Площадь Маяковского. Толпы любителей поэзии 1962

Марлен Хуциев в кинофильме «Застава Ильича», ставшем манифестом шестидесятничества и разгромленного по той же причине, есть кадры поэтического вечера в Политехническом музее, где Булат Окуджава поёт про «комиссаров в пыльных шлемах», и ему подпевает весь зал. Эти вечера – знак той эпохи. Я был свидетелем других событий, тоже знаковых и неповторимых, вошедших в фильм «Москва слезам не верит» - это многотысячные собрания молодых, в основном, людей на площади Маяковского: вокруг памятника и вниз вдоль Зала Чайковского и снесенного потом театра «Современник». В фильме героини попадают туда почему-то летом. Может быть, летом 1961-го? С одной стороны, это возможно, т.к. мы о Маяковке узнали, конечно же, не из газет, а от нашего одноклассника Борьки Бакста, но, с другой стороны, неужели такое могло у нас продолжаться больше полугода? 
Сейчас даже трудно себе представить толпы людей, в центре Москвы, собравшихся лишь для того, чтобы слушать и читать стихи! И только! Правда, читались они вслух, то есть бесцензурно! Впервые за много десятилетий! Читали, как помню, Евтушенко, например, «Москву-товарную» («Студенту хочется послушать Скрябина / И вот неделями живет он скрягою…и т.д.), «разухабистого» Вознесенского, «коммуниста с человеческим лицом» Р. Рождественского и других. Долго продолжаться такое не могло, и уже к апрелю 1962 года все было кончено.
Я был там три раза. Первый раз, помню, 23 февраля того же года мы рванули туда с ребятами прямо с праздничного собрания в школе. Поразило не столько количество народа на полутёмной площади, сколько атмосфера большого всеобщего праздника. Круг слушателей образовывался моментально. Стоило нам встать кучей (а нас было человек десять), как нас тут же окружали сотни жаждущих услышать Слово. 
Следующий раз (кажется, в конце марта) я застал попытку разгона. И тогда, как сейчас понимаю, всё было в духе поздней Оттепели. Власть еще стеснялась быть похожей на предшественников, но уже чувствовала опасность излишних вольностей. Поэтому разгон поручили как бы «своим» – оперотряду МГУ (этих деятелей я потом имел «удовольствие» разглядеть поближе). Их было несколько десятков. Нас – тысячи. Разговор шел (сам был свидетелем) сугубо интеллигентный:
- А, собственно, в чем дело?
- Вы должны немедленно разойтись.
- А, собственно, на каком основании?
- На основании постановления Моссовета.
- А постановление незаконно.
- Нет, законно ….
- Нет, незаконно …. и т.д.
Оперов этих могли и побить, и желающие уже подтягивались к центру событий, но их вежливо оттаскивали, и все понимали, что ситуация патовая, в которой никому ничего предпринять невозможно.
Всё завершилось по-советски просто: газеты выразили «мнение граждан», а милиция потом пресекала любые скопления народа в зародыше. Поэтому, когда недели через две я с другом Витькой попробовал остановиться у памятника «горлану и главарю», как к нам тут же подошли вежливые милиционеры и попросили не задерживаться.
Начинался конец Оттепели, эпохи протестантизма коммунистической веры, романтической попытки убедить себя и других в том, что эта вера достойна искренней любви, если признает ценность каждой человеческой личности. Да, это была утопия, в чем нам еще предстояло убедиться. Перестройку делали уже «неверующие». Но тогда в 1962 году люди дышали свободой, «чушь прекрасную несли» с восторгом, по поводу которого сегодня каждый вправе иронизировать или завидовать.