Притча про истинный возраст

Давным-давно, в начале месяца хамаль 1391-го года хиджры по персидскому календарю, его путь пролегал по пыльной земле древнего Бамиана. С синего весеннего неба уже яростно жарило солнце, но на серых камнях ещё белели крупные наросты снега. Объёмный рюкзак, коврик, крепкие ботинки – что ещё нужно для хорошего путешествия? Ни планов, ни целей. Сам путь цель. Грунтовка мягко отзывается на шаги. Ни души вокруг. Горы, камни, стрекот сверчков.
Странно. Здесь год 1391-й, а у нас? Кажется, 2012-й. Погружение в этот быт уже заставляет вспоминать, какое календарное число на родине, вынуждая прибавлять годы и лунные декады к местному летоисчислению. Что значит эта разница в шесть веков?
Недалеко журчит вода. Пора отдохнуть. Юная весенняя трава, ручей, стекающий из-под талых снегов. Погрузить руки. Омыть лицо. Напиться. Бросить камень. Мелкий всплеск, нечаянная усмешка. Лечь на спину, поднять глаза к синему небу... Разве не для этого придуманы путешествия? Сладкая истома накопившейся усталости. Барашки-облака.
Растянувшись на лужайке, наслаждаясь томной прохладой, он вдруг обратил внимание, что на вроде бы хаотично расположенных белых камнях вокруг выгравированы закорючки цифр. Именно цифр – похожи на наши, а алфавит фарси всё ещё было лень учить. И что это? Какие-то чёрточки… Господи! Лежу посреди кладбища! Подъём!
Через некоторое время, заинтересовавшись увиденным, наклоняясь и пытаясь сопоставить даты, он вдруг понял, величина между цифрами неприлично мала: девять лет, четыре года, восемь лет и несколько (прописью) месяцев... Как так? Здесь что, одни дети? Ощущение чужого взгляда заставило оторваться от драмы расследования. На холме невдалеке стоял старик.
Что можно сказать с таким словарным запасом? Только «салам алейкум».
- Алейкум ассалам! – откликнулся старик. Не спешил со следующими словами, разглядывая странника.
- Сафар, – крикнул он после некоторого взаимного молчания. Это значит «путешественник».
Старик чуть расслабился, потом произнёс некий вопрос и, поняв, что его не понимают, приглашающе махнул рукой. Отказываться было глупо. Он поднялся по склону.
За пригорком стояло несколько квадратных глинобитных строений, однако не обнесённых, как здесь принято, высоким забором. Указав рукой в сторону кладбища, старик с улыбкой спросил что-то. «Немифахма» («не понимаю»). Усмехнувшись и махнув рукой, старый проговорил что-то, из чего странник понял «мехмун» (что значит «гость») и «чай» (что значит «чай»). Они подошли к одному из строений, тот пригласил гостя сесть, скоро зашипел чайник и завязалась нехитрая беседа. Куда, откуда, имя, кем работаешь, куда направляешься – это более-менее получалось объяснить. Пространные комментарии старика вселяли спокойствие. Явно философствует... Гость выложил на скатерть и свою лепёшку, из вежливости пощипал хозяйской снеди. Старик периодически отходил куда-то, по возвращении нечто комментируя. Странное, но интересное общение, где отсутствие слов компенсировалось знаками рук. Единожды он попробовал поднять тему детского кладбища, но так и не понял объяснения, констатировав «немифахма», на что старый сделал неясный знак пальцем, что-то вроде «погоди, через пять сек объясню тебе по-нормальному». В общем, пора было прощаться – солнце спало, а холод в этих горах бывает мертвецкий. Мурашки от одной мысли об этом. Да ещё ведь машину ловить.
Неспешность старика и периодический знак «погоди, не рвись» ясно давали понять, что они чего-то ждут. Ответ подоспел очень скоро.
На шоссе за холмом просигналила машина, кто-то крикнул нечто, и старик махнул рукой: «Пошли».
«Очень интересно… Местное гостеприимство?» – мелькнуло в голове. Он свернул оставшуюся половину лепёшки назад в рюкзак и, отказавшись от предложенного провианта, взял всё же одно яблоко, поблагодарил хозяина.
- Эй, шурави, сюда ходи, поедешь город машина! – кричал с асфальта улыбчивый пожилой водитель.
Попрощались.
Водитель, Ярдин, оказался сносно говорящим по-русски, так как был каким-то чиновником в 80-х, во время советского присутствия. Взял достаточно умеренную цену за путь до Чарикара, хотя изначально предполагал, что везти надо в Кабул. Пообщавшись о том о сём, в какой-то момент Ярдин вдруг сказал:
«Знаешь, старик просил меня объяснить тебе суть того, что он не смог объяснить тебе сам. Это действительно могилы, но не детей, а их могилы, там похоронены эти «хаджи». Ты только что побывал в пристанище суфиев, друг. Так вот, они ведут иной отсчёт своим годам. Длинный платок на их шее или в тюрбане, ты навряд ли это заметил, испещрён знаками. Это столбики, риски, просто палочки. Дело в том, что когда этот человек чувствует, что прожитый миг был для него счастливым, цельным, великим, незабываемым или познавательным, он просто рисует ещё одну палочку на своём платке, обычно обозначающую один час или закорючку за один целый день. Несколько линий – несколько часов или дней счастья. Очень просто. И вот когда этот старик умрёт, другие соберутся и будут складывать все эти его часы и дни. Эта сумма сложится в какие-то годы, и именно эту цифру набьют на камне. Ведь только это и есть наша настоящая жизнь».