de omnibus dubitandum 114. 614

ЧАСТЬ СТО ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (1911-1913)

Глава 114.614. НЕВЫНОСИМАЯ ЖАРА…

    Жара была невыносимая. По стволам сосен крупными каплями стекала смола, и липкий запах ее густо и душно стоял в воздухе. Сухостью и жаром веяло от прошлогодней хвои, толстым пыльным слоем лежавшей на земле, среди тонких острых иголок жесткой лесной травы. Вверху, над соснами, таяло белесое небо.

    Юленька лежала в гамаке, подвешенном меж двух сосен, и, заложив руки под голову, смотрела вверх, туда, где верхушки замерли в высоте, каждой иголочкой отчетливо вырисовываясь в густой синеве.

    Какие-то липкие жучки всползали на шею и руки, горячие солнечные пятна тихо двигались по всему телу, от раскрасневшегося влажного лица до маленьких туфелек, высунувшихся из-под легкой юбки.

    Юленька смотрела не отрываясь, но видела не сосны и небо, а свои мысли. Мысли же были только о Венкове, которого она не встречала после той ссоры. Она ясно представляла себе его красивое тонкое лицо, высокую гибкую фигуру и большие белые руки, которые возбуждали в ней волнующее представление о мужской силе и нравились ей больше всего. Девушка не отдавала себе отчета в этом, но всегда ей хотелось смотреть на эти руки и тихонько дотрагиваться до них.

    Возле гамака, прямо на земле, поджав одну ногу и опершись рукой на горячие жесткие иголки, сидел студент. У него было круглое, как-то все книзу, действительно баранье лицо, с выпуклым лбом и глупыми влюбленными глазами. Сидеть ему было жарко и неудобно, и он жестоко страдал от жары.

    Боже, какой прелестной казалась ему Юленька, висящая в тонкой сетке гамака, сквозь которую ему были видны все линии ее молодого тела и нежный профиль, золотившийся мягким солнечным загаром.

    Студент сильно потел в своей черной кургузой тужурке с инженерными наплечниками и терзался невыносимо, но ничего путного о своей любви сказать не мог. Во-первых, он страшно боялся Юленьки, а во-вторых, не выговаривал буквы «л». Вместо «люблю» у него вышло бы «вюбвю», и это лишало его последней энергии. Но все-таки он изо всех сил старался занять девушку и, говорил почти не умолкая:
– Я так понимаю, Ювия Вюдвиговна, что вюбовь довжна быть повная. Есви бы я повюбив, я бы всю жизнь отдав бы!.. Потому что иначе – подвость, и бойше ничего!.. Вюбовь это такое чувство, которое на всю жизнь… Я не понимаю так называемой свободной вюбви. По-моему, это просто разврат, и бовше ничего. И всегда это обман!..

    – Почему – обман?.. – спросила Юленька и тоскливо переложила голову на руках, которые резала узловатая тонкая бечевка гамака.

    – Конечно, обман. Всегда это обман, Ювия Вюдвиговна!.. Это тойко красивые фразы, а на самом деве одна подвость!.. Просто та сторона, которая товкуется о страсти без всяких обязатевств, не чувствует никакой вюбви, а потому и говорит, что ее вовсе не нужно!.. И никогда из этого ничего, кроме гадости, не выходит. Одна подвость и грязь. А вы как смотрите на вюбовь, Ювия Вюдвиговна?..

    Юленька закрыла глаза и задышала неровно и быстро.

    – Я тоже, думаю, что о свободе страсти говорят только тогда, когда никакой страсти и нет… Кто любит, тот ни о чем не говорит и ни в чем не уславливается!.. – тихо, со странным выражением, точно желая убедить самое себя, сказала Юленька.

    Легкая краска проступила сквозь прозрачный янтарный загар ее щек.

    – Вот, вот… – радостно заблеял студент. Девушка открыла полные тоски глаза и продолжала, немного задыхаясь:

    – Я могла бы… принадлежать человеку только тогда, когда знала бы, что для него это так же важно и громадно, как и для меня… Это должно быть такое чувство, чтобы совсем раствориться в нем, чтобы жить одной жизнью… Если бы я была уверена в таком чувстве, я бы ни на минуту не задумалась бы… Я бы ни перед чем не остановилась!.. Неужели кто-нибудь может думать, что для меня важно выйти замуж?.. Это глупо и оскорбительно!.. – не ему, бедному, потеющему от жары и любви, а кому-то другому бросила Юленька. Губы у нее задрожали, а на нежных до прозрачности щеках выступили зловещие пятна. – Не могу же я… ну, быть близкой… человеку, которому нужно только мое… тело… – краснея до слез и неподвижно глядя вверх перед собою, продолжала девушка. – Это грубо и гадко!.. Я понимаю, что когда два человека любят друг друга, то у них даже тело становится общим… Тогда это понятно и не… гадко… А так!.. Да неужели же это так важно?.. Вот вы мужчина, скажите?..

    Такая тоска и такое недоумение прозвучали в этом неожиданном вопросе, что бедный студент засопел и его круглое лицо стало смущенным, возмущенным и окончательно глупым. Он понял, что Юленька с кем-то спорит, догадался, что кто-то предлагал ей отдаться, и ревность жгучим пламенем разлилась под его узкой тужуркой.

    – Есть вюди, двя которых это – самое важное, Ювия Вюдвиговна … Но я их не уважаю, Ювия Вюдвиговна!.. – важно ответил он.

    – Ах, все вы такие, должно быть!.. – с неожиданным раздражением возразила девушка и задумалась.

    Студент, уязвленный в самое сердце, сидел на горячей хвое и глупо, исподлобья смотрел на нее. Ему было жарко и обидно.

    А Юленька лежала в гамаке, смотрела, как тихо покачиваются верхушки сосен, и думала о том, что, должно быть, она не такая, как все другие девушки. Почему другие выходят замуж, живут с мужчинами и совершенно спокойны, веселы и счастливы, а у нее при одной мысли об этом содрогается стыдом и отвращением все тело?.. В груди у нее такое восторженное, светлое, полное радости и нежности чувство, и готова она на какую угодно самую беззаветную жертву, а между тем без ужаса не может даже подумать об «этом»…

    А как они могли бы быть счастливы!.. Ей грезилась какая-то необыкновенная жизнь: всегда и во всем вместе, все друг для друга, общие мысли и чувства!.. Девушка ощущала, как растут в сердце тоска и нежность, и слезы подступали у нее к глазам.

    Студент смотрел на нее и готов был немедленно положить живот свой тут же, на горячей хвое, чтобы только оградить ее от всего дурного, темного и грязного.

    Рыцарем гордым и великодушным чувствовал он себя, но лицо у него по-прежнему было глупое.

    Вечером, гуляя в летнем саду, Юленька встретила Венкова.

    Он шел с какой-то полной, очень красивой, но уже немолодой дамой.

    У нее были большие, искусно подрисованные глаза и улыбающиеся яркие губы. Черное платье, с прошивками на тяжелых плечах и груди, ловко перехвачено шелковым поясом, и вся она какая-то особенная, вызывающе смелая, откровенная и ловкая. Маленькие ноги на высоких каблуках выступали отчетливо и крепко, а сквозь кружево прошивок просвечивало неуловимо-нежное и бархатисто-розовое тело.

    Юленька сразу возненавидела эту даму и за ее прошивки, и за походку, и за подведенные глаза, и за наглый, как ей показалось, торжествующий смех. Девушка окинула ее прищуренными глазами и подумала со злой радостью, что если снять с нее это облитое ловкое платье и расшнуровать корсет, то вся она распустится и расплывется в безобразную массу полного и потного тела.

    Венков выступал рядом, самодовольно и самоуверенно улыбаясь, низко наклонясь над плечом своей дамы и глядя ей не в лицо, а на подрагивающую на ходу высокую грудь. Дама ласкала его затененными глазами и смеялась так, словно между ними все было уже сказано и она только поддразнивала его.

    Когда они прошли и Венков намеренно холодно поклонился Юленьке, дама сказала тихо, но внятно, с расчетом быть услышанной:

    – Хорошенькая!..

    В ее устах эта похвала почему-то оскорбила Юленьку.

    Венков что-то ответил, и дама засмеялась так, точно ее пощекотали.

    И сразу Юленька почувствовала себя такой простенькой и жалкой, что едва не заплакала. Но вместо того она расхохоталась, неестественно закинула голову и прошла, будто не заметив поклона.

    Студент что-то проблеял, но Юленька не расслышала. Лицо ее горело, глаза потемнели и смотрели прямо перед собою, полные такой жгучей ненависти, что казались чужими на ее нежном молодом лице.

    – Что за странная фантазия в деревне одеваться точно на каком-нибудь модном курорте!.. – презрительно сказала она, вся дрожа от злости и отвращения. – Терпеть не могу этих толстых, старых, грязных баб!..

    Она произнесла эту фразу так неожиданно грубо, что студент даже сконфузился.
Юленька заметила и мучительно покраснела.

    – Мне сегодня удивительно весело, – сказала она, судорожно хватая его под руку, и вдруг слезы выступили у нее на глазах.

    – Ювия Вюдвиговна, Ювия Вюдвиговна, что с вами?.. – засуетился студент, почему-то изо всех сил вырывая у нее свою руку и сам того не замечая.

    Юленька мокрыми глазами, с беспредельным отчаянием взглянула на него, увидела его растерянное, испуганное, сострадающее, но все-таки баранье лицо, истерически захохотала и стала тормошить его.

    – Какой вы смешной!.. У меня просто нервы расстроились! Это пустяки… Ну чего же вы надулись, как мышь на крупу?.. Побежим!.. Догоняйте меня… ну!..

    Она побежала, чтобы скрыть слезы, которых уже не могла удержать, а студент растерянно и неуклюже бежал за ней вприпрыжку, и лицо у него было глупое, как у барана, неожиданно наткнувшегося на новые ворота.