Все любят ходить под дождем -8

- И какой конец в этот раз? - с мольбой в голосе спросил я.
- В этот раз конец будет зависеть от тебя. Только начало неизбежно, а дальше судьба дает варианты.
Пусто, горько, безысходно. Ночь. Ночь вокруг, костер лижет бока чана, свет костра пропадает сразу же за спиной. А там  вязкая непроглядная темь, в душе такая же. Непостижимо сложно и непонятно все в нашей простой жизни. А хорошо было бы прошагать ее по безукоризненно прямой дороге с умеренным, еле заметным подъемом, достигнуть вершины кургана, не Эвереста, конечно, и закончить жизнь на его сияющей вершине. Хороша жизнь амебы, делись  на части время от  времени, и нет других забот. Невероятно совершенен ее мир. Жаль, что "человек - разумный" не понимает этого совершенства. Впрочем,  не  совсем так,  есть редкие счастливчики.  Делятся  по мере  сил,  тем  и  живут. Раззавидовался. А зря, зависть – великий грех.
Мы сидим вдвоем с Ницше у странного холодного костра перед пустым котлом.
- Куда он ушел?
- Не знаю, у него много дел. Ты так, мелкий эпизод в его расписании.
- Он вернется?
- Боишься?
- Не знаю. Хотя, конечно, боюсь, но только тогда, когда знаешь, что обожжешься, но хочется проверить, сильно ли? Недосказанность он оставил. Неопределенность, загадку. Не знаю, что мне делать.
- Никто не знает,  вернется ли он куда-нибудь, и он сам в том числе. Несмотря ни на что, он художник, творец, он не просто разрушает, каждое разрушение созидает,  обогащает  красками,  эмоциями, интригой. Пунктуальность он может нарушить вдохновением, и тогда неудержим и непредсказуем. Видимо, в порыве безумия вдохновения он и сделал для вас то, что никогда бы не сделал в обычном состоянии.
- Что?
- Уничтожил кольцо. Еще пожалел вас, как Воланд Мастера и Маргариту.
- Получается, мы умрем.
- А сейчас ты живешь?
- Не знаю.
- Разве есть в вашем убогом людском мышлении большее счастье, чем умереть одновременно с тем, кого любишь?
- Есть. Жить вместе с тем, кого любишь.
Подошел Колька:
 - Привет!
- Привет! Ты как здесь? - Колька - друг мой в детстве. Его убило упавшим кедром, когда он работал вальщиком в лесу. Сейчас он мальчишка, тот самый, рыжий, дерзкий с белыми, выгоревшими на солнце волосами.
- Да вот, едем мимо на автобусе, смотрю - ты сидишь.
- Куда едете?
- Не знаю. Мне все равно. Поехали с нами.
- Нет. Мне здесь надо порешать некоторые вопросы.
- Ну, смотри. Я пошел, ждут меня. Прощай, может, свидимся когда.
- Прощай. Может, свидимся.
Колька вошел в маленький старый автобус. Автобус, не закрывая двери и не включая фар, беззвучно поплыл по извилистой светящейся дороге. Я смотрел ему вслед. Колька не оглянулся, а вскоре они пропали: и дорога, и автобус. Только Колька еще долго был рядом, он ведь из детства.
- Не знаю, что делать, - сказал я Ницше.  - Возвращаться к Жанне, быть рядом и никуда не отпускать, но мы с тобой хорошо знаем, что такое удержать женщину. Это то же самое, что удержать ветер. Она может без объяснений встать и уйти, и ты никогда не узнаешь, почему, зачем и вернется ли она. Пожар неизбежен, значит, уйдет. Может, остаться здесь, быть далеко, но знать, что у нее все хорошо. Она не найдет дорогу.
- Тебе решать. Но если человек знает, куда идти, он найдет туда дорогу.
- Она не знает, куда.
- Знает. Ты сам ей сказал, что в кольце горит твой дом.
- Я здесь останусь. Если буду здесь, не пущу в огонь, а может, и смогу не дать ему появиться.
- Делай, как решил. Мне пора.
Он ушел, подошла какая-то толстая неухоженная женщина, возможно, я  видел ее, не помню.
- Ты когда за интернет заплатишь?
- Какой интернет?
- Не строй идиота, деньги давай.
Я протянул ей пятьсот рублей. Она взяла:
- На пару недель хватит. Можешь включать.
  Достал планшет, включил, работает. Нашел новости. Они меня ждали. Возбужденный, пожалуй, даже перевозбужденный журналист говорил о невероятном. Из галереи Уффици исчезла Венера. Сама картина под названием "Рождение Венеры" великого Сандро Боттичелли на месте, но Венеры на ней нет, причем, если не знать о том, что она должна быть, все нормально. Раковина, красивое море и никакого пустого пятна.
Журналист сделал паузу, затем продолжил, рассказав, что из приватной беседы со служителем галереи ему удалось узнать, что такое случалось и раньше, Венера уже уходила, но, как правило, по ночам, а к утру исправно возвращалась.
- Возвращалась, я бы сказал, посвежевшей и помолодевшей, - привел он цитату из собеседника. Он опять замолчал, и это уже была не пауза, а явно выраженное сомнение, стоит ли говорить дальше. Естественно, не выдержал, оглянулся, приблизил лицо к камере:
- Чтобы меня не приняли за сумасшедшего, дальше ни одного моего слова, только то, что сказал работник галереи.  Это еще до меня было, я здесь всего-то двадцать лет. У нас рассказывают, что однажды специалисту по Боттичелли показалось, что у Венеры изменился живот, вроде как подрос немного. Понятно, что быть этого не могло, и он никому об этом не сказал, но стал приходить каждый день, чтоб развеять сомнения. Развеял, когда понял, что живот неумолимо растет, а на лице стали появляться еле уловимые взглядом пигментные пятна. Венера была беременна.