Странная монашка

Отец Кирион шёл по берегу Ладоги, глядя себе под ноги, и чуть не плача.
— Вот же, жизнь моя окаянная. Второй раз в монастыре, а будет ли в том толк?
Отцом Кирионом он только три года, как звался, да и от роду ему — всего двадцать пять. Не сложилось в миру. Год провёл за монастырскими стенами, чтобы вылечиться. И что? Все люди, как люди — новую жизнь начали, а ему опять потребовалось...
Мало что ли нахлебался из-за этой наркоты проклятой? И с чего взял, что теперь всё нипочём, что друзья старые, лишь увидеться хотят, а не подсадить на новую дозу. Эх, дурья голова — вот и воротился, как миленький. А куда ещё деваться?

Тропинка добежала до развилки.
— Куда ж настоятель сворачивать-то велел? - Вылетело из головы, напрочь. Всегда так с ним — слушает всех в пол-уха, делает всё спустя рукава и вечно витает в облаках.
— Не возвращаться же? Спросить бы у кого.
Поднял голову, а прямо перед ним, согретая солнечными лучами, монашка идёт. Да так быстро, не оборачиваясь, не глядя по сторонам, будто летит.
— Эй, постой, матушка - бросился за ней отец Кирион - Мне бы дорогу узнать.

Остановилась, обернулась.
Тонка, как берёзка, красива. Во взгляде такая синева плещется, что у невдалого послушника, аж в глазах посветлело - Ну мила, только картины с таких писать.
— А ты, батюшка, не к нам ли идёшь? - улыбнулась монашка и, чуть склонив голову, повела плечом в сторону леса.
— Настоятель, ещё засветло, огорошил - Иди, говорит, по тропинке, а там в ворота постучи, скажи я прислал поклон, и прошу за душу заблудшую.
— Так и какую же ты дорогу ищешь?
— Голова у меня дырявая, видать, — Забыл куда идти надо. Растерялся на развилке, а тут тебя Бог послал.
— Бог, говоришь - захохотала монашка. А на развилку тоже он вывел?
— Что смешного-то?
— Да нет тут других дорог. Видишь — одна тропа, и ведёт она к нам.

Вот так-то — подумал отец Кирион — Опять глюки. Не привыкать. Лучше помалкивать. Мне теперь до конца дней своих в монастыре сидеть, так есть ли разница, что мерещится? Одна дорога, так одна. Монашка на монашку не больно похожа, но красавица писанная, босиком по траве бегущая — и то хорошо. Хуже если бы вороны или ведьмы всякие являлись бы.
— Веди, матушка, неразумен я в путях своих.

***

— Что-то не припомню, здесь женских монастырей - робко попытался возобновить разговор, стараясь поспевать за легконогой красавицей - только наш, да и тот уже лет двадцать, как достраивается.
— А ты, что в монастырях-то ищешь? - сорвала девушка желтый полевой цветок, подставила ладонь под солнечный луч и улыбнулась, наблюдая, как прямо с неба слетела на него полосатая пчёлка.

Стыдно стало отцу Кириону. Язык не поворачивался всё о себе рассказать, да и как скажешь, что ни веры в тебе, ни желания молитвы читать, а уж о Боге и, вовсе, думать не хочется.
— Что все ищут - промямлил, глядя на высокие ели леса, до которого они, оказывается, так быстро дошли.
— Так что же не прижился в своей обители? - Ох, и насмешливый взгляд у этой монашки. Так и кажется — ещё немного и засмеётся в голос, окинет лукавым взглядом, бросит прямо в лицо:
— Не надоело врать-то?
— А я и не вру - как-то неожиданно, ответилось вслух - Кирилл я, и никакой не монах. Ну, послушником-то считаюсь, а до монастыря, да и после первого года в нём, — наркоман, податливый, никчёмный человек, возомнивший себя лучше других, умнее, хитрее, удачливее. А на самом деле, ничего из себя не представляющий. Всё что имел, да умел — по ветру пустил, а собрать уже не получилось.
— Значит, тебе точно к нам. Видать, Бог так решил, хоть ты в него и не веришь. Зря. Что встал? Идём.

Через час дошли до деревянного строения. Кирилл уже ничему не удивлялся и всю дорогу шёл за монашкой молча. Но тут остановился, словно опомнился.
— Разве можно мне в женский монастырь входить, давай за воротами постою.
— Монастырь? - удивлённо глянула на него девушка — Где ты монастырь-то видишь?
И вправду, не было никакого монастыря за деревянными воротами. Пасека, пчёлы вокруг летают, над зелёной сочной травой, солнечный день расцветает в полную силу. Лес расступился и повеяло томным, медовым ароматом, словно ветер снял длинным языком прозрачный мёд и рассеял его в воздухе.

Вспомнив, что про все свои глюки он решил помалкивать, отец Кирион согласно закивал головой, и пожав плечами, пошёл за монашкой, ничего не спрашивая — сон ли перед ним, явь ли, а может и то и другое.

А монашка шла вперёд, улыбаясь всему на свете.
— Богу твои молитвы за ненадобностью, коли они, лишь в словах. Душа твоя в конопляных полях, видать, затерялась. Может и вылечился бы, да потом депрессия, агрессия, уныние и безделье. Мир тёмен от туч, а жизнь бессмысленна.
— А ты, видать, святая? - огрызнулся обиженно, глядя на её лёгкую походку, гибкое тело, видное даже под монашеской одеждой, — юное, женственное, прекрасное.
— Ты что ли, из-за веры в монашки подалась? Горе какое пережила? Или от мира злобного сбежала? Давай-ка заберу я мёд и прощай. Видимо, за ним меня настоятель и послал сюда. Возьму и — обратно.
— Это тебе решать — идти обратно, грезить, да плакать о себе несчастном, да о своей жизни загубленной или остаться среди нас.
— Кого вас?

И совсем ошалел парень, оглянувшись вокруг. Повсюду — юные монашки. Кто ульи поправляет, кто двор подметает, кто хлеб испечённый раскладывает... Да и, стоят они уже не на тропинке, а внутри огромного монастыря, куполом которого было всё небо.
Откуда-то доносилось красивое горловое пение. Чуть грустное, но такое задушевное, что лилось прямо в сердце и так хотелось подпевать...
— Человек сам по себе ничего не может - доверительно сказала девушка - Вот ты один много навоевал? Только чуть жизнь свою не угробил. В монахи без души пошёл, будто сам от себя, кто спрятаться может.
— А вы?
— Мы, как улей живём. Пчёлы мёд собирают, летают свободно и творят себя, да и другим помогают, не думают о печальном — наоборот. Тут каждый может найти то, что ему по душе. Пишешь стихи — пиши, а мы их споём вечером. Умеешь рисовать — прекрасно. Всё пригодиться, когда вместе и с душой, когда не убиваешься и не ноешь. Понял или ещё повторить?
— Так кто же вы? Пчёлы или люди?
— Мы улей, а что внутри него, знают лишь те, кто остаётся с нами. Так что решишь?

— Как решать, коли я ничего не умею? Зачем, таким удивительным монашкам, я нужен?
— Никто не знает, что происходит за стенами монастырей. Разные они на Земле. Среди всех есть и такие, как наш. Выходя отсюда — я простая монашка. Живя здесь, словно пчела — тружусь, радуюсь, радую и живу вольно, как моё сердце просит, а не как кто-то указывает. Мне в улье всё по душе, а улью по душе я.
— Всё равно не понял зачем вам я?
— Разве могут быть на свете люди никому не нужные?
— Так ведь, есть и сколько таких!
— Есть. Пока есть. Только это не правильно. Им не справиться по-одиночке, как было не справиться тебе.

Всё просто: сломался — починим, заболел — вылечим, упал духом — поддержим, а хочешь научиться сам всему — не уходи из улья.

Настанет время, и ты научишься помогать, врачевать раны, но не молитвами, а делами, что, словно мёд прозрачны целебны, ибо идут они не только от твоей души, а от всех, кто вместе с тобой, даже если их и нет рядом.