Груз

У черного провала солнца — белесая корона. Оно никуда не движется, пугая, что времени здесь нет. Какого же размера часы надо было разбить, чтобы насыпалось столько песка? Серый, как пепел. Я перебирал его, сжимал и бросал прочь. Всегда левой рукой — свободной.
Тщетно вспоминать, как ты сюда попал или кем был. Стоит задуматься, и в голову словно насыпают песок — тоненькой струйкой, и под черепом все скребется, хоть разламывай виски. Кем-то быть получается только тогда, когда цепляешься за нынешнее положение дел.
Вот пустыня, у нее нет края и конца, и, что пугает, следов жизни в ней тоже нет. Даже мои ноги не оставляют отпечатков. Я могу написать слово перед собой (не знаю, на каком языке), но стоит моргнуть — и песок снова как пустая доска.
Вот небо с чертовым неподвижным солнцем. У неба странный цвет. Я бы хотел назвать его темным или черным… Это не так. У неба какой-то давящий цвет, и я предпочитаю не поднимать взгляд наверх. От этого больно. В груди.
Вот моя грудь. Она зашита в старую жесткую кожу, выцветшую, готовую вот-вот развалиться клочьями. Все держится на серых толстых нитках — я даже не могу снять эту куртку, так крепко она сшита. Как кокон. И то же со штанами и башмаками. Я бы отдал много за то, чтобы увидеть себя со стороны. Я ощупывал лицо, с плотными перчатками это очень трудно. Так и не понял, молод я или стар. Не ребенок и не карлик, уж точно. Волосы короткие. Череп цел, хотя иногда и кажется, что его проломили. Кто бы такое мог сделать? Я пытаюсь вспоминать лица, а представляются сплошь мутные пятна или овальные маски. Я даже имени своего не помню.
Пора идти. Без понятия, откуда это знание. Никак не могу понять, сколько времени прошло! Вечность наполнена только шаганием по песку и призраками боли — то ли песок в голове, то ли песок в крови… Я не хочу есть, мое тело вообще ничего не требует и не устает.
Лучше поторопиться. Когда долго на одном месте, становится тревожно. В пустыне никого, а шестое чувство кричит, что она опасна, и заставляет вскакивать на ноги и бежать. От перемещения в пейзаже ничего не меняется, кроме степени тяжести моих предчувствий, и спустя какое-то время я снова начинаю брести с неохотой, все чаще посматривая на свой груз.
Нет никакого смысла тащить его. Я даже несколько раз, — или десятков раз, — думал, не разжать ли пальцы. Это так просто — раз, два, три, четыре, пять! Шестое чувство же кричит — «не надо!». И я продолжаю волочить труп.
Он примерно моего роста, этот мертвец. У него выгоревшие волосы, вьются, как у агнца, а голубые глаза настежь раскрыты. Вот прямо настежь, будто он увидел что-то такое, что перевернуло всю его жизнь, и теперь он продолжает переживать это мгновение. Завидую. По любому веселее, чем месить бескрайний песок. Одежды нет, гол, как новорожденный... Не то, чтобы я его часто разглядывал. Только иногда, на привалах. Пару раз, — или десятков раз, — я даже тряс его за плечи, но он так и не открыл рта. Я знаю, что скрывается за его губами и зубами. Конечно же, это песок.
Снова чувство преследования. В давности было иначе. Мне интересно вспоминать что-то новое. Наверное, я могу это помнить, потому что оно произошло уже здесь. Я не всегда блуждал один. Мы шли цепочкой, и я не смог бы сказать, мужчина или женщина передо мной, и у всех ли идущих есть ноги. Это почему-то важно — наличие ног. У нашего проводника они имелись.
Проводник отличался от всех. Куда выше, и длинным можно было назвать все, что выступало из-под черного плаща - голени и руки, стопы и пальцы... Однажды проводник обернулся, и над удлиненной полумаской не нашлось места для глаз. И взгляд такой жуткий, нечеловечески, нет, смеющийся над всем человеческим! А потом я оступился, и процессия пропала. Идущих можно видеть только когда следуешь тропе. Нет-нет, не так! Я сам сделал шаг в сторону. Хотел перестать быть с ними, освободиться от воли проводника! Я мог спасти что-то! Оно — в правой руке. Мне было приятно чувствовать тяжесть, чувствовать хоть что-то. И я бежал прочь от тропы, пока не забыл это все.
Что же теперь? Мертвец не изменился, не начал разбухать или сохнуть, и все так же глядел в закрытое для меня небо. Его глаза — как прежнее небо. Мертвец знал что-то, чего не знал я. И разница между нами росла с каждым шагом.
Вдруг краем глаза я увидел движение песка. Я уже привык к неподвижности пустыни, и между моих ребер заколотился страх.
«Оно сожрет его!» — почему-то воскликнул я про себя, кидаясь в сторону от растущей дюны. Я успел огромную костяную морду, злые провалы глазниц и красное-белый гребень на длинной спине. Я страшился оглядываться и мог лишь слышать шелест песка, рассекаемого скелетом чудовищной змеи — слева, справа, слева, справа… Она играла со мной, позволяя немного оторваться от погони, и вновь возникал этот шелест, спокойный настолько, что я оценил всю свою ничтожность.
«Почему я спасаю не себя?» - возопил я без слов. И в этот миг мой груз налился свинцовой тяжестью. Я успел сделать лишь несколько шагов, прежде чем вес мертвеца стал непомерным. Тут же передо мной пронеслись белые кости ребер. Змея кружила вокруг, и вместо нее угрожающе шипел песок.
«Я могу спасти лишь себя», — мысль, ошарашившая меня.
Долгий взгляд — глаза в глаза, живые в мертвые. Я почти ненавидел его за то, что он знал больше и молчал. Бесполезный труп, который был мне спутником все это время. Я поднял мертвеца одной правой и испугался, что моя рука треснет в локте. Громадная змея сделала последний, триумфальный круг вокруг нас, и ее голова поднялась передо мной. Скелеты всегда улыбаются. Улыбаясь, тварь открыла пасть, требуя плату за спасение. В моих висках шуршало нелепое слово «предательство», и я колебался. Мгновения или вечность — не знаю. На сгибе руки затрещали нитки, и я собрал все силы, чтобы отшвырнуть от себя труп — прямо в пасть костяной гадины. Она ловко поймала его и тут же нырнула в песок.
Я повернулся вокруг оси. Никаких следов произошедшего.
Можно было ликовать — так легко откупился от змеи!
Зачем-то я решил убедиться, цела ли куртка.
В разошедшихся полосках кожи я разглядел свой локоть.
Свой костяной локоть.
«Так вот, что это был за груз...»
В бессилии я пал на колени, загребая руками проклятый песок. Так мало времени на то, чтобы помнить! Сквозь лопающуюся одежду тут и там вырывался на свободу песок, и скоро мои кости тоже рассыплются и станут частью пустыни. Я выбросил все, что осталось от моей памяти. Скоро меня не станет.

Декабрь 2019