… А здесь? Оплывающие ароматические свечи, изысканный интерьер и мягчайшие перинки, ночной сумрак в таинственном мерцании горящих фитилей, обволакивающая тишина в доме и рядом — он. Надёжный, любящий без вторых смыслов, верный, сильный. И, несмотря на возраст, отлично справившийся сам и доставивший удовольствие партнёру.


      В иные минуты сильные мира сего ничем не отличаются от простых смертных; Резников ликовал. Никаких досадных сбоев ни с потенцией, ни с финалом, всё прошло отлично, предавшая когда-то плоть отступила со своей изменой куда-то далеко-далеко, проиграла юному прекрасному мужскому телу. Он совершенно напрасно боялся разницы в возрасте, всё было изумительно. Павел Дмитриевич улетел на небеса и приземлился, торжествуя, потому что туда, к небу, снова рвалась самая существенная в мужчине часть.

      Алёша узрел:

      — Павел Дмитриевич, да вы просто…

      — А то!.. Приступаем ко второму раунду.

      И снова всё было шикарно, они начали с изысканной прелюдии, намереваясь на этот раз вкусить то, до чего в стремительности первого опыта так и не добрались. Алёша взял руку Резникова за запястье и, развернув её внутренней стороной предплечья к себе, поднимался к локтю и выше лёгкими ласкающими засосами, прикусил переход руки в подмышку и подмышки в грудь и заскользил уже по телу. Павел Дмитриевич, как и Алёша, был совсем не волосат; парень с удивлением ощутил, как под внешней худобой реагируют на его поцелуи хорошо натренированные мышцы. Он вёл по груди руками, очерчивая пальцами чёткий рельеф, чувствовал, как под его ладонью поджимается и без того плоский живот, а грудь вздымается в прерывистом дыхании. И до чего приятно было ловить в этом покачивании соски, запечатывать их, скрывать от мира под своими губами и, немного втянув в себя, теребить кончиком языка коричневатые пупырышки! Голова Алёши спустилась вниз и занялась пупком, вновь налившаяся головка члена Резникова упёрлась во впадинку между ключицами. Парень спустился ещё, выгнул шею и начал ласкать ею уздечку; постепенно усиливая нажим, смещался то влево, то вправо, отклоняя убедительный ствол, и чувствовал, как он, пружиня, вновь встаёт торчком прямо вертикально. Конечно, на соблазнительную картину нельзя было не посмотреть, стажёр поднял голову, обозрел — и впечатлился: оказывается, он не врал, нахваливая достоинства шефа неверному дружку, а говорил чистую правду. И длинно, и толсто, и твёрдо — удержаться невозможно. Верхняя губа оттягивалась, пока сомкнутые зубы скользили по внутренней поверхности члена; когда подбородок коснулся мошонки, в дело вступил язык и два раза сильно провёл по основанию. Пальцы левой руки шеф захватил и обсасывал их то поочерёдно, то вместе; свободной правой Алёша сжал яички и, осторожно перекатывая их, сильными нажимами языка исследовал то, что выступало из горсти, а потом разжал кулак и стал забирать в рот то левый, то правый упрямо возвращающийся назад шарик. «Вообще-то эллипсоид», — подумала голова и, довольно помурлыкав, вернулась к члену. Он так здорово поблёскивал сочащейся из щёлочки смазкой, на дорожке которой играли блики свечей!

      — Павел Дмитриевич, вы такой красивый! Просто кратер… жерло… Обожаю!

      — Это вступление, настоящее извержение последует позже.

      — Ага, тогда я пока погуляю.

      Губы охватывали, зубы прикусывали абсолютно небольно — приятно, чуть-чуть, пальцы скользили вверх-вниз, останавливались, чтобы пощекотать венчик и потереть уздечку. Увлажнив губы языком, Алёша вобрал в себя головку и насаживался на неё под углом, чтобы она упиралась своим кончиком в щёку.

      Как ни сладко было Резникову во рту у Алёши, но его стройная попка матово отсвечивала в сумраке спальни не менее соблазнительно, да и об удовольствии партнёра надо было подумать.

      — Ну-ка передохни! — скомандовал начальник подчинённому, подтянул его к себе и занялся осмотром его состояния ниже пояса. Спереди всё было в норме и даже выше, стояло твёрдо, надёжно и убедительно, а вот заднему плану явно не хватало и заботливой руки, и нежных губ, и чего-то ещё. Павел Дмитриевич огладил обольстительные булочки, а после осязания попробовал их и на вкус, сначала целуя и покусывая, а потом — аккуратно вылизывая, смещаясь от выступов к упоительной ровной складочке. Ложбинка с готовностью поддалась под пальцами, раскрылась и явила очаровывающее зрелище. Тонкие короткие лучики встречались точнёхонько в серединке и, расходясь под нажимом, открывали так и тянущий в себя, внутрь, так много обещающий, краснеющий так обворожительно вход. Резников отпустил ягодицы, чтобы они снова сомкнулись, и стал подбираться к сфинктеру с двух сторон: большим пальцем надавливая на ложбинку и спускаясь сверху, четырьмя остальными лаская промежность, постепенно увеличивая нажим, что вызвало у любовника серию страстных стонов, и направляясь к центру. Не выдержав напряжения, Алёша вскрикнул, извернулся и стал натираться анусом о внутреннее ребро ладони, о бок указательного пальца; Павел Дмитриевич понял желание и стал двигать рукою сам, чтобы мальчишке было легче.

      — Можно без смазки…

      — И всё-таки…

      Резников взял с прикроватной тумбочки тюбик с гелем, выцеловал соблазнительную немного порозовевшую звёздочку, прижал её, слегка раздвигая языком, осязая насколько доставал стенки, и передоверил дальнейшее уже смазанному пальцу. Только в первую секунду Алёша отпрянул — и тут же поддал назад, насаживаясь практически до упора.

      Лишь оказавшись наконец на члене босса, Алёша ощутил, что причаливает к долгожданному берегу. Блаженная улыбка расцвела на его лице, он сразу стал двигаться свободно, размашисто и уверенно, даря наслаждение и получая своё. Из кольца пальцев в бешеном темпе выныривала набухшая блестящая головка и пряталась в него обратно, в голове звенело ожидание конца, Павел Дмитриевич тоже изнемогал в предвкушении финала — он кончил первым и по сдавленному всхлипу понял, что и партнёр близок к развязке. Разжал пальцы — и, развернув их к себе, внешней стороной вверх, поймал последние касания уздечки. Алёша вскрикнул ещё, горячие струи выплеснулись на слегка разведённые пальцы и, стекая с них, упали вязкими крупными каплями на живот мультимиллионера.

      Несколько минут парочка, откинувшись на подушки, приходила в себя.

      — Тебе вино или?..

      — Не, я безалкогольно, кока-колой… Вам понравилось?

      — Я на крыше мира…

      — А я ещё выше.

      — Так бывает?

      — Наверное, с вами только так и бывает.