Тайна, которой не было

               
Николай Романович сидел на скамеечке в сельском скверике, подперев небритые щёки морщинистыми ладонями, и полными грусти глазами следил за тем, как его внук Ромка играл в песочнице, поочерёдно нагружая два пластмассовых грузовичка и перевозя жёлтый песок с места на место. В своей беззаботной увлечённости двухлетний ребёнок был трогательно похож на своего деда, также бессмысленно перекладывавшего из одного кармана «ветровки» в другой потрёпанную пачку сигарет и зажигалку, а затем вновь подпирая лицо, упершись в колени. Притом схожесть была не столько в надуманной важности занятий обоих, сколько в другом… В чём? Всякий сторонний наблюдатель ответил бы вам тут же: редкой формы уши – слегка заострённые кверху, не торчащие в стороны, а как бы даже прижатые к голове, такие слуховые «аппараты» часто называют «волчьими ушами» из-за их всамделишной похожести на известного лесного персонажа. Дед Коля начал было доставать сигаретку, но сразу бросил затею: зачем дымить на детской площадке? ВНУКУ ВОЗДУХ ПОРТИТЬ? Засунул пачку обратно в карман, довольный своей решимостью. Дед Коля очень любил своего внука.
… История деда Коли и его семьи была бы совсем не примечательна, если бы не одно обстоятельство, причём выдуманное, искусственное, дурное, испортившее всю жизнь не только Николаю Романовичу, но и всем его близким. Слава Богу, что вот эти самые «волчьи» уши и разрубили узел многолетних сомнений и молчаливых упрёков…
Николай и Вера поженились рано. Выросли в одном селе, ходили в один класс, дружили с детства, так что всё сложилось само собой. Первой родилась Лизка, после были ещё два сына – Паша и Лёнчик. С сыновьями Николаю было всё ясно: его пацаны. Всяко похожи, а в особенности ушами. Такие же, как у папки. А вот с дочкой как раз и засомневался молодой отец:
– Ой, Верка, сдаётся мне, что не моя эта девочка… Ну, вот чувствую, что не моя. – Николай мучал жену и всех вокруг, изводя их молчанием и грязными намёками. Причём делал это всю сознательную жизнь, даже после рождения «правильных» сыновей. А уж самой Лизе доставалось по полной! Мало того, что как старшая, сестра была работой домашней нагружаема больше всех, так ещё и эти ежедневные укоры, а то и оскорбления. То одному соседскому мужику припишет «отцовство», то другому. И всё норовит побольнее уколоть, ущипнуть, ужалить. Устали все от его назойливой мысли, а сделать ничего не могут. Уговоры никакие не помогают, а если жёстче с ним были родные, так совсем дурным становился, грубым, опасным. Того и гляди, убьёт кого…
Братья Лизу жалели, любили. Не верили и не хотели знать ничего про эти уши злополучные, про отцовы сомнения и подозрения. Нередко вступались за сестру перед подвыпившим папкой. А он в такие дни особенно лютовал: однажды прямо с кулаками набросился на мать и Лизу. А дело было, когда уже подросли ребята (а они погодки были, к тому дню Пашке 14 исполнилось, а Лёнчику 15 годков, но парнишки были крепкие: так они вместе с Верой накинулись на пьяного отца, скрутили того и на диван повалили, связав руки. Одна лишь Лиза забилась в угол и плакала, глядя на происходящее. Сердце её разрывалось от горя. Ой лютовал тогда Николай, орал матом, страшные вещи говорил всем…Обижал родных понапрасну.
Той же весной Лиза бросила учёбу в школе, а летом поехала поступать в ветеринарный техникум в другом районе. Собрала мама кое-какие деньги, чемоданчик наладила с необходимым, попросила соседского деда отвезти дочку. Подальше от этого безобразия. Переплакали все вместе. Отец не глядел в их сторону, не общались они с ним. А что делать? Сельская жизнь. Бедность. Вариантов раздельного проживания нет. Вот и мучаются все. Как бы живут. Беда…
Но вот прислала Лиза весточку: в техникум поступила, дали место в общежитии. Работу нашла в местной столовой – по ночам убраться, кастрюли огромные перемыть, сковородки, продукты принять – жить же за что-то нужно. А утром на занятия. Тяжело…А деваться некуда. В семье ей места нету.
Через пару лет встретила на практике в ветклинике Валеру. Он местный, из района. Познакомились, стали встречаться, в кино ходить, на танцы. Лизе уже восемнадцать, а парню двадцать три, институт закончил (тоже по ветеринарной линии, только он уже как ветврач стажировался, а Лиза «принеси-подай»). Сошлись во взглядах на свою работу, на мир вообще, полюбили друг друга. Поженились. Расписались в конторе, а вечером отметили в столовой, где Лиза продолжала работать – посидели вчетвером (со свидетелями). Завстоловой пришла, правда, подарила им самовар – собрали работники столовой кто сколько мог. Жить стали у Валериных родителей, которые приняли Лизу, как родную – девушка хорошая, скромная, вежливая, одно слово – ДОЧКА. Так и стали её называть папа и мама мужа. Про Лизиных родителей Валера своим рассказал, а сама Лиза однажды поведала историю своей семьи, особо не распространяясь, но про «волчьи» уши сказано было. Словом, родители мужа не лезли в это дело, предоставив всему идти своим чередом.
Окончив учёбу и поступив на работу в местный совхоз, через год Лиза забеременела. Счастливые родители Валеры начали думать, как назвать будущего малыша: УЗИ показало – будет мальчик. Отец Валеры поинтересовался у Лизы:
– А отца-то твоего как по отчеству звать?
– Романович он.
– Ну, а что? Пускай у вас будет Ромка. Звучно будет: Роман Валерьевич. И отцу приятное сделаешь.
– Да не больно охота ему приятное делать, если честно.
– А ты сделай так. От тёплого солнышка даже вон айсберги тают да в океанах растворяются. А люди подавно от доброты и тепла лучше стают. По-любому, доча…
Обнял невестку, поцеловал в голову. Лиза так и зарыдала: не знала она такого в своей жизни. Не довелось испытать отцовской любви. Согласилась со свёкром, хоть и не хотела вовсе. Уж больно обид много у неё на родного («Родного? А вдруг и правда всё, что он говорил? А если правда, тогда как? Маму спросить? А что, если всё так…Или обидеть её до конца дней? Ох, ну зачем он так? Что изменишь теперь?» – такие тяжкие мысли лезли в голову будущей маме Романа Валерьевича…)
– Ну, Ромка так Ромка. Будь по-вашему. – согласилась Лиза.
…Мальчик родился в срок. Хорошенький, здоровый ребёнок. В роддоме персонал и другие молодые мамаши умилялись одной малозаметной детали во внешнем виде младенца:
– Гляди-ка, ушки какие интересные… – А затем шёпотом, чтобы Лиза не услыхала, – Как у волчонка…
Увидала эту особенность и Лиза. Сразу увидела. Как только принесли на первое кормление. Увидела и обомлела, и обрадовалась несказанно, вскрикнула прямо на всю палату:
– Мой! Мой! И я его! Родной мой!
– А чей же ещё? Тут всего-то трое родилось за эти дни: пацан один, а то две девочки. Твой, конечно.
Но не догадывались молодые роженицы о настоящем поводе для такой-то радости у подруги по счастливой палате! Вот эти самые «волчьи» ушки, которые могли бы стать причиной печали, сознания какой-то «ущербности» у другой матери, эти вот заострённые кверху ушки младенца у Лизы вызвали бурю радости и восторга! «Мой! Мой!» - кричала сияющая святым светом Лиза, имея ввиду не только долгожданного сыночка, а ещё и своего РОДНОГО ОТЦА! Родного, да! К чёрту подозрения! К чёрту упрёки и старые обиды! Теперь всё будет по-другому! Скорей показать Ромку папе и маме! МОЕМУ ПАПЕ!!!
… Через неделю приехали родители Лизы в район, в роддом.  Дело шло к выписке. Вошли в палату. Николай Романович в белом халате, неловко чувствуя себя в роли дедушки, топтался на пороге. Не то чтобы даже неловко, а почти враждебно: на кой чёрт ему чужое счастье?
– Пап, ты подойди сюда. Глянь-ка на это. – Лиза поманила Николая Романовича рукой.
– Вот ещё…Пап. – криво усмехнулся тот. Однако подошёл поближе, нагнулся к малышу, и, как бы не веря своим глазам, дотронулся до ушка ребёнка…
– Мой, твою мать! Мой же! Ё…перный балет…Лизка, так и ты выходит…Твою мать…Охо-хо-хо…Так это ж что получается…Вера, так выходит я всю жизнь…– Николай Романович не договорив фразу, повернулся и пошёл из палаты. Соседки Лизы с выпученными от удивления глазами лежали, что называется, в ступоре. Сама Лиза смотрела на маму и братьев, замерших на месте. Это была хорошая немая сцена. Одна из самых счастливых, которые когда-либо происходили в этих стенах. И не только в этих. Это была сцена долгожданного примирения, умиротворения, какой-то вымученной, выстраданной победы здравого смысла над убогим прошлым…Победы добра.
Через минуту в палату вбежал обезумевший от счастья дедушка Коля. В руках он держал две больших охапки сирени, одну из которых сунул в руки Веры, а со второй двинулся к дочери. ЕГО ДОЧЕРИ! Эх, дурак же ты, Николай Романович! Сколько лет извёл, души вытрепал родным людям…
– Назвали как?
– Ромка. В честь отца твоего. – Лиза смотрела в глаза Николаю Романовичу, не моргая, стараясь будто «сфотографировать» это мгновение, запомнить на всю жизнь. Долго ждала. Дождалась своего часа…
– Дочка…Дочка…– Едва смог выговорить новоиспечённый дед. Слёзы комом встали в горле, запечатали наглухо все слова, которые он мог сказать…Да так и не сказал. А что он мог сказать? Что нужно было сказать? А как ЭТО сказать? Он просто опустился, сев у кровати Лизы прямо на дощатый пол, обхватил лицо руками и закачался из стороны в сторону, онемев от осознания всей глубины своей вины перед семьёй.
В.Дегтярский