След маленькой истории

СЛЕД МАЛЕНЬКОЙ  ИСТОРИИ.
               

День начинается с рассвета. 
Страна Россия огромная и если с рассветом идти от Владивостока на запад со скоростью вращения планеты, то будешь шагать многие тысячи вёрст всё время сопровождаемый утренними лучами солнышка. На восьмитысячной версте подойдёшь к крохотному посёлку с романтическим названием «Зелёный». Он и впрямь зелёный, возникший в подмосковном сосновом бору. Пятиэтажные  «хрущёвки», расцвеченные по балконам штопаным бельём научных сотрудников, выделялись словно белые грибы в зелени деревьев, трав и кустов. Пятиэтажки хороводом окружали соседние семиэтажные корпуса всесоюзного научно-исследовательского института, где трудились носители штопаного белья. Ученые,  проветриваемые ветрами и пряными лесными запахами, были постоянно настроены на гениальные научные открытия. Здесь в поте лица трудились сотни советских учёных. Талантливые люди. Уверяю вас.
Сегодня ветер забвения кружит листья между молчащими корпусами. А в прошлом тысячелетии, в славное советское время, сосновый бор горделиво шумел, переполненный   круглосуточным вмешательством весьма образованных молодых людей. Но...развалилось государство и умер институт. Сотрудники разбежались по городам и весям. Лишь пенсионеры тихохонько бродят по лесу, собирая грибы да ягоды, не мешая кустам и травам шептаться о своём былом героическом житье-бытье.   

В советское время, в прекраснодушную эпоху, к пышному центральному входу института вереницей подъезжали шикарные икарусы. Ряды московских учёных радостно смешивались с толпой местных поселковых научных сотрудников. Различить их было нетрудно. Москвичи были более празднично одеты. Поселковым для этого не хватало времени. Все вместе они медленно растекались по этажам института, обмениваясь мнениями по поводу поселковых, московских и международных событий.
Коридоры полнились гулом, который медленно переползал в кабинеты и лаборатории. Включались чайники и не мудрёное лабораторное оборудование, двигалась посуда, столы и стулья. Чайники радостно свистели, стулья вяло скрипели, устав от долгого ночного молчания. Они встречали научных сотрудников, предчувствуя глубокие размышления, признательные беседы, громкие споры, долгие чаепития, короткие раздумья…


Давайте оденем шапку-невидимку и проникнем в одну из комнат третьего этажа. Громадное окно выходило на Горьковское шоссе, по которому казалось бесцельно мчались большие и малые машины. Три больших стола, трое полумягких стульев и три пронумерованных шкафа, совместно с настенными плакатами научного, сатирического и противопожарного содержания, составляли архитектурный ансамбль кабинета. Столь строгий и скромный ансамбль был вполне достаточен для максимальной концентрации научной мысли. Так считал замдиректора по хозяйственной части Равиль Ахметшин, приговаривая  ...ох, уж эти мне усёные, всё им подавай на тарелка. Этой же цели служили тусклые серые шторы, ряд жестких гостевых стульев, пузатый почерневший чайник на широком подоконнике и одинокое растение в красном горшке, растущее явно в сомнамбулическом состоянии из-за острой нехватки кислорода.
В описываемое утро в кабинет вошли три старших научных сотрудника. Стол Германа Горина был слева у окна. Напротив стол официального «врага» Вадима Рубейкина. Ближе к двери, у стены, стол общей нейтральной подруги Галины Кузьминичны. Она сидела к коллегам то спиной, то лицом, в зависимости от психофизического утреннего состояния. С возрастом всё чаще и чаще спиной…
Враги были просто обязаны смотреть друг другу в морду лица, что было неприятной необходимостью с обеих сторон. Они не любили друг друга, но будучи хорошо воспитаны, точнее выдрессированные службой в науке, вежливо, терпеливо и без подлостей относились друг к другу. Вадим приходил на работу, как правило, в мрачном состоянии духа. Уж не знаю почему! Герман наоборот. Счастьем светились глаза. Пела душа. Особенно по утрам. Даже мрачный вид «врага» не портил настроение. 
Отработанная годами структура  рабочего дня помогала  избегать долгого обоюдного лицезрения.  Дело в том, что по утрам толпой жаловали “друзья”. Не сразу, а этак через 20-30 минут. Ну, а пока, в полной тишине, не считая отдалённого шума машин,  драгоценные утренние минуты тратились на чтение газет «Правда», «Известия» и последнюю страницу “Литературки”. Читали глубокомысленно, с удовольствием попыхивая сигаретами. Вадим принципиально курил Беломор, будучи врагом всего зарубежного. Он не мял папиросу зубами, не выворачивал мягкий мундштук, а осторожно держал папиросу губами по диаметру и с вожделением затягивался.  Параллельно ставил чайник и не отходя, с напряжением ждал появления первых пузырьков. Они вещали о готовности воды для заварки. Этот гидрохимический закон знали все геологи последних пяти столетий. Через 5-6 минут кружка дымящегося чифиря стояла перед Вадимом и тогда на лице появлялось подобие улыбки. Он закуривал вторую беломорину и углублялся в газеты.


Подруга меж тем, дымя длинной болгарской сигаретой, попивая чаёк, приводила себя в порядок и убедившись в совершенном совершенстве, вставала и медленно подходила к окну.  Она обводила мужчин обворожительным взглядом и жеманно спрашивала.
Ну как, мальчики. Как состояние?
Комната к тому времени находилась в процессе среднего задымления.
Вопрос подружки более относился к Герману, так как «враг» был ещё и отчаянным женоненавистником. Лишь после второй кружки чифиря мог сказать женщине что-то осмысленно тёплое. Герман с сожалением отрывался от новостей четвёртых страниц, творил широкую улыбку, вынужденно вступал в беседу. Он вспоминал вечерние телевизионные новости, какие-то сплетни из литературной газеты, что-то солёненькое из мира театра и кино, рассказанное женой, что-то из школьных проказ сыновей, что-то из полевых историй и пр. Его спасала медленно открывающаяся дверь. Просовывалась голова, покрытая редким пушком волос. Жалостливые, добрые, далеко расставленные маленькие глаза на широком, бледном, морщинистом лице обводили комнату взглядом и лишь затем медленно появлялось тело в мятых мешковатых штанах.
Чаю ужотко дают? – спрашивало лицо и не ожидая ответа, с кружкой в руках, вползало в комнату. Это появлялся старший научный сотрудник Боря Колотов.
С его появлением заканчивался ритуал молчаливого поглощения газет. Боря приносил последние анекдоты и весёлые частушки. И то и другое он рассказывал изумительно выразительно. Дым становился гуще и весомее, подскакивая к потолку от взрывов хохота. На шум привычно заходили ещё двое-трое, тоже очень старших научных сотрудника. То же с кружками и то же в основном с «серьёзными» экономическими проблемами. Через 20-30 минут разговор незаметно приобретал высоконаучный характер.
Обсуждались тайные, “случайно услышанные мнения” и туалетные высказывания коллег по разным научным и организационным проблемам. В быту это называлось сплетнями, а здесь проходило как критика. Происходило что-то наподобие учёного совета кулуарного типа. Решались нешуточные вопросы. Кого-то осуждали, кого-то превозносили, кому-то объявлялась вендетта. Все курили и дым висел уже коромыслом.
В апогее всеобщего обсуждения вновь открывалась дверь и с виноватой улыбкой, с неизменной сигаретой в зубах, появлялся шеф хозяев комнаты. Он смотрел сквозь присутствующих, явно стеснялся и жалостливо обращаясь к Герману, всегда говорил одну и ту же фразу.
Зайдите ко мне. Нужно переговорить....
Все понимали, что то был сигнал и комната быстро пустела. Открывалась фрамуга, клубами валил дым и проезжавшим по шоссе казалось, что в

здании пожар. Это случалось в районе 10-30 утра. Затем в течении двух часов комната замирала в дрёме. Стояла поразительная тишина, нарушаемая жужжанием бьющихся о стёкла крупных навозных мух, нападавших из пищевых баков институтской столовой, что размещались на первом этаже почти под описываемой комнатой. Чуть позже налаженными маршрутами из леса прилетали большие жемчужные жуки, нарядные стрекозы и обозлённые постоянным соседством человека лесные пчёлы. Разбуженные лучами поднимающегося солнца они яростно искали пищи и потому отчаянно стремились прорваться в комнату научных сотрудников. Под эти навязчивые звуки сотрудники погружались в осмысление предметов своей работы - книг, конспектов, таблиц, графиков, химических анализов и пр.

Но вот в коридоре слышался топот ног и спины расправлялись. Галина Кузьминична замечала топот первой и откидываясь на спинку кресла, мечтательно закуривая, улыбалась и всё также жеманно говорила.
Герик, так что тебе вчера жена на ужин готовила.
Старший очень научный сотрудник, как будто давно ожидая вопроса, сладострастно чмокал губами и тихо рассыпался бисером, боясь едких замечаний «врага». Он живописал блюда и закуски приготовленные красивыми ручками молодой жены. «Враг» отрывался от бумаг, мрачно и презрительно оглядывал коллег и ... ставил чайник. Он был не только русофилом и женоненавистником, но и  презирал гурманов. Он ценил время и потому пил предобеденный чифирь, чтобы обеденное время полностью отдать ...природе. С соседями, особенно с Германом, он разговаривал крайне редко. При этом цедил слова и пристально смотрел в глаза, стремясь подавить, растоптать коллегу-недоросля. По его твёрдому убеждению.
Когда проносился топот ног первого потока коллег, Вадим уже торжественно, с достоинством, поглощал чифирь из чёрной никогда немытой кружки. После чего молча вставал и уходил в сосновый бор. Эта была счастливая минута для оставшихся недорослей. Галина Кузьминична тут же звонила какой-либо подружке и исчезала. А Герман любил подойти к окну и мечтательно смотреть на пробегаюшие автомобили, но более на колхозные поля, что расстилались через дорогу. На крестьянские избы, дугой опоясывающие зеленеющие или белеющие просторы. В мечтах он достигал больших научных высот, расправлялся с врагами, заставлял окружающих завидовать себе и полной грудью вдыхал аромат славы и почитания.  Но мечтать долго не давали. Звонил шеф.
Ты идёшь обедать или Люсенька приготовила бутерброды - ехидно и с намёком спрашивал шеф. Все они немножко завидовали семейному благополучию своего


сотрудника. Галина Кузьминична  пребывала в перманентном одиночестве и не знала вкуса семейных обедов, а жена шефа была занята исключительно вопросами эмансипации, напрочь исключающими возню на кухне. Она этим бравировала, рисовалась, в то время как институтские балагуры сочиняли эпиграммы-частушки, постоянно видя шефа первым в очереди при открытии столовой. 
В это время нередко заглядывал ещё один сотрудник отдела Сергей Васильченко. Почтительно приглашал на обед к своим девчонкам-химикам. Он руководил химико-технологическим сектором отдела. Тощий, с бегающим взглядом на  болезненном лице, с жидкой чёлкой русых волос, чуть прикрывающих широкий лоб, Сергей отличался юностью внешнего вида и заметно льстивой обходительностью. Недавно войдя в коллектив, он как-то быстро и незаметно сумел стать для всех своим, попросту необходимым.
Леонида притягивала энергичность нового сотрудника, но более всего компания молодых лаборанток, чьи молодые тела, мелькавшие в тесной комнате среди приборов, разноцветных бутылей и стеклянной посуды, радовали плоть.

Обед длился долго. Никак не менее двух часов. Сотрудники гуляли по лесу и их звонкие голоса порой с трудом долетали до зданий института. Далеко заходили сотрудники. Так далеко и так надолго, что дирекция принимала время от время строгие меры. Отряжала в лес опричников для отлова и загона сотрудников по комнатам с последующим наказанием в виде грозных статей в настенной газете с фотографиями злоумышленников. Она размещалась в холле института и проходящие, в том числе и виновники, с хохотом глазели на «грибников». Особенно если в рамки фотографий попадали парочки научных сотрудников в
непристойной, нескромной по мнению газеты, форме общения...Порой это приводило к трагико-комическим ситуациям с мордобоем и кражей настенной газеты.
В три часа пополудни институт вновь замирал. Вновь кипела мысль!
Приходил из леса Вадим. Снова нервно свистел чайник. Появлялась Галина Кузьминична, нередко задумчивая, порой чем-то раздражённая. Послеобеденное время Германа преимущественно занимали организационные проблемы. Он беспрестанно вертелся в кабинете шефа. Здесь находился междугородний телефон, по которому разрешалось звонить по городам и весям необъятной России. Долго висел на телефоне. Потом поднимался в лабораторию количественного анализа и разбирался с результатами под звуки поясняющих реплик скромного самолюбивого физика из Саратова Сергея Юркова. Иногда заходил в химическую лабораторию института, где его встречал друг и оруженосец Васильченко, добрый и молчаливый, с глазами преданной собаки, Сергей

Михайлов, по прозвищу Михась. И уж совсем редко они шли в большой старый ангар в лесу, где по списку проверяли ящики с пробами шахтной воды в стеклянных бутылках, которые потоком шли со всего Союза…На стене висела старая карта, увешенная флажками - с каких шахт и месторождений приплыла водица. Герман, чуток отойдя, наполеоном осматривал карту с гордостью отмечая выполнение плана гидрохимического опробования угольных месторождений СССР.
Тайный план наполеона, благодаря которому Леонид мечтал войти в историю, хотя бы геологии - обнаружить в шахтных водах гигантские концентрации редкоземельных элементов. Это не химера, господа! Теоретически такое возможно и чем чёрт не шутит, когда Творец удаляется в покои...
Здесь надобно небольшое лирико-героическое отступление. Да нет, чего уж там темнить…Большое и очень важное отступление.
Однажды ранней весной 1978 года, перед посещение Министерства Геологии, Герман случайно забежал в зоопарк (они располагались напротив друг друга) и словно споткнувшись, остановился и долго лицезрел семейство слонов - огромного степенного папашу, молодящуюся мамашу и отпрыска. Тот носился по вольеру, путался в ногах взрослых, обливал всех водой, но получив мощный шлепок по заду от папаши, обиделся, заплакал и скрылся.
М...да - глубокомысленно заметил старший научный сотрудник - нельзя путаться по мелочи в ногах у начальства, затопчат.
Он решительно перешел улицу и скрылся в здании Мингео. Герман шел в кабинет начальника угольного главка, всё обдумав и потому сильно  волнуясь. Но начальник в то утро был благодушно настроен, да и просьба научного сотрудника показалась ему пустяшной. Подумаешь, с каждой шахты отобрать пару бутылок воды…и отправить в пос.Зеленый.
Какие там к чёрту редкоземельные элементы в шахтных водах собираются они обнаружить. Чистейшая питьевая вода. Вот балаболы. Ну да ладно. Напишут статейку, ещё и автором поставят и слава Богу. И он подмахнул бумагу. А для вящей убедительности, глядя в преданные умоляющие глаза научного сотрудника, проявил невиданную инициативу и подкинул бумажку на стол аж министра. Тот уважал начальника главка, вспоминая обильные командировки на Урале и недолго думая, проворчав ...фигня какая-то…,поставил закорючку. И появился на свет божий строгий приказ министра, разосланного по всем угольным месторождениям СССР. О государственной необходимости… защиты природы...с целью повышения обороноспособности … и т.д. и т.п.
Ну как тут Герману не почувствовать себя угольным наполеоном.
Советская Россия со дня возникновения была страной исполненных патриотизма примитивных людей, воспитанных в постоянном ожидании приказов сверху и


отражения нападений изнутри и извне.  Приказ - есть приказ. Приказали налить водичку в штольне и отослать в неведомый посёлок Зеленый. Значит так надо для страны. Конечно, многие на местах подумали - тьфу, мелочь; какой хернёй они там в центре занимаются, но вот поди ж ты, сам министр... значит необходимо.
И потекли рекой  стеклянные бутылочки с водой в поселок Зеленый.
Много  бутылочек. Десятки тысяч.
Вот это малипусенькое событие, грандиозных последствий которого не представлял себе и сам наполеон из пос.Зеленый, стало основополагающим для всей последующей жизни Германа Моисеевича Горина. Да что там скромничать. Всей страны, вскоре разрушившей, благодаря этому обобщенному событию, до основания всё ранее построенное потом и большой кровью т.т.т. Лениным, Сталиным и Лазарем Кагановичем. Смею вас уверить!

Пора возвратиться к рабочему дню Германа.
Шестой час. Он прибегал к себе в комнату, аккуратно складывал бумаги, полностью очищая стол, прихватывал портфелишко, официально, кивком головы, прощался с врагом (Галина Кузьминична уже сидела в автобусе у окна справа) и вскакивал в Икарус. К тому времени корпус автобуса уже дрожал от хохота, шуток и анекдотов, освободившихся от ярма неволи научных сотрудников. Домой, домой – пела труба.
Вот так или примерно так проходили рабочие дни крупного советского НИИ.

С некоторых пор стали странным образом  исчезать в комнате высоконаучные разговоры. До удивления изменилась тематика. Началось это, помнится, в 1985 году с появлением на советском троне обаятельного генсека тов.Горбачёва М.С. Он был молод и жизнерадостен. Следовательно можно было не ожидать в ближайшие 10-15 лет обязательного и долгого “трагического” присутствия на ...похоронах очередного генсека. Они почему-то уходили к Богу всегда в осенне-весеннюю слякоть и сырость.
Совсем вскоре тов. Горбачёв стал удивлять дикими немыслимыми идеями. Появилось непонятное слово -  перестройка!!! Чего и как – никто не знал. Зато необъяснимым образом повеяло ... свободой. В газетах и на телевидении появились странные, режущие слух советских людей, идеи и слова. Мгновенно озверевшая интеллигенция, прежде трусливая, мягкотелая и податливая, стала открыто поносить советскую власть. Запахло революционными переменами, столь любимыми российским народом со времён женитьбы Ивана Грозного на Марии Темрюковне.
Коллеги мгновенно отозвались на перемены климата. Бурные дебаты сотрясали окна, стены и полы задымленной комнаты наших героев. И вот ведь какая


удивительная странность. Хозяева и гости дебатировали не о правильности или недостатках политики партии, не об оценках идей перестройки, а о собственной судьбе в той новой наступающей жизни. Хотя чего тут удивительного. Ведь своя рубаха ближе...
Дебаты перерастали в пустые грёзы. Эти прагматики, не верящие ни в Бога, ни в чёрта, теперь грезили  делами весьма далёкими от научной деятельности. Особенно после появления передовицы в «Правде» о новом отношении к принципу частной собственности. Время сулило коренные перемены. Теперь газеты по утрам читались внимательно и придирчиво. Особенно передовицы. Шло яростное и радостное обсуждении газетно-журнальных новостей, в том числе и тайно подслушанных передач лондонского BBS и американского “Радио Свободы”. Научные сотрудники как-то сразу перестали бояться ока партии, а некоторые наиболее ранее робкие и застенчивые теперь горделиво не замечали членов парткома, первыми не тянули руки в приветствии и очень этим гордились.
Надобно заметить, что в этой комнате не было членов партии, да и большинство заходящих на чашку чая тоже в ней не числились. Так уж сложилось. Видимо поэтому комната и стала чуть-ли не центром обсуждения новых идей. Точнее идей приложения личных сил в постперестроечное время. Политика и будущее страны никого не волновала.
Прибегал доктор наук Лёня Островский. Толстенький, неряшливый, невероятно энергичный до красных пятен на щеках и обильного слюноотделения. Он радостно возвещал, что организует кооператив по бурению мелких скважин на воду для дачных хозяйств.
А что! – кричал он, размахивая пухлыми ручками – два станочка урвать из нашей экспедиции, четыре бригады работяг, всё равно целыми днями репу чешут, да они за тысячу в месяц горло перегрызут и пошло-поехало. Да вы не знаете как нужна водичка дачникам. Последние штаны снимут, а их миллионы в подмосковье. Вот и подсчитайте! Всё ребята, начинаю. Ух как надоело здесь.
Осторожно и важно входил ещё один доктор. Коротконогий, квадратный, заикающейся Аркадий Шеко. Он поначалу молчал, прислушиваясь. Вдруг не выдерживал и вступал в разговор. Начинал волноваться, заикаясь всё более. Регламент, регламент – орали остальные, не дождавшись окончания его мыслей и забивали бедного доктора. Но через минуту-другую дрожащий баритон Аркадия  возвышался над гулом и вновь приковывал к себе внимание.
Я вот думаю прикупить землицы на Тамбовщине, стать фермером...
Аркадий - язвительно замечал только что пробившийся в доктора наук Изя Гершанович – как ты будешь объясняться с крестьянами и коровами. Тебя и мы-то с трудом понимаем на учёных советах, а уж каково будет мужикам, бабам и коровам. Невтерпёж им вскоре станет, побьют и разбегутся.



Нередко посещал митинг ещё один доктор - седовласый, тощий, с испещрённым лицом набухшими капиллярами, постоянно полупьяный Сергей Сергеевич, недавно снятый с поста замдиректора за пьянство и дебоши.
Слышь вы, мальчиши.  Давно овсянки по гулагам не жрали иль петухами по утрам не кричали - начинал седовласый. Но его никто не слушал и он блаженно засыпал, растратив остатки энергии. 
Нет – меж тем продолжал Изя – не верю, что в России это может произойти, во всяком случае на нашей жизни. Слишком уж забитый и тёмный народ. Сейчас необходимо главное - открыть границы. Чтобы всякий мог поехать и поработать, поглядеть на мир. Чтобы к нам приехали и обучили уму-разуму.
Изины чёрные блестящие глаза широко раскрывались и в них виделся тот громадный богатый мир и те большие возможности.
Тебе легче, Изя! Ты ведь уже вчера мог податься в Израиль, а оттуда куда хочешь. Чего прибедняешься. Может чего-то боишься. Потерять здесь тёпленькое докторское место. А там ведь вкалывать надобно, не как здесь. Да и вообще коллеги, мы им не нужны, также как и они нам. Со своими бы проблемами разобраться. Учить нас нечему, мы сами с усами... - играя желваками, зло и язвительно говорил ещё один доктор - тяжелый статный Стас Гречищев, чья внешность разительно напоминала бомбистов-террористов конца XIX века, членов партии «Земля и Воля». Длинные, гладкие, блестящие тёмные волосы хаотично висели вдоль вертикально вытянутого черепа, закрывая  широкий лоб и холодный уверенный взор голубоватых глаз. Он любил стоять в позе Николая I, подпирая стену со скрещенными на груди крепкими руками, с надменной улыбкой в уголках губ.
Чего ты в самом деле, Изя! Что тебя держит – не шевелясь, продолжал Стас – езжай, действуй, вы ж привычные к переездам...
Я знаю твои мысли - громко говорил Изя - а ты и тебе подобные плохо усвоили историю России.
Разговор принимал острый националистический характер и тогда вступал мудрый Боря Колотов, насмешник и частушечник. Он громко начинал напевать.
                Ах ты Стасик, милый Стасик
                Слышишь, ножик точится
                Сделай Стасик обрезанье
                Всем в Израиль хочется.   
Он сыпал анекдотами и прибаутками, строя рожи и щеря рот с редкими косыми желтыми зубами.
Атмосфера  очищалась.

Как ни странно, но в спорах почти не принимали участия хозяева комнаты. Вадим сурово молчал с видом заговорщика, делая вид что ему прекрасно известно

будущее страны и его личное на ближайшие 100 лет. Галину Кузьминичну эти разговоры мало интересовали и если поначалу она и вставляла пару-тройку фраз, то потом благоразумно оставляла мужчин, чтобы они могли естественней выражаться о настоящем и будущем. На Германа вообще мало обращали внимание, не ожидая видимо острых и тем более конструктивных предложений. Так уж повелось среди друзей Вадима. Не принимали его во внимание, считая случайным в своих рядах. Герман не обижался. Понимал после долгой Монгольской ссылки свою силу, исключающую пустопорожнюю болтовню и времяпровождение. Никогда в частных беседах с коллегами откровенно не высказывался, стараясь более действовать нежели спорить и что-либо доказывать. Он немногим ранее перестроечной поры интенсивно устремился к докторской и потому больше молчал. Знал насколько необходимы ему все эти коллеги-умники при защите докторской  диссертации.
Конечно, новые времена привели и Германа в крайнее удивление. Как же такое возможно в СССР. Неужели система изжила себя. Надо срочно что-то делать. Эти мысли теперь постоянно вертелись в голове. А ведь новые идеи потрясающие. Вспоминалось как был увлечён  в юности коммерческим гением драйзеровского Каупервуда.  И вот тебе, пожалуйста! Открывается и для него путь. Поздновато конечно. Но мысли вертелись, овладевали душой и вначале робко, потом увереннее, рождалось ... нетерпение.
Пора браться. Пора! Назад дороги не будет. И диссертации теперь никому не нужны.  Надо находить что-то коммерческое, крупное и перспективное . Но теперь уже своё, родное, частное. Ни от кого не зависимое. И кому нужны теперь эти трепачи... Ему и на самом деле были смешны коммерческие фантазии сотрудников. Веяло от них примитивностью, мелкими и бредовыми идеями. Отсутствием глубокого коммерческого интереса. Но в одном дебаты были  полезны. Они доводили Германа до нетерпение, до черты, за которой должны были последовать реальные шаги. Значит судьба. Значит пришло моё время.
С каждым днём мысли приобретали какие-то фантастические коммерческие очертания.
Вскоре он забыл о текущей работе. Даже удивительно, как она вдруг перестала трогать сознание. Просто выветрилась. Вчера ещё занимала все мозги, а сегодня лишь вспоминал, когда вызывал шеф или раздавался звонок с угольных шахт или параллельных институтов.
Надо действовать. Тот кто найдёт новую колею, тот и добьётся успеха. Особенно в хаосе первых шагов смутного времени. Это Леонид понимал, зная историю

развития человечества не понаслышке, а уж России особенно. И он начал искать … колею. И случилось чудо! Начав поиски, он почувствовал себя моментально в своей среде, в своей обстановке. Как будто с детства только  и занимался

коммерцией. Родные, извечные гены. К сожалению подпорченные советским воспитанием. Но об этом он узнал много позже...
Опыт и умение организационной работы был велик. Нужен был выстрел.
И он прозвучал.
Позвонил Юрков и извиняющимся тоном сообщил, что сгорел последний графитовый электрод-атомизатор и анализы проб прекратились.
Они японские - сообщил Сергей - продаются только за валюту, 10 долларов штучка, а лимит на валюту на этот год исчерпан. Правда, наш фрезеровщик, Василий, может их выточить. Сам видел. Мастер отменный, но качество нашего графита низкое. И они сгорают на втором анализе. А японские выдерживают до 150 анализов и потрясающего качества. Вот если бы можно было достать специальный очищенный графит с электродного завода, то анализы продолжились бы. Но достать трудно. Такой графит только для военных целей. Для “Буранов”.

Это был как удар молнии. Васька может. Графит рядом. Потребность в атомизаторах по стране гигантская. Продавать можно и за деревянные рубли.
С руками вырвут. Для начала можно попробовать. Нервы напряглись, руки задрожали, предчувствуя шелестение огромного количества деревянной валюты.
Всё! Нет! Для начала нужны хоть какие-то первые средства и необходимо официально оформить кооператив. И вперёд, с песнями.
Средства! Денюшки! Где их взять - размышлял постсоветский каупервуд. Даже тому же Ваське за атомизаторы… Стоп! Герман! Мудак стоеросовый. А ангар с пустыми бутылка. Стоит в ожидании чего? Конечно, Василия.
Леонид мгновенно скатился во двор и помчался в институтские мастерские. Ещё издалека он услышал характерный стук костяшек. Работа кипела.
Вась, оторвись на минутку. Разговор есть.
Да не, Моисееч. Ну чё ты всё ко мне, да ко мне. Вон Степан свободный, уже третий день не растолкаешь. Давай к нему. Я не могу.
Вась! Моя просьба пахнет обильной и постоянной, обрати внимание, выпивкой. Ты же меня знаешь.
Волшебное слово пробило туман и Васькины глаза заискрились интересом.
Ща, робя! Я на минуту.
А пропал на час. Крепко подумав, токарный Ротшильд объявил цену.
Только для тебя, Моиссеч. Двадцать штук выточу за бутылёк.Только из рук в руки.


Вот она причина экономического успеха советской России за предыдущие 70 лет. Господи! Как всё легко и  просто.
Родилась уверенность. Удача обязательно придёт. Он уже ни на секунду не сомневался. Словно прорвался мощный селевой поток, который мгновенно смёл накопившийся десятилетиями прошлый социальный грунт. И тем очистил душу.

Возник чистый лист, на котором писалась новая биография. Душа, как и в молодости запела. Теперь вновь по утрам в ванной раздавались арии любимых опер и песен.
Начался организационный период, в котором Герман плавал, как рыба в воде. Советская власть медленно сдавала позиции. Она сопротивлялась как гигантский питон, головой попавший в исторически неумолимый капкан. Скользкое громадное тело и мощный хвост яростно извивались и наносили кровавые удары направо и налево. Змея шипела. Я создам вам такой аппарат перехода в новую систему, что рай покажется адом.
И создало, особенно для открытия частных промышленных предприятий. Организовать торговлю тряпками, промтоварами, продуктами, создать ателье по пошиву и пр. - это ещё пожалуйста. Но вот купить станки, промышленное сырьё, здания, землю. И наладить производство. Да, никогда!!! Сдохну, но не позволю.
С остервенением заявляли чиновники-питоны. Приходилось вертеться круто.
На “лапу” не дашь - нет денег. Вводить в состав участников - влезать в петлю...
Но Горин “любил” эту обстановку. Честное слово! Испытывал какой-то радостный зуд, находясь в среде питонов, протискиваясь между ними, сталкивая лбами, интригуя и натравливая. Доставляло болезненное удовольствие. Возбуждало. Он крутился как скользкий уж, доказывая, объясняя, демонстрируя, рассыпая бисером сладкую ложь обещаний, перемежаемую полуправдой. Денег-то не было. Дать ничего не мог.
Более полугода потребовалось, чтобы пройти Дантовы круги и получить лицензию на открытие промышленного кооператива. Одного из первых в России, после несчастного НЭПа, задавленного кровавым паханом. Эпопея с электродным заводом, откуда пошел для Василия военный матерьялец, после тяжелых змеиных боёв по открытию кооператива, была намного проще.
В вестибюле электродного завода Горин застыл на десяток минут, изучая портреты руководителей. Лиц еврейского происхождения не нашел. Чем-то привлёк главный инженер с умным весёлым взором и явно польской фамилией, а может и еврейской - Новик. Это уже ближе. Почти родственник.
Помаялся две-три минуты и позвонил. Хриплый, жесткий, приказной голос охладил ожидания. Но отступать было некуда. Собрался и мужественно выдавил.
Я - Горин Герман Моисеевич, старший научный сотрудник геологического института. Мне нужна консультация по качеству графитового материала - сделал паузу и выдавил контрольные слова - обоюдовыгодная...консультация.
Сжался в ожидании. Хриплый голос ответил.
Значит обоюдо говорите. Герман Моисеевич… Интересно. Что ж вы предложите? Даже оригинально. Подходите, поговорим.

Сработало! Пронеслось в голове. Зацепило.
Они смотрели друг на друга в упор и с интересом. Настолько, что главный инженер крупнейшего в Европе электродного завода трижды бросал трубки телефона с коротким рявканьем -...я занят… Зоя Александровна, отключите мой телефон…
А Герман неуверенно говорил.
Значит частное предприятие. Первое российское, как я понимаю.
Он откровенно опешил.
Ни хера себе! Дожил, наконец.
Это сокровенное “дожил”, которое Герман понял по своему, многое сказало и придало уверенность. Речь его с той секунды полилась неумолимо, как металл из домны, сжигая все препятствия.
Я предлагаю вам, естественно без афиширования до поры до времени, а эта пора скоро настанет, участвовать в нашей работе. Быть материально заинтересованным в результатах…
Новик встал, походил по огромному кабинету, подошел напротив, наклонился, оперев волосатые кулаки о стол и перейдя на “ты” хрипло заговорил.
Что же вы за племя такое. Столетиями вас пропалывают, а всё равно, чувствуя время, рьяно и в первых рядах ползёте к солнцу. Я верю тебе, Израильевич. Уж больно твой брэнд  велик и надёжен. Давай Моисеич, командуй…
Герман  уходил, зажимая в руке большой пакет с кусочками того самого сверхчистого технического графита. Кудесник Васька через неделю выточил с десяток первоклассных атомизаторов. Ему было заплачено, на первый раз, четыре бутылки водки, после чего кудесник на неделю сгинул в глубоком запое.
Расчёт. Пустая бутылка стоила 20 коп, а бутылка водки 2, 87 рубля, то бишь за 4 ящика пустых бутылок Герман получил 10 электродов или 120 валютных долларов.
Немыслимо густой навар...
Встреча с Новиком была памятной не только первым разговором, сколько последствиями. Главный инженер крупнейшего в России электродного завода поверил, что в России грядут перемены, что надо искать новое место под солнцем. Он поверил. На протяжении последующих девяти лет честно и с полным доверием служил Герману, бесперебойно снабжая ценнейшим сырьём под видом брака и потому негодным для военных, передавал наиважнейшие связи, поучал технологии производства главных помощников Германа, а также обучал дипломатии общения с  руководством и техническим персоналом заводов данной отрасли в России и на Украине. Естественно, не бескорыстно.
Ну вот! Теперь руки были развязаны. Оставалось “самое малое”. Отыскать и привлечь членов команды. Тут “мудрый” Моисеич к сожалению сильно оплошал, что выяснилось слишком поздно. Не сработали гены, расшатанные советским тлетворно-романтическим воспитанием. Забыл уроки Истории.


Руководствуясь изречением Ильича, что “кадры решают всё”, запамятовал слова мудрейшего Тацита в “Анналах”, который прямо писал, что злейшими врагами являются ближайшие коллеги. Не поверил римскому историку и привлёк к работе трёх Сергеев из своей лаборатории. Свои парни. Молодые, настырные, нищие, не обустроенные, живущие на гроши в бараках. Юрков, физик, душа нараспашку, честный, естественно потянет техническую часть производства. Васильченко химик-технолог. Хороший организатор, ловкий и контактный. Правда, наглухо сердцем закрытый, недоверчивый и не масштабный, мнительный уж очень. А Михайлов отличный хозяйственник. Честный, простой парень. К тому же они все трое друзья! Это только в помощь делу. Кажется им можно доверять. Как работали вместе, так и теперь будем. Только интенсивнее. Ведь на себя-же!

Точно приняв решение Герман, наконец, решил всенародно объясниться и как-то вечерком собрал в лаборатории трёх Серёжек. Он торжественно поведал о своих планах. Привёл приблизительную схему деятельности промышленного кооператива и примерные цифры доходов и расходов предприятия. На первых порах. Но главное рассказал, как ему виделись, функции каждого. Реакция Юркова и Михайлова была искренне восторженной. Васильченко лишь вовсю хвалил, жалостливо улыбался, но ничего конкретного о своём участии не сказал.
В радостном упоении не стал раздумывать над этим фактиком. Знал, что у этого Сергея и докторская на подходе и квартирку кажется дают. Правда, в старом обветшалом общежитии. Есть над чем задуматься. Осторожничает. Боится. Но знал также, что человек весьма честолюбив и если почувствует запах больших «денег», то будет истово к ним стремится.

Поначалу собирались в квартире шефа. Люся готовила обеды и старалась быть гостеприимной хозяйкой. Она очень гордилась мужем и вскоре все приятели в доме знали, что он начал...большое дело. Но часто собираться в квартире стало невыносимо. Надо было решать вопрос с кредитом для начала производственных работ ( пустыми бутылками уже не отделаешься) и найти офис для кооператива. Помог случай. Наверное все случайности возникают, когда чего-то очень, очень хочешь. Герман вспомнил как Борис Колотов, наш остроумный насмешник,

рассказывал о своей подружки, занимавшей какой-то важный пост в райкоме партии. Прочувствовав плохие времена, райкомовцы во всю пошли в коммерцию, в том числе стали торговать офисными помещениями, используя старые связи с ЖКХ. Они заставляли управдомов сдавать старые крепкие особняки, вставляя в договоры  пункты ликвидации аренды под тем или иным предлогом, откровенно шантажируя коммерсантов и набивая карманы большими деньгами. Старинных особняков по Москве тьма-тьмущая, особенно в центре города. Через день-другой, вспомнив о райкомовской подружке, Герман позвонил ему. Пришлось вкратце рассказать, что начинаю коммерческое дело и требуется офис где-нибудь в центре. Борис не стал ни о чём расспрашивать. Хмыкнул и добавил тихо и серьёзно.
Ты не забудь нас, сирых и босых советских ученых, когда войдёшь в силу. Я всегда знал, что придёт ваше время.
И театрально разрыдался в трубку.
Вскоре во владении г-на Горина появился старый особняк в Обыденском переулке. В самом центре Москвы. За окном высилась красавица церковь, построенная князем Голициным и звон колоколов торжественно будоражил душу безбожника, заполняя пустое пространство уверенностью в завтрашний день.
А  вскоре, когда посыпались успехи, робкая уверенность новоиспеченного коммерсанта переросла под звон всё тех же голицинских  колоколов, в некую надменность и даже плохо скрываемое чванство. 
Пап - говорил старшенький 11-летний сын за обедом - ты прямо сидишь как хан на троне, мама вокруг крутится, а ты никого не замечаешь. Мой историк на уроке говорил, что все ханы не долго царствуют и их быстро свергают…
Герман поперхнулся куском. И кисло пошутил…
Ты забываешь. У меня есть два защитника… они разгонят всех врагов.
Но урок усвоил и на следующий день стал сидеть в комнате своих помощников, а кабинет отдал под бухгалтерию.
Он нежно любил свою семью, а рыжеволосой женой вовсю гордился. Женщина была значительно моложе  мужа и преданно, благоговейно смотрела на него, даря своё маленькое счастье, в избытке томящееся под плотной белоснежной кожей.
И потому дневные волнения и напряженность напрочь проходили как вешние воды, а по утрам из ванной комнаты доносились громкие звуки, слегка напоминающие арии из опер Верди, Доницетти и прочих разных  итальянцев.
Хорошо ему жилось. Честное слово! В доме и на работе жёны приятелей отчаянно завидовали и лишь крайне изредка до Германа доходили темно-серые сплетни - чернота по дороге до его ушей почему-то растворялась.
Вставай, вставай. Тебе какой-то большой пакет пришел - как-то поутру сообщила жена.   

Известие всколыхнуло. Он давно ждал официального признания. Неужели пришло.
Герман сидел за письменным столом в спальне с волнением рассматривая  гербовую бумагу с тиснением державных символов и алой ленточкой. Встал, вышел на балкон. Радужно светилась тёплое и ласковое бабье лето 1988 года. По окружному шоссе бежали машины и автобусы, а ещё дальше виднелись старинные петровские озёра и золотые купола двух церквей.  Мирный, привычный пейзаж. Виденный тысячи раз... Нет! Что-то было необычное сегодня. Сегодня солнце светилось только для г-на Горина. Ну конечно! Раньше он его видел мельком, вскакивая с кровати, когда опаздывал на работу или в минуты пьяных застолий, стоя с сигареткой на балконе. То был будничный, серый пейзаж будничного раба тоталитарного государства.
А ныне! Всё выглядело торжественно, как Патетическая симфония.
Теперь  признанный государством частный хозяин промышленного предприятия. Это вам не фигли-мигли клепать, вилки-ложки продавать. Г-н Горин владелец станков и пароходов… В душе звучали скрипки и валторны, в мыслях зрели наполеоновские замыслы.
Правда, копошились и мелкие, злючие.
Вот теперь без вызова распахну дверь в директору института и с отрешенным лицом брошу, нет швырну на стол, бумагу с просьбой об увольнении. По собственному желанию. И услышу вопрос.
А куда это вы глубокоуважаемый  в такое-то неспокойное время направляетесь.
Знаете-ли достопочтенный Ашот Аванесыч, тут на днях стал владельцем промышленного предприятия. А вот ваше, так сказать, предприятие очень скоро будет влачить жалкое существование. Так что заходите. Обсудим!
И почувствую жужжание в коридорах. Удивлённые, завистливые, восторженные взгляды...

Так оно примерно и было. Он приурочил прощание с государством к пятидесятилетнему  юбилею, когда получил из рук того самого начальника главка Министерства Геологии позолоченную медальку на ленточке.
К тому времени станки уже понемногу крутились, выплёскивая рубли. Так что всей семьёй позволили себе роскошно повеселится в ресторане «Центральный», что на Тверской. Мои мальчишки впервые попавшие в помпезную роскошь царского ресторана крутили головы, а старший подошел к фонтану и робко погладил попу в чешуйках и золотой хвост изящной русалки. И вдруг громко на весь зал залился радостным смехом. И столько надежд сверкали в его глазах, что папаша от жуткой радости перебрал. Жена, выносливая ярославская славянка, тащила до дома полутруп коммерсанта, а он захлёбывался от смеха, видимо всё время вспоминая реакцию  сыночка в зале. 

Как ни странно быстро предоставили банковский кредит. Аж 50000 рублей доверило государство. Никогда ещё столько деньжищ не было у Германа.
Господи, страх-то какой! - думалось по ночам, поверяя заботы жене. Но даже получив деньги он ещё пару месяцев не платил никому заработной платы. Мучительно, со страхом, как скупой рыцарь, десятки раз пересчитывал, отстёгивая суммы только на производство и сверх нужных людей.
Парнишечки! Зарплата только после второго месячного дохода - говорил своим.
Те терпеливо соглашались. Знали, что обязательно отдам. И с лихвой при возможности.

Организовать промышленное производство оказалось очень трудным мероприятием. Так по комсомольски назову этот процесс.
Трагико-лирическое отступление.
На заре возникновения нового русского капитализма в стране, где недавно были разрушены глубокие университеты частной собственности и построен социализм, царила анархия. Но последнее, как ни странно, и помогало. Никто не знал как организовать. Каждый шел вслепую, своим путём. Ошибался, набивал шишки. Нередко погибал. Но всеми, ставшими на этот путь, владел азарт. Все мы были игроками. В силу характера играли по разному. Одни  небольшими последовательными ставками, рассчитывая только на себя. Не афишируя успехи, не лоббируя. Накапливая средства и постепенно вкладывая в расширение предприятия или начало нового проекта.
Были другие. Как потом выяснилось чаще связанные с КГБ и “партийными деньгами”. Кровавая партия уходя, через доверенных лиц, создавала свои частные структуры, которые накапливали средства в доверенных банках и попросту в “мешках”.  Такие предприятия «вдруг» получали крупный кредит в российском банке, нередко в иностранном, заручившись «неожиданной» поддержкой правительственных структур. Они достигали внезапного крупного успеха. Открыто упивались славою и ... привлекали внимание криминальных структур. Эти навозные мухи, в невероятных количествах поднявшиеся со дна, вскормленные безвластием смутного времени, стаями налетали на успешного игрока. Они высасывали кровь до последней капли. И возникали цивилизованные навозные жуки, которые сосали соседних игроков определёнными дозами, не позволяя погибнуть от малокровия. Ещё чуть позже (навоз весьма питательная среда) появились блестящие жуки, то есть те же  навозные мухи и жуки, которые проникали в низшие, средние и верхние эшелоны государственной власти. Произошло сращивание жуков и игроков. В результате появились ... олигархи и их ставленники во власти. Строилось олигархическое государство,  подобное Карфагену с русскими особенностями.

Частное предприятие “Технолог” постепенно становилось видимой, активной частицей новой Российской республики. Сергей Юрков к тому времени ушел из института и пропадал целыми днями на заводах, постигая премудрости организации производства, техники и технологии работ. Работал днями и ночами. Господи, как Герман угадал его. Отличный парень, без претензий, самоотверженно вкалывал. Да и другой, Серёга Михайлов, не отставал. Правда, мальчишечка меньшего масштаба, но предан душой и смышлён. Трусливый Васильченко лишь изредка появлялся, внимательно вглядывался в новый быт. Мнительного пугливого парня терзали сомнения. Но больше всего видимо мучила мысль - как-бы не опоздать к дележу пирога. Герман не торопил его, зная что работником будет сноровистым, ловким, умным и … безжалостным..
Теперь сотрудники собирались в офисе. Это был наш дом и мы любили его, проводя здесь целые дни. Пришли и новые люди. Денег на ремонт Леонид пока не выдавал, но обшарпанные стены, протекающий потолок, продавленные диваны и разнокалиберные столы-инвалиды не могли погасить энтузиазма первых дней.
МЫ РАБОТАЛИ НА СЕБЯ!!!. Этой идеологии не обучаются в университетах. Она в крови людской с момента появления Homo sapiens.

Утро начинается с рассвета! 
К 8 утра нанятые «Волга» и шофёр (председатель не умел водить) подвозили  к офису. Герман легко взбегал на второй этаж, врывался в комнату и усаживался спиной к окну за большой стол, стоящий в левом дальнем углу от входа. 
Открывал окно. Пряный воздух старой Москвы, сдобренный гулким колокольным набатом голицинской церкви, опьянял и кружил голову. Он замирал, ловил минуты счастья, пристально вглядываясь в белые высокие стены близкой церкви. Он ожидал. Вдруг покажется ...Бог. Протянет руку, прикоснётся  к лицу.
У тебя большое будущее - скажет Он.
Но нет, не сегодня!
Слышалось скрипение старого паркета и тяжелые шаги. Входила грузная Вера Ивановна, наш бухгалтер и важно усаживалась за стол в ближнем тёмном углу комнаты. Доставала много бумаг, открывала сейф и молча углублялась в документы. Потом врывался Юрков, за ним любитель поспать Михайлов, всегда опаздывающий на 5-10 минут и ещё несколько сотрудников, нанятых к тому времени. Звуки, смех, слова и фразы наполняли комнаты и длинный коридор. Начиналась пятиминутка. Юрков говорил о цеховых делах, о движениях заказов, о сырье, о взаимоотношениях с рабочими. Михайлов - об организации доставки, транспорте, упаковке, материалах. Вера Ивановна вставляла фразы о финансах.
Леонид подытоживал и говорил о новых заказах и разного рода трудностях и подводных камнях и т.д.

Потом шла серия телефонных звонков, затем контора пустела. Все разбегались по объектам, чтобы вечером доложить и разобраться в обстановке. Да, просто поглядеть друг на друга, убедится, что это не сон ...

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Настал и другой памятный день в жизни одного из первых на Руси постсоветского промышленного частного предприятия “Технолог”. 
Это случилось весной 1988 года.
В этот день Серёга Михайлов, светясь улыбкой до ушей, положил на председательский стол большую коробку, где плотными рядами располагались маленькие коробочки, в каждой из которых лежал десяток атомизаторов, переложенных цветными бумажками. Ну прямо таки модификация известной картины Малевича - разноцветный квадрат.
Мы сдавали первый заказ, отвоевав у блистательной Японии первую российскую организацию. Как водится тут же сообразили кухонный вариант с геологическим уклоном. Сбегали за водкой, селёдкой, колбаской, хлебом, картошечкой и прочими русскими соленьями. Королевский стол, скажу вам. Лишь в России знают ему цену.

Лирическое отступление.
В июне 2008 года, живя в Калифорнии, Герман получил большую телеграмму.
От Сергея Юркова.
Я поздравляю тебя – писал он – с двадцатилетием первой продукции нашего предприятия и вообще с открытием первого на Руси промышленного частного предприятия. Стою с рюмкой перед твоим портретом в “музее славы”и пью за здоровье его создателя.
Господи! Как же забытый всеми  “великий” коммерсант всех времен и народов был рад. Единственный человек вспомнил. Единственный благодарный. Теперь Юрков генеральный директор того самого крупного электродного завода, с которого Леонид когда-то начинал. Вот уж точно получил путёвку в жизнь из его рук. Через месяц мы продолжили с ним празднование. В Москве, на его большой прекрасной даче... 

Жизнь кооператива вошла в колею. На трёх арендованных заводах крутились станки, в светлых помещениях бригады чертовски красивых женщин (слабость Михася…) упаковывали продукцию, на склад регулярно поступал материал высочайшего качества, аккуратно списываемый как брак на другом большом заводе. Продукция сдавалась вовремя заказчику. На банковский счёт кооператива сыпались червонцы. Главбух улыбалась и докладывала тет-а-тет как растут доходы. Душа коммерсанта светилась радугой, в мечтах рисовались розовые


картины. Счастье, когда оно наплывает потоком, надобно грести лопатой, только успевай. Забудь об отдыхе и развлечениях.  В тот год картинную галерею своего счастья Герман  дополнил ещё одним небольшим голубым полотном интимного характера. Нет, не подумайте чего!
У жены были две страсти. Первую - семья - она не скрывала. Вторая, тайная, тщательно лелеемая, даже от мужа, пылала в сознании везувием, готовым вот-вот взорваться. Мешала скромность до болей в животе. Но наш коммерсант на то и был ранее геологом, чтобы предугадать взрыв вулкана и погасить боли. По ряду красноречивых признаков (сны, которыми мать делилась с младшим сыном, черноглазым молчуном) он узнал предмет страсти и немедля разослал по заводам связникам соответствующую мольбу о помощи…
Откликнулся директор завода из Кирова, что на Урале. Туда помчался на перекладных верный Михась и вот…
Солнечным воскресным утром Герман с женой вышли из подъезда дома. Из кустов в маленькой роще грянул оркестр, вышел Михась и на подносе преподнёс Люсе... золотой ключик с бантиком. Галантно наклонясь он с пафосом произнёс, указуя перстом на предмет, стоящий у обочины - голубой жигулёнок.
Это вам, Ярославна. Владейте и возите нашего ампиратора…
Кажется солнце зашло, затенённое ярчайшим красным полыханьем, покрывшим мгновенно лицо жены. И слёзы...благодарности.

Уже не только атомизаторы, масса других значительно более сложных изделий из технического графита заполняли российский рынок. Ассортимент всё более расширялся. Заключались долговременные договора. Кофе и коньяк лились рекой.
После подписания договоров на заводах появлялся Юрков. Поначалу один. Когда же кооператив вовсю развернулся, боясь опоздать к дележу, примкнул и Васильченко. Он застенчиво, с неизменной смущённой улыбкой, предложил свои услуги. Я без колебаний, зная возможности этого человека, на собрании коллег предложил ему пост второго заместителя. Он умел  работать. Учить его не приходилось. Работал цепко, азартно, с выдумкой.
Васильченко быстро освоил производство. Чётко вникал в суть дела, нередко изменял договора с большей для кооператива результативностью. Он, как правило, теперь приезжал на заводы вдвоём с Юрковым. Они ходили по цехам, изучая и контролируя технологические процессы, а потом  Васильченко, уже один, скромно заходил в дирекцию и с неизменной улыбкой долго  и нудно разговаривал то с главным инженером, то с главным механиком, то с главным бухгалтером. Он старался, чтобы его запомнили и не просто, как основного, а может быть даже главного в фирме. Герман это узнал много позже…

Почувствовав крепкую основу в помощниках, Герман вовсю переключился на решение  “глобальных” проблем. В рамках старых стало тесно. Вновь и вновь терзал своего друга Новика, торопил его. И тот как-то сказал при получении очередного конверта.
Давай-ка Ильич - так он его в шутку величал - собирайся в путь-дорогу. Ждут тебя на Украине. Я звонил ... Так что ждут . Люди мне близкие и в соответствующей обстановке будь откровенен. Скажу тебе, что если договоришься с ними, то откроется бездонная бочка заказов. Правда, продукция сложная, но твои орлы освоят быстро. Ты всё понял!
Ещё-бы не понять. Голова кружилась от перспектив.

С украинскими коллегами было сложно договариваться. Став самостоятельной республикой, бывшие родственники разговаривали спесиво и надменно. Даже в интимной обстановке. Пришлось ездить снова и снова, исторгая потоки красноречия, восхваляя деяния древних потомков от Богдана Хмельницкого и до Мазепы. Так что вскоре меня привечали как родного в администрации центральной гостиницы, сторожа единственный номер люкс. Украинские коллеги не волновались относительно ассортимента и качества продукции. Они уже знали по звонкам из Москвы, что предприятие “Технолог” может обеспечить бесперебойную деятельность основных цехов. Других поставщиков теперь не будет. Им это твёрдо сообщили. Но души извечных славянских родственников беспокоили объёмы, надёжность и безопасность денежных потоков. Это щекотало нервы куда больше.
Наконец, всё было согласовано. И опять, по уже привычному расписанию, на Украину приехали два друга Серёги. Здесь, на земле предков, Васильченко вдруг повёл себя как руководитель предприятия. Уж очень захотелось покрасоваться, показаться хозяином на «исторической родине». Последовал недоуменный звонок московскому главному инженеру. Тот срочно пригласил меня и передал информацию. Обсудили, потом главный инженер позвонил  и чётко предупредил коллег на Украине, что он не отвечает за действия Васильченко, что финансовым распорядителем является только Ильич. А ему добавил с видимым огорчением.
Ты, Ильич, забываешь историю нашей партии. Не будь мягкотелым интеллигентишкой. Жестко приструни! Ты ведь хозяин и тебя никто не опекает. Смотри, в момент скинут с трона.
Это был первый звоночек. Но успехи кружили голову. Не верилось, что эти мальчики, которым протянул руку и вытащил со дна, могут утопить. К тому же и договора и финансы и материалы и головное предприятие – всё в моих руках. Так ему казалось...
Пусть потешится мальчик и поймёт « who is who», а пока не надо портить отношения – думалось мне -  уж очень хорошо ведёт дела.

Не меняют коней на переправе.
Кооператив меж тем разрастался. Сделали европейский ремонт в офисе, прибавили офисной площади, порадовав наличными управдома. Во дворе оборудовали стоянку под автомашины среди хилых городских берёзок и искрошенных искрометными надписями деревянных лавочек. Герман был горд и доволен. Проснулся дух внезапно разбогатевшего купчика. В обеденное время важно шел в близлежащий частный ресторанчик, голубые в цветочек стены которого весьма способствовали благостному пищеварению и сиянию духовного мира. Ходил чаще один, гордо восседая за столом и благосклонно принимал уважительность обслуживающего персонала. От той же гордости, но не от желания, принимал на грудь пару рюмочек посольской водки, медленно заедая кусочками жирной сельди с молодой промасленной картошечкой в укропе…
Нередко обедал вдвоём с супругой. Она к тому времени перестала работать в издательствах и всю себя посвящала детям и мужу. Улыбка не сходила с её лица и это придавало дополнительное очарование изящному облику. Две пары сияющих глаз  в почти пустынном ресторанном зальце, днём, в голодные 90-91 годы, производило со стороны какое-то странное ощущение неполноценности существования страны. Какой-то оторванности от окружающей нищей жизни.  Но им не было дело ни до кого. Они любовались собой и свято верили в прекрасное будущее.
Тогда же захотелось торжественно отмечать дату скромной свадьбы, что состоялась 18 сентября 1970 года. И отмечать ежегодно. В этот день 1990 года всю семью встретил богато украшенный стол в ресторане Прага. Мальчишки мои сильно выросли. Сашка превратился в огромного красивого парня с необыкновенно пышной русой шевелюрой, а большие чёрные глаза-маслины 15-летнего Максима серьёзно и даже с недоумением взирали на красивых женщин и мужчин, расписанные стены ресторана и льстивые угоднические манеры обслуживающих официантов. Но главное было в их взорах – любовь к родителям. Она читалась недвусмысленно. И в этой любви трёх мужчин купалась, нежилась Люся. Она отдавала нам всю себя. В тот вечер мы долго гуляли по старинному Арбату. И неистовый уличный художник, худой и чёрный, с пронзительными горящими глазами, нарисовал портреты детей. Они до сих пор пылятся на стенах.

Время неслось. Промчался 1988 год, за ним пробежал 1989 год, 1990... Наступали совсем смутные 90 ые годы. Страна рушилась подобно грандиозному тектоническому сдвигу в молодых неустойчивых горах. Свобода и нищета  одновременно поразили народы некогда великой Российской империи. Свобода – элите городского населения, то есть возникшим богачам и вскормленных ими немногочисленных деятелей  литературной, театрально-киношной и музыкальной

интеллигенции. Нищета – остальным гражданам, составляющим примерно 90%  населения. Газеты вопили о расцвете демократии. Были заполнены бесшабашной критикой всего и вся и откровенно яростной порнографией. Появились вызывающие удивление и недоумение театры и театрики, десятки музыкальных ансамблей джаза, попсы и народной музыки. Лавина зарубежного достатка и удовольствий обрушилась на 5-10% населения. На остальных взирали роскошные полки магазинов и недоступные цены на рынках. И на всех вместе - слезящиеся, равнодушные, жалостливые или злые от голода и безразличия толпы, глаза сотен тысяч беспризорных детей, ютящихся по подвалам, чердакам и уличным переходам больших городов. Они и толпы взрослых нищих особенно заполонили в ту пору Москву, где ещё можно было как-то пропитаться. В провинции люди пухли от голода. Пышным цветом расцветал откровенный бандитизм на всех уровнях общественной жизни. Всё продавалось!
Всё это Герман Горин прекрасно осознавал, но пока удача витала над головой.
А пока она реяла, разве задумываешься о несчастье. Он стал, повторяю, игроком-наркоманом. Всё более и более старался доказать себе и миру свои возможности. Почувствовать обаяние власти… Это подстёгивало энергию.

В начале 1991 года, почувствовав как наладилось производство и сбыт графитовых изделий, как уверенно чувствуют себя в работе Юрков и Васильченко, начал искать новые направления деятельности. Метался по городу, перебирал в памяти род деятельности знакомых и приятелей, оценивал возможности, перспективы. Считал и пересчитывал варианты приложения сил и средств.
А нашел случайно...
Зубы заболели. Они давно были слабым звеном организма. Нашел дантиста! На улице с оригинальным названием “Правда”. Серьёзный, солидный, с приятными манерами, в тщательно отутюженной белой рубашке и сером в полоску костюме Анатолий Александрович Хохлов долго мудрил над зубами солидного клиента. Чувствовался профессионал высшего класса. После приёма он всегда угощал рюмочкой коньяка и непринуждённой беседой о смысле бытия. Любил  покрасоваться, полюбоваться собой как-бы со стороны.
Во время одной из бесед он и рассказал, как организовал всероссийское общество «Стоматолог».
Представляете Герман Моисеевич сколько сил и связей пришлось задействовать, чтобы привлечь и объединить московские и областные частные стоматологические клиники и отдельных частников, получить поддержку даже от самого Лужкова. Как уговаривал советское светило, известного академика, стать во главе общества. Для солидности рекламы. Теперь мы получили большие кредиты, смогли арендовать офис, купить дорогое оборудование для центрального отделения,

материалы, да и реклама теперь широко освещает нашу деятельность. Процветаем, батенька. Процветаем.
Потирая холёные сильные руки Анатолий Александрович всё говорил и говорил, жмурясь и улыбаясь, красуясь белоснежными ровными рядами зубов.
Леонид аж замер от удовольствия. Загляделся.
И мне бы этакие ряды - жалостливо промямлил председатель – мы за ценой не постоим.
Уверяю вас, дорогой мой, всё будет – пел Анатолий Александрович – и даже лучше. Вам мы сделаем, золото вы моё, твердейший и белейший пластик на основе лучшей английской хромированной стали и вы будете у нас как тот волк из сказки – тут раздался неожиданно высокий, тонкий, дребезжащий звук-хохоток. Козлятушек с костями перемалывать будете. Только потерпите немного.
Герман удивился.
На нержавейке говорите, интересно. Это что новинка. Дорогая небось. А ежели просто сверкать нержавейкой.
Ну что вы – обиделся дантист -  зачем вам, солидному человеку, стальные зубы или золотые. Стальные носит народ, да и то только российский. Ну ещё в Африке, в Китае и Азии. А золотые для Ближнего Востока, для криминала и российских провинциалов, для выскочек. Вы интеллигентный состоятельный человек. Только белые зубы. Пластик наплавленный на сталь с внешней стороны. Я сделаю вам такую улыбку. Почище голливудской.
Фраза, стальные зубы для народа почему-то осела в сознании. Осела, зацепилась, стала раздражать, требуя добавочной информации. Осело потому, что ...для всего народа. Его, милого, почти беззубого, почитай 150 миллионов и всем могут понадобиться зубы. Да, объёмы сногсшибательные. И не дорого!
Ринулся в министерство здравоохранения, достал данные об объёмах изготовления стальных зубов по стране, о технологии производства, о необходимой стали и станочном парке. Но главное, о дефиците по регионам страны. Цифры поражали. С Юрковым был продуман и изучен вопрос о технологии штамповки стальных зубов, необходимом штамповочном оборудовании. Оказалось, что оно имеется и простаивает в цехах давно уже арендованного мною завода.
Через приятелей стоматологов узнал, что на западе делают стальные коронки в небольших объёмах, употребляя для этой цели специальные марки стальной нержавеющей ленты. Ринулся в московский институт сплавов и стали. Там познакомили с ведущим специалистом  по маркам российской стали. Известным профессором. Последний был не у дел, страдая физически и материально.



Пригласил для консультации. Он возмутился. Как, меня, профессора с мировой известностью в какой-то кооператив. Пришлось составить соответствующий договор, заверить у нотариуса, выдать аванс. Товарищ поверил, пришёл и наговорил с три короба ценнейшей информации. В том числе о плачевном положении дел на единственном в стране заводе, катающим необходимую марку стали. Для военных целей…
Была студёная зима. Скорый Москва-Челябинск с недоумением остановился на пару минут возле крошечной станции, стонущей в окружении могучих сосен уральской тайги. Негодуя на остановку, мощный тепловоз неожиданно тонко засвистел и превозмогая сопротивление тронулся в чёрно-зелёную глубь тайги. На станции остался один гражданин. Ему было очень неуютно. Он поднял бобровый воротник тяжелого зимнего пальто, поправил меховую пилотку и направился в здание станции, помахивая небольшим саквояжем.
И потекли в Москву вагоны со сверхтонкой легированной стальной лентой.
И постепенно перестали кляцать зубами российские пролетарии города и деревни. Лёгкие, как пушинка и крепкие, как алмаз стальные мосты резко повысили улыбаемость населения мелких и средних областных городов необъятной России.
Дантисты страны Советов узнали имя героя, подарившего сотни тысяч потенциальных клиентов. Благодарные, они немедленно утвердили Леонида Израилевича вице-президентом общероссийского общества  «Стоматолог». Начался опасный звёздный период жизни героя.
.
Лирическое отступление.
И опять Герман удивлялся, резко на бегу останавливаясь, лёгкости в достижении «всемирной» славы. Ну что здесь особенного, оригинального, гениального, наконец. Ничего! Всё само плывёт в руки, только напрягись и организуй поток и главное умей ....делится.
Не жадничай – наиважнейший лозунг постсоветской коммерциализации.
А поблизости от счастья нет-нет, да сверкнёт мыслишка. Ведь всё  по синусоиде,  как учил мудрый Гумилёв (сын), всё вверх и вниз, вверх и вниз. А падение всегда очень болезненно...

Теперь председателя, непременно с женой, приглашали на все съезды общества “Стоматолог”. Старались поближе познакомиться, приблизится к источнику дешёвого и качественного материала. Но господин Хохлов, тоже будучи вице-президентом, цепко держал его в руках, дабы монополизировать сбыт продукции.
Они выезжали на съезды общества. Минск, Кишинёв, Ростов, Ереван, Харьков, Киев радушно встречали обильными столами, возлияниями, поездками по

памятным историческим местам, ночёвками в шикарных особняках. Анатолий Александрович был блестящим организатором и тонким дипломатом.

Вот туточки, уважаемый, они и проживали - прошамкал старый егерь с трудом открыв ряд замков в особняке под Кишинёвым - не сумлевайтесь, всё проверено и  по воде и по туалетам и по посуде.
Перед взором ошеломленного коммерсанта от сохи, замелькали украшенные резьбой и золотой лепниной залы. Столовая, длинный стол, высокие стулья с позументами, наверное хранящие тепло от задниц царственных стариков, владельцев полумира.
Здеся вам подавать - продолжал егерь - али в комнатке при спальне. Леонид Ильич со своей зазнобой любили в комнатке перекусывать…
Ой, господи, бассейн… водичка теплая...А вдруг сейчас откроется дверь и ОН войдёт. Представляешь.
Щебетала Люся.
А спать-то как здесь. Мы же к утру не найдём друг друга...    
Мелькали города, мелькали впечатления.

А Герман, словно наркоман, не желал останавливаться и продолжал искать новые направления, чтобы уж точно, как ему казалось, стабилизировать финансовое положение кооператива. И своё лично.
Так появилось третье направление в деятельности предприятия.
В районе Котельнической набережной, в старых извилистых московских переулках стояла покинутая верующими церковь. Вынуждено покинутая. Она и сейчас наверное стоит. Их много таких было в Москве. Забытых, загаженных, заросших, пустыми глазницами проёмов, смотрящих на веселье или озабоченность улиц и людей. В той церкви, правда, кипела деятельность ...студии документальных и детских фильмов.
Именно там, в большой монастырской пристройке, располагался цех по производству диапозитивных рамок. Командовал настоящий ковбой, прямо с картинки по одежде, неестественно тощий Сергей Ненашев. В его цеху и соседних размножались документальные и учебные диапозитивные фильмы. Они распространялись по магазинам, школам, детским садам, всемерно способствуя просвещению молодого поколения России. Работа шла в соответствии с планами Министерства образования по последней советской пятилетке..
Но вот СССР лопнуло. Денег на создание фильмов не стало, полистирол для рамок куда-то пропал, Ненашев запил, производство замерло. Уровень разложения молодёжи резко повысился. Советские, теперь уже  российские дети


горько оплакивали судьбу, просматривая старые пионерские, ужасно добрые диафильмы.
Как уж о горькой судьбе российских детей узнал наш коммерсант. Ума не приложу! Только известно, что весной 1991 года, парадная дверь студии вдруг жалобно заскрипела и на беломраморную лестницу впорхнул поток холодного воздуха со слабой  примесью городских весенних запахов. В этом потоке незаметно прошел человек в пальто с бобровым воротником и в меховой пилотке. Человек важно поднялся на второй этаж и уверенной походкой направился к кабинету главного инженера студии миловидной сорокалетней женщине. По информации заслуживающей доверие. Человек столь же уверенно постучался и не ожидая ответа приоткрыл дверь.
Его встретили большие печальные глаза и … невероятно соблазнительные белые колени заплетённых ног из-под очень  короткой юбочки.
Но игроки-наркоманы крайне редко отвлекались на побочные цели, как-бы соблазнительно они не выглядели. Так что отметив прелесть изящных колен и несомненные таинства надколенного пространства, Герман решительно отбросил эти мысли. Да и обладательнице прекрасных колен было в ту пору не до секса. Все её помыслы, при наличии трёх малых детей и не работающем муже-иждивенце, были направлены на добычу средств. Секс отступал по всем фронтам, подавляемый голодом и нуждой. 
Потому дальше было всё как обычно в то смутное время. Обещания бобровых воротников и трудно скрываемое за гордым взглядом жалостливая надежда на подаяния… Не обмани - вопили печальные глаза..

Так открылось новое направление. Изготовление диапозитивных фильмов.
Фантастически прибыльное. До 400% доходила прибыль в иные периоды. Кооператив “Технолог” делал пластиковые рамки, арендовав соответствующее оборудование. Вероника Леопольдовна, обладательница колен,  подбирала соответствующие духу времени фильмы. Создавались сериалы диафильмов. Продукция разбиралась нарасхват. И если по школам они распространялись по относительно низкой цене, то в палатках и в магазинах цены росли как грибы после тёплых дождей. Высококачественный полистирол, шосткинская плёнка, заманчивая тематика фильмов, яркие броские упаковки – всё это, даже при минимальной рекламе, приносило успех.
Председатель побывал ещё пару раз на студии, всё наладил, тщательно организовал, процесс…, подписал договора, облизав вдруг высохшие губы при взгляде на соблазнительные колени, исчез навсегда. Далее всё закрутилось под бдительным присмотром вошедшего в коммерческий раж Сергея Ненашева.


Ну теперь-то всё - решил наш коммерсант - пора наслаждаться жизнью. Коллектив насчитывал уже более трёх десятков официальных сотрудников, помимо сотен рабочих вкалывающих в арендованных цехах. Появились традиции. Правда, все в духе прежних советских времён. Арендовали небольшой теплоход и три дня бражничали по маршруту Москва – Дубна – Тверь – Ярославль. Обязательно справляли дни рождения, которые превращались в общее гулянье. Пьянки объединяли всех горячо и казалось надолго…
И настала пора успокоения, ослабла энергия.
Но Герман Моисеевич весьма поверхностно знал законы капитализма. Да и откуда знать-то. В университетах отрицали, в комсомоле и партии проклинали, книжки не переводили...А ведь главный закон гласил - не останавливайся никогда, ставь ежи на пути партнёров, не расслабляйся, догонят друзья-товарищи и сотрут в порошок. …Всенепременно!
 
А меж тем слава о процветании кооператива “Технолог” ворвалась и в посёлок «Зелёный». Потянулись обездоленные научные сотрудники, доктора наук и кандидаты в них, к тому времени окончательно обнищавшего института. Они приходили, как правило, с деловыми предложениями. Так им казалось. Предлагали технические конструкции или методические пособия. Приходилось вежливо объяснять, что этими вопросами кооператив не занимается. Тогда они краснели и просто просили денег ... для внедрения своих достижений, представляли даже расчёты окупаемости. Некоторые просто надеялись на какую-нибудь работу в кооперативе. Они всё ещё жили представлениями об ушедшей советской системе. Многие обижались отказом, искренне не понимая причин.
Ну что тебе стоит, Моисеич! Ты ж потом на этом загребёшь миллионы – горячились бывшие коллеги. Другие опускали глаза, мяли кепки, сигареты, долго молчали и ... уходили не попрощавшись. Они не умели зарабатывать по иному. Их этому не учили. Им было страшно неудобно просить, особенно тем кто чувствовал прежнее не дружеское отношение к Герману
.
Денег взаймы он никогда не давал, зная последствия таких деяний. Зато начал понемногу меценатствовать. Вера Ивановна, главбух, как-то сообщила о детском доме в Балашихе.
Понимаешь, скоро зима, а детей одеть не во что. Вот пишут нам о помощи.
Вера, конечно, дам, но не денег. Официально поезжай и обследуй. Ты ж опытная. Всё знаешь. Сама всё купи. Всё что нужно из одежды, тёплых одеял и прочего. Проконтролируй и скажи директрисе, что и впредь так будем делать. Только так. Пусть не обижается.


Этот детдом стал постоянным объектом финансовых вливаний. Герман никогда не приезжал, хотя не раз приглашала директриса. Было почему-то ужасно неловко.

Стыдно. Он очень любил детей. Но смотреть на детские страдания не мог. Потом стали посылать деньги на восстановление церкви в Ногинске. Потом какой-то фонд беспризорных детей… Действовал всё по той же схеме. Приезд главбуха, обследование, покупка.

Герман Моисеевич Горин, председатель всемирно известного кооператива,  теперь уходил домой в 7-8 вечера. Васильченко и Юрков оставались, висели на телефонах, устраивали ежедневно технические совещания. Председатель недоумевал, но терпеливо молчал. Горели парни! Настолько, что нередко звонили жены и слёзно спрашивали, что делают их мужья по вечерам. Приходят в 11-12 часов вечера, вроде совершенно трезвые, но вконец уставшие.
И никакого секса - жаловалась одна из них, большая полнеющая Танечка.
Начальник смеялся, шутил, рассказывал анекдоты, успокаивал.
Вера, несокрушимая вера в преданность команды, заполняла душу председателя. Кто-то из мудрецов помнится хорошо сказал, что несокрушимая вера более опасный враг истины нежели ложь. Она словно пелена в глазах.

Праздник продолжался. Поздней осенью 1993 года появилась у меня новая секретарша. Молодая поджарая нервная женщина, которую привёл Васильченко. Она смотрела на всех из подлобья,  боязливо сторонилась и порой остро и зло огрызалась на шуточки сотрудников. В отличии от привычного вида секретарш, её трудно было заподозрить в привлекательности. Но не в этом дело. Работала она аккуратно и была молчалива. Большего и не требовалось.
Утром молча приносила папки, вставала напротив кресла Леонида, никогда рядом, открывала их и отрывисто говорила, глядя поверх головы или по сторонам. Председатель по привычке поначалу шутил, что де мол подойди поближе, но встретив каменный взгляд прекращал улыбаться, просил оставить документы и с некоторых пор вообще не стал её замечать.
Только как-то спросил Васильченко. Ты где откопал эту мегеру. Что поплотнее и поласковее не смог найти.
Это жена моего друга - твёрдо ответил он - сейчас они разводятся и она в трудном положении, но зато молчалива и предана.
Разговор забылся. Вспомнился позже, когда как-то Вера Ивановна спросила.
Герман, зачем ты роешься в моих бумагах, что не мог подождать, когда я появлюсь.
Да нет, я не притрагивался к ним

Но я же знаю как лежат мои папки, а тут две не на том месте. Кто ж ещё мог брать. Ключи-то от сейфа у тебя, да у меня.
А документы все на месте, ты проверяла – начальник насторожился
Да, все ...как-будто.
А что в этих папках было.
Генеральные договора с Украиной, банковские документы и проводки.
Чёрт его знает, Верочка, но я не брал их.

Но сомнение тогда впервые запало в душу. Оно утроилось, когда буквально днём позже случайно наткнулся на звонок и знакомый украинский говорок коммерческого директора завода - сателлита из Запорожья, спросив  ...кто это...и получив мой шуточный ответ что мол охранник, настоятельно попросил передать, и только Васильченко, что мы получили все подтверждающие генеральные документы.
Подстроится под охранника пришло мгновенно. По наитию. Но это «только» навело на размышления. Это ещё ни о чём не говорило. Документы в нарастающем объёме постоянно двигались в обоих направлениях. Курировал направление Васильченко. Но чего-то подтверждающие документы. Генеральные... Чего? Они давно подписаны и лежат в сейфах.  Нет, наверное это мнительность… 
И всё же!!!
Червячок сомнения задвигался, раздражая нервные ткани. Это вызволило из тайников памяти другие факты. Неоднократные предупреждения Новика и другие  мелкие события, на которые ранее не обращал внимания. Теперь они казалось выстраивались в чёткую линию поведения.
Да нет, нет! Не может такого быть! Они же не враги сами себе. Что они могут без меня! Да стоит мне только позвонить и всё. Но ведь предупреждал же меня Новик. Он опытный волк.
Спокойствие, благодушие стало рушиться с той поры.
Вот уж не ожидал – размышлял Герман – ждал прихода навозных жуков. Постоянно  ждал.  Даже составил на случай линию поведения. А тут на тебе! Свои же! И вилы в бок.

Обилие текучей работы заглушало неприятные мысли, прятало в тайники мозга. Но теперь невольно они всё чаще всплывали и будоражили сознание. Раньше он приветствовал, когда Серёжки оставались в офисе допоздна. Теперь это стало казаться странным. Почему так часто остаются, чуть-ли не каждый день. Что они делают?  И почему часто оставляют при себе эту неприятную секретаршу.  Что ей-то там делать? Да...С кем они общаются и кого принимают в конторе по вечерам. Разрозненные мысли, как запутавшиеся в сетях птицы, бились в сознании всё громче.

И однажды, пересилив страх, да, да боязнь узнать правду, стараясь улыбаться, обратился к Васильченко.
Послушай! Вчера вечером, мне кажется, здесь была рота офицеров. Так накурили, что и сейчас дышать трудно. Ты же мало куришь, а Юрков вообще не курит. Кто же был? Какие такие мировые проблемы решали.         
Стоящий рядом Юрков покраснел и стал быстро собираться, бормоча что ждут на заводе. Бледное лицевое  пространство Сергея Васильченко закрыла смущённая ласковая улыбка.
Да вы понимаете - вдруг перейдя на вы и не глядя на председателя, начал Сергей – мы до поры до времени не хотели вас вмешивать в эти мелкие дела. Не отвлекать от главных проблем.
Вот стелет, подлец –  подумалось председателю.
Что значит мелкие, Сергей?
Ну технические. По заводу в Бескудниково. Зачем вас вмешивать…
И на самом деле, зачем - подумалось Герману - чёртова мнительность. Права Люся. Всю жизнь меня дразнит трус-белорус…
Он заставил себя успокоиться. Да и радость с каждым днём заполняла всю душу. Ещё неделька и укачу на месяц от всей этой белиберды. Ура!
Он уезжал в Америку. Поглядеть на вожделенную страну, но главное на житьё-бытьё старшего сына. Там, невдалеке от Чикаго, в музыкальном университете, учился его старший мальчишечка уже второй год. Да не один, а с молодой женой, которую буквально подарил ему отец, узнав случайно о их любви и судьбе разлучнице. Взял да купил ей билет в один конец, оформил визу и прости-прощай…
Всё потом, после приезда - думалось председателю. Разберусь и наведу порядок. Главное переоформить кооператив в частную фирму, чтобы стать полноправным хозяином и увольнять революционеров по своему желанию.
Пора брат, пора. Туда где от счастья жиреет страна... - пропел Герман.
И укатил.
Господи! Наступал апофеоз счастья! Как же им было хорошо вчетвером. Любящим, сильным, красивым и с толстым кошельком. В Чикаго взял напрокат новенький минивэн и помятуя о прошлых геологических экспедициях, развернул карту Америки и словно Лоуренс Аравийский задумался над маршрутами по наиболее примечательным местам покоренной страны.
Замелькали города и штаты. Иллинойс, Висконсин, Миннесота, Северная и Южная Дакота, Вайоминг, Юта, Айдахо, Орегон, Калифорния…  И, наконец, перед ним распростёрся Тихий океан, жмурясь от бликов обильного солнца. Он стоял у воды, скрестив на груди руки. Со стороны можно было подумать, что гражданин дум


высоких полн. Да нет! Просто бурная радость обывателя, познавшего счастье осознанной личной свободы, подкрепленное... материальным достатком.
Папочка мой! Тихий и покорный.
Возникала и такая жалостливая мыслишка.
Страшная у тебя была судьба. Короткая, полунищая и нескончаемо тяжелая. Вполне себе советская.  Грохочущий станок в цеху….кровавая война… тяжелое ранение… лавочка скобяных товаров на рынке...арест за превышение стоимости кастрюль … два года тюрьмы…. старьёвщик по тряпкам и бумаге ... инфаркт в 60 лет. Изнывающее от тоски сердце не выдержало. Вот она проклятая власть  большевиков в действительности. И нынешняя моя жизнь...Наши маленькие истории. Наши следы...
Но в машине ожидали успешного коммерсанта сын и две молодые женщины. Они-то жаждали только веселья и развлечений. Обратная дорога проходила по срединным штатам Америки. И с каждым километром голова наполнялась мыслями о родном кооперативе.
Как там ребятушки-козлятушки без царя-батюшки….

Особняк на Обыденском переулке встретил молчанием. Лишь звон колоколов голицынской церкви напомнил председателю прежнюю суету и шум разговоров.
Герман Моисеевич почему-то крадучись дошел до двери главбуха и осторожно открыл дверь. На привычном месте сидела … та самая секретарша Васильченко.
А где Вера Сергеевна - негромко спросил Герман.
Она вскинула от бумаг голову, пристально посмотрела и произнесла.
А… это вы. Зайдите к Васильченко, он вам всё объяснит.
Сердце упало и необъяснимо обмякли ноги. Но Герман по инерции открыл соседнюю дверь. За столом председателя сидел Васильченко. Перед ним стоял с папками Юрков.      
Мой стол, я вижу, уже занят - пошутил Герман.
Наступило гробовое молчание всех присутствующих лиц. Прервал Васильченко. Занятый стол председателя видимо инициировал процедуру объяснений.
Не вставая и не приветствуя, словно только что виделись, он важно вдел друг в друга пальцы рук, положив на стол острием ладоней и  решившись заговорил, уставившись в стол.
Герман Моисеевич! Вы должны понимать, что мы уже не мальчики на побегушках. Ну как ещё объяснить. В цехах, на заводах, на совещаниях мы чувствуем себя самостоятельно, принимаем решения, зачастую не согласовывая с вами. Берём на себя ответственность. Тем более по сырьевым и техническим вопросам. Ну в общем чувствуем, что тянем без вас. Особенно электродное направление. Сами, без вашей помощи. Согласитесь, что в этом вы уже не разбираетесь без нас...
Я слушаю. Продолжай. –  пристально всмотрелся в лицо ближайшего помощника.
Но мы мало знаем – продолжал помощник -  о финансовых операциях, о наловых потоках. И по электродному и по остальным направлениям. Только вы, да Вера


Ивановна. Ну, в общем мы не чувствуем себя равноправными партнёрами. Мы не знаем, что там творится. Нам кажется мы имеем на это право …  сегодня.
У нас с Юрковым уже более трёх месяцев идут свои переговоры с новыми фирмами. Я их нашел. Можно быстро и много заработать. Причём наличными. Мы уже договорились с новыми клиентами об условиях сделок. Объёмы значительны. Клиенты из Новосибирска и Красноярска. Через них будем гнать готовую продукцию новым заказчикам. Они будут обналичивать. А средства гнать в офшор. Сейчас согласовываем детали.
И вдруг, отбросив маску, впервые пристально смотря в глаза, спокойно обжег чеканным пламенем слов.
Наши пути разошлись. На собрании членов кооператива, значительным большинством голосов, мы решили реорганизовать его в частную фирму “ООО Графи”. Фактически ликвидировать. Вас и Веру Сергеевну уволили, как не нужных нам в новой фирме. Все документы по этим вопросам наш юрист оформил вот в эту папку и вы, конечно, можете ознакомиться с ней.
Он говорил медленно, с удовольствием, не громко и каждое слово рвало в сознании паутину счастья, сотканную за последние семь-восемь лет.
Вечную паутину, как мечталось уже бывшему председателю.
Всё оборвалось внутри. В мгновение пронеслась в сознании гигантская разрушительная волна. И сломала потомка Моисева. Смыла волю. Уничтожила энергию. Он сидел, окаменев, не зная что сказать. Что предпринять! Не ощущал ни злобы, ни ярости. Какие-то глупые жалостливые мысли крутились в голове.
Как же так можно! Они съели и выплюнули мои косточки на помойку. Но ведь это же всё моих рук дело. Ведь это я вытащил их из нищеты. Как же так можно!!!
Вялость и безволие овладело Германом. Словно столбняк напал...
Через несколько дней последовал ещё один удар. Позвонил Новик и срочно попросил приехать.
Я ведь предупреждал тебя, Моисеич. Ведь не раз и не два. Да! Не крутился ты в министерствах, на производстве. Не знаешь наших законов. Тем более нынешних.
Всё тебе как -то легко далось.
Герман со страхом смотрел на него. Что ещё?
Что смотришь! Звонил наш дружок из Запорожья. Похвалялся в открытую, что теперь получает пакеты от какого-то ООО ГРАФИ, на которую и переделал все заказы. А старые с твоим предприятием расторгнул... И мне предлагал то же самое, пока не поздно. Вот так, господин Троцкий. Что думаешь делать?

Я вернулся в офис на Обыденский. Никого не было. Машинально, последним напряжением воли, стал звонить основным заказчикам и поставщикам. Везде была

та же картина. Значит договорились за моей спиной. Быстро создали новую фирму и перенаправили на неё все договора. Всё кончено. Теперь я председатель конторы “Рога и копыта”.
Что творилось с ним. Невозможно описать. Руки и ноги как плети. В голове пустота. Вот таким трясущимся стариком Герман и пришел домой в яркий майский день 1994 года.
Помню как встретили удивлённые глаза Люси. Как обнимала, целовала, отпаивала. Как уложила в постель.
Как завыл мой Цезарь, верный изящный пёс...

Лишь через пару дней, когда Герман немного пришел в себя, Люся поначалу мягко, потом всё злее начала тормошить сознание, стараясь разозлить обмякшего мужика, взбудоражить.
Как ты мог так допустить? Иди в милицию. Подай в суд.
Любимая женщина. Она так отчаянно старалась. Ничего не помогало. Герман был как выпотрошенный мешок. Хорошо понимал, что борьба через милицию, тем более через навозных жуков сегодня бесполезна. В лучшем случае выпотрошат полностью. И закопают … в худшем.
Больше Герман не появлялся на Обыденском. Больше не видел “друзей”. Лишь через много-много лет, приехав из Америки, не мог совладать с любопытством и они встретились в ресторане на Таганской... Это отдельная история.

А тогда, стараясь как-то выползти из депрессии, успокоившись и проанализировав случившееся, принял решение начать всё сначала. Мы ведь племя Моисево. Нас не уничтожить. В постоянном движении, в неуспокоенности и жизнелюбии – залог выживания и успеха людей моего племени. И ещё в умении держать удар. Тогда, в 1994 году, получив сильнейший удар, он замкнулся лишь на короткое время. И горечь принёс домой. Где ещё мог найти понимание и сочувствие. Впервые в ту пору увидел в тихой и послушной любимой женщине жесткое требование  мщения. Русская женщина - символ русской истории. Борьбы всеми возможными и невозможными методами и средствами. На уничтожение! Это их законы.
Она негодовала, её лицо искажали гримасы злости и непонимания. Как это так! Можно сказать своими руками вскормила всю эту подлую рать ... и на тебе. Такая мерзость. Она требовала от Германа решительных действий. Недоумевала почему он медлит, почему молчит. В порыве ярости даже слышалось ... трус.


Господи! Как мне было необходимо и это негодование и защита.
Мой мудрый дед, великий Герш, пришел на помощь и подсказал решение. Оставь всё как есть и начни новое дело. Ты ещё крепок, семья здорова и любит тебя, деньги кой-какие есть. Начинай с Богом! 


Рецензии