Судьбе покорная

Эхо детства
Иногда… Иногда хочется похрустеть морковкой, выдернутой прямо из грядки, и посидеть на скамейке, болтая ногами. Пройтись босиком по прогретой солнцем проселочной дороге, поднимая пыль. Отрезать хлебную корочку и густо посыпать ее сахаром. Подойти к смородиновому кусту и сорвать горсть еще незрелых ягод, растревожив ни с чем несравнимый аромат. Послушать заливистое «ку-ка-ре-ку-у-у» деревенских петухов и подумать, почему у каждого из них своя окраска голоса в этой короткой, но такой бодрящей песне. Попросить хлеба у только что взлетевшей с ладони божьей коровки, а у дождика – непременно, чтобы лупанул и прогнал с поля какую-то бабу, которая именно в это время сеяла горох. Долго смотреть на плывущие в небе облака или сквозь ночную вуаль с интересом рассматривать подмигивающие звезды, думая о том, что они вечны, и что их видели все люди, живущие на земле во все времена. Не ощущать бег времени, повзрослеть и остаться навсегда молодой и красивой.
Эхо далекого детства мне кажется просмотренным когда-то сюжетом черно-белого кино, потому что цветных телевизоров тогда у нас не было. Да и черно-белые были не у всех. Но были и те, которые по вечерам смотрели передачи в цветном изображении сидя в мягком кресле, запивая вкусные бутербродики с сыровяленой колбасой настоящим индийским чаем. На работу они ездили в личных авто, шубы, шапки и сапоги у них были исключительно из натурального продукта импортного происхождения. Отдыхали они на пляжах Черного моря, могли даже съездить за границу, хвастались дефицитными товарами, начиная от солнечных очков и заканчивая редкими в то время видеомагнитофонами. Это теперь понимаешь, что простенькое ситцевое детство в деревне было настоящим раем! А тогда…

ЧАСТЬ 1
Шапка
Лида шагала по узкой тропинке, рассекающей ржаное поле на две неравные части. Так было ближе всего добраться до дома из соседней небольшой деревни в одну улицу, в которой был сельмаг, клуб, библиотека, почтовое отделение, школа и контора. Колоски на высоких стеблях, смело набравшие влагу, уже склонились к земле под тяжестью налившихся зерен и щекотали обнаженные загорелые руки. В первом ярусе щедрой сельской растительности на траве еще сверкали капли росы, падая дождем на босоножки. Травинки то и дело запутывались в торчащих наружу пальцах, рвались и застревали, мешая легкой поступи молодой женщины. Ноша на плече не утомляла. Из поклажи пахло хлебом, запах которого перемешивался с ненавязчивым ароматом щедрых июльских трав, входящих в самую силу своей непродолжительной жизни. И это сила чувствовалась во всем. Даже лужи, не успевшие испариться после торжественной июльской грозы, отражали солнечные лучи и радовали глаз. Земля дышала.
Цвели ромашки, васильки, ровным венком опоясывая окраины колхозного поля. Звенели голоса невидимых взору птиц, жужжали трудолюбивые пчелы, а небо казалось бездонным и живописным – кучевые облака лебяжьим пухом плавали в нем, как в море. Время от времени налетал игривый легкий ветерок, разгоняя волны на ржаном поле, и шелест колосьев смешивался со всеми остальными звуками яркого летнего дня. Музыка этого импровизированного оркестра ласкала слух, наполняя сердце жизненной силой и радостью. Лето цвело! По периметру огорода, к которому подошла женщина, на низких вишневых деревьях крупными бусинами висели созревающие сочные вишни… Казалось, только вчера они стояли в белоснежных нарядах, напоминая кротких невест в цветущим нежном возрасте.
Почему-то в этот погожий летний день Лида вдруг вспомнила зиму. Снега выше заборов, трескучий мороз и топящуюся печку со стоящими вряд возле нее валенками. Что-то волнующее не отпускало ее из того времени, и об этом можно было думать только тогда, когда женщина оставалась одна.
Она часто думала о счастье, о том, что все еще впереди. На земле, где она родилась и выросла, ей было комфортно и спокойно. Но она знала – там, за горизонтом, есть многочисленные города, синие моря, поезда и самолеты. Неизвестность одновременно притягивала и пугала ее. Уехать из деревни, как многие сверстники и ее братья, она не решилась. Даже приезжая в райцентр или близлежащие городки на время, она стремилась быстрее вернуться домой. Родная деревня – ее территория. Она там хозяйка. Там знакома каждая тропинка, там уютно и хорошо! Она знала, когда надо копать и сеять, сушить сено, умела управляться с многочисленным хозяйством, научилась хорошо шить и готовить. Со всей округи женщины наряжались в платья и юбки, сшитые ее руками. У Лиды была настоящая ножная швейная машинка!
Достигнув совершеннолетия, Лида вышла замуж. Родились и подрастали дети. Но где-то в глубине души она остро ощущала, что не реализовала себя. Хотелось одеваться и разговаривать «по-городскому», возможно, петь на сцене (от природы Лидия была наделена талантом, и об этом на селе тоже знали все). Она любила слушать песни по радио и смотреть музыкальные телепередачи по миниатюрному «Рекорду-6», в то время единственному телевизору на всю деревню. На листочках, какие только попадались под руку, она даже успевала записать слова понравившейся песни. Слушала с большой любовью Зыкину и Русланову, и часто напевала с легкостью заученные куплеты.
Шапка! Обыкновенная вязаная шапка бордового цвета всплыла в памяти женщины на фоне зелени сада и цветущего картофельного участка, который пересекала она, замедлив шаг, попутно хозяйским одобрительным взором осматривая сине-зеленые толстые стебли, предвещающие хороший урожай второго хлеба.
Поправив съехавшую на затылок капроновую косынку, Лида опять вернулась к этой мысли, глубоко засевшей в голове еще с прошлой зимы. Вспомнилась поездка в райцентр, несчетное количество сельчан, набившихся в маленький «пазик».
Завладеть сидячим местом в таких поездках удавалось крайне редко, и она, держа в руках полные авоськи, впивающиеся в пальцы своими плетеными шнурками-ручками, оказалась стоящей рядом с городской дамой, которая расположилась на сидении рядом. В руках городской дамы была большая кожаная сумка на молнии и перевязанная тесемкой коробка, очевидно, с подарками. Но впечатлил больше всего ее головной убор – вязаная «косичками» шапка, пушистая и яркая, как вишня. Из-под лисьего воротника выглядывал такого же цвета и фактуры любопытный шарф, источая запах «Красной Москвы». Лида смотрела на незнакомку сверху – очевидно, к кому-то из сельчан пожаловала редкая городская гостья. Накрашенные сжатые губы в тон шапки выдавали женщину властную и решительную. Дама в мохере, почувствовав взгляд, вопросительно посмотрела на попутчицу и отвернулась.
Лида смутилась и критично осмотрела себя. Купленное несколько лет назад зимнее пальто с искусственным воротником, грубые сапоги, толстый платок, вязаные рукавицы и эти авоськи никак не украшали еще молодую женщину. Как-то вдруг стало тяжело дышать, к горлу подступил ком – так бывало всегда, когда очень хотелось плакать, но нужно было терпеть. «Если бы мне такую же шапку!», – мелькнуло в голове. Эти же слова вдруг слетели с ее губ, и Лида вспыхнула от неловкости, когда дама во второй раз внимательно посмотрела на нее и усмехнулась. Засмеялись и рядом стоящие пассажирки – мол, в такой шапке в коровник заходить нельзя!
Доехав до своей остановки, она с трудом выбралась из тесного автобуса, облегченно вздохнула и медленно пошла к своему дому по узкой тропке через сугробы. Над деревенской улицей висел сизый пахучий дымок – топились печки. На улице – никого. Лаяли дворовые собаки, под ногами скрипел щедро выпавший ночью снег. Все белым-бело, и только на этом фоне еще четче перед глазами мелькала яркая вишневая шапка…

ЧАСТЬ 2

Надо ехать!
«Надо ехать!» – сказала Анна Павловна мужу, получив письмо от сестры, живущей в далекой белорусской глубинке. Семейные дела, на которые жаловалась старшая сестра, требовали вмешательства. Много лет отделяло Анну от того дня, когда она, выпускница сельской школы, уехала из родного дома. Несмотря на то, что родилась и выросла в деревне, Аня мечтала о городской жизни, о беззаботных выходных днях, туфлях на каблуках, танцплощадке и мороженом на палочке. Это она видела в кино.
Девушка завидовала, когда в отпуск к соседям приезжала их старшая дочь Ольга, которая жила в Одессе и работала продавцом в продуктовом магазине. Загорелая, смелая, с короткой стрижкой и в модном платье она всегда заходила к соседкам-подружкам. Приносила удивительно вкусные конфетки в ярких фантиках, рассказывала о море и моряках, о сказочной городской жизни на «городском» языке. И Ане советовала: «Нюрка, окончишь школу, не оставайся в деревне! Хватит вашей старшей – выскочила замуж за тракториста и осталась здесь «куковать», хотя я звала ее поехать вместе со мной! Аня предвкушала такую поездку. И поехала, едва успев получить аттестат о восьмилетнем образовании.
Учеба в торговом училище пошла ей на пользу. Дефицитные товары, интересная работа, общение и природная напористость вывели Анну на достаточно комфортный уровень жизни. Через год после окончания учебы она нашла своего будущего мужа по ту сторону прилавка – молодой сибиряк, будучи в командировке, зашел купить в дорогу продукты. Улыбчивая Анна приглянулась парню с мелодичным русским говорком, и по осени Анна уже ехала к жениху, собрав все свои вещи – «навсегда». Через полгода молодожены уехали из Сибири на Дальний Восток. Так началась ее самостоятельная жизнь.
Из деревни приходили редкие письма, раз в год – тяжелые посылки с домашним салом и сушеными яблоками. В холодильнике Анны всегда была дефицитная колбаса и прочие деликатесы, поэтому сало никогда в ход не шло. Она злилась на недальновидность деревенской родни, но дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. О своей жизни в ответных письмах Анна сообщала мало. Поздравительные открытки отправляла к каждому значимому празднику, не утруждаясь в изобретении особенных пожеланий.
Почти каждое лето Анна Павловна намеревалась поехать навестить родных, но эти поездки не совпадали с ее другими желаниями. Отпуск семья Зерновейских старались проводить на морях и курортах. Только однажды, много лет назад, ей все же пришлось поехать по краткой телеграмме, в которой сообщалось, что не стало матери.
И вот пришло письмо, в котором сестра слезно просила приехать. Она долго болела, и врачи ничего хорошего не предвещали.
Собравшись с мыслями, Анна стала собираться в далекую дорогу. Долго стояла у зеркала, примеряя обновки: в чем ехать? Шубка, шапка из норки выглядели очень дорого, пятилетнее пальто с рыжей лисой надевать уже не хотелось, но его не жалко было в дороге запылить. Да и выдавать свой уровень достатка было ни к чему. Покрутила в руках рыжую лисью шапку, достала старый вязаный комплект, подумала. «Положу в сумку, на обратном пути надену, а эту, вязаную, можно и выбросить потом. В деревне и так сойдет, а то решат, что я миллионерша, с шеи не слезут», – предусмотрительно решила хозяйка дорогих вещей, снимая перстни с пальцев и пряча их в шкатулку.
За время работы в торговле она стала разбираться в стиле и моде. Муж нисколько не противился зажиточной семейной жизни и гордился своей женой-добытчицей. Хорошая должность и зарплата, новая просторная трехкомнатная квартира, цветной телевизор, единственный ребенок в семье позволяли супругам чувствовать себя хозяевами положения. На очереди была покупка «Жигулей». Анна поехала.
Погостив в родительском доме несколько дней, она засобиралась в дорогу. Жизнь в деревне была очень серой и скучной. Она никак не могла вспомнить, как чувствовала себя здесь, когда росла. Тогда казалось, что так живут все, и дома было всегда хорошо и уютно. А теперь… Домишко словно врос в землю, комнатки были маленькие, потолки низкие. По случаю приезда редкой гостьи собрались соседки – она почти никого не узнала сразу. По очереди они рассказывали о своих детях, земляках, но Анна Павловна, кивая и улыбаясь, почти их не слушала. Их присутствие в доме было слишком утомительным для привыкшей к размеренной жизни гостьи. «Домой, домой!», – стучало в висках в такт тикающему старому будильнику. Анна, дав назидания единственному племяннику, который редко бывал трезвым, и обняв всплакнувшую в момент расставания сестру, протянула ей на прощанье двести рублей и переступила порог когда-то родного гнезда с облегчением: она едет домой!
На вокзале она заглянула в сумку, вытащила из нее пакет с лисьей шапкой, встряхнула и надела на голову. Старую вишневую шапку с шарфиком бросила в мусорку у дверей, туда же отправила кусок сала, который сестра выделила ей на дорогу из своих закромов.
Через час скорый поезд уносил ее все дальше и дальше от родных мест. Анна расстелила постель, задремала… То ли во сне, то ли наяву вдруг появился перед глазами родительский старый дом, пустая болтовня пожилых соседок, заметенные дороги, лаянье деревенских собак, отживающая свои последние годы пустеющая деревенька. Отдельным фрагментом всплыла поездка в маленьком автобусе районного сообщения, неугомонные пассажиры. Сельские женщины неопределенного возраста, говорящие на таком родном, но забытом языке о каких-то заботящих их делах. Полные авоськи с батонами белого и черного хлеба, бутылками растительного масла, кусками хозяйственного мыла. Молчаливо стоящая рядом красивая молодая женщина с грустными выразительными глазами в нахлобученном платке и выбившейся из-под него кудрявой пряди темно-русых волос, внимательно рассматривающая ее вязаную шапку…
Она открыла глаза – за окном вагона мелькали деревья в снежных уборах. «Вот так и я бы жила, – подумала Анна, переворачиваясь лицом к стене и поправляя подушку. – Ездила бы за свежим хлебом в райцентр, в платке и фуфайке с валенками. А эта женщина? Должно быть, ей и впрямь очень понравился мой головной убор. Надо было бы подарить, все равно выбросила…»
Внутри что-то защемило – она вспомнила оставленную на вокзале шапку и понимала, что вернуть ее уже нельзя.
Поезд монотонно стучал колесами, и на эти ритмичные звуки хорошо ложилось слово «шап-ка…шап-ка…шап-ка…».

Часть 3
Возвращение

– «Смилнова, на выход с вещами!» – сколько раз представляла себе Анна это восклицание, считая дни истекающего срока. И когда оно прозвучало, думала, что ей показалось.
– Ты чего, оглохла?! – хлопнула по плечу Анну Павловну соседка справа. – Иди, пока не передумали!
От смешения чувств Анна, закрыв глаза, расплакалась. Не навзрыд – слезы сами тихо побежали по щекам. Никто не ждал ее дома, никто не писал писем и не интересовался, жива ли она вообще. Она быстро скомкала косынку и вытерла мокрые глаза. Потом одним движением руки выгребла содержимое тумбочки в полотняную сумку и пошла к выходу ватными ногами.
– Прощайте! – выдавила она лишь одно только слово у дверей и ускорила шаг, не оглядываясь.
Как и ожидалось, никто не встретил ее у ворот, никто не окликнул. Вдохнув полной грудью свежий весенний, но еще морозный воздух, Анна медленно поплелась в сторону остановки. На нее косо оглядывались редкие прохожие.
Кое-как добравшись до своего городка, измотанная и голодная, Аня остановилась у подъезда своего дома, посмотрела на металлическую дверь и вздрогнула – почти такие изо дня в день на протяжении пяти лет она видела там, в местах лишения свободы. Потянула за ручку – дверь была на замке. Анна опешила. Столько лет они прожили в этом многоквартирном доме, знали друг друга, здоровались, с кем-то дружили, заходили в гости или просто за солью, дверь всегда была открыта – и днем, и ночью. И вдруг – как в сейфе.
Неожиданно из парадного вышел мужчина. Не глядя на нее, быстро прошел мимо. Аня узнала черный кожаный портфель и фетровую шляпу, которую она привезла когда-то мужу из Москвы. Что-то екнуло внутри, стало трудно дышать. Противный ком застрял в горле.
– Юр, Юраа... – сиплым голосом окликнула она. Мужчина оглянулся. Похудевшее лицо, седые усы, острый взгляд – Анна едва узнала в нем своего мужа – холеного мужчину в полном расцвете сил, которым он был пять лет тому назад.
– Анна?! – Он остановился, потом сделал два шага навстречу жене. Помедлив, словно раздумывая, что делать дальше, рукой указал на скамейку, стоящую невдалеке под старыми липами.
Анна послушно пошла за ним, оглядываясь на окна дома. На первом этаже чья-то рука задернула занавеску, но сквозь густой узор тюля было видно, что человек наблюдает за происходящим.
Присев на краешек холодной скамейки, женщина почувствовала неимоверную усталось, вытянула ноги вперед и, испугавшись своих грубых ботинок, поджала ноги.
Он с минуту молчал. Сел рядом. Рассматривая свой сжатый кулак, вдруг произнес фразу, от которой у Анны потемнело в глазах и усиленно запульсировали виски, безжалостно стуча молотками с двух сторон:
– Я думал, что мы расстались навсегда...
Аня, едва справившись с волнением, тихо произнесла:
– Я хочу домой. Дай мне ключи.
– Ты там больше не живешь, – отрезал Юрий и встал. Вещи твои в гараже, можешь прийти за ними вечером. Развод оформим хоть завтра. Я похлопочу.
– А куда, куда мне идти сейчас? Это мой дом, наш дом! – отчаянно воскликнула она.
– Я не знаю...Иди куда-нибудь. У тебя нет здесь больше дома! Квартира эта – моя. Я живу с другой женщиной, у нас родился ребенок. Ты – мое прошлое, горькое прошлое...Уходи!
Он встал и быстрыми шагами пошел по ведущему к остановке тратуару, решительно размахивая одной рукой, в которой держал портфель. Так было всегда, когда он злился.
Аня, помедлив несколько минут, встала и снова подошла к металлическим дверям. Через несколько минут щелкнул замок, и из парадного выбежала девочка-школьница, распахнув двери настежь. Анна смогла войти внутрь. Медленно поднялась на третий этаж, подошла к знакомой до боли двери своей квартиры, прислушалась. Тишина. Аня позвонила раз, второй, третий. Никто ей не открыл.

Часть 4
Дело житейское
«Не виновата я...» Сколько раз приходилось слышать эту фразу следователю, ведущему дела по торговым махинациям!
Следствие доказало вину Анны Смилновой. «Пять лет с конфискацией имущества» – как гром прозвучал приговор в суде.
Пока шло следствие, муж успел припрятать самые ценные вещи. Все, что было описано в квартире, автомобиль, дача, ушло в доход государства.
Остались пустые стены, раскладушка, поношенные вещи, не представлявшие особую ценность, и гараж, предусмотрительно оформленный на сына. Квартиру когда-то получил муж, откомандированный на работу в спецучреждение, совместно нажитым имуществом она не считалась.
Сын...Это был единственный человек на земле, который мог повлиять на ситуацию и спасти свою мать от нищенской бездомной жизни. Но где он сейчас?
О случившимся Андрей узнал, проходя срочную службу в армии перед самой демобилизацией. Погранвойска, в которых он проходил службу, превратили угловатого и немного застенчивого парня в самостоятельного и уверенного в себе молодого человека. Анкетные данные были безнадежно испорчены. Обозлясь на мать всем своим существом, Андрей решил, что ее для него больше нет.
– Мама умерла, когда я был еще маленький, – сказал он девушке, с которой познакомился во время поездки в гости к сослуживцу-белорусу, демобилизовавшись. Правду тогда он ей сказать не мог.
Девушка приглянулась Андрею своими лучисто-зелеными глазами, непослушной копной пшеничных волос и природным юмором, которым она искусно пользовалась на каждом шагу. С ней было весело и комфортно. Имя тоже у нее было под стать редкое – Михалина. Родители Михалины были из белорусской глубинки, а имя девушке досталось от уважаемой в роду прабабушки, которая, как рассказывает легенда, была знатной лекаркой и лечила в свое время даже панских лошадей.
Михалина заканчивала пятый курс пединститута и мечтала о первом сентября, когда она войдет в класс и скажет «Здравствуйте, дети! Я ваш новый классный руководитель!»
Распределение она получила в райцентр, из которого, собственно, и направлялась на учебу, чтобы потом вернуться в родные места.
Недолго раздумывая, Андрей сделал Михалине предложение. Ехать было некуда, а такую девушку обыщи весь Союз – не найдешь. И женился!
Молодоженам предоставили свободное жилье в учительском доме, а Андрей, сам того не ожидая, стал учителем физкультуры из-за отсутствия такового в сельской школе.
– Поступишь на физфак, отучишься. Работай! – коротко сказали ему в отделе кадров и оформили трудовую книжку.
Так началась семейная жизнь младшего Смилнова.
Узнав о том, что его отец сошелся с женщиной, слывшей длительное время подругой мамы и работавшей с ней в одном торговом учреждении, Андрей вдруг понял, что за всей этой историей стоит что-то загадочное, но разбираться в тонкостях родительских отношений он не стал. Новый статус, учеба на заочном отделении института переключили все мысли парня на созидательный лад.
Быстро пролетел первый учебный год, после службы в армии показавшийся просто отпуском. Учеников в школе было мало, педагогический коллектив отчасти был обновлен, работать было интересно и весело. Его уважали ученики и сельчане. Но больше всего радовало молодого супруга то, что они с Михалиной ждали первенца. Новость настолько окрылила Андрея, что хотелось петь, летать, обнять весь мир! Жена, наоборот, чувствовала себя не очень комфортно. Понимая это, он изо всех сил старался ей угодить, делал все, что она хотела. Даже раздобыл каким-то только ему известным способом кедровые орешки, договорился с единственной хозяйкой козочек на селе о литре целебного молока, которое исправно приносила она каждое утро прямо к ним домой.
За это время он привык к укладу сельской жизни, ему нравилось жить среди простых и добрых людей, слушать их напевную и не совсем понятную речь – белорусских слов он знал совсем мало. Мама была белоруской, но Андрей не раз замечал, что она стеснялась своего происхождения, разговаривала всегда на русском языке и никогда не брала его с собой в редкие поездки на малую родину. Теперь он не понимал, что такого стыдного было в том, что она здесь родилась, жила? Это поистине был островок тишины, спокойствия, живописных пейзажей и первозданной красоты. Да, быт ни в какое сравнение не шел с городским. Не было здесь кинотеатра и кафе с ассортиментом вкусной выпечки и любимого мороженого, не было привычной ванны с душем и личного автомобиля, асфальтированных дорог. Но это нисколько не смущало выросшего в городских условиях Андрея.
Он полюбил рыбалку на узенькой речушке, наслаждался тишиной и пением птиц, просто радовался переменам в своей жизни, о которых даже не мечтал. Остаться на сверхсрочку, как и планировал, он не смог. Пойти по военной карьере, хотя были все задатки военного, помешали события, развернувшиеся дома. «Все к лучшему!» – твердо решил он и даже в мыслях перестал возвращаться в свое детство.
Нравилась ему и семья жены, в которой она выросла. Труженики села – так называли их в официальных сообщениях. Да, они, в самом деле, были тружениками. Четверо детей, огород, большое хозяйство, работа в колхозе – родители Михалины не знали отдыха, работая от зари до зари. О поездках на море, путешествиях и санаториях речь не шла никогда.
Они любили приезжать к ним на выходные дни, топили баню, варили уху – семья значительно приумножилась, когда все дети создали свои семьи. Было весело, все поддерживали добрые отношения. Андрей рос единственным ребенком в своей семье, поэтому такому окружению был по-человечески рад. Со своими родителями он не общался, о дальних родственниках ничего не знал. Ощущение было такое, что после длительного отсутствия на земле он все же на нее спустился и увидел жизнь с обратной стороны. Это был другой мир, который он обрел сам. Он создавал свою собственную жизнь, старался быть незаменимым мужем и отцом. Несмотря на свою молодость и отсутствие опыта, заботился о своей семье так, что все его ставили в пример. К концу сентября у пары родился малыш. Андрей был на седьмом небе от счастья!
Михалина была хорошей хозяйкой и матерью, быстро управлялась со всеми домашними делами. Сельские учителя во все времена пользовались неоспоримым авторитетом и уважением, недостатка в продуктах семья не испытывала никогда. Кто-то угощал салом, яблоками, капустой, яйцами и свежиной, кто-то делился большим урожаем картошки.
«И зачем только мама уехала из этих мест?», – думал Андрей, глядя на свою тещу, еще моложавую энергичную женщину. Она следила за собой: слегка подводила карандашиком бровь, подкрашивала едва заметно губы, в холодное время года снимала платок и надевала пышную вязаную шапку цвета вишни, если отправлялась за покупками или в гости. Свой дом, семья, дети и внуки – она была тем человеком, на котором держался домашний мир. Но, как говорится, у каждого – свое видение счастья.

Часть 5
Гараж
Анне показалось, что кто-то посмотрел в глазок и отошел от двери. Посмелев, она позвонила еще раз.
– Андрей, сынок, это ты? Открой мне!
Ответа не последовало.
Анна Павловна, оглянувшись на дверь соседской квартиры, нажала на кнопку звонка. Дверь открыла тетя Зоя – так все называли одинокую женщину, жившую в однокомнатной квартире. За эти годы она несколько постарела, но взгляд, седые волосы, собранные в пучок, халат в красные маки были все теми же. Этот халат ей когда-то подарила Аня в день ее 65-летия.
Аню она узнала сразу, всплеснула руками.
– Анечка! Вернулась? А Юра говорил, что ты…Тетя Зоя оборвала фразу и пристально посмотрела на бывшую соседку.
Аня молча кивнула головой.
– Знаешь что, заходи, умойся, а я приготовлю тебе поесть…Поспишь, потом поговорим, – оценила взглядом состояние Анны тетя Зоя и слегка подтолкнула ее рукой через порог.
Анна послушно направилась в ванную комнату. Едва не заснув в горячей воде, она с трудом выбралась из ванны, накинула Зоин старый халат и вышла. Из кухни пахло жареной яичницей, шипел чайник. Жуя почерствевший белый хлеб, намазанный маслом, запивая его сладким чаем с вареньем, Аня думала о том, как хорошо жить на свободе. Можно просто заварить чай, сесть в мягкое кресло, включить телевизор. Пройтись по улице, заглянуть в магазин, купить продукты и прийти домой. Утром отправится на работу, вечером обсудить с мужем текущие дела. Все это было у Анны Павловны когда-то. И тогда казалось, что так будет всегда.
Расстелив постель на стареньком диване, тетя Зоя уложила нежданную гостью спать, а сама отправилась по каким-то неотложным делам.
– Спи, я тебя закрою, – бросила Зоя, выходя из квартиры.
Рухнув на подушку, Аня в то же мгновенье заснула, словно провалилась в темное и глубокое помещение. Ей снились какие-то коробки, мешки, чемоданы, в темноте она искала свои вещи, стоя на холодном полу босиком, но найти их так и не могла. Хотела выйти – ей никак не удавалось нащупать в холодных шершавых стенах дверь, чтобы покинуть это страшное место. Только где-то высоко над головой заметила она небольшое окошко, в которое едва пробивался дневной свет. Чтобы выбраться отсюда, нужно было дотянуться до него. Поразмыслив, Анна стала сгружать все, что попадалось под руки, и взбираться наверх, цепляясь за какие-то острые углы. Коробки падали, ударяя Анну по ногам, она складывала их снова. Ей едва удавалось удерживаться на этой шаткой конструкции, медленно продвигаться вверх. Сквозь сон она чувствовала боль и страх, понимала, что ее тут никто не видит и не слышит, никто не поможет выбраться из этого ада. Только она сама!
От волнения Аня проснулась – в комнате было темно, лишь свет ночного фонаря заглядывал в комнату через щель между неплотно задвинутыми шторами. Громко стучало только ее собственное сердце, дыхание было учащено, капельки пота выступили на лбу. Хотелось пить. Рядом на кровати кто-то сопел – она, с трудом соображая, где находится, привстала. Зашевелился кто-то и на кровати.
– Выспалась, горемычная? – прозвучал знакомый голос.
А…Тетя Зоя! Всплыла реальность.
– Да…выспалась.
– А я все слушаю – дышишь ты или нет…вторые сутки уж спишь, – сказала Зоя и тоже привстала с кровати. – Рано еще. Спи.
– Я пить хочу, теть Зой, – прошептала Аня.
– Пойдем, чайник поставлю, – Зоя нащупала у кровати тапочки, включила светильник.
Они сидели, пили чай, немного отойдя от ночной дремы, Зоя стала рассказывать новости подъезда. Кто женился, кто развелся, кто куда уехал – она знала все про всех. Но Аню больше всего волновали события, которые произошли у нее дома за время пятилетнего отсутствия.
Из рассказа соседки она узнала, что Юрий привел в дом ее подругу, бойкую и красивую Наташку. Несмотря на свои тридцать два, замужем она никогда не была, в то время слыла свободной и много себе позволяющей дамой. Родила ребенка, с работы уволилась.
– Юрку твоего загоняла, делает, что хочет, – нараспев говорила Зоя. – А Андрея, как в армию забрали, так и нету. Ни разу не видела его. Юра говорил, вроде женился он там, где служил. Так что, матушка, нет у тебя теперь никого…
Аня это чувствовала. Горько было осознавать, что все рухнуло в ее жизни. Осознавать предательство мужа и лучшей подруги, потерю работы и накопленного за жизнь добра было очень больно. Но больше всего ее угнетало то, что от нее отвернулся сын.
– Ты, милочка, держись. Еще не такое в жизни случается. Помнишь Артемьевых? А Вяткиных? Вот…А тут что? Надо устраиваться на работу, найти какое-никакое жилье. Говорят, если дворником пойти, то дают служебное. Родня-то есть? Помогут!
– Я не знаю…– Аня снова почувствовала ком в горле. – Если можно, я еще одну ночь у вас переночую?
Зоя, молча кивнув головой, стала убирать со стола.
Рассвело. Анна понимала, что долго гостеприимством сердобольной соседки она пользоваться не может, но куда идти и что делать – не знала.
Поблагодарив и извинившись за беспокойство, она закрыла за собой дверь квартиры, услышав за спиной облегченный вздох тети Зои.
– Вечером после семи приходи! – вдогонку крикнула она через закрытую дверь.
На всякий случай Анна позвонила в дверь своей квартиры. Слышно было, что там кто-то есть. Шуршали шаги, играло громко радио. Но дверь так никто и не открыл.
Аня вышла из подъезда и снова направилась на скамейку к липам. Было холодно. Она ждала, когда из дома выйдет ее бывший муж… Ждать пришлось недолго. Скорее всего, Юра увидел ее из окна, вышел. В этот раз он был без портфеля.
В гараже, куда они пришли вдвоем, она обнаружила сброшенными в кучу прямо на пол свои старые вещи. Многие из них были просто непригодны – перебирая и рассматривая свой гардероб, Анна забрасывала то, что можно было еще носить, в большую дорожную сумку и плохо себе представляла, куда она потом с ней пойдет.
– Открой крышку, мне нужно спуститься в подвал, – попросила она Юрия.
Он выполнил ее просьбу молча, включил свет.
Аня спустилась по крутой лестнице вниз, осмотрелась, нащупала в углу самой низкой полки пакет со старыми журналами, засунула за него руку и потянула на себя кусок кирпича. Золотые украшения, предусмотрительно припрятанные ею перед обыском, были на месте! Она облегченно вздохнула. Быстро переложила их в карман, крикнула, что на ум пришло:
– А где мои коробки с обувью?
– Ты с ума выжила?! Какой еще обувью в подвале? Все тут, наверху.
Аня, помедлив пару минут, выбралась из подвала, снова подошла к куче, вытащила из нее еще пару пакетов, выбрала лучшую пару обуви, переобулась. В старой сумке небрежно лежали ее меховые шапки, беспощадно избитые молью. Потянула первую – в руках остался ком лисьей шерсти. Брезгливо бросив ее на пол, переступила разбросанную одежду, взглянула на мужа, безучастно стоявшего у дверей.
– Все? – злобно спросил он, не глядя на нее. – Выходи, мне пора идти. Жена ждет.
От этих слов у Анны потемнело в глазах. Она сдержалась, промолчала.
– Вот деньги на первое время, – он протянул ей несколько сложенных двадцатьпяток. – Бери! Развод оформим завтра. Я договорился.

Часть 6
Заросшая тропа
Поезд медленно набирал скорость, увозя Анну Павловну подальше от этих мест. Случайные попутчики в купе оказались молчаливыми – парень лет двадцати, молодая женщина и старичок. Это было кстати: разговаривать ни с кем не хотелось. Аня просто взяла первый попавшийся билет до Москвы с местом на нижней полке. Ехали долго. Кто-то заходил, кто-то выходил. У каждого были свои дела и планы, лишь у Анны планов никаких не было.
Оставаться в городе, где ее знали, где был ее дом, в котором острыми осколками разлетелось вдребезги разбитое благополучие и счастье, где было только и разговоров, что она «проворовалась», она не могла и не хотела. Узнав, что Юра и Наталья сошлись сразу после суда, с приговором которого она была не согласна, Аня многое поняла. Пазлы совпали. Ее просто-напросто подвели под статью, подсунув на подпись один документ, на который она из-за излишнего доверия и спешки не обратила внимания. Она, Анна Павловна, главный бухгалтер одного из крупнейших торговых объектов, мешала счастью своей подруги и любимого мужа. Ее безжалостно предали!
Да, иногда приходилось искать лазейки для решения определенных вопросов, но она никогда не воровала, приписками не занималась и слыла очень хорошим бухгалтером, выросшим из обычного продавца продовольственного магазина. Анна мучительно стала вспоминать последние события десятилетней давности. Если бы она была тогда повнимательнее, то поведение близких людей показалось бы ей подозрительным – часто забегала к ней Наталья «на кофе», иногда просила прийти Юру что-то срочно починить. Аня доверяла – муж часто повторял «не нравится мне твоя подруга!», как будто давал гарантию на то, что ревновать к ней – пустое дело.
Добравшись до Белорусского вокзала, она купила билет на Минск. Поезд отправлялся через семь часов. За это время Аня передумала многое, но точно знала – она должна ехать туда. Направилась в скупку золотых изделий, сдала два браслета. Денег на первое время должно хватить.
О том, что сестра умерла вскоре после ее последнего приезда, сообщалось в телеграмме, отправленной ее племянником Ванькой. Для Анны тогда наступили тяжелые времена, поехать на похороны она не смогла. Остался родительский дом без хозяев – Ванька сожительствовал с какой-то одинокой женщиной в соседней деревне. Была надежда на то, что в нем можно поселиться, прожить какое-то время уединенно, решить, что делать дальше.
Дорога оказалась слишком утомительной и долгой.
Выйдя из рейсового автобуса, Аня направилась на окраину полуразрушенной деревеньки. Заросшие огороды, повалившиеся заборы…Увидеть такую картину она не ожидала. Дойдя до знакомого двора, Аня замерла. Выбитое окно, почерневшие стены, ржавый замок на двери. Заглянула сквозь окно в первую половину дома, осмотрела когда-то добротный сад, огород. Все было в таком запустении, как будто нога человека не ступала тут десятки лет.
Залаяла соседская собака. Поверх калитки, преграждающей вход во двор, выглянул заросший седоволосый мужчина.
– Эй, что тебе тут надо?! – крикнул он, не покидая укрытия.
Аня подошла ближе.
– Это я, Нюрка, не узнал? Вот приехала домой... Здравствуй, Степан!
– Ааа...– протянул сосед. – Узнал. Так тут никто не живет уже четвертый год. Огород я обрабатывал, сено косил, а теперь бросил – силы не те, на свой не хватает.
– А где ж Ванька?
– Так нет его…Третий год пошел, как помер…А ты не знала? Телеграмму не получала разве? Пил он много. Шел зимой из райцентра пешком, да так и не дошел – наутро нашли замерзшего в сугробе.
– Нет, я не знала. За границей жила, не смогла приехать, был пятилетний контракт, – промямлила она.
Что такое контракт сосед представлял себе слабо, но кивнул в знак понимания.
– Так ключи сейчас пошукаю, – сказал он и скрылся в сенцах. Степана не было минут пять. Потом вышел, протянул Ане ржавый ключ на грязной веревке. – На, открывай. Чего надо – приходи, помогу по-соседски. А то начальство из района приезжало, снести хотели старые хаты. Так и добре, что приехала, наведешь порядок. Хата еще крепкая. А соседний Ленькин дом, видишь, сгорел во время грозы, – махнул он на торчащую одиноко среди хлама печную трубу.
Аня взяла ключ, посмотрела на соседа. – А что, работа в колхозе сеть? Руководство-то на месте?
– Была б работа, лепей бы жили, – пробормотал он и, покашливая, пошел во двор, ясно давая понять, что разговор окончен.
По заросшей тропе Аня снова подошла к двери, стала ковырять замок. Он не сразу, но поддался. Заскрипела дверь. Войдя в хату, Аня заплакала.
Старая деревянная скамья, мусор, битые бутылки, консервные банки, тряпье на полу, полуразрушенная печка и дырявое ведро было всем богатством одинокого родительского дома. Как будто никогда не жили здесь люди, не рождались дети, не топилась печка, и не пахло свежим хлебом. Под полом что-то зашуршало и тут же стихло. Об электричестве и вовсе речь не шла – провода были обрезаны, на месте счетчика красовалось лишь пятно.
Аня вышла во двор, осмотрелась: пусто! Никакой хозяйской утвари. Она снова направилась к соседу. Он сидел на скамейке, курил.
– Мне бы…там надо все вымыть. Ведро, тряпку дадите?
Степан, крехтя, встал и молча пошел во двор. Вышла жена Степана, худощавая и рыжеволосая Тася.
– Здорова, Нюрка! Ты что, насовсем вернулась или в гости приехала? – съязвила она. – Мы думали, что и не появишься уже, – пристально вглядываясь в лицо Анны, словно угадывая ее намерения, затараторила Степаниха – так звали ее на селе с тех пор, как Степан привез ее из армии и сыграл скромную свадьбу. – Погоди, мы сейчас со Степкой придем, поможем.
Аня не успела вновь войти в избушку, как на пороге появились соседи с ведрами, веником, инструментами.
Работали долго. Выгребли мусор, вымыли окна и полы, Степан кое-как застеклил окно, подправил двери. Принес старый стол, как оказалось, родительский, две табуретки.
– Печку чинить надо, ну, это завтра. Кирпичи, глина есть в хозяйстве. Пойду баню затоплю, – как будто сам себе сказал Степан и оставил женщин одних.
– Приходи вечерять, в баню сходишь, да и заночуешь, где тут спать-то, – вопросительно глядя на гостью, сказала Тася. – Дам тебе нашу керосиновую лампу, пока свет проведешь.
Аня вздохнула. Хотелось пить и есть. Спальное место мастерить было не из чего. Она вышла во двор и направилась к сараю в надежде найти там хотя бы старую металлическую кровать, на которой когда-то сушили пучки лекарственных трав. Кровати там не оказалось. Да и сарай мало был похож на придворную пристройку. Оставалось одно – снести покосившийся сруб с провалившейся крышей.
Анна снова направилась к соседям.
Помылись в бане, сели за стол. Сивушный напиток, вареная картошка, соленые огурцы и сало взбодрили немногочисленную компанию, стало теплее и веселее на душе и у Нюры.
– Завтра с утра иди в сельсовет, – сказал Степан. – Пушчай помогуть огород перепахать, трактор есть, попроси. Семян дадим, бульбу посадим. Бог даст день, даст и пищу!
Тася постелила постель, но Нюра попросилась спать на печке. «С детства не спала на ней» – объяснила она. Улеглась на огромную подушку, которую заботливо подала ей Тася, пригрелась. Тут же рядом оказался хозяйский рыжий, как Тася, кот, лег сбоку, замурлыкал от удовольствия. Сон унес все тревоги и печали, Анне казалось, что она вернулась в далекое детство, а все остальное было не с ней…
Крестьянская жизнь восстановила утраченные силы, вернула Анну Павловну к жизни. Расцветала маем весна. Односельчане, которых всего-то насчитывалось чуть более двадцати человек, чем могли, помогали. Сразу окультурили огород, посадили картошку. Делились салом, которое Ане теперь казалось деликатесом дороже и вкуснее красной икры.
Переложили печку, поправили забор, спилили сухие деревья. Кое-что Анне удалось обновить и прикупить. В заботах прошло лето.
К осени ее жилище стало выглядеть не хуже обжитых соседских домов, хотя и до идеального не дотягивало.
Деньги, вырученные от украшений, заканчивались. Было еще несколько цепочек и обручальное кольцо, но их Анна берегла – планировала пустить в дело. Нужна была работа. Анна поехала в райцентр решать этот сложный в виду ее недавнего прошлого вопрос. О работе с материальной ответственностью не могло быть и речи. Имея коммерческую жилку, она понимала, что только так можно заработать на жизнь – стала ездить за товаром, привозила продукты в свою деревеньку и по выходным торговала на рынке. Так Анна Павловна стала предпринимателем, хотя в то время эти люди назывались совсем иначе.

Часть 7
Покупатель
В один из воскресных дней Анна, сидя в торговой палатке и глядя на немногочисленных покупателей, заметила знакомое до боли лицо. Она узнала бы его из тысячи. Молодой мужчина шел с маленьким мальчишкой, ведя его за руку.
– Андрей…сынок… – сказала Анна Павловна и вскочила. – Андрей!
Мужчина оглянулся, остановился. Анна, не дожидаясь, что он подойдет, выбежала навстречу.
– Андрей, сынок, – повторила она, глядя в удивленные глаза сына. – Ты…Как ты здесь?
– Мама…Неужели это ты? Что ты здесь делаешь? – смотрел он на мать недоумевающими глазами.
– Я живу здесь теперь, работаю вот, видишь! Нам надо поговорить, сынок, пойдем, – пробормотала она, едва сдерживая дрожание собственного голоса, который вдруг стал каким-то чужим. – Я сейчас!
Она вернулась к палатке и стала быстро сгребать товар в огромные сумки. Андрей молча стоял, все так же держа за руку своего сына. Смотрел на мать, едва справляясь с волнением, которое охватило его целиком от неожиданной встречи. Она очень изменилась, постарела. Жалость к родной матери пронзила его сердце. Что делать дальше – он не знал.
Быстро разобрав палатку, загрузила все в багажник рядом стоящего автомобиля, за рулем которого сидел незнакомый мужчина и читал какую-то пожелтевшую от времени книжку. Он также посмотрел на Анну удивленно:
– Что, торговля на сегодня окончена?
– Да, Николай, вези меня домой! – объявила она водителю, которого нанимала два раза в неделю для работы на рынке в райцентре. И снова повернулась к сыну:
– Поедем, сынок, дома поговорим обо всем. Садитесь в машину.
– Нет, мам. Сделаем иначе. Скажи, где ты живешь, и вечером я приеду к тебе со всей семьей. Жена ждет, она будет волноваться, если мы с Максимкой не вернемся вовремя.
Только тут Анна Павловна внимательно посмотрела на внука. Он был очень похож на Андрея, только светлее были волосы.
– Как тебя зовут? – наклонилась к мальчику она, погладив по голове. Анне Павловне сложно было поверить в то, что она – бабушка.
– Максим Смилнов! – сказал мальчик и спрятался за отца, не отпуская его руку.
– Приезжайте, я буду вас ждать. Я живу в Колосках, крайний дом справа с зелеными воротами.
– Хорошо, мама, – сказал Андрей и поймал себя на том, как приятно произносить это слово – «мама». По-мужски он старался не терять самообладание, но чувствовал, что готов по-детски заплакать и крепко обнять родного человека.

 Часть 8
Жданные гости
Анна впопыхах втащила сумки в дом, осмотрелась, решила сразу прибраться. К ней приедет сын! Радость переполняла материнское сердце.
До вечера еще было много времени, но она, суетясь и волнуясь, стала накрывать на стол, застелив его красивой скатертью, выставлять лучшую посуду. В запасах у привыкшей думать о завтрашнем дне хозяйки нашлись баночки со шпротами и тушенкой, столь ценные во времена дефицита. Она поставила на электрическую плитку отваривать картофель, открыла банку маринованных огурцов, наполнила вазочку карамельками «Слива», которые сама любила с детства, достала шоколадку.
Ожидание было мучительным. «Расскажу сыну все, как было», – решила взволнованная женщина.
Только около шести часов вечера Анна услышала гул подъехавшей машины. Выбежала из сеней, остановилась, вглядываясь в спутницу сына. Жена Андрея, с округлившимся животиком и аккуратно уложенными волосами, была очень красивой. Максимка, опередив родителей, подбежал к Анне Павловне первым.
– Ты – моя вторая бабушка из России? – спросил паренек, держа в руках игрушечную машинку.
 – Да, Максим, я твоя бабушка, всхлипнув, сказала она. – Проходите в дом, – обратилась к детям Анна, и открыла дверь.
 – А я – Михалина! – улыбнулась невестка.
– Теперь я живу здесь, – сказала Анна Павловна, обращаясь к сыну. – Надо же! Столько времени прошло, ты совсем рядом, а я и думать не чаяла встретиться вот так!
После ужина пили чай. Анна старалась уловить момент, чтобы начать разговор о прошлом. Но Андрей, не давая вставить слово, весело рассказывал о том, как служил в армии, как встретил свою Михалину и строил новый большой дом, кого они ждут и как решили назвать. Когда Михалина отвлеклась на просьбу малыша выйти во двор, он, глядя матери в глаза, отрицательно покачал головой, словно предупреждая – «молчи, молчи о прошлом».
Анна Павловна поняла сына. Их отношения, их прошлое, их семейный разлад – дело личное. И не стоит Михалине, особенно в этот важный для нее период, волноваться и вникать в эти подробности.
– Сынок, потом все тебе расскажу...Сейчас хочу, чтобы ты знал только одно – я не виновата. Меня просто подставили...И теперь я знаю, кто и за что.
 – Я тоже знаю, – твердо сказал сын. – Забудь.
В комнату вошла Михалина.
– Приглашаем и Вас, Анна Павловна, в гости, – сказала добродушным голосом она и обратилась к мужу: – Едем, Андрей! Пора! Максим у машины ждет.
Провожая гостей, Анна Павловна просто сияла от счастья: теперь в ее жизни все будет хорошо!


(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)