Жизнь во благо

Генералам советской промышленности,
внесшим неоценимый вклад в превращение
СССР в одну из ведущих мировых держав,
ПОСВЯЩАЕТСЯ






АНДРЕЙ ЗИМИН





ЖИЗНЬ ВО БЛАГО

(воспоминания человека-легенды)







Автор выражает глубокую признательность своему сыну –
Дмитрию Андреевичу Зимину, любезно согласившемуся
стать спонсором издания этой книги

 

Несколько слов от автора


Я не мог не написать этой книги. Не рассказать о жизни и деятельности обычного с виду, ничем не примечательного человека – Вячеслава Геннадьевича Тюгина. Человека-легенды. Хочу подчеркнуть, что это не я нарёк его данным эпитетом. Ещё в 2009 году такого звания удостоил Вячеслава Геннадьевича мэр города Дзержинска Виктор Валентинович Портнов в ходе поздравления юбиляра с 80-летием. Причём, на мой взгляд, ничуть не покривил душой.
 
Я не мог не написать этой книги потому, что был просто ошеломлён небольшим рассказом Вячеслава Геннадьевича о себе. О своей далеко не простой, но весьма насыщенной различными событиями и свершениями жизни, которую он прожил (и ещё проживает) во благо своего Отечества. Случилось это на очень скромном торжестве, посвященном его 85-летию, когда, немного расслабившись, юбиляр (среди родных и близких – просто дедуся) вспоминал основные вехи пройденного им жизненного пути.
Я и представить себе не мог, что передо мной не просто пожилой, но ещё достаточно крепкий мужчина, являющийся для кого-то отцом, для кого-то – тестем, а для кого-то – дедом и прадедом. Передо мной сидел очень скромный и в чём-то даже застенчивый человек, по сути, действительно достойный именоваться человеком-легендой.

Большую часть своей жизни он прожил и проработал в уже обозначенном городе Дзержинске Нижегородской (в советский период – Горьковской) области, считавшимся в СССР чуть ли не столицей советской нефтехимии. Городе, где в 1961 году он возглавил завод химического машиностроения, придя на него со знаменитого «Красного Сормово», отработав там до этого корабелом, строившим подводные лодки, в течение тринадцати лет. И было ему тогда всего-то чуть больше тридцати!!!
А следующие 30 лет своей жизни посвятил он дзержинскому «Химмашу», выведя его к середине 1980-х годов в число ведущих заводов химического машиностроения в СССР, за что и был удостоен двух орденов Трудового Красного Знамени (хотя и представлялся к высоким государственным наградам четырежды). Причём таким же орденом был награждён и сам завод – одно, кстати, из немногих предприятий-орденоносцев в Дзержинске.

Я слушал рассказ человека, входившего, можно сказать, в славную когорту тех, кого впоследствии с лёгкой руки наших либералов, занявших руководящие в России посты после распада СССР, называли «красными директорами», в число тех «генералов» советской промышленности, усилиями которых и был построен мощный промышленный потенциал Советского Союза, позволивший ему стать сверхдержавой наряду с Соединенными Штатами.

У нас, особенно в советский период, много писали и рассказывали о «маршалах» отечественной индустрии, руководивших целыми отраслями промышленности. О знаменитых авиаконструкторах, ракетостроителях, создателях ядерного оружия, а затем и «мирного атома», энергетиках, машиностроителях, транспортниках и многих-многих других, имена которых были в народе хорошо известны. А вот о «генералах» этих огромных стратегических отраслей, руководителях конкретных предприятий, где и воплощались в реальную жизнь сложнейшие задачи ускоренного развития советской промышленности, рассказано, на мой взгляд, незаслуженно мало.

Но легко сказать – написать книгу. Гораздо сложнее оказалось это сделать. К тому времени на моём счету уже была одна написанная и опубликованная повесть, вызвавшая неподдельный интерес многих людей. Однако то литературное произведение писалось на основе реальных событий, произошедших со мной самим. И когда я работал над ним, то раз за разом погружался в обстановку и ситуации, которые пережил и в которых участвовал. Поэтому психотипы и характеры героев той моей повести списывались с конкретных людей, которые были мне хорошо знакомы.

В случае же с Вячеславом Геннадьевичем предстояло написать о целой жизни человека, которого я ранее практически не знал. Я совершенно не представлял себе реальной заводской атмосферы и трудовых будней рабочих людей. Лишь в общих чертах, как выяснилось, был осведомлён об истории нашей страны, особенно 1930-х – 1960-х годов, базируясь при этом главным образом на знаниях, полученных в ходе учёбы, каких-то рассказах старшего поколения, прочитанных книгах и просмотренных фильмах. А ведь жизнь моего нового героя была неотделима от совершенно конкретных исторических событий в СССР того периода.

И тогда я всё больше и больше утверждался во мнении, что написать о нём художественное произведение мне явно не удастся. Просто не по Сеньке шапка, как говорят в народе. Причём окончательно меня убедила в этом история, рассказанная вдовой советского музыкального гения Муслима Магомаева Тамарой Ильиничной Синявской, с которой мне посчастливилось встречаться. Очень многие авторы просто атаковали Муслима Магометовича предложениями написать о нём книгу. Не выдержав столь мощного натиска, он, человек очень и очень скромный, не устоял. Но когда ему принесли экземпляр готовой к изданию рукописи, прочитав её, он с возмущением воскликнул: «Но ведь это же совсем не я! Это книга о каком-то другом человеке!..» И в итоге вынужден был написать о себе сам.

Поразмышляв ещё какое-то время о том, как писать книгу о человеке-легенде (причём о живом человеке-легенде), я пришёл к выводу, что это должна быть повесть-интервью: рассказ самого человека о своей жизни, прожитой в конкретном историческом времени. И вместе с тем она должна быть достаточно легко и интересно читаемой и понятной широкому кругу людей, прежде всего родственникам главного героя, особенно его потомкам.

Именно поэтому в данной книге вы увидите большое количество исторических справок, сносок и авторских отступлений от рассказа главного героя, призванных ввести читателя в историческую атмосферу того времени, о котором идёт речь, в тонкости производственного процесса и во многое другое, во что мне приходилось погружаться самому в ходе работы над текстом.

Хочу завершить своё вступление словами глубокой благодарности и признательности Вячеславу Геннадьевичу Тюгину, предоставившему в моё полное распоряжение свой личный архив. Кроме того, большим подспорьем в изучении истории Дзержинского завода химического машиностроения, понимании рабочей атмосферы и жизни крупного предприятия, его трудового коллектива стал сборник очерков «Ступени роста» Мурата Крымсултановича Озиева, изданный Волго-Вятским книжным издательством в 1981 году. Примечательно, что герой моего (а если уж быть точным – нашего с ним) повествования, будучи в тот период директором «Дзержинскхиммаша», являлся членом общественной редакционной коллегии по изданию данного сборника, посвящённого истории и будням этого завода.
 

Блажен, кто предков с чистым сердцем чтит.
Иоганн Вольфганг фон Гёте

Мы сидим с Вячеславом Геннадьевичем на дачной веранде, в шестидесяти километрах южнее Москвы, с которой хорошо просматривается весь участок (сам герой этой книги называет данное место своим НП – наблюдательным пунктом). На дворе тёплый май 2016-го. В пышные белые платья уже оделись вишня, черешня и яблони, вокруг которых с мерным жужжанием роятся пчёлы. Благоухает сирень, распустились тюльпаны, вот-вот полыхнут своим неповторимым цветом огромные бутоны пионов.
Расцветает новая жизнь. И не только в эпическом, но и в прямом смысле этого слова, потому что совсем недалеко от нас в тени дома стоит детская коляска, в которой мерно посапывает третья по счёту правнучка Вячеслава Геннадьевича и моя первая внучка Полинка, озарившая этот мир своим появлением всего месяц назад.
И вот, чуть прищуриваясь на ласковом майском солнышке и улыбаясь ему, наш дедуся неспешно начинает свой долгий рассказ-воспоминание о собственной жизни и временах, в которых он жил и, слава Богу, продолжает жить…


Мои корни


Родился я 3 декабря 1929 года в селе Порздни, что ныне в Лухском, а тогда относилось к Пучежскому району Ивановской области, в крестьянской семье. Село это на тот момент было весьма большим, с богатой историей. Сформировалось оно на месте крепости Порздно, построенной в XII веке, после того как 300 лет спустя там возвели первую церковь. В XVIII веке Порздни становятся центральной усадьбой барской вотчины графа Александра Борисовича Бутурлина  и сохраняют этот статус практически до революции 1917-го года.

В тот период в селе действовали уже две большие церкви: Успения Пресвятой Богородицы и Спаса Преображения, построенные в середине 1700-х годов. В народе одну называли Графской (вполне понятно почему), а другую – Хованской. Отчего так повелось – трудно сказать. Сейчас уже и не помню.

Периодом наибольшего расцвета Порздней была середина XIX века. К 1873 году село стало одним из крупнейших в губернии. Ежегодно здесь проходили четыре ярмарки. Помимо торговли, жители занимались производством кож, извозом, портняжным, сапожным и кузнечным делом.

Родители мои – Тюгин Геннадий Васильевич 9 февраля 1906 года рождения и Тюгина (в девичестве – Патокина) Евгения Ивановна 26 декабря 1904 года рождения. Отец вышел из семьи кузнецов, занимавшихся своим ремеслом не только в Порзднях, но и в окрестных селах.

Так, мой дед – Тюгин Василий Васильевич, – будучи ещё молодым человеком, некоторое время работал в поместье «Привольное», находящемся в нескольких десятках километров от Порздней. Хозяин поместья – Николай Николаевич Бернардос – был человеком выдающимся. Он приходился внуком знаменитому участнику Отечественной войны 1812 года генерал-майору Пантелеймону Егоровичу Бернардосу и занимался активной научно-прикладной деятельностью. Так, именно Н.Н. Бернардос изобрёл первую в России зубную пломбу из серебра и первым в нашей стране установил её своему денщику, избавив его тем самым от необходимости удаления больного зуба.

Кроме того, он же стал, по сути, и основателем электросварочного дела в России. Благодаря этому моего деда, человека незаурядного мастерового таланта, являвшегося в тот период помощником Н.Н. Бернандоса в его изысканиях, вполне можно считать одним из первых сварщиков в нашей стране. В 1980-е годы об этом, кстати, много писали наши СМИ.

Ремарка автора. Вот одна из статей на эту тему. Её ксерокопию я нашёл, разбирая личный архив В.Г. Тюгина, любезно предоставленный мне для работы над этой книгой. Данная статья была опубликована в центральной советской газете «Правда»  12 мая 1981 года под заголовком «Творцу электросварки»:
«Создается музей выдающегося русского учёного и изобретателя Николая Николаевича Бернардоса – отца электросварки.

Без её применения сейчас просто невозможно представить современное промышленное производство. А разработал и впервые сто лет назад испытал метод дуговой сварки металлов Н.Н. Бернардос, назвав его в честь древнегреческого бога-кузнеца «электрогефестом». Это открытие было сделано в небольшой усадьбе «Привольное», находившейся неподалеку от Луха, что в Ивановской области.
Юбилей одного из выдающихся изобретений XIX века по инициативе ЮНЕСКО ныне будет отмечаться в разных странах мира. Готовится к этой замечательной дате и древний Лух, где и будет открыт музей. Его экспозиция расскажет о жизни и деятельности творца электросварки, внука одного из героев Отечественной войны 1812 года генерала П.Е. Бернардоса.

Среди многочисленных экспонатов – собственноручные описания опытов, проведённых учёным. Бернардос является автором многих оригинальных проектов – парохода, переходящего мели, снаряда для перевозки по бездорожью дров и иных тяжестей.
Внимание посетителей, несомненно, привлечёт и старинный документ, найденный работниками Ивановского историко-революционного музея. Он свидетельствует, что в числе первых электросварку использовали в 1886 году на Куваевской ситценабивной мануфактуре в Иваново-Вознесенске при изготовлении заварочных кубов из листового железа.
Большую помощь ивановцам в создании музея оказывают учёные прославленного института электросварки имени Е.О. Патона академии наук Украины. За годы упорных поисков они собрали немало интересных документов о жизни и творчестве замечательного изобретателя, подвижника науки. Часть из них, а также различные материалы, посвящённые сегодняшнему дню электросварки, которая используется на земле и в космосе, займёт свое место в музее. Он распахнёт свои двери в дни юбилейных торжеств – в июне [1981 г.]».

Характерно, что в дополнение к своему огромному научно-прикладному таланту Н.Н. Бернардос придерживался весьма прогрессивных по тем временам демократических взглядов. Он поддерживал активные контакты с известными революционно настроенными демократами того периода в Западной Европе, прежде всего во Франции, получая от них соответствующую литературу.

Вполне естественно, что всё это оказало значительное влияние как на становление Василия Тюгина в качестве серьёзного и творческого мастерового человека, так и на формирование его мировоззренческих взглядов. Хозяин поместья часто рассказывал моему деду о неправильности, несправедливости уклада жизни в Российской Империи.
Впоследствии, разглядев в нём личность по всем меркам неординарную, Н.Н. Бернардос рекомендовал ему отправиться в город Сормово, находившийся неподалеку от Нижнего Новгорода. В то время там активно формировалась промышленная база, прежде всего судостроительная, где не только пригодились бы навыки и умения молодого и далеко не бесталанного человека, но и его прогрессивные политические взгляды. Тогда в Сормово уже постепенно начинали складываться социал-демократические, революционные настроения.

Но в тот период дед был ещё совсем молодым человеком. А в Порзднях его ждала любимая невеста – моя бабушка. Звали её Анной Васильевной. Вот только фамилии её девичьей сейчас, к сожалению, уже точно не вспомню. То ли Красильникова, то ли Грязнова. Знаю точно, что была она потомственной крестьянкой, человеком набожным, привыкшим исключительно к сельской жизни во всех её тогдашних ипостасях.
Узнав о намерениях своего жениха, Анна наотрез отказалась переезжать в город, поставив вопрос ребром: либо я, либо Сормово. Ну а дед мой, Василий Васильевич, всей душой любивший свою избранницу, в сложившейся ситуации принял решение остаться вместе с ней на своей малой родине в Порзднях. Там до конца своей жизни он так и проработал кузнецом.

Причём доподлинно известно, что к нему неоднократно приезжали представители промышленных предприятий из Сормово. Звали работать, сулили всяческие блага. Но дед Василий оставался непреклонным. Да и семья его постепенно разрасталась. Кроме моего отца, самого младшего в ней, было ещё двое братьев – Иван и Александр, а также сестра Анна. Куда им ехать, обременённым каким-никаким, а хозяйством? Да и жизнь на селе, понятная и привычная своим укладом, значительно отличалась от городской, неведомой и в чём-то даже страшноватой для селян.
Мама моя, Евгения Ивановна, тоже была из большой и крепкой крестьянской семьи. У неё семь братьев и четыре сестры. И все они жили по образу и подобию своих предков – размеренно и осёдло, в повседневных крестьянских заботах и тяжёлом труде на земле без каких-то серьёзных перемен и потрясений, тем более связанных с переездами.

Так что мой второй дед – Патокин Иван Васильевич – потомственный крестьянин, как и его любимая супруга Ольга Ивановна (в девичестве – Барская) – моя вторая бабушка. Они явно знали толк в своём крестьянском деле. Вероятно, поэтому их семья всегда, что называется, крепко стояла на ногах. Ведь трудились-то от зари до зари все от мала до велика. И в советский период они совершенно точно подходили под определение крестьян-середняков . У них было несколько коров, лошадь, наделы земли. Вместе с тем они никогда не использовали наёмный, батрацкий труд. Всегда управлялись сами.

Тем не менее в начале 1930-х годов, в период массовой коллективизации на селе, семья Патокиных попала под жернова раскулачивания. Может быть, потому, что не захотела сдавать свою скотину в колхоз. А может, и потому, что зависть брала других крестьян, живших в одном с ними селе, но не сумевших наладить собственное хозяйство. Кто сейчас знает? Одно доподлинно известно – Патокиных раскулачили. Забрали всё. Арестовали не только деда, но и двоих его сыновей. Причём к тому времени несколько старших детей Ивана Васильевича и Ольги Ивановны уже проживали отдельно со своими семьями – кто в Вязниках, кто в Шуе. Поэтому арестовали одного из тех, кто всё ещё оставался жить вместе с родителями, а второго – приехавшего к ним в то самое время в гости из Шуи и, по всей видимости, активно заступившегося тогда за отца.

Историческая справка

Коллективизация – процесс объединения единоличных крестьянских хозяйств в СССР в коллективные хозяйства (сокращенно – «колхозы»), наиболее активно осуществлявшийся в Советском Союзе в период с 1928 по 1933 год.

Решение о столь радикальной реформе существовавшего до этого в стране уклада сельского хозяйства было принято на XV съезде ВКП(б)  в 1927 году. Такой подход был обусловлен серьёзным кризисом хлебозаготовок в СССР зимой 1927–1928 годов, когда страна оказалась в очень тяжёлой продовольственной ситуации. Её главной причиной стало снижение государством закупочных цен (до уровня в пять-шесть раз ниже рыночных), по которым у крестьян-частников должно было закупаться зерно, а также дороговизна и дефицит промышленных товаров. Вполне естественно, что в этих условиях крестьяне не спешили продавать собранный урожай государству, придерживая его, что называется, до лучших времен.

Исходя из общей обстановки в стране, только-только вставшей на путь индустриализации (превращения в мощную промышленную державу), реализация политики коллективизации на селе представлялась руководству СССР единственно верным и наиболее эффективным путём не только преодоления текущего продовольственного кризиса, ни и их недопущения в будущем.

Она преследовала четыре основные цели.

Первая, официально провозглашённая партийным руководством, – осуществление социалистических преобразований в деревне (по сути – ликвидация частной собственности на селе). В перспективе (причём в самой ближайшей) предполагалось создание крупного социалистического сельскохозяйственного производства, которое надёжно обеспечило бы государство хлебом, мясом и другим аграрным сырьём.

Вторая – бесперебойное снабжение продовольствием быстро растущих в ходе индустриализации городов.

Третья – высвобождение крестьян (а это в конце 1920-х годов – около 80% населения СССР) от сельскохозяйственного труда и направление их на работу в сферу индустриального строительства. Для этого колхозы предполагалось сделать крупными производителями зерна и другой сельскохозяйственной продукции за счёт внедрения в них современных способов агропроизводства и соответствующей техники, способствовавших резкому росту производительности труда, влекущей за собой заметное снижение необходимого числа сельских тружеников.

Четвёртая – увеличение за счёт быстрого повышения валового сбора зерна его поставок на экспорт. Деньги, вырученные от этого, должны были пойти на закупку техники и оборудования для строящихся советских заводов. Иного источника валютных средств у советского государства в то время фактически не существовало.

Однако, провозгласив столь правильные и благие цели, руководство страны в лице ВКП(б), как видится с сегодняшней исторической высоты, достаточно слабо представляло себе реальные пути и методы их осуществления. В результате, так как конкретных указаний «сверху», из Москвы, не последовало, партийные руководители на местах, которых сильно заботила задача безусловного выполнения плана государственных хлебозаготовок, понимали процесс коллективизации каждый по-своему. Причём основу этого «понимания» составляли, как правило, принудительные меры – главным образом силового характера.

Во многом такой подход обусловливался тем, что уже в январе 1928 года на всех уровнях власти возникло чёткое понимание того, что крестьяне-частники не намерены добровольно в убыток себе продавать государству зерно по сильно заниженным ценам. В частности, несмотря на относительно хороший урожай 1927 года, в «закрома Родины» к выше обозначенному сроку было собрано всего лишь около 4,8 млн тонн зерна, что почти на 2,1 млн тонн меньше, чем в предыдущем году.

Выполнение плановых показателей экспорта хлеба было поставлено под угрозу срыва. Страна могла остаться без валюты, необходимой для решения задач индустриализации. Кроме того, жёстко встал вопрос о продовольственном снабжении городов.
Для выхода из создавшегося положения советское руководство решило прибегнуть к срочным и чрезвычайным мерам, похожим на продразверстку  времён военного коммунизма  и Гражданской войны. На хлебозаготовки были мобилизованы 30 тысяч коммунистов в качестве «оперуполномоченных». Им поручалось осуществить «чистку» в ненадёжных сельсоветах и партийных ячейках, создать на местах «тройки» , которым надлежало найти спрятанные излишки, заручившись поддержкой бедняков (получавших 25% зерна, изъятого у более зажиточных крестьян), и на основе ст. 107 Уголовного кодекса, согласно которой любое действие, «способствующее поднятию цен», каралось лишением свободы сроком до трёх лет, привлечь к уголовной ответственности всех неблагонадёжных лиц.

В итоге начали закрываться рынки, что было серьёзным ударом не только для зажиточных крестьян, но и для всех сельских жителей. Изъятие излишков и репрессии лишь углубили кризис. В ответ на это крестьяне-частники на следующий год уменьшили посевные площади.

Из уроков хлебозаготовительного кризиса зимы 1927–1928 гг. руководством СССР во главе с И.В. Сталиным был сделан ряд выводов, которые прозвучали во многих его вступлениях в мае-июне 1928-го года. Главный из них состоял в необходимости создания «опор социализма» в деревне в виде колхозов и машинно-тракторных станций (МТС). При этом основные формы взаимоотношений между государством и крестьянами рассматривались И.В. Сталиным прежде всего как принудительно-административные.
Вместе с тем показатели советского сельского хозяйства в 1928–1929 гг. были близки к катастрофическим. Несмотря на целый ряд репрессивных мер по отношению не только к зажиточным крестьянам, но и в основном к середнякам (конфискация хлеба в случае отказа продавать продукцию государству по низким закупочным ценам), зимой 1928–1929 гг. страна получила хлеба ещё меньше, чем год назад. Обстановка в деревне стала крайне напряжённой. Поголовье скота уменьшилось. В феврале 1929 года в городах снова появились продовольственные карточки, отменённые после окончания Гражданской войны. А после закрытия большинства частных лавочек и кустарных мастерских как «капиталистических предприятий» дефицит продовольствия стал тотальным.

В складывающихся условиях советское правительство приняло решение о реорганизации сельского хозяйства самым радикальным способом, заключавшемся в быстрой и решительной коллективизации. Большую часть крестьян-единоличников предполагалось объединить в коллективные хозяйства и таким образом ликвидировать зависимость государства от частных хлебопоставок.

Форсированное создание колхозов началось уже с весны 1928 года. В 1929 году был официально провозглашён лозунг, призывающий к сплошной коллективизации, а 5 января 1930 года было принято постановление ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», в котором определялись сроки проведения сплошной коллективизации в стране. Северный Кавказ и Поволжье должны были завершить её к весне 1931 года, Украина, Черноземные области, Урал и Сибирь – к весне 1932-го, остальные зерновые районы – к 1933-му. В дополнение к этому 30 января 1930 года постановлением ЦК ВКП(б) было утверждено решение о ликвидации кулачества.

Изначально определением, кто есть «кулак», а кто «середняк», занимались непосредственно на местах. Единой и точной классификации не было. В некоторых районах к кулакам приписывали тех, у кого было две коровы, или две лошади, или хороший дом.

В феврале 1930 года был издан партийный циркуляр, разделивший кулачество на три категории: первая («контрреволюционный актив») подлежала аресту и могла быть приговорена к смертной казни; вторая (активные противники коллективизации) – выселению в отдалённые районы; третья (сомневающиеся) – расселению в пределах района проживания. Однако подобное разделение на группы с видимой неопределенностью их характеристик создавало почву для произвола на местах.
Составлением списков семей, подлежащих раскулачиванию, занимались силовые государственные структуры и власти на местах при участии деревенских активистов.
При этом страна всё гуще покрывалась сетью лагерей и посёлков «спецпереселенцев» (высланных «кулаков» и членов их семей). К январю 1932 года всего с мест постоянного проживания было выселено около 1,4 млн человек, из них несколько сотен тысяч – в отдалённые районы страны. Их отправляли на принудительные работы (например, на строительство Беломорско-Балтийского канала или Волго-Балтийского водного пути), рубку леса на Урале, в Карелии, Сибири, на Дальнем Востоке.
Многие гибли в пути, многие – по прибытии на место, поскольку, как правило, «спецпереселенцев» высаживали в «голом поле»: в лесу, в горах, в степи. Выселяемым семьям разрешалось брать с собой одежду, постельные и кухонные принадлежности, продовольствие на 3 месяца, однако общий вес багажа не должен был превышать 30 пудов (480 кг). Остальное имущество изымалось и распределялось между колхозом и бедняками.

Раскулачивание стало важнейшим инструментом форсирования коллективизации: сопротивлявшихся созданию колхозов можно было на законных основаниях репрессировать как кулаков или им сочувствовавших «подкулачников».
Для этого на работу в сельские районы были мобилизованы 25 тыс. рабочих из городов (так называемые коммунисты-двадцатипятитысячники), готовых беспрекословно, любой ценой выполнить партийные директивы. Уклонение от коллективизации стали трактовать как преступление. Под угрозой закрытия рынков и церквей крестьян заставляли вступать в колхозы. Имущество тех, кто осмеливался сопротивляться коллективизации, конфисковалось. К исходу февраля 1930 года в колхозах числилось уже 60% (14 млн) крестьянских хозяйств СССР.

При этом зимой 1929–1930 гг. во многих деревнях и сёлах наблюдалась страшная картина. Крестьяне гнали на колхозный двор (часто просто сарай, окружённый забором) всю свою скотину: коров, овец и даже кур и гусей. Руководители колхозов на местах понимали решения партии по-своему – если обобществлять, то всё, вплоть до птицы. Кто, как и на какие средства будет кормить эту «общую» (а по сути – уже ничейную) скотину в зимнее время, заранее предусмотрено не было. Естественно, большинство животных погибало уже через несколько дней. Более искушённые крестьяне заранее резали свою скотину, не желая отдавать её колхозу. Тем самым по животноводству был нанесён сильнейший удар.

В результате с колхозов в первое время брать фактически было нечего. Из-за этого город стал испытывать ещё большую нехватку продовольствия.
Раскулачивание, конфискация имущества, аресты и высылки в отдалённые районы стали олицетворением сплошной коллективизации. В стране нарастало массовое крестьянское недовольство. Опасаясь народных волнений, 2 марта 1930 года в центральной советской газете «Правда» была опубликована статья И.В. Сталина под заголовком «Головокружение от успехов», в которой осуждались «перегибы» в колхозном строительстве, а вина за них возлагалась на местное руководство. Тем не менее даже после этого политика советского государства в отношении деревни и крестьянства по сути осталась прежней.

Одной из самых трагических страниц коллективизации стал голод 1932–1933 гг., охвативший Украину, Поволжье, Северный Кавказ, Южный Урал и Казахстан.
Урожаи 1931 и 1932 гг. в СССР были ниже средних. В 1932 году выполнить задания по сдаче хлеба колхозы основных зерновых районов страны не смогли. Туда были направлены чрезвычайные комиссии. Деревню вновь захлестнула волна административного террора. Такая ситуация сложилась из-за продолжавшегося принудительного изъятия государством хлеба для экспорта и обеспечения нужд индустриализации. Зачастую изымалось даже то зерно, которое было предназначено для весеннего посева. Мало сеяли, мало и собирали. Но план поставок необходимо было выполнять. Тогда у колхозников забирали последние продукты.
Голодало, как впоследствии признавал сам И.В. Сталин, 25–30 млн человек. По разным оценкам, от голода в то время погибли от трех до восьми миллионов крестьян. Коллективизацию фактически пришлось приостановить.

Но уже в 1934 г. она возобновилась. На этом этапе развернули широкое «наступление» на крестьян-единоличников. Для них был установлен непосильный административный налог. Таким образом, их хозяйства подводились под разорение. У таких сельчан, всё ещё частников, оставалось два пути: либо идти в колхоз, либо уходить в город на стройки первых пятилеток.
Постепенно деревня смирилась с колхозным строем. К 1937 году индивидуальное хозяйство фактически сошло на нет (93% всех крестьянских дворов было объединено в колхозы).

Коллективизация, по оценкам большинства историков, имела тяжёлые последствия для страны. В ходе неё под предлогом раскулачивания был уничтожен целый слой крестьян, которые умели успешно работать на земле (ликвидировано до 15% общей численности крестьянских хозяйств, признанных кулацкими, хотя официально, по данным переписи 1929 года, их в СССР насчитывалось всего лишь 3%).
В итоге произошло отчуждение сельских жителей от собственности и результатов своего труда на земле. Сократились урожайность, поголовье скота, потребление продовольствия на душу населения. С 1928 по 1935 годы в стране действовала карточная система распределения продуктов среди населения.
Колхозы были лишены самостоятельности и являлись бесправным придатком административно-бюрократического аппарата власти. А обострённая продовольственная проблема стала постоянным атрибутом существования жителей СССР.


Деду Ивану, признанному кулаком, дали десять лет лагерей . Остальным вроде бы поменьше, точно сказать не могу. Да и не принято было обсуждать это. И тогда, да и потом тоже, больше помалкивали. Времена-то, сами знаете, какие были. Обрывочно известно только, что оба арестованных вместе с дедом его сына отбывали свои сроки в лагерях на строительстве Волго-Балтийского водного пути.
 
Там и сгинули бесследно. Знаю однако (мама как-то обмолвилась), что то ли в 1935, то ли в 1936 году от деда пришла единственная весточка. Её передал ей один из освободившихся заключённых. В ней Иван Васильевич писал, что работает на лесоповале в Буреполомлаге  и чувствует себя неважно. Мама моя была, кстати, единственным человеком, проводившим подводу со своим отцом в его тяжёлый арестантский путь.

Больше никаких вестей ни от него, ни от моих арестованных дядьёв не приходило. Видимо, все умерли там, в ГУЛАГе, как и тысячи других таких же несправедливо арестованных в то время крестьян-середняков.

После раскулачивания почти все остальные избежавшие ареста члены семьи Патокиных уехали из Порздней. Кто в Дзержинск , кто в Горький  работать на автозавод (ГАЗ), кто – в его пригороды. Где-то году в 1936-м они забрали к себе и мою бабушку. Её к тому времени разбил паралич. Видимо, очень сильным был стресс от такого стремительного разрушения большой и дружной семьи.
 
Да и жить в Порзднях после раскулачивания было невозможно. Забрали-то ведь всё. Вплоть до одежды. Так что младшие дети Патокиных, Андрей и Виктор, которые остались жить вместе с моей бабушкой Ольгой Ивановной, в то время иногда даже вынуждены были ходить и собирать милостыню. Да только не всегда удачно. Ведь середина 1930-х – время голодное после сплошной-то коллективизации. Жить на селе, а особенно раскулаченным семьям, было просто невыносимо.
 
В итоге позднее попали они работать на ГАЗ. Андрей потом был призван в армию. Прошел всю Великую Отечественную войну 1941–1945 годов. Вернулся сильно израненным, но тем не менее прожил достаточно долгую жизнь. Умер он, когда ему было что-то около семидесяти пяти.

Виктор же и повоевать-то не успел. Пропал без вести. Есть только неофициальные, устные свидетельства того, что эшелон, в котором их везли на фронт из Горького, попал под сильную бомбёжку недалеко от Москвы. Мало кто уцелел тогда.

Из истории семьи Патокиных знаю ещё то, что оставшиеся не арестованными трое старших сыновей были хорошими специалистами. Двое из них работали в Дзержинске. Один – бригадиром штукатуров, и даже получил бронь во время войны как незаменимый мастер. Второй трудился аппаратчиком на Чернореченском химкомбинате.
Там в результате полученной серьёзной травмы на производстве он потерял один глаз. Тем не менее всю Великую Отечественную войну он прослужил в стройбате . Третий же работал на одном из промышленных предприятий в городе Вязники.

Мы же, семья Тюгиных (я, мои отец и мама, жившие в одном доме вместе с папиными родителями – Тюгиными-старшими), где-то в начале 1933 года переехали в Сормово. Инициатором этого стал дед Василий. Мол, не я, так сын мой пусть исполнит мою мечту – работать на Сормовском заводе.

Хотя, как мне теперь кажется, главной причиной, по которой Василий Васильевич настоял на нашем переезде в город, стала обстановка на селе. Жить в то время в Порзднях было очень трудно. Наступили, как я уже говорил, весьма тяжёлые, не только голодные, но и смутные времена.


Детство и юность


Дед Василий снабдил своего сына (моего отца Геннадия Васильевича), человека тоже весьма мастерового в кузнечном деле, необходимыми рекомендациями. Однако это не стало избавлением нашей переехавшей семьи от навалившихся тогда на неё трудностей. Заработки в то время на заводах тоже были весьма скромными. А надо было не только прокормиться, но ещё и где-то жить. Благо мама была отличной портнихой, обшивавшей жён и детей многих, в том числе известных в Сормово и его окрестностях, людей.

Тем не менее, чтобы как-то сводить концы с концами, нам по совету коллег отца пришлось переехать в деревню Малое Козино Балахнинского района, что в 14 километрах от Сормово. Оттуда каждое утро папа вынужден был три километра идти пешком до станции, на которой делал остановку пригородный поезд, отвозивший его на работу в Сормово, а вечером таким же образом возвращаться домой.
Это было очень неудобно, и, как только смогли, мы переехали в посёлок Высоково, что уже километрах в восьми от Сормово в сторону Балахны. Там квартиру можно было снимать значительно дешевле, чем в городе. Однако на завод, где работал отец, ему всё равно приходилось каждый день добираться на поезде, хотя и значительно ближе, нежели из Малого Козино.

И вот ведь ирония судьбы! В течение каких-то двух-трёх лет снимали мы тогда в Высоково жильё у Семёна Григорьевича Чкалова, приходившегося дядей самому Валерию Павловичу Чкалову ! Конечно, в те годы я в силу своего слишком маленького возраста ещё не знал и не понимал, что это прославленный летчик, имя которого уже гремело на всю страну.
 
В итоге и видел-то я его, как говорится, живьём всего два раза. Зато как! В 1936 году он приезжал в Горький, когда баллотировался в депутаты Верховного совета СССР и попутно ненадолго завернул в Высоково навестить своего дядю. Причём заехал на служебном автомобиле с водителем! По тем временам событие не просто неординарное – чудо, да и только. И когда его двоюродные брат и сестра – Борис и Татьяна (дети того самого дяди Семёна, у которого мы тогда жили), ну а заодно и я, с большим интересом и нескрываемым трепетом подошли к стоящей во дворе дома Чкаловых автомашине, он попросил водителя не гонять нас, а всё же дать детишкам возможность рассмотреть её поближе. Вполне естественно, что это событие осталось в моей памяти на всю дальнейшую жизнь, как одно их самых ярких воспоминаний детства. Хотя и было мне тогда всего-то шесть лет.

Позже, когда, проживая в Высоково, мы вынуждены были сменить несколько квартир, тем не менее добрые отношения с семьей Чкаловых у нас сохранились. В основном благодаря моей маме. Она, как я уже говорил, была хорошей портнихой и шила платья в том числе и для женщин-Чкаловых.

Отец же, здорово зарекомендовав себя на заводе, заслужил достойное уважение начальников и своих коллег. Благодаря этому в конце 1939 года ему в качестве поощрения была выделена денежная ссуда для строительства дома. Добавив к ней уже имевшиеся в нашей семье на тот момент накопления, в 1940 году родители начали возводить своё собственное жилище. Въехали мы в него, хотя и не достроенное ещё до конца, в самом начале Великой Отечественной войны – то ли в июне, то ли в августе 1941 года.

Так как мой отец к тому времени стал уже высококвалифицированным рабочим, на фронт он не попал, получив так называемую бронь. Вместе с тем он был одним из тех миллионов людей, которые, как поют в известной песне про Победу, «дни и ночи у мартеновских печей» самоотверженно ковали её в тылу.
 
В то время на заводе, где работал отец, в короткие сроки была налажена сборка легендарных танков Т-34, которая продолжалась практически до 1945 года. И папа с началом войны был переведён в один из ведущих цехов, где производилась сборка отдельных узлов тех самых легендарных «тридцатьчетвёрок».

При этом, будучи, по сути, сормовским рабочим (а в советском кино их всегда изображали героями-коммунистами), он не занимался какой-либо общественной деятельностью, в том числе и не состоял в партии. Почему? Сейчас трудно ответить на этот вопрос. Время тогда было очень непростое. Может, свежи были в памяти тяжёлые воспоминания о незаконном и несправедливом раскулачивании маминых родителей и их ближайших родственников. А может быть, и не принимали его в партию именно потому, что отец, мать, братья и сестры моей мамы носили по тем временам страшное клеймо «врагов народа».

К началу войны я уже ходил в школу-семилетку, поступив в первый класс в 1937 году. Школа наша находилась на центральной улице посёлка Высоково и, пожалуй, ничем не отличалась от других подобных учебных заведений того времени. К слову, моей учительницей была очень хорошая женщина, звали которую Анфиса Игнатьевна, приходящаяся снохой двоюродному брату В.П. Чкалова – Владимиру Семёновичу Чкалову.

Несмотря на то что конец 1930-х годов стал началом периода массовых репрессий в СССР, ничего конкретного сказать об этом не могу. Никто из моих родственников, родителей, знакомых или одноклассников арестован не был. Так что подобные случаи в памяти как-то не сохранились.


Историческая справка

Политические репрессии в Советской России начались практически сразу же после Октябрьской революции 1917 года. Причём их жертвами становились не только активные противники большевиков, но и люди, просто выражавшие несогласие с их политикой. Кроме того, репрессии проводились также по социальному признаку – против бывших полицейских, жандармов, армейских офицеров, чиновников царского правительства, священников, помещиков и предпринимателей, а в период коллективизации – против кулаков и «подкулачников».

С началом принудительной коллективизации сельского хозяйства и ускоренной индустриализации в конце 1920-х – начале 1930-х годов, а также по мере укрепления личной власти И.В. Сталина и особенно после убийства в Ленинграде в 1934 году первого секретаря областного комитета ВКП(б) С.М. Кирова , репрессии приобрели массовый характер. Особенного размаха они достигли в 1937–1938 годах, известных в российской и зарубежной историографии как «Большой террор».

Данный период начался с назначения на пост главы НКВД СССР  Н.И. Ежова. В июле 1937 года им был подписан специальный приказ №00447, в соответствии с которым внесудебные «тройки» НКВД получили право вместо судебных органов не только выносить приговоры обвиняемым в совершении преступлений, но и приводить эти приговоры в исполнение в максимально упрощённом порядке.

Массовые репрессии периода «Большого террора» базировались на решениях Политбюро ЦК ВКП(б), которые принимались в соответствии с теорией И.В. Сталина об усилении карательных мер диктатуры пролетариата для борьбы с остатками капиталистических классов, представители которых должны были изолироваться или уничтожаться. Характерно, что осуществлялись такие действия на основании назначаемых цифр («плановых заданий») по выявлению и наказанию так называемых врагов народа.
При этом репрессировались не только лица, ведущие активную преступную и подрывную антисоветскую деятельность, но и просто подозреваемые в таковой. В первую очередь к их числу относились бывшие кулаки, члены повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формирований; члены антисоветских партий; бывшие военнослужащие Белой армии; уголовники; чиновники, ведущие преступную деятельность и связанные с преступной средой, а также подобные элементы, уже находящиеся в тюрьмах, лагерях, трудовых поселениях и колониях, продолжающие вести там активную антисоветскую подрывную работу.

Такой подход позволил развернуть в стране активное доносительство, позволяющее людям не только выявлять «затаившихся врагов», но и попросту сводить счёты со своими обидчиками, неугодными руководителями и чиновниками самого различного уровня и социального происхождения. Нередко доносы писали на соседей, чтобы после их ареста завладеть большей жилплощадью, занять освободившиеся должности или убрать с дороги чем-то мешающих кому-то людей, ложно обвиняя их в самых разных нелицеприятных деяниях.

Всего по различным, а не только по политическим мотивам в период «Большого террора» было арестовано около полутора миллионов человек. Без малого половина из них была расстреляна. При этом только по так называемым Сталинским расстрельным спискам, утверждаемым Политбюро ЦК ВКП(б), было уничтожено 43,8 тыс. человек. В подавляющем большинстве это были работники различных управленческих структур, в том числе НКВД и РККА . В частности, расстрелу подверглись 78% членов ЦК ВКП(б).
Окончанием «Большого террора» можно считать сентябрь-ноябрь 1938 года, когда Н.И. Ежов был смещён с поста руководителя НКВД и впоследствии сам расстрелян как «враг народа». После этого СНК СССР  и ЦК ВКП(б) 17 ноября 1938 года приняли постановление о запрете органам НКВД и прокуратуры проводить какие-либо массовые аресты и выселение граждан. Были ликвидированы и внесудебные «тройки», созданные особым приказом НКВД СССР.

Вместе с тем репрессии в Советском Союзе, хотя и в меньших масштабах, продолжались практически до смерти И.В. Сталина в 1953 году. Нередко они насилии характер целенаправленных кампаний (так называемые Еврейское дело, Дело врачей и т.п.).


Самое, наверное, значительное, что осталось в моей памяти о предвоенном периоде, да и о войне, – это то, что жизнь в ту пору была очень тяжёлой. И голодной, и холодной. Тогда практически все заводили маленькие огородики, выращивая на них летом хоть какую-то снедь. В основном картофель. Тем и кормились.
Нашей семье в этом смысле не повезло. Земля, на которой стоял наш дом, где мы тоже пытались хоть что-то вырастить для еды, явно была неплодородной. Сплошной песок. И удобрений тогда взять было негде. Даже навоз был в дефиците. Как говаривал в ту пору отец, перефразируя известную русскую пословицу, «сколько посеяли, столько и собрали».

Поэтому в выходные дни мне вместе с ним часто приходилось заниматься заготовкой торфа, чтобы было чем топить печь. Уходили километров на пять-шесть от посёлка, где жили. Таскали торф домой в корзинках да на тачках-тележках. Лошадей-то и подвод в посёлке ни у кого не было. Так вот и жили.
Но самое тяжёлое время наступило в начале 1943 года. Начался голод. Это я хорошо помню. Мне тогда было уже тринадцать лет. Какое-никакое пропитание семье, особенно зимой, приходилось добывать, ходя по деревням и меняя на еду самые разные вещи.

Память чётко сохранила о том периоде одно страшное воспоминание. Однажды, в феврале 1943-го, отец сказал: «Собирайся, сынок, да одевайся потеплее. Поедем поменяем что-нибудь на картошку».

От Высоково до Балахны, что в пятнадцати километрах к северу от того места, где мы жили, доехали на поезде. Потом пешком. Перешли по льду Волгу и, продвигаясь по направлению на юг, придерживаясь левого берега реки, на протяжении километров двенадцати обходили все деревни подряд. Причём весьма удачно. Смогли набрать довольно много картошки, отдавая за неё всякую всячину из нашего домашнего скарба: у отца мешок да у меня какие-то саночки, что с собой брали, тоже полные картошкой.

И тут, когда уже собрались возвращаться назад, в Балахну, местные жители посоветовали идти другой дорогой. Мол, что возвращаться назад почти пятнадцать километров? Да потом ещё столько же на поезде ехать до дома? Тут дорога есть прямая до посёлка Копосово. Мы, деревенские, дескать, всегда по ней на базар туда ездим. Всего-то, мол, километров восемь. А от Копосово до нашего Высоково совсем рядом – километра три, не больше.
 
Подумал отец, подумал и решил идти этим коротким путём. Всё почти в три раза ближе. Так и двинулись мы по указанной нам дороге. Хотя, скорее, по сути, это была просто хорошо утоптанная тропинка, которая к тому же еле-еле угадывалась под снегом. Ну да ничего. Время было всего где-то около двух часов дня. Успеем засветло, казалось нам.
 
Да вот беда – через два-три километра пройденного нами пути сильно завьюжило, а к вечеру ещё и мороз усилился. В общем, как говорится, ни зги не видно. Чем дальше, тем больше становилось ясно, что с пути мы сбились. Шли каким-то кустарником. Стали появляться овраги. Часов через пять-шесть, когда совсем стемнело, и отец, и я полностью выбились из сил. Хорошо хоть часам к девяти вечера пурга стихла. Небо прояснилось. На нём стали хорошо видны яркие звёзды, по которым уже можно было попытаться сориентироваться.

Уставшие, мы скатились в какой-то глубокий овраг, из которого никак не могли выбраться, окончательно выбившись из сил. Тогда папа предложил немного отдохнуть. Через какое-то время он начал засыпать, что на сильном морозе означало верную смерть. И тут я, сам-то уже полусонный, вдруг услышал какие-то голоса. Очнувшись, стал что было сил расталкивать отца:
– Папа, папа, проснись, голоса какие-то слышно!
– Да какие тут могут быть голоса, чудится тебе небось, – сквозь сон ответил он.
– Да нет же, нет, не чудится! Точно кто-то говорит! Голоса-то женские!

И я не ошибся. На наше счастье, мимо нашей ямы проходили на лыжах девушки-связисты, искавшие повреждение на кабельной линии, вышедшей из строя из-за бурана. Они были из зенитной части, что стояла вдоль берега Волги. Немцы использовали реку как ориентир для воздушных налетов на промышленные объекты Горького и Сормова. А наши прожектористы и зенитчики отражали эти атаки.
Так нам несказанно повезло. Замерзли бы, да и дело с концом.

Мы начали кричать. Девчонки кое-как вытащили нас из ямы. Рассказали нам, где мы находимся. Оказывается, мы долгое время шли вдоль Волги в противоположную от Копосово сторону. Река была в каких-то пятидесяти-ста метрах от нас.
Они сориентировали нас на небольшую землянку-сторожку, что стояла совсем неподалёку, где можно было отогреться. Дойдя до неё и просидев там в тепле пару часов, мы с отцом наконец-то пришли в себя. Сторож, охранявший колхозное сено, напоил нас кипятком, показал место, где можно перейти широкую в тех местах Волгу в направлении поселка Ляхово, где у отца жил один из его коллег по бригаде. Но при этом строго-настрого предупредил, чтобы мы шли четко на обозначенный им ориентир. Мол, в других местах промоин много, занесённых снегом. Можно провалиться.

Пошли. Время было уже около двенадцати ночи. Видимость очень плохая. Двигались строго след в след, на определенном расстоянии друг от друга. И тут отец попал в полынью. Хорошо ещё, сторож надоумил нас слеги  взять да и промоина эта оказалась не сильно глубокой.

Тем не менее, когда мы дошли до Ляхово, мокрая одежда на отце, замерзшая на морозе, практически вся полопалась. Благо встретили нас там хорошо. Накормили, отогрели. Товарищ отца дал ему другую одежду. А рано утром – бегом к поезду. Надо было домой успеть, а потом отцу ещё и на работу. До станции-то километра три, да от неё до нашего Высоково на поезде ещё три.

В итоге всё сложилось, к счастью, довольно удачно. И домой успели завезти всю картошку, что наменяли, и на работу в понедельник утром отец не опоздал.
Только вот происшествие это с его ночным «купанием» не прошло бесследно. Вскоре он тяжело заболел. Его положили в больницу. Но болезнь развивалась стремительно, и 23 мая 1943 года отец умер…
 
Жить после этого стало ещё тяжелее. К тому же на руках у мамы остался мой девятимесячный брат Юра.

С того времени и началась моя взрослая жизнь. Хотя и родственники мамины помогали, и мать продолжала заниматься шитьём, потеря отца всё равно была невосполнимой.

Несмотря на то что мне шёл только четырнадцатый год, теперь летом заготовкой торфа я должен был занимался один. Кроме того, зимой с друзьями в лес ездили, лазили по соснам, срубали сухие сучья, которые можно было использовать как дрова. Ну, а потом – лодки строил, на рыбалку и охоту ходил…
 
В общем, хлебнула тогда семья наша лиха, что называется, по полной. Хотя что тут говорить? Ведь очень многие тогда так жили…

В 1944 году я окончил школу-семилетку. Хотел идти работать на завод, чтобы маме с братом, да и мне с ними жить полегче стало. Но мама настояла, чтобы я учился дальше.

В результате меня приняли в Сормовский машиностроительный техникум, как и хотела мама. Учили там по двум специальностям – сварщик и техник-механик. Я выбрал вторую. Учились мы вместе, три друга-одноклассника… Каждый день приходилось ездить из нашего Высоково в Сормово и обратно. Техникум-то находился фактически на территории завода.

Когда стукнуло мне 18 лет, пришла повестка из военкомата. В общем-то, всё как положено. В тот период вопрос о том, идти или не идти на службу в Вооруженные Силы (как это часто бывало в 1990-х и начале 2000-х годов), не стоял. Служили практически все. Это было нормой. А армия во многом считалась школой жизни, где из вчерашних мальчиков ковали настоящих мужчин – стойких, выносливых, мужественных. Готовых к защите своей Родины, своей семьи, детей и близких людей. Война-то только-только закончилась.
 
Явился я на призывную комиссию. Уже и подстригли меня как новобранца. Однако, изучив внимательно моё личное дело, предложили написать заявление на отсрочку от службы в армии в связи со сложным положением в семье. Ведь, по сути, я был её единственным кормильцем. Мать – домохозяйка с маленьким ребёнком на руках. Брату-то моему младшему было всего 4 года тогда.
Что оставалось делать? Написал я тогда соответствующее заявление, которое в итоге (причём совершенно законно по существующим тогда правилам) было удовлетворено. Ну а потом уже была работа на оборонном предприятии, откуда в армию призывали далеко не всех – кадры на таких заводах, особенно подготовленные, с образованием, были в тот период, как говорится, на вес золота. Так что больше повесток из военкомата мне не присылали.
 

Мои рабочие «университеты»


В 1948 году, после окончания Сормовского машиностроительного техникума, мне была присвоена квалификация «техник-механик», и я был распределён на работу на легендарный завод «Красное Сормово». В душе был очень горд тем, что буду работать на таком прославленном предприятии, а также тем, что на нём долгие годы трудился мой отец.


Историческая справка

«Красное Сормово» – судостроительное предприятие в Сормовском районе Нижнего Новгорода, одно из старейших в данной отрасли. Основано в 1849 году компанией «Нижегородская машинная фабрика и Волжско-Камское буксирное и завозное пароходство» как многопрофильное предприятие для выполнения ответственных государственных заказов.
 
К началу Первой мировой войны (1914–1918 гг.) в Сормово было построено более 500 судов, свыше 2000 паровозов, 60 тыс. единиц подвижного состава и другой продукции тяжёлого машиностроения.

Одновременно с первых дней своего существования завод был одним из главных производственных объектов по наращиванию военного потенциала страны. Здесь строились военные суда, бронепоезда, выпускались боеприпасы, а в 1920 году был создан первый отечественный танк «Борец за свободу тов. Ленин».

При этом данное предприятие отличалось высокой активностью стачечного и революционного движения, зародившегося там в конце XIX века. Его рабочие активно участвовали в забастовках и других акциях протеста, особенно в период всех русских революций как в 1905, так и в 1917 годах, приветствовав их итоги, особенно приход к власти Советского правительства.

18 июня 1918 года постановлением Всероссийского Совета Народного Хозяйства предприятие было национализировано и объявлено общенародной собственностью. Наименование «Красное Сормово» завод получил 17 ноября 1922 года по постановлению президиума Нижегородского губисполкома.

С 1918 до 1941 года здесь было построено свыше 240 надводных судов, не считая подлодок, выпущено 600 дизельных двигателей, более 1000 паровозов, свыше 80 тысяч вагонов и других единиц подвижного состава.

В 1930 году открылась одна из самых удивительных и героических страниц истории завода: 23 февраля на «Красном Сормово» была заложена первая дизельная подводная лодка «Комсомолец» проекта «Щука» III серии. Подводные лодки стали самым высоким вкладом завода в оборону страны и строились на нём с 1930 по 2005 год. За 75 лет подводного судостроения было построено и сдано ВМФ более 300 боевых подводных кораблей, в том числе 26 атомных. Также производились спасательные подводные аппараты пр.1837 «Приз» и «Бестер» и другая техника для работы под водой.

В годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. в исключительно сжатый срок ряд цехов был переоборудован под выпуск легендарных танков Т-34, которых было изготовлено около 12 тысяч. Одновременно была перестроена и металлургия предприятия, что позволило наладить выпуск артиллерийских снарядов, корпуса реактивного вооружения и целый ряд другой продукции военного назначения.
После войны завод перешёл на серийный выпуск грузопассажирских судов для Волжского бассейна и пассажирских паровозов серии «СУ».
«Красное Сормово» всегда был на передовых рубежах технологического процесса. Здесь были построены и внедрены:
– первая в России мартеновская печь;
– первая установка непрерывной разливки стали;
– первый в мире дизель-электроход;
– первые отечественные танки;
– первые суда на подводных крыльях;
– первая в России серия высокотехнологичных дноуглубительных судов проекта TSHD-1000.

За достигнутые успехи в советский период завод награждён шестью высокими государственными наградами СССР: двумя орденами Ленина (1943 и 1949 гг.), орденами Октябрьской Революции (1970 г.), Отечественной войны I степени (1945 г.) и Трудового Красного Знамени (1939 г.)

С распадом СССР завод сумел достаточно успешно перейти на рыночные отношения, сохранил производственный и интеллектуальный потенциал, продолжив выпуск конкурентоспособной продукции: сухогрузных теплоходов и нефтеналивных танкеров, барж, дноуглубительных судов и многого другого.

С 1994 года он является открытым акционерным обществом с полным названием ОАО «Завод „Красное Сормово“». В 2015 году завод сменил свой статус с ОАО на Публичное Акционерное Общество (ПАО). В настоящее время входит в состав Объединенной судостроительной корпорации РФ на правах одного из её ведущих предприятий.


3 августа 1948 года, впервые прибыв на завод, я сразу был распределён в заводскую службу технического контроля в качестве контролёра, однако уже через два-три месяца меня перевели на должность мастера. Людей-то с образованием тогда очень не хватало! Это было весьма ответственно, так как на нас лежала задача жёсткой проверки качества широкого спектра выпускаемой предприятием продукции.
На первой своей должности мне пришлось трудиться в очень большом, во многом уникальном механосборочном цехе. В нём изготавливались гребные и коленчатые валы для судов различных классов.

Первые предназначались как для речных, так и для морских кораблей и судов не только гражданского, но и военного назначения, прежде всего для подводных лодок. Вторые использовались во всевозможных двигательных установках. Причём точность обработки шеек вала порой составляла единицы микрон! Поэтому цех был оснащён самым передовым, а зачастую и уникальным по тем временам оборудованием, на котором можно было производить вышеуказанные валы длиной десять и более метров.
Кроме того, цех выпускал такую важную для любого корабля и судна деталь, как гребные винты. К ним, особенно к тем, которые шли на оснащение подводных лодок, предъявлялись очень высокие требования по качеству, прежде всего с точки зрения точности изготовления. Ведь именно гребной винт подводной лодки определяет её главную боевую характеристику – «шумность». Чем она меньше, тем труднее гидроакустикам противника определить как само наличие лодки, так и её точное местоположение под водой. А это – базовый показатель живучести лодки и её способности выполнить поставленные боевые задачи, оставаясь незамеченной.
В дополнение к этому было организовано производство различных подшипников, в частности – упорных. Они нужны для того, чтобы защитить движительную установку корабля от так называемого упора, создаваемого гребным винтом во время его работы.

Выпускалось и другое оборудование, такое как всевозможные перекачивающие насосы, лебёдки, так называемые носовые брашпили для подъёма якорей, кормовые шпили и многое другое. Благодаря этому, хотя и проработав там очень небольшое время, всего-то несколько месяцев, я получил огромный опыт с точки зрения знакомства с технологиями изготовления различной продукции, чтения чертежей и проведения самых разных, в том числе и высокоточных измерений.

В начале следующего, 1949-го, года по распоряжению руководства я был переведён, что называется, на берег – в специальный центр, входивший в состав сдаточно-испытательной службы. Она занималась проведением как «швартовых», так и государственных ходовых испытаний уже готовых судов – буксиров мощностью в шестьсот лошадиных сил, сухогрузных теплоходов грузоподъёмностью до двух тысяч тонн и земснарядов-«землесосов»  производительностью выкачивания до трехсот пятидесяти кубометров водно-грунтовой смеси в час.

Швартовые испытания проводились в заводской акватории. При этом тщательной проверке на соответствие техническим заданиям и стандартам подвергались все механизмы, на них установленные. Начиная с двигательной установки (если быть точным – движителя), у которой в различных режимах работы замерялась мощность и число оборотов, снималась индикаторная диаграмма давления, устанавливался истинный расход топлива, ну и так далее. В насосах проверялась их производительность и сила тока жидкостей. На лебёдках – время подъёма якорей. Короче говоря, как доктор тщательно обследует вновь поступившего к нему больного, берет у него различные анализы, так и любой корабль, любое судно детально исследуется, прежде чем ему будет дано разрешение выйти на «большую» воду.
Ну а после «швартовых» проводятся уже ходовые, государственные испытания, где на «мерной миле» замеряется скорость, диаметр циркуляции (основная характеристика поворотливости) корабля и многие-многие другие параметры.

В общем, работа была не только интересная, но и весьма полезная с точки зрения получения молодым кораблестроителем необходимого опыта. Благодаря этому за сравнительно короткое время я сумел досконально изучить строение различных судов: и сухогрузов, и буксиров, и «землесосов». Впоследствии, когда я стал заниматься испытанием подводных лодок, накопленные знания были большим подспорьем для освоения этой сложной и ответственной работы.

В 1949 году Правительство СССР приняло решение о создании специальных крановых судов, которые должны были применяться на Бакинских нефтепромыслах. С их помощью предполагалось устанавливать буровые вышки в открытом море. Сроки строительства первого такого судна были определены очень жёсткие, да ещё соответствующие документы поступили на завод с задержкой. В связи с этим руководство «Красного Сормово» приняло решение использовать для выполнения поставленной задачи платформу сухогруза, который в тот момент строился на заводе с опережением графика. Его ввод в строй предполагался в начале 1950 года.

На это ещё не до конца достроенное судно достаточно быстро можно было установить два деррик-крана  грузоподъёмностью по сорок тонн каждый. С учетом того, что в то время на Волге приближался конец навигации (в Камском устье ледостав начинается достаточно рано), всё необходимое оборудование погрузили на этот сухогруз и его в срочном порядке отправили в Баку. Вместе с ним в столицу Азербайджана было командировано значительное количество рабочих и инженерно-технического персонала различных специальностей, которые на месте должны были выполнить все необходимые мероприятия по его переоборудованию и достройке и там же сдать готовое крановое судно в эксплуатацию. В их числе оказался и я. Мы выехали в Астрахань на поездах, чтобы встретить там «наше детище», которое, получив название «Азморнефть», пошло вниз по Волге. Причём до Казани, где реку местами уже начал сковывать лед, оно вынуждено было следовать в сопровождении ледокола.

В итоге в Астрахани собралась целая экспедиция. В её состав кроме сормовского плавучего крана вошли буксирный теплоход (рейдовый буксир) «Память Войкова», следующий в Баку на капитальный ремонт, а также не то шесть, не то восемь не особо больших деревянных рыболовецких сейнеров, изготовленных на Петрозаводском судостроительном заводе. «Азморнефть», в силу того, что была самым большим судном длиной 95 метров, выполняла роль флагмана, где разместился штаб этого перехода.
На совещании было принято решение идти в Баку не кратчайшим путем через Дербент, а через Туркмению. Это объяснялось тем, что в районе Дербента постоянно наблюдалась морская зыбь, труднопреодолимая полуречными судами, входящими в состав нашей «флотилии». Таким образом, сначала мы планировали дойти до туркменского Бекташа, что севернее Красноводска, а затем пересечь Каспий с востока на запад.

Сказано – сделано, и наша «эскадра» двинулась в путь. Однако через три-четыре часа после того как мы вышли в открытое море и взяли курс на Бекташ, поднялся сильный ветер и начался шторм. Все малые суда из нашего каравана стало здорово раскачивать. Шли они, что называется, «на поплавке». Ещё часа через четыре начало смеркаться. А шторм не утихал. Наоборот, он всё более и более усиливался.
Рыболовецкие сейнеры, можно сказать, просто «катались» на волнах. Буксир же «Память Войкова» постоянно пропадал из виду. То видна была его носовая часть, то кормовая. Наша «Азморнефть» тоже чувствовала себя не лучшим образом. Судно ведь совсем недавно было спущено на воду. Дизели ходовой установки ещё даже не успели толком отрегулировать. Кроме того, сухогруз был спроектирован как речное судно, такого «ложкообразного» типа, способного лишь «наезжать» на волну, не имея никаких возможностей её «резать». В итоге «Азморнефть» начала вставать на гребни волн, расстояние между которыми даже метров в 15 было для неё губительной, не говоря уже о том, что имело место в тот шторм на Каспии – доходило метров до 40. В результате, когда судно поднималось на очередной гребень волны, сначала его нос, а затем и корма оголялись и, соответственно, оголялись гребные винты, вынужденные работать не в воде, а в воздухе. Это было чревато большими неприятностями вплоть до выхода из строя практически ещё новых, толком не «приработавшихся» дизельных движителей. Кроме того, в складывающихся условиях специалисты серьёзно опасались возможности разрыва сварочных швов корпуса.
В штабе перехода усиливалось волнение. Появились и паникеры, которые по старой морской традиции начали переодеваться в чистую одежду . Короче говоря, обстановка была очень сложная.

Страшно ли было? Конечно! Чего там, мне и двадцати-то ещё не стукнуло в тот период. Хотя в молодости порог страха ещё не так высок, как, например, в зрелом возрасте. Поэтому, пожалуй, сейчас вспоминать это намного страшнее, чем было тогда на судне…

Через некоторое время с «Памяти Войкова» поступил сигнал SOS. У них от сильной качки сбило коффердамовую  крышку, началось затопление трюма. В складывающейся обстановке было принято решение сменить курс. Идти не на Бекташ, а на Гурьев. Это позволяло не «резать» волну, а двигаться в параллель ей, что давало возможность более-менее нормально перенести такой мощный шторм. В итоге где-то через сутки погода успокоилась и мы легли на прежний курс в направлении Бекташа.
А ещё часов через двенадцать наш караван прибыл в пункт назначения, где была сделана остановка. Я тогда впервые ступил на туркменскую землю. Хотя какая там земля! Одни пески зыбучие да соляные разработки. Ну и верблюды, конечно, которых я тоже увидел там первый раз в жизни.

Простояв в Бекташе несколько часов, отдохнув, придя в себя и выполнив работы по устранению последствий шторма, мы взяли курс на Баку. Когда подходили к столице Азербайджана, со стороны моря открылся очень красивый вид. В центре – остров, а сам город представлял собой огромную многоступенчатую чашу наподобие римского Колизея. К тому же, подсвеченный вечерними огнями, он создавал потрясающе-завораживающее зрелище с поднимающимися в гору современными проспектами, огромным памятником С.М. Кирову и старинными узкими улочками…
Прибыв в Баку в конце ноября 1949-го, уже к маю-июню 1950-го года усилиями сормовских специалистов крановое судно было полностью достроено и сдано в эксплуатацию. Таким образом сложное и важное правительственное задание было нами успешно выполнено, и я вместе с нашим большим коллективом командированных рабочих вернулся на родной завод.

Как раз в тот период «Красное Сормово» в соответствии с новым решением партии и правительства приступило к наращиванию объёмов строительства подводных лодок. В связи с этим в заводском судостроительном отделе на основе существующего бюро было сформировано специальное подразделение, получившее название «Отдел достроечных баз». Ему были подчинены Бакинская, Севастопольская, Молотовская (ныне – Северодвинская) и Лиепайская сдаточные базы подводных лодок. И меня, хотя и молодого ещё, однако уже имеющего определённый опыт специалиста, перевели в это подразделение сначала на должность старшего инженера, а через два года назначили на должность «строитель судов». Проработал я там в итоге около десяти лет.

В задачу отдела входило устранение на месте различных неполадок, рекламаций и конструкторских недоработок, выявлявшихся в процессе испытаний, сдачи и гарантийной эксплуатации наших субмарин. Конечно, откровенного брака-то не было, тем не менее различных вопросов возникало немало. Поэтому мне часто приходилось выезжать, так сказать, на места, в том числе и по проблемам, связанным с выпускаемыми нашим заводом гражданскими судами.
 
В частности, много нареканий шло по специальным насосам, которые выпускал завод в городе Чкалове Горьковской области. Они устанавливались на земснарядах. В этих насосах наиболее слабым местом был рефулерный узел. Автоматика, установленная в нём, работала из рук вон плохо. Предназначенная для отключения всасывающего устройства при попадании в него высокоплотной, чрезмерно загрязнённой примесями пульпы, система автоматического отключения зачастую не срабатывала. В итоге приходилось чистить трубы, которые по своей длине достигали двухсот метров. Из-за этого насос, а иногда и весь земснаряд, практически несколько суток простаивал из-за ремонта. В итоге эти чкаловские насосы пришлось, грубо говоря, «зарубить», отказавшись от их дальнейшего использования.

Таким образом, ездить приходилось по многим сдаточным базам, а не только по четырём вышеперечисленным, где сдавали подводные лодки. Так я побывал в Котласе и во многих других местах, решая вопросы гарантийного ремонта изготовленных «Красным Сормово» сухогрузов. В общем, поколесить-то по нашей необъятной Родине пришлось немало.

А тут в 1951 году на завод поступило очередное срочное и весьма серьёзное распоряжение правительства. Оно предусматривало доработку «на особый», так сказать, период  всех видов буксиров, чтобы была возможность использовать их в качестве рейдовых тральщиков. И как всегда, практически уже традиционно, поступил такой документ ближе к концу навигации, где-то в августе месяце.

При этом меня вызвали из очередной командировки и назначили ответственным сдатчиком такого модернизированного буксира под названием «Гурылёв». Установили на него цепной оградитель корабля (сокращённо – ЦОК), а на носу, перед рубкой, смонтировали два двуствольных крупнокалиберных пулемёта.

Меня как ответственного сдатчика включили в состав государственной комиссии (и это в двадцать-то с небольшим!). Соответствующие испытания проводились на Рыбинском водохранилище. К счастью, прошло всё очень успешно. Так мы (я имею в виду, конечно, завод) выполнили ещё одно важное задание партии и правительства.
В силу того что прецедент назначения меня ответственным сдатчиком с включением в состав госкомиссии был создан, после окончания испытаний дооборудованного буксира меня фактически сразу же направили на такую же работу, но уже по двум ледокольным судам – «Волга» и «Дон». Они были полностью построены к декабрю 1951 года, и проведены их испытания в ледовых условиях. Однако для окончательной сдачи необходимо было провести их ходовые летние государственные испытания.

В связи с тем что оба этих ледокола являлись однотипными, было принято решение в полном объёме испытывать только один из них. Выбор пал на «Дон», приписанный к Московскому речному пароходству. Однако из-за того что в тот период уровень воды в канале Москва-Волга был не везде достаточным для прохода нашего «Дона» с осадкой в 3,2 метра, его испытания разрешили провести на Волге. После их успешного завершения было получено дополнительное указание о специальном дооборудовании этого ледокола на военное время с целью сделать его судном рейдовой расчистки от мин.
 
Для того чтобы таким образом оснащённое судно не подорвалось на магнитной мине, прокладывая путь во льдах, на него необходимо было установить устройство специальной защиты – систему размагничивания. При этом для сокращения времени испытаний было принято решение не монтировать всю названную систему целиком, а ограничиться только монтажом соответствующих кабелей. Кроме того, на главной палубе в носовой части ледокола были смонтированы две двуствольных 57-миллиметровых пушки, а перед ходовой рубкой – два крупнокалиберных двуствольных пулемёта.
 
Испытания проводились на Волге в районе села Катунки, что в восьми километрах севернее города Чкаловск. Горьковского водохранилища, кстати, тогда ещё не было. Правый берег реки в то время в этом месте был очень высоким – настоящая гора. При этом председатель комиссии, скажем так, «дал маху». Заказав достаточное количество матросов, он почему-то вызвал всего двух артиллеристов.

По согласованию с местными властями гору, о которой я уже говорил и по которой в ходе испытаний должна была вестись стрельба, оцепили, задействовав для этого милицию и военных. Однако испытания, которые впервые должны были проводиться в этом месте, вызвали большой интерес и любопытство местных жителей. Дети даже в школу не пошли, чтобы увидеть такое зрелище. Стреляли-то трассирующими снарядами и патронами, чтобы чётко определять траекторию их полета. А это картина действительно очень красивая, особенно в вечернее время.

И тут встала дилемма. Как два артиллериста одновременно будут вести огонь из двух орудий и двух пулеметов. А у меня в сдаточной команде был один такой специалист, и ещё один был в экипаже «Дона». Но по инструкции в период испытаний стрелять должны только специально подготовленные люди, «заказанные», так сказать, заранее, фамилии которых указывались в соответствующем акте.

Председатель комиссии понял свою ошибку и сильно расстроился. Действительно, что делать? Ведь время для стрельб выделили крайне ограниченное. Перекрыли всё движение по Волге – как вверх, так и вниз. Оцепление опять же выставили большое.
Тогда мы с заводским военпредом, молодым ещё майором, подошли к главе комиссии и предложили, так сказать, свои услуги. Встанем, мол, каждый за пулемёт, да и дело с концом. Мы же все-таки формально входили в состав этой самой комиссии, поэтому нарушение существующих правил, по сути, было минимальным. Поразмыслив, председатель согласился. А что ещё ему оставалось делать?

Вот так я первый раз стрелял из крупнокалиберного пулемёта. Сначала зажмурился, до этого ни разу же не вёл огонь из такого весьма грозного оружия. А потом ничего, освоился! Стрелял вполне уверенно. И вот тогда понял, почему селяне хотели всё это увидеть. Картина была потрясающая. Стреляли-то сразу из всех видов оружия «трассерами», да ещё под разными углами. Красотища, да и только! Такое только в кино, да и то не всегда увидеть можно. Не зря воспоминания об этом событии остались в моей памяти на всю жизнь. Вот и сейчас рассказываю о том, что происходило, а перед глазами – живая картина из прошлого…

В целом программа испытаний была завершена блестяще. Нет, были, конечно, выявлены определённые моменты, потребовавшие незначительной доработки. В частности, потребовалось несколько укрепить палубу под пулемётами, устранить ещё кое-какие мелкие огрехи. Но на успешное решение главной задачи это не оказало какого-либо негативного влияния…

А время-то тогда было какое! Молодость! По ходу испытаний нередко заканчивали работу в три, а то и в четыре утра. Летом-то светало уже. Никакие автобусы и поезда уже не ходили. И иногда приходилось домой до Высоково добираться пешочком километров восемь-десять. Идёшь по пустынной дороге. А погода-то отличная! Птицы-то поют!

Идёшь и радуешься жизни. Гордишься, что сделал что-то полезное. Хоть и маленькую, может быть, но всё же важную часть большого дела – укрепления обороноспособности своей Родины.
 
Такие вот воспоминания о молодости! Она была полной энергии, оптимизма и веры в большое светлое будущее, безустальную, красивую и счастливую жизнь. Это оставило особый след в памяти, запечатлев в ней незабываемые по силе своей красоты образы. И вот теперь, на склоне лет, они частенько всё возвращают и возвращают меня в то далёкое, местами трудное, но всё же очень счастливое время…

Где-то через полгода, уже в 1953 году, после окончания всех тех работ, о которых я только что рассказал, пришло сообщение о том, что на одной из вновь построенных нашим заводом подводных лодок 613-го проекта , уже находившейся в Баку, тяжело заболел заместитель ответственного сдатчика. И тогда руководство завода, с учётом положительных результатов в работе и накопленного к тому времени опыта, приняло решение заменить его мной. Так я был назначен на столь важную и ответственную должность и вновь, уже во второй раз в своей жизни, выехал в Баку…

Сдача лодки в эксплуатацию проходила, в общем-то, в плановом порядке. Причём процесс её погружения, особенно когда я участвовал в нём впервые, произвел на меня очень сильное впечатление.

Ощущение было жутковатое. Абсолютная тишина, будто бы уходишь в какую-то бездну, в небытие. Слышно только потрескивание корпуса, сжимаемого давлением толщи воды. Величина такого сжатия фиксируется специальными приборами – штихмасами, которые находятся в центральном отсеке. Моё же место как заместителя главного сдатчика было в первом, там, где размещены торпедные аппараты. Поэтому, не зная точно, в пределах ли норм сжимается давлением корпус лодки, поначалу было немного не по себе. Позднее, когда я уже был ответственным сдатчиком на Чёрном море, то узнал, находясь в центральном отсеке и наблюдая за штихмасом, что подобное сжатие корпуса может доходить до пяти миллиметров!

Как я уже говорил, процесс сдачи лодки проходил нормально, по плану, без каких-либо серьёзных происшествий. И вдруг в ходе одного из погружений все почувствовали сильный удар и грохот. Первое ощущение было, что рядом с нами взорвалась какая-то бомба или мина. Лодка встала. Прошла традиционная команда «осмотреться в отсеках». Осмотрелись и практически сразу обнаружили причину – в одном из спасательных буев просто-напросто лопнула лампа. И всё. А впечатление было, будто мы на мину какую напоролись. Такие вот дела. Там, на глубине, когда вокруг тебя полная тишина, даже небольшой шорох кажется грохотом, не то что звук от лопнувшей лампы!

Ещё одной неприятностью стала потерянная в ходе одних из стрельб торпеда, на поиски которой ушло около двух часов. В результате лодка опоздала с заходом в гавань. Пришлось «отстаиваться» неподалёку, возле одного из островов, на котором, как потом выяснилось, обитало огромное количество ужей. Мы, если бы знали об этом, конечно, стояли бы в подводном положении, а не в подвсплытии, как решил командир. В результате в лодку, что называется, «во все щели», набилось огромное количество ужей, создавших нам массу проблем. По-хорошему надо было бы их сразу оттуда удалить, а этого не сделали. Все эти змеи погибли, да и давлением их потом в тех самых «щелях» буквально расплющило. Так что пришлось потом тщательно вычищать следы пребывания на субмарине этих непрошеных гостей, а малярам даже по новой кое-что и закрашивать.

Кстати, во время глубоководного испытательного погружения команда моряков первого отсека, в котором я находился, по сути – моих сверстников, что называется, «посвятила» меня в подводники. Для этого набрали забортной воды с глубины сто семьдесят (!) метров, которую мне и другим товарищам, ранее не проходившим подобного «обряда», пришлось, как полагается, выпить. С тех пор я как человек, прошедший подобную «процедуру посвящения», считаю себя настоящим подводником, чем и горжусь по сей день.

К счастью, каких бы то ни было других происшествий при сдаче больше не произошло. В результате лодка была успешно и в пределах установленного графика передана Каспийской флотилии, где продолжила свою службу. Ну а мы, заводчане, вернулись домой.

Как раз в тот период Министерство судостроения СССР на базе Ленинградского кораблестроительного института организовало курсы повышения квалификации. Туда меня и направили как опытного уже специалиста, не имевшего высшего образования. Шесть месяцев мы «грызли гранит науки» во дворце, принадлежавшем до Октябрьской революции 1917 года знаменитой в начале двадцатого века балерине Матильде Фёдоровне Кшесинской, где для нас были оборудованы учебные аудитории.
Жизнь, однако, шла своим чередом. Окончив учёбу, я вернулся на родной уже Сормовский завод. И вот, в то самое время один из Ленинградских оборонных НИИ разработал специальную радиолокационную станцию (РЛС, попросту – радар, локатор) для подводных лодок.
 
В сравнении с существующими он позволял в десять раз (!) быстрее обнаруживать надводные и воздушные цели. Это было не просто важное изобретение, оно могло существенным, качественным образом повысить боеспособность отечественных подводных крейсеров-ракетоносцев и тем самым обеспечить их значительное превосходство над противником. Поэтому правительством страны было принято важное решение о монтаже опытного образца данной РЛС на одной из лодок и о проведении комплексных испытаний такой субмарины.

В связи с этим именно меня, недавно окончившего курсы повышения квалификации, назначили ответственным сдатчиком от завода, и я выехал на Северный флот, в город Полярный, где размещался судоремонтный завод СРЗ-6. Было это в 1955-м году.
Сам локатор представлял собой выдвижное устройство с диаметром антенной головки около семисот миллиметров, которую можно было поднимать над водой из подводного положения.
 
Лодка, на которую предстояло установить новый радар, находилась в плановом ремонте, близившемся к завершению. Поэтому сроки на монтаж экспериментального оборудования, его испытание и сдачу уже модернизированной субмарины в эксплуатацию были сильно ограничены. На всё про всё – не более трёх месяцев.
Саму РЛС с выдвижным устройством установили достаточно быстро. Специалисты на заводе были очень хорошие. Провели ходовые испытания лодки, на которых попали в сильный шторм. Болтанка с борта на борт тогда была знатная. Укачало всех очень сильно, из-за чего запах в отсеках стоял ужасный.
 
В сложившихся обстоятельствах командир принял решение продуть лодку через третий отсек и предложил мне подняться на палубу, подышать, так сказать, свежим воздухом. Выходило нас всего несколько человек – командир, его помощник, вахтенный сигнальщик и я. Причём мне довелось впервые выходить на палубу через верхний люк подлодки в шторм. Замешкавшись по неопытности, когда лодку сильно качнуло в одну сторону, я плотно застрял в нём, создав тем самым избыточное давление снизу. И вот, когда качнуло в другую сторону, меня, как пробку из бутылки с шампанским, вытолкнуло наружу. Хорошо, что вахтенный сумел меня схватить. Это спасло от «купания» в ледяной воде, куда уже успела улететь моя шапка. Так я получил очередное своё, что называется, «крещение» водой. Первое было, когда с отцом в 1943-м Волгу переходили и провалились под лёд, второе – когда шли по Каспию в Баку на «Азморнефти» в 1949-м. Третье – когда водички каспийской хлебнул со стасемидесятиметровой глубины в 1953-м. Ну а это уж, считай, четвёртое.

Характерно, что из-за шторма мы не успели к установленному времени подойти к гавани. Из-за этого нам было дано разрешение «отстояться» в одном из тихих мест неподалёку от норвежской границы. Командир предложил перебраться на берег, чтобы передохнуть от качки. Но, увидев, что волна ещё достаточно большая, и помня о своих приключениях на палубе, я не рискнул спускаться в шлюпку. В свою очередь командир, признав моё решение правильным, тоже решил не испытывать судьбу, а остаться на лодке.

Тем временем боцман и часть команды всё же воспользовались такой возможностью. Пограничники-то дали нам добро на сход, вот наши моряки и переправились на берег. А там как раз огромный косяк рыбы шел на нерест. Так что они через некоторое время, отдохнув на берегу, вернулись обратно с большим уловом. Такое количество пойманной рыбы я видел первый раз в жизни!

В течение последующих пятнадцати дней мы успешно завершили все необходимые регулировки. Со своей стороны, сотрудники Ленинградского НИИ активно проверяли работу нового радара, который зарекомендовал себя просто блестяще. Кстати, в ходе этих испытаний по настоянию экипажа я не избежал традиционного водопития забортной, на этот раз североморской воды. Однако глубина её забора была чуть меньшей, чем на Каспии, – всего восемьдесят метров.

В то время руководством было принято весьма разумное и правильное со всех сторон решение – завершить сдачу лодки в ходе её участия в учении Северного флота ВМФ СССР. Командовал флотом в тот период легендарный адмирал Андрей Трофимович Чабаненко , который очень высоко оценил действия экипажа, а также работу новой РЛС. По итогам учений всему личному составу лодки была объявлена благодарность и трёхдневный отпуск со сходом на берег. А тот самый радар, из-за установки которого потребовалась процедура испытаний и полномасштабной сдачи подводной лодки в эксплуатацию, был сразу же принят на вооружение сил нашего Военно-Морского Флота с приказом о немедленной установке данной РЛС на все субмарины!
Таким образом, эта моя командировка в Полярный стала очередным важным поручением дирекции завода, которое мной было успешно выполнено. Однако новые, не менее сложные задачи были ещё впереди.

Буквально через три месяца, уже в начале 1956 года, я вместе со своим начальником отдела Борисом Александровичем Ронжиным вновь был направлен на Северный флот, в местечко Роста. Там, на судоремонтном заводе СРЗ-35, было решено организовать модернизацию подлодок, изготовленных на «Красном Сормово».

Прибыв на место, мы практически сразу же были приняты заместителем главкома СФ ВМФ СССР, тогда ещё контр-адмиралом В.П. Разумовым, пункт управления которого как раз и находился в Росте. Именно он, что называется, и благословил нашу деятельность.

В ходе той встречи были оговорены все объёмы работ и в первом приближении обозначены сроки их выполнения. Для размещения людей нам был выделен трофейный немецкий лесовоз, переоборудованный в плавбазу под романтичным названием «Клавдия Николаевна».
 
Кроме этого, с целью качественного решения поставленных задач мной были налажены тесные контакты с техническим управлением флота, которое в тот период возглавлял капитан 1-го ранга Бурханов.
 
Совсем скоро прибыла остальная часть сдаточной команды, ожидали подводную лодку. Однако через некоторое время из Сормово поступило указание вновь направить меня для обучения в Ленинградский кораблестроительный институт. Министерство судостроения СССР организовало при нём отдельный трехгодичный курс для специалистов со всей нашей страны, располагавших богатым опытом работы, но не имевших высшего образования. Предполагалось дать нам различные теоретические знания, необходимые для получения дипломов о высшем образовании (практика-то была не нужна, мы уже её сполна получили).
 
Люди приехали учиться очень и очень интересные. Были даже ответственные работники – начальники отделов технического контроля, руководители различных служб. Был даже директор (!) одного из Ленинградских НИИ.
 
Чтобы сократить время на обучение, ежедневные занятия продолжались дольше обычного на один-два часа. Государству-то наше пребывание на учёбе обходилось достаточно дорого. Всем была сохранена весьма приличная зарплата по прежнему месту работы. А ведь страна только-только оправилась от последствий разрушительной войны…

В тот период встал передо мной вопрос вступления в Коммунистическую партию – КПСС . Вообще-то я достаточно активно занимался общественной работой – на заводе был заместителем секретаря комсомольской организации заводоуправления. Меня даже как-то рекомендовали на должность секретаря, но, так как я часто ездил по командировкам, причём достаточно длительным, от этой идеи в итоге отказались. Тем не менее необходимые рекомендации для вступления в партию с завода мне прислали, и в 1958 году я стал членом КПСС. Этим своим званием горжусь до сих пор, хотя и партии такой давно уже нет.

В 1959-м году я успешно окончил Ленинградский кораблестроительный институт и получил соответствующий диплом о высшем образовании. Вернувшись на «Красное Сормово», уже в сентябре того же года я был назначен на новую должность – старший строитель-ответственный сдатчик подводной лодки. С этого момента мне предстояло принимать самое непосредственное участие в строительстве подлодок практически со стапелей до их сдачи заказчикам. Моя первая такая лодка имела бортовой номер 345. Это не забывается, как и дни рождения детей.

За период моей учёбы завод освоил строительство новых субмарин, уже не 613-го, а 633-го проекта. Они имели возможность погружаться уже не на сто семьдесят метров, как предыдущие, а достигать глубины в двести семьдесят метров.

Однако где-то в декабре 1959 года меня вызвал к себе теперь уже бывший мой начальник отдела достроечных баз и сказал, чтобы я готовился выехать в командировку. Мол, на одной из лодок 613-го проекта решено было установить пусковую ракетную установку, а я, дескать, уже имел опыт участия в их модернизации и смогу на месте лучше других сориентироваться, где и как организовать необходимые работы. В общем, мне предстояло осуществить, так сказать, рекогносцировку и организовать проведение комплекса подготовительных мероприятий для того, чтобы выполнить поставленную задачу с монтажом на лодке пусковой ракетной установки как можно быстрее и качественнее.
Так я отправился на уникальную секретную базу подводных лодок Черноморского флота (ЧФ) в Балаклаву.


Историческая справка

Объект 825 ГТС (или К-825) – подземная база подводных лодок в Балаклаве, секретный военный объект ВМФ СССР, расположенный в Балаклавской бухте.
После Второй мировой войны обе сверхдержавы – СССР и США – наращивали свой ядерный потенциал, угрожая друг другу превентивными ударами и ударами возмездия. Именно тогда глава советского правительства И.В. Сталин направил одному из своих ближайших соратников – заместителю Председателя Совета Министров СССР Л.П. Берии (курировавшему в то время «ядерный проект») секретную директиву: найти такое место, где могли бы безопасно базироваться подводные лодки для нанесения ответного ядерного удара. После нескольких лет поисков выбор пал на тихую Балаклаву: город сразу же засекретили и поменяли его статус – он стал закрытым районом города Севастополь. Место это для строительства подземного комплекса базирования подлодок было выбрано далеко не случайно. Узкий извилистый пролив шириной всего 200–400 метров укрывает гавань не только от штормов, но и от посторонних глаз – со стороны открытого моря она не просматривается ни под каким углом.

В 1953 году было создано специальное строительное управление №528, которое непосредственно занималось строительством соответствующего подземного сооружения.
Создавалось оно восемь лет – с 1953 по 1961 год. При строительстве было вывезено около 120 тыс. тонн породы. Для обеспечения секретности вывоз производился ночью на баржах в открытое море. Возводили его сначала военные, а потом метростроевцы, что было обусловлено сложностью бурения породы.

Объект представляет собой сооружение противоатомной защиты первой категории (защищен от прямого попадания атомной бомбы мощностью 100 килотонн), включающее комбинированный подземный водный канал с сухим доком, цеха для ремонта, склады ГСМ, минно-торпедную часть. Располагается в горе Таврос, по обеим сторонам которой находятся два выхода. Со стороны бухты – вход в канал (штольню). В случае необходимости он перекрывался батопортом, вес которого достигал 150 тонн. Для выхода в открытое море был оборудован выход на северной стороне горы, который также перекрывался батопортом. Оба отверстия в скале были искусно закрыты маскировочными приспособлениями и сетями.

Объект 825 ГТС был предназначен для укрытия, ремонта и обслуживания подводных лодок 613-го и 633-го проектов, а также для хранения боеприпасов, предназначенных для этих субмарин. В канале объекта (длина 602 метра) могло разместиться 7 подлодок указанных проектов. Его глубина достигает 8 метров, ширина колеблется от 12 до 22 метров. Общая площадь всех помещений и ходов завода – 9600 м;, площадь подземной водной поверхности равна 5200 м;. Погрузка снаряжения в мирное время осуществлялась на пристани, учитывая передвижение спутников-шпионов вероятного противника. При ядерной угрозе погрузка должна была осуществляться внутри базы через специальную штольню. В комплекс входила также ремонтно-техническая база (объект 820), предназначенная для хранения и обслуживания ядерного оружия. Температура внутри базы постоянно держится около 15 градусов.
После распада СССР и закрытия подземной базы подводных лодок в 1993 г. большая часть комплекса не охранялась. В 2000 г. объект был передан Военно-Морским Силам Вооруженных сил Украины.

В период с 1993 по 2003 г. бывшая база была фактически разграблена, демонтированы все конструкции, содержащие цветные металлы.

Севастопольское «Морское собрание» во главе с Владимиром Стефановским предложило Балаклавской мэрии проект создания в противоатомном укрытии подводных лодок историко-заповедной зоны «Подземелье „холодной войны“». В неё предполагалось включить тематические экспозиционные залы, размещённые в бывших цехах и арсеналах, подводную лодку, стоящую у подземного причала, туристический центр, кинозал с хроникой времен активного военного противостояния двух политических систем, а также подземный мемориал, призванный увековечить память подводников, погибших на той – без выстрелов – воистину холодной войне в океанских глубинах.
Идея эта была поддержана властями и с 2003 года перешла в стадию практической реализации. Десятилетний юбилей музея праздновался в июне 2013 года с участием ветеранов-подводников, бывших работников подземного завода, а также представителей властей, вооружённых сил и школьников.

В 2014 году, после исторического воссоединения Крыма с Россией, объект перешёл под юрисдикцию нашей страны и стал южной площадкой Военно-исторического музея фортификационных сооружений Российской Федерации.


Кстати говоря, вспоминая эту нашу секретную базу подводных лодок в Балаклаве, хочу поведать вам один разговор двух наших самых обыкновенных, с виду ничем не примечательных русских людей. Услышал я его совершенно случайно в общественном транспорте города Дзержинска где-то два или три года назад [2016–2017 гг.]. Но он тогда очень глубоко врезался мне в память.
Так вот, один задает другому такой вопрос:
– А ты смотрел известный советский мультипликационный фильм «Маугли»?
– Конечно, смотрел, и не раз, – отвечает ему собеседник. – Только было это в далёком уже детстве.
– А тебе этот мультфильм никаких мыслей не навевает в преломлении на сегодняшний день?
– Да вроде бы нет…
– Если помнишь, там такой тигр был огромный – Шерхан. Он ещё пытался временами «хороводить» другими зверями, навязывая им свою волю, особенно когда этих зверей было немного. А вот когда их много появлялось, да среди них вдобавок были сильные, что называется, «с авторитетом», то этот Шерхан всегда пытался улизнуть «в тень». Да не можешь ты его не помнить, если смотрел этот мультик! У тигра ещё подхалим типа слуги-помощника был – шакал Табаки, такая гнида ползучая, которая из-за спины Шерхана всё время что-то выкрикивала в его поддержку.
– Ну да, помню, конечно!
– Тогда должен помнить и момент, когда Шерхан сумел посеять сомнения среди стаи волков, что их вожак Акела уже не так силён, как прежде. Этот тигр и «подкинул» идею организовать охоту, в ходе которой Акела должен был бы доказать всем свою силу и ловкость. Причём ведь истинная цель Шерхана состояла в том, чтобы любой ценой сместить вожака стаи волков. И если уж не самому занять его место, то «посадить» на него «верного» ему зверя. Для этого в ходе охоты, если ты помнишь, он сумел исподтишка помешать Акеле сделать решающий бросок, чтобы намертво «завалить» добычу…
– Да-да! Я хорошо помню этот момент, – с нарастающим интересом подтвердил слова рассказчика его собеседник.
– А помнишь, что было потом? Как этот шакал Табаки начал вопить на весь лес: «Акела промахнулся! Акела промахнулся!..»
– Конечно, помню!
– И это опять тебе ничего не напоминает?
– ???
– Да этот Шерхан – просто копия США! А Табаки – такой собирательный образ их прихвостней в лице НАТО, среди которых своим «шакальим воем» особо выделяются новоиспечённые прибалтийские государства, Польша, Румыния и другие американские прихлебатели. К ним прежде всего относится профашистски настроенное нынешнее руководство Украины, ставшее современным прототипом Мазепы .
Подняв на пьедестал бандеровскую свору предателей и убийц и сбросив с него истинных героев в лице генерала Ватутина и других полководцев, которые даже мёртвые не дают им покоя, все эти Порошенки, Яценюки и прочая куча дерьма навсегда заклеймили себя позором! Только вот Акела в этот раз на самом деле-то не промахнулся. Я имею в виду нашего президента Владимира Владимировича Путина. Он не промахнулся не только с Балаклавой, где НАТО уже видело свою базу подводных лодок, и с Севастополем, где они намеревались развернуть собственную мощную военно-морскую базу, но и с Крымом в целом!
– Какое точное сравнение! – восхитился второй собеседник. – Ну, прямо-таки не в бровь, а в глаз. Очень всё верно!
– А помнишь, чем в мультике закончилась вся эта история? – поинтересовался у него рассказчик?
– Отлично помню! Тогда Маугли, получив сведения от своих друзей о «грязных делишках» Шерхана, намеревавшегося отстранить Акелу от власти, раздобыл у людей в ближайшей деревне небольшой горшок с огнём и набил им морду этому поганому тигру. А потом со словами «пошла прочь, палёная кошка» выгнал его, защитив тем самым Акелу и с его подачи заслуженно став вожаком волчьей стаи.
– Вот-вот! – согласился со словами своего попутчика тот, кто начал этот разговор. – Думаю, этим в итоге всё и закончится. И поделом будет всем этим Шерханам и Табаки, как уже не раз бывало!

Тут на очередной остановке двери открылись, и оба собеседника вышли, направившись в сторону проходной завода им. Я.М. Свердлова, где уже много лет куются те самые «горшки с огнём», которыми может схлопотать по морде любой «Шерхан».
Услышанный разговор глубоко запал мне в душу. Он являлся прямым отражением настроений широких слоев наших нынешних людей-тружеников, занимающихся укреплением оборонного потенциала страны. «А значит, дело защиты Родины, обеспечения её безопасности было передано нами в надёжные руки», – подумал тогда я, испытав истинное чувство гордости за наш Великий и Непоколебимый Народ…
Ну да вернусь к своему «Севастопольскому рассказу». Прибыв на место, с учётом очень сжатых сроков в первую очередь пришлось тщательно изучить возможности самой базы по организации и проведению необходимых работ – главным образом, с точки зрения скрытности их выполнения, энергоснабжения, – а также мест проживания заводских специалистов, ну и по многим другим вопросам. Вполне естественно, что в ходе этой своей деятельности я познакомился с руководством базы и её инженерно-техническим составом.

Хочется отметить, что командование с большим воодушевлением восприняло известие о предстоящей модернизации одной из своих подводных лодок. Время-то тогда было сложное – всё больше и больше набирала обороты холодная война…


Историческая справка

Холодная война – политологический термин, используемый в отношении периода глобального геополитического, военного, экономического и идеологического противостояния в 1946–1991 годах между СССР и его союзниками – с одной стороны, и США и их союзниками – с другой. Эта конфронтация не была войной в международно-правовом смысле. Одной из главных составляющих конфронтации была идеологическая борьба – как следствие острых противоречий между капиталистической и социалистической моделями государственного строя.

Началом холодной войны принято считать март 1946 года, когда уже смещённый в то время с поста премьер-министра Великобритании У. Черчилль, являвшийся всю свою жизнь ярым антикоммунистом, выступил как частное лицо с речью в городе Фултон (США). В ходе своего выступления он подчеркнул, что США и Великобритания должны выстраивать отношения с СССР исключительно на основе своего военного превосходства над Советским Союзом. При этом он призвал Великобританию всемерно укреплять отношения с США, так как они в тот период обладали монополией на ядерное оружие.
 
Примечательно, что само выражение «холодная война» впервые употребил известный британский писатель и публицист Джордж Оруэлл ещё раньше – 19 октября 1945 года в статье «Ты и атомная бомба», опубликованной английским еженедельником «Трибьюн». Появление атомной бомбы в руках иных (кроме США) держав, по Оруэллу, могло бы привести к возникновению двух-трёх «чудовищных сверхгосударств», которые, благодаря обладанию оружием, позволяющим уничтожить миллионы людей в считанные секунды, поделили бы мир между собой. Эти сверхдержавы, по мнению автора, вероятнее всего, заключили бы между собой негласное соглашение никогда не применять атомное оружие друг против друга. При этом, оставаясь непобедимыми, они находились бы в «состоянии постоянной “холодной войны” со своими соседями». Такое развитие ситуации, по мнению Дж. Оруэлла, положило бы «конец масштабным войнам ценой бесконечного продления “мира, который не есть мир”».

Следует отметить, что писатель оказался во многом прав. Появление ядерного оружия у СССР, а затем и у других государств, в целом позволило избежать новых глобальных войн. Вместе с тем логика противостояния требовала от сторон, втянутых в него, участия в конфликтах и вмешательства в развитие событий в любой части мира.
 
Исходя из этого, усилия сверхдержав в лице США и СССР направлялись, прежде всего, на доминирование в идеологической и военно-политической сферах. В результате Вашингтон и Москва создали свои зоны влияния, закрепив их военно-политическими блоками – НАТО и Организацией Варшавского договора (ОВД).

И хотя Соединённые Штаты и СССР не вступали официально в непосредственное военное столкновение, их соперничество за влияние приводило к вспышкам локальных вооружённых конфликтов в различных регионах мира, протекавших обычно как опосредованные войны между двумя сверхдержавами.

В результате холодная война сопровождалась нарастающей гонкой обычных и ядерных вооружений, временами серьёзно угрожавшей реальным развязыванием новой мировой войны. Наиболее известным из таких случаев, когда мир оказывался на грани катастрофы, стал Карибский кризис 1962 года . В связи с этим в 1970-е годы СССР и США были предприняты совместные усилия по разрядке международной напряжённости и ограничению вооружений.

Объявленная пришедшим в 1985 году к власти в Советском Союзе Михаилом Горбачёвым политика «Перестройки» и «Нового политического мышления» способствовала тому, что в декабре 1989 года на советско-американском саммите на о. Мальта руководители двух государств – М. Горбачёв и Дж. Буш-ст. – официально объявили об окончании холодной войны. Документально это событие было закреплено принятием 21 ноября 1990 года на саммите глав государств и правительств Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (с 1 января 1995 года – Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе, ОБСЕ) «Парижской хартии для новой Европы».

Однако коммунистические правительства восточноевропейских стран, являвшиеся важнейшей сферой влияния СССР, лишившись в результате внешней политики, проводимой М.С. Горбачёвым, советской поддержки, были смещены ещё раньше, в 1989–1990 годах. ОВД официально прекратила своё существование 1 июля 1991 года, а через полгода распался и сам СССР. Эти события не только поставили финальную точку в холодной войне, но и во многом позволили Западу во главе с США, ставшими в сложившихся условиях единственной мировой сверхдержавой, заявить о своей победе в ходе этого полувекового «холодного» противостояния.


Международная обстановка в начале 1960-х годов способствовала тому, что любое повышение боеспособности армии и флота рассматривалось тогда в Советском Союзе в качестве важнейшей государственной задачи, ибо «холодная» война в любой момент могла перерасти в «горячую».
 
Исходя из этого, после тщательной оценки обстановки было принято следующее решение. Сдаточная база «Красного Сормово» находилась в Севастополе, как раз там, где расположена одна из главных достопримечательностей города – «Графская пристань». Практически сразу за ней, в небольшом заливе, в то время размещались достаточно мощные мастерские. Там в ходе плановых ремонтов, работ по реконструкции или модернизации могло разместиться одновременно до семи подводных лодок сразу. Со стороны суши рядом проходила автомобильная дорога. То есть инфраструктура в том месте была достаточно хорошей. Поэтому решено было проводить работы по монтажу пусковой ракетной установки именно в этом месте. Таким образом в Балаклаву мы уже не вернулись.

Для повышения скрытности установили несколько больших щитов-экранов, хотя сами моряки говорили, что прятать от чужих глаз им особо нечего. Наши все уже хорошо знали о предстоящей модернизации, да и для противника, по их мнению, это не было большим секретом…

В феврале 1960 года в акватории «Красного Сормово» на воду была спущена построенная при моём непосредственном участии та самая подлодка №345. После проведения швартовых испытаний она в сухом доке была отправлена на сдаточную базу в Севастополь вместе с экипажем лодки и сдаточной командой, руководителем которой являлся я.

Хочу отметить одну важную деталь. При проведении заводских испытаний старшим должностным лицом на лодке является ответственный сдатчик от завода. В период же государственных испытаний главный на субмарине – её командир, а ответственный сдатчик от завода является его заместителем.
 
В тот раз заводская сдаточная команда насчитывала около тридцати человек. Традиционно мы работали в тесном контакте с экипажем подводной лодки, с большим уважением относясь друг к другу.

Испытания проводились в целом штатно, если не считать того, что во время одного из глубоководных погружений, когда лодка уже достигла стометровой глубины, произошёл сильный взрыв. Будто бы даже не одну, а одновременно несколько глубинных бомб сбросили.

Помню, в войну немецкий бомбардировщик сбросил мощную бомбу неподалеку от Высоково, где мы жили (ошибся, видимо, с ориентирами, так как немецким бомбардировкам подвергались главным образом военные заводы в Горьком). Тогда мне показалось, что земля задрожала под ногами. Вот и сейчас ощущение было такое же.
Буквально через несколько секунд после взрыва, когда всё замерло, командир традиционно приказал «осмотреться в отсеках». Ещё через некоторое время с боевых частей (БЧ) поочерёдно пошли доклады о том, что всё в норме. «Зависшую» после этого паузу нарушил председатель Государственной комиссии контр-адмирал Алексей Тимофеевич Заостровцев , находившийся в лодке вместе с нами. Он был человеком, обладавшим не просто огромным практическим опытом выполнения разнообразных задач, являясь командиром различных по типам субмарин, но и, как бы сейчас сказали, «подводником в законе».
 
«Что-то где-то там оторвалось, скорее всего, – сказал он командиру. – Это беда небольшая. Потом разберёмся. А сейчас продолжим испытания».
Слова председателя Госкомиссии, да ещё такого заслуженного человека, были восприняты командиром как приказ, и он приступил к его исполнению.
Такому решению во многом способствовало и то, что мы, что называется, находились «в сопровождении». Рядом с нами следовала ещё одна подводная лодка. На поверхности – спасательные суда на случай нештатных ситуаций, эсминец и другие корабли охранения. Хотя, на мой взгляд, толку от них, если бы что-то и случилось с нашей лодкой, было бы немного.

Так вот, начали погружаться дальше. Дошли до 150 метров. И тут с лодки сопровождения поступает команда о необходимости нашего срочного всплытия. Что случилось? Непонятно. Ну что делать, приказ есть приказ, всплываем. Как потом выяснилось, впереди нас по курсу была обнаружена вражеская подлодка, которая, по всей видимости, вела за нами наблюдение. Точно принадлежность её установить тогда так и не удалось. Такие вот дела. Такая вот холодная война…

В результате полноценные испытания в тот день всё же были сорваны. Однако, как говорится, нет худа без добра, потому что это позволило досконально выяснить причину того самого «мощного взрыва», о котором я только что рассказал.
 Оказалось, что, когда подгоняли лёгкий корпус к прочному, где находятся все баллоны, трубопроводы, клапаны и прочее необходимое оборудование, сделали несколько лишних так называемых «прихваток»-креплений. Их-то в итоге и оторвало с таким невероятным шумом из-за того, что лёгкий корпус местами не выдержал давления на него излишнего крепежа. Всё это, правда, довольно быстро устранили. Но крайне неприятное впечатление от того самого «взрыва» под водой осталось у меня на всю жизнь…

На сдаточной базе в Севастополе рядом с построенной и сдаваемой нами подлодкой проекта 633 фактически борт в борт поставили подводную лодку проекта 613 (её бортовой номер, как сейчас помню, – 504), на которой и предполагалась, как я уже говорил, смонтировать пусковую ракетную установку. Сделать это планировалось на месте демонтированного артиллерийского орудия. Ответственным сдатчиком на 504-й был замечательный человек, мой одноклассник ещё по школе в Высоково Жиров Александр Павлович.

Такая стоянка запомнилась одним весьма интересным событием. Через нашу подлодку на стоявшую рядом как минимум дважды проходил сын Н.С. Хрущёва  Сергей. В то время он работал в конструкторском бюро (КБ) ракетной техники под руководством В.Н. Челомея  и продвигался им по служебной лестнице главным образом для привлечения большего внимания к работе своего КБ со стороны первого лица государства.

Не знаю уж точно, какую должность занимал тогда Сергей Никитич Хрущёв, но, вероятно, высокую. Его появление на модернизируемой подводной лодке как специалиста-ракетчика ясно говорило о том, что работе по монтажу на ней пусковой ракетной установки уделялось как минимум повышенное внимание со стороны руководства страны.

Приезды С.Н. Хрущёва со своими коллегами (а был он всегда в сопровождении трёх-четырёх специалистов из своего КБ) на место работ на подводной лодке всегда привносило определенную суматоху. Всех пытались куда-нибудь удалить, что называется, с глаз долой. В первую очередь в этом плане усердствовали «чекисты» , по всей видимости, служба охраны.
 
Однажды, выйдя из сдаваемой нами субмарины, я лицом к лицу столкнулся с людьми из его свиты. Они мне говорят:
– Вы погодите, погодите покамест.
Я отвечаю:
– Слушайте, я тут не человек со стороны, а ответственный сдатчик вот этой самой подлодки, через которую вы собираетесь пройти.
Они:
– Ой, извините, извините. Мы забыли согласовать с вами этот вопрос…

И тут как раз появился «сам». Такой лощёный, как говорится, «весь из себя». Сразу видно, что к нему «и на худой кобыле не подъедешь»…
 
А тут пару лет назад увидел я его по телевидению, где он рассказывал, как в настоящее время читает лекции в Соединённых Штатах. Вот тебе раз, думаю. Как же так? Как же ты посмел? Ты же сын бывшего руководителя СССР! Был связан в своё время с самыми секретными делами нашей страны!

А спустя ещё год вновь увидел его телеинтервью, где он заявил, что для получения американской пенсии принял гражданство США. Вот ведь, подумал я тогда, отец твой делов в своё время натворил, в 1954 году Крым Украине подарил, а ты так вообще, считай, Родину свою продал. В общем, очень нехорошее впечатление сложилось у меня о С.Н. Хрущёве практически с самой первой нашей с ним встречи. Осадок от воспоминаний о нём остался очень тяжёлый.


Историческая справка


Сергей Никитич Хрущёв – советский и российский учёный, публицист. Сын бывшего Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущёва.
Родился в 1935 году. После окончания с золотой медалью московской средней школы в 1952 году поступил на факультет электровакуумной техники и специального приборостроения Московского энергетического института, который окончил в 1958 году.

В 1958–1968 гг. работал в КБ В.Н. Челомея заместителем начальника отдела. Разрабатывал проекты крылатых и баллистических ракет, участвовал в создании систем приземления космических кораблей, ракеты-носителя «Протон». Уже в 1959 году Сергей Никитич вместе с руководителем КБ В.Н. Челомеем и несколькими другими сотрудниками стал лауреатом Ленинской премии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1963 года был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Доктор технических наук.

Через четыре года после снятия в 1964 г. своего отца со всех партийных и государственных постов, когда в ОКБ В.Н. Челомея, пользовавшегося определенным покровительством бывшего руководителя СССР Н.С. Хрущёва, было закрыто или передано в другие организации значительное количество перспективных тем конструкторских работ, Сергей Никитич был вынужден сменить место работы. Сначала он занял должность заместителя директора Института электронных управляющих машин (ИНЭУМ), а затем стал заместителем генерального директора НПО «Электронмаш».
В 1991 году С.Н. Хрущёв был приглашён в университет Брауна (США) для чтения лекций по истории холодной войны, на которой специализируется ныне. Остался на постоянное жительство в США, проживает в г. Провиденс, штат Род-Айленд, имеет российское и американское (с 1999 г.) гражданство. Работает профессором Института международных исследований Томаса Уотсона университета Брауна. Член ряда международных академий.

Ремарка автора. Мне тоже довелось увидеться с С.Н. Хрущёвым. Было это то ли в конце 2016-го, то ли в самом начале 2017-го года. Уже достаточно плотно занимаясь в тот период литературной деятельностью, я часто встречался с известными авторами. Стремился послушать их выступления, особенно советы начинающим писателям, мнения по тем или иным (и не только литературным) вопросам, набираясь при этом необходимого творческого опыта, которого мне сильно недоставало.

И тут подвернулась уникальная, по сути, возможность поприсутствовать на презентации новой книги С.Н. Хрущева «Реформатор», посвящённой его отцу. Произвел он на меня, в отличие от Вячеслава Геннадьевича, впечатление достаточно простого, доступного, культурного и хорошо образованного человека. Не было в нём никакой «лощёности», высокомерия или заносчивости. И одет он был достаточно просто – обыкновенный костюм, далеко не по последней моде…
 
В свои восемьдесят с небольшим внешне (с точки зрения состояния физического здоровья) Сергей Никитич смотрелся очень даже здорово. Говорил внятно и размеренно, ни разу не сбившись с мысли. Видимо, давал о себе знать опыт чтения лекций студентам.

На вопросы, иногда острые, с «подковыркой», касавшиеся деятельности своего отца, когда тот являлся руководителем СССР, оценивающейся у нас далеко неоднозначно, отвечал спокойно и даже как-то доброжелательно. Запомнился его ответ на один такой вопрос, затронувший деятельность восстановленных в 1957 году по инициативе Н.С. Хрущёва в ходе реформы системы управления СССР Советов народного хозяйства (совнархозов, отдельную историческую справку по ним я обязательно дам чуть позже). По мнению задавшего этот вопрос тоже немолодого уже человека, Сергей Никитич не совсем правильно и полно изложил их роль в своей книге.
 
На это автор ответил: «Что ж, у вас на этот счёт имеется своё мнение. У меня – своё. И это, заметьте, вполне нормально. Я изложил мои воззрения на указанную проблему в представленной книге. У вас тоже есть возможность сделать это – напишите свою. Что нам здесь устраивать дискуссию по этому вопросу? Согласитесь, ведь многие пришли сюда с другой целью, да и, наверное, с другими вопросами».
Что тут скажешь – красиво! Таким своим высказыванием он практически отсёк возможность присутствующим на презентации оппонентам, стремящимся превратить данное мероприятие в вечер критики, «бичевания» его отца, осуществить подобные планы. Не согласны, мол, – дело ваше. Излагайте свои мнения в письменном виде. Никто ж не мешает. Цензуры сейчас нет. А бумага – она всё стерпит.

Затронул тогда Сергей Никитич и проблему своего переезда в США. С его слов, в 1991 году, когда так называемый железный занавес между Востоком и Западом уже рухнул, а холодная война шла к завершению, он был приглашён американским университетом Брауна прочесть цикл лекций об истории той самой «холодной войны».
Оно и понятно. Ведь её апогей – Карибский кризис – в Соединённых Штатах, да и на Западе в целом, до сих пор воспринимается как противостояние нервов, выдержки и воли лидеров двух сверхдержав – президента Джона Кеннеди и советского руководителя Н.С. Хрущёва.
 
Тогда именно от их решений во многом зависело, скатится ли мир к ядерной катастрофе с непредсказуемыми последствиями. А тут не кто-нибудь, а сын того самого лидера СССР рассказывает об этом. Естественно, что на таких лекциях, что называется, яблоку упасть было негде.
Желающих послушать Сергея Никитича в США было так много, что руководство университета обратилось с просьбой о проведении дополнительных лекций. И тут пришла новость о том, что той страны, из которой С.Н. Хрущёв выезжал в Соединённые Штаты, больше не существует. 26 декабря 1991 года произошёл распад СССР.

Вести из Москвы приходили хотя и противоречивые, но большей частью нерадостные. В силу этого по настоянию друзей и знакомых, живущих как в России, так и в США, Сергей Никитич принял решение временно остаться в Америке, чтобы переждать до прояснения ситуации, воспользовавшись предложением университета о продолжении чтения курса лекций. Так вот и задержался, как получилось, на долгие годы. А в 1999 году получил американское гражданство, не отказавшись при этом и от российского…

Я и сам хорошо помню то время. Жили мы тогда в Ленинграде. Только-только переехали туда в конце августа 1991-го. Сыну было семь, как раз в сентябре он в школу пошел. Дочери – полтора. Полки магазинов были пусты. Если что-то и продавали, то по специальным карточкам и с огромными очередями. Начиналась гиперинфляция, которая фактически «обнулила» все накопления рядовых граждан, снизила доходы значительной части из них до уровня нищенских. Поэтому распад СССР многими тогда был воспринят с надеждой на то, что в России, ставшей независимым государством, что-то будет меняться к лучшему. Только вот, как говорится, не тут-то было.

Огромное количество людей, большей частью высококлассных специалистов, потеряло работу. Промышленность, научно-техническая сфера и другие отрасли народного хозяйства начали постепенно останавливаться. Причиной этого стало множество факторов – и разрушение экономических связей, когда значительная часть как заказчиков, так и смежников оказалась, по сути, за границей; абсолютно невнятная экономическая и социальная политика правительства и многое-многое другое. А нужно было как-то выживать в условиях, когда руководство твоей страны, твоей Родины, попросту бросило тебя на произвол судьбы…

И делали это все по-разному. Кто-то подался в «челноки» и начал завозить в Россию товары ширпотреба из Турции, Китая и Польши. Кто-то в ларьках торговал палёной водкой и диковинными тогда сникерсами. Кто-то вагоны разгружал. Кто-то собственные предприятия разворовывал. Кто-то тихо спивался от безысходности…
А кто-то принял предложения ведущих иностранных научных и производственных центров – американских, французских, немецких, китайских. По имеющимся у меня данным, к концу 1990-х годов только в Китае работало свыше шести тысяч наших специалистов, прежде всего в ракетно-ядерной и космической областях. Приезжали они туда, так сказать, «посмотреть». А уже там им предлагали поработать годик-другой, причём на очень выгодных условиях. Оклад в две тысячи американских долларов (очень даже немалый по тем временам), полный пансион. Даже жену временную готовы были предоставлять. Лишь бы работали эффективно. Далеко не все могли устоять перед таким соблазном, особенно в условиях, когда в России у них оставались семьи, которые нужно было кормить, одевать и обувать, в то время как в стране всё рушилось и главной перспективой как минимум ближайшего будущего просматривалась лишь одна безвыходная неопределённость…

Можно ли считать их изменниками Родины? Да и какой Родины? Той, что в одночасье не стало? Сложный, очень даже сложный вопрос. И каждый решает его по-своему. Однако не стоит забывать при этом евангельского постулата – «не судите, да не судимы будете». В общем, как говорится, Бог им судья.
 
Сейчас, с позиции сегодняшнего дня, спустя более четверти века с того «зыбкого», непонятного, а местами и «смутного» времени, легко высокопарно рассуждать обо всем этом. А тогда, в начале 1990-х, выглядело всё совсем иначе…


Ну да вернёмся к повествованию нашего Вячеслава Геннадьевича.
Подводную лодку свою мы сдали успешно, в установленные сроки. Правда, при проведении повторных глубоководных испытаний корпуса субмарины на прочность вместо предельно допустимой глубины в 270 метров лодка в процессе движения неожиданно «провалилась» аж до 290. Причиной столь резкого «нырка» стало попадание лодки в слой воды низкой плотности. Но благодаря конструктивно заложенному в подлодку мощному запасу прочности, всё это тогда закончилось благополучно.

Кстати, по сложившейся традиции, черноморскую водичку мне пришлось попробовать именно с этой достаточно большой глубины. Да даже не попробовать, а лизнуть чуток, ибо «глубокая» вода в Чёрном море перенасыщена сероводородом, употребление которого чревато тяжёлыми последствиями для организма…
После возвращения на завод меня назначили начальником механосборочного цеха №2. Проработал я, правда, в этой достаточно уже высокой должности не так долго – до 1 августа 1961 года. Однако в этот период цех функционировал вполне удовлетворительно. Каких-либо нареканий как к коллективу, так и ко мне со стороны руководства завода не было.
 
И вот 3 августа 1961 года постановлением Горьковского совнархоза меня назначают директором Дзержинского завода химического машиностроения, так как прежний его руководитель был снят с работы.


Историческая справка


Первые в истории Советы народного хозяйства (совнархозы) стали появляться в Российской Советской Республике после Октябрьской революции 1917 года. Уже в декабре 1917 года был образован Высший совет народного хозяйства (ВСНХ) при Совете народных комиссаров (c 1918 года – ВСНХ РСФСР работал с двойным подчинением – ВЦИКу /Всероссийский центральный исполнительный комитет/ и Совету народных комиссаров РСФСР). В соответствии с утверждённым ВСНХ положением 23 декабря 1917 года, на территории советской России – в губерниях, областях, районах, уездах – стали создаваться советы народного хозяйства, призванные проводить политику ВСНХ на местах. Это были «местные учреждения по организации и реализации производства, руководимые Высшим советом народного хозяйства и действующие под общим контролем соответствующего Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». В состав совнархозов включали избранных на соответствующих съездах и конференциях представителей профсоюзов, фабзавкомов, земельных комитетов, кооперативов, управления предприятий. Численный состав совнархоза устанавливался решением местного Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Главной задачей ВСНХ и местных совнархозов было возрождение разорённого разрухой народного хозяйства, в частности:
– решение общих принципиальных хозяйственных вопросов всего экономического района;
– руководство низшими органами рабочего контроля;
– выявление потребностей района в топливе, сырье, рабочей силе и т.п.;
– выработка планов распределения заказов и др.

Положение о совнархозах предусматривало создание в каждом таком местном органе 14 секций: государственного хозяйства и банков; топлива; обработки металлов; обработки волокнистых веществ; бумажных изделий; дерева; минеральных веществ; химического производства; строительных работ; транспорта; сельского хозяйства; продовольствия и потребления. При необходимости могли быть образованы и другие секции. Каждая секция имела 4 главных отдела: организационный (его функции – управление, финансирование, техническая организация предприятий); снабжения и распределения; труда; статистики.

Совнархоз избирал исполнительный комитет и его президиум в качестве постоянно действующего руководящего органа. Постановления местного совнархоза были обязательны для исполнения всеми учреждениями и предприятиями; отменить их мог только ВСНХ.

Для выработки принципиальных решений и координации работ проводились съезды совнархозов. На первых трёх таких съездах (с мая 1918 по январь 1920 года) выступал председатель Совнаркома В.И. Ленин.

По мере проведения в стране национализации расширялся круг предприятий, попадавших в государственный сектор экономики и тем самым входивших в сферу ответственности совнархозов.

Создание союзного и республиканских высших советов народного хозяйства в СССР было предусмотрено в 1922 году Договором об образовании СССР. В 1923 году был создан Высший совет народного хозяйства СССР – общесоюзный орган с полномочиями союзно-республиканского наркомата, руководивший деятельностью ВСНХ союзных республик. Таким образом управление государственной промышленностью всей страны было сосредоточено в едином центре, что давало возможность проводить единую экономическую политику на всей территории СССР.
 
На рубеже 1920–1930-х годов, вследствие курса руководства СССР на централизацию государственного управления промышленностью и усиление управления по отраслевому принципу, совнархозы постепенно утратили свою значимость как многоотраслевые органы управления. ВСНХ СССР и республиканские советы были преобразованы в наркоматы (народные комиссариаты, по своей сути – министерства) промышленности, а местные совнархозы – в промышленные отделы исполкомов соответствующего уровня.
Повторное появление совнархозов как инструмента территориального управления народным хозяйством СССР произошло в 1957 году по инициативе Н.С. Хрущёва, когда было принято решение начать реформу системы управления страной. В ходе реформы территория СССР была разделена на экономические административные районы, в которых создавались советы народного хозяйства. Районы образовывались верховными советами союзных республик; ими же утверждались председатели, их заместители и члены совнархозов. СНХ подчинялись советам министров республик, при этом их председатели могли входить в состав совета министров. Положение о совнархозах было разработано правительством СССР.

Таким образом в 1957 году было упразднено большинство общесоюзных и союзно-республиканских министерств, занимавшихся вопросами промышленности и строительства, а подведомственные им предприятия и организации переданы в непосредственное подчинение местным советам народного хозяйства. Немногочисленные оставшиеся министерства, за которыми остались функции планирования и обеспечения высокого уровня технического производства, руководили предприятиями соответствующих отраслей через совнархозы.

По мнению инициаторов реформы, главным преимуществом территориальной системы управления было приближение руководства промышленностью и строительством к низовым звеньям экономической системы – предприятиям и объединениям. Также предполагалось, что совнархозы, будучи не связаны ведомственными барьерами, обеспечат комплексный подход к развитию территорий, что имело немаловажное значение, особенно для отдалённых от центра экономически слабо развитых регионов.
Совнархозы по своей природе были коллегиальными органами. Первоначально их аппарат был невелик и состоял из председателя, его заместителей и сравнительно небольшого числа руководящих и технических работников, что в первые годы проведения реформы позволило частично сократить аппарат союзных и республиканских органов управления. Однако по мере развёртывания реформы структура и аппарат совнархозов начали «раздуваться», появились отраслевые и функциональные управления и отделы.
 
Структура совнархоза определялась спецификой его экономического района, однако организационные принципы для всех совнархозов страны были едиными – а именно, основу структуры каждого СНХ составляли отраслевые и функциональные подразделения. Достаточно быстро областные совнархозы стали по сути министерствами промышленности в миниатюре, а большинство министерских аппаратчиков просто пересели из кресел исчезнувших органов в кресла совнархозов центральных областей СССР, как правило, с серьёзным повышением в должности.
С целью усиления эффективности работы CНХ с 1960 года начался процесс их укрупнения и централизации. В ноябре 1962 года был создан СНХ СССР, а в декабре стали формироваться территориально более крупные экономические районы. Их количество (и, соответственно, число совнархозов) сократилось со 105 до 43. Так, в РСФСР вместо 67 районов стало 24. Одним из них был Волго-Вятский экономический район с центром в г. Горький, в который кроме Горьковской вошла Кировская область, а также Марийская, Мордовская и Чувашская АССР. Наконец, в марте 1963 года был создан Высший совет народного хозяйства Совета Министров СССР (ВСНХ СССР).
 
Отставка Н.С. Хрущёва в октябре 1964 года стала катализатором свёртывания реформы. Через год, в октябре 1965 года, партийным руководством страны было принято решение об отказе от территориальной системы управления промышленностью и о возвращении к отраслевой системе управления. Созданные в ходе реформы экономические районы были упразднены, а вместе с ними были ликвидированы и советы народного хозяйства всех уровней с восстановлением существовавших до этого промышленных министерств.
 

На директорском посту

Начало большого пути

Что стало поводом именно к моему назначению, сейчас сказать сложно, ведь было мне тогда всего-то без малого 32 года. Может быть, свою роль сыграло то, что со всеми задачами, которые поручались мне дирекцией «Красного Сормово», я справлялся успешно. К тому же был уже членом КПСС, дипломированным специалистом с высшим образованием и немалым практическим опытом. В результате пользовался вполне заслуженным уважением и подчас расположением со стороны директора и главного инженера нашего судостроительного предприятия. Немаловажным фактором было и то, что сам я жил в Дзержинске, так что с этой точки зрения был, что называется, «местным кадром».


Историческая справка

Дзержинский завод химического машиностроения («Химмаш») был учреждён решением Горьковского совнархоза 17 декабря 1960 года на базе механического завода, с 1959 года приступившего к освоению и выпуску различной продукции для отрасли химического машиностроения страны.

Свою историю он ведёт с октября 1932 года, когда для строительства одного из крупнейших нефтехимических предприятий г. Дзержинска (впоследствии известного как «Капролактам») в посёлок Игумново прибыла группа рабочих треста «Стальмост». Их усилиями были созданы специальные мастерские, где налажено производство и сборка металлоконструкций, необходимых на стройке.
 
Характерно, что с первых дней своего существования небольшой коллектив этих мастерских (около 80 человек) доказал, что может выполнять весьма сложные задачи. С учётом этого в 1937 году они были переподчинены и вошли в состав треста «Газгольдерстрой». Причём выпускаемые ими газгольдеры  использовались не только в Горьковской и соседних с ней областях, но и отправлялись в другие регионы вплоть до Дальнего Востока.

В 1940 году по решению исполкома города Дзержинска мастерским был выделен новый участок неподалеку от Игумновской ТЭЦ. Здесь было начато строительство первого кирпичного цехового здания, в котором активно участвовали сами рабочие мастерских. Предполагалось, что вслед за первым капитальным корпусом будут возведены и другие, однако этим планам помешало начало в 1941 году Великой Отечественной войны.

В связи с этим до 1945 года основной выпускаемой мастерскими продукции стали противотанковые ежи, стабилизаторы к авиабомбам, плавучие ёмкости для военно-морских баз и другие подобные изделия, а с 1942 года – автобензоцистерны для автомобилей ЗИС.

К концу войны мастерские представляли собой уже сравнительно крупное предприятие. Они были укомплектованы достаточно квалифицированными кадрами и неплохо (по меркам того времени) оснащены. По всей видимости поэтому 15 июля 1945 года приказом Народного комиссара по строительству они были переименованы в Игумновский завод металлоконструкций.
Сразу после войны завод вновь сосредоточился на производстве газгольдеров, потребность в которых, особенно в связи с необходимостью восстановления разрушенных в ходе боёв территорий, резко возросла. При этом уже к 1950 году, всего за пять лет существования предприятия, объём выпуска продукции вырос более чем в пять раз.

С 30 июня 1955 года решением руководства завод был передан в ведение управления «Главстроймеханизация», что предполагало смену номенклатуры производимой продукции, а с 1956 года меняется и его название. Он становится Дзержинским механическим заводом, активно налаживая и наращивая выпуск козловых и башенных кранов, трейлеров (многоколёсных прицепов, предназначенных для перевозки крупногабаритных тяжёлых грузов) и бетоноукладчиков, а также запасных частей к экскаваторам и стреловым кранам.

В конце 1950-х годов советское правительство приняло ряд решений, касающихся создания отечественной «Большой Химии». Данному вопросу был посвящён майский (1958 г.) Пленум ЦК КПСС, принявший постановление «Об ускорении развития химической промышленности, производства синтетических материалов и изделий из них для удовлетворения потребностей населения и нужд народного хозяйства». Намеченный курс получил всестороннюю поддержку XXI съезда КПСС, состоявшегося в Москве в январе-феврале 1959 года. Всё это предполагало строительство не только новых, но и масштабное расширение и модернизацию уже существующих химических предприятий страны, а также наращивание мощностей по выпуску для них необходимого производственного оборудования.

К решению этой задачи был подключён и Дзержинский механический завод. Уже в 1959 году новая продукция занимала почти сорок процентов его объёма производства. На предприятии активно проводилось освоение выпуска вакуум-фильтров, колонных аппаратов, перемешивающей аппаратуры, теплообменников и много другого. В складывающейся ситуации 17 декабря 1960 года решением Горьковского совнархоза завод был переименован в Дзержинский завод химического машиностроения. В тот период на нём работало около 900 человек.
Именно с этого момента и началась история его превращения в одно из ведущих научно-производственных объединений СССР.


Моему назначению на должность директора предшествовал ряд собеседований, прежде всего в Дзержинском городском комитете (горкоме) партии. На нём присутствовал представитель кадровых органов Горьковского совнархоза, заведующая общим отделом горкома Р.И. Егорова, ну и, естественно, его первый секретарь, а по сути, главный руководитель города того времени – В.Ф. Клюквин.
 
В ходе беседы, носившей неформальный характер, было обсуждено много самых разных вопросов – от производственных до житейских. И тут слово взяла Раиса Ивановна Егорова:
– Вячеслав Геннадьевич, человек вы, конечно, ещё достаточно молодой . Однако уже прошли хорошую производственную школу, получили необходимую закалку, решая весьма и весьма сложные задачи. Хотя по вашему виду и не скажешь, что вы очень рады предстоящему назначению, особенно с учётом той дурной славы, что имеет в народе наш нынешний «Химмаш», очень надеемся, что вы справитесь с новой должностью…
Её поддержали остальные, и вопрос, что называется, был решён положительно. Отказываться от реализации партийных решений любого уровня, идти вразрез с ними тогда было не принято. Поэтому своё назначение директором завода я рассматривал прежде всего через призму большой ответственности и аванса доверия, выданного мне руководством.

Должен отметить, что репутация у завода, директором которого я был назначен, в тот период была, прямо скажем, подмоченной. Называли его в городе как угодно – и «шарагой», и «хим-дымом», и как-то ещё, но только не заводом химического машиностроения.
 
На момент моего прихода туда общая численность работников на нём составляла около 1700 человек. При этом заводские кадры вряд ли можно было считать удовлетворительными. На предприятие, если можно так выразиться, ссылали тех, кто в других местах, на других заводах и фабриках был не нужен. В частности, здесь числился даже «проштрафившийся» где-то секретарь Калининского райкома партии города Дзержинска. Вот так!
 
В результате завод регулярно не выполнял план, не говоря уже о том, чтобы заниматься техническим и технологическим совершенствованием предприятия, идти, что называется, вперёд, в ногу со временем. О какой-то заботе относительно социальной сферы (жильё, детские сады, лагеря, базы отдыха и т.п.) и речи не было.

Из зданий на территории был всего один более-менее нормальный производственный корпус площадью где-то около 15 тысяч квадратных метров . Всё остальное – самые настоящие бараки. В том числе и здание заводоуправления. Да что там говорить, туалетов нормальных и то не было – выгребные ямы и всё. Как тут вести речь о налаживании мало-мальски нормального производства? Без комплексной реконструкции и масштабного капитального строительства это было просто невозможно.
Однако, несмотря на такую «бесславную славу», заработанную заводом почти за 30 лет своего существования, у него, по мнению совнархоза, были большие и хорошие перспективы. В тот период правительство СССР уделяло первостепенное значение развитию химического производственного комплекса. А это – всевозможные пластмассы и другие новые материалы, топливо, а также удобрения, без которых нормально, по-современному развивать сельское хозяйство было невозможно, ну и многое-многое другое. В связи с этим был разработан проект строительства на базе дзержинского «Химмаша» нового, во всех отношениях современного предприятия химического машиностроения.

С моим приходом на «Химмаш» там как раз и началось активное выполнение данной задачи. Многое к этому было уже подготовлено. Завезена необходимая техника и стройматериалы. Прибыли и обустраивали свои рабочие места строители Четвертого треста Минстроя СССР. Местами началось рытье котлованов.

Однако в тот период эта строительная организация была сильно перегружена заказами, особенно в Дзержинске. В начале 1960-х годов данный город стал одним из важнейших центров химической промышленности Советского Союза, вышедшей тогда на этап своего бурного развития. Здесь практически друг за другом осуществлялся запуск всё новых и новых производств, требовавших крупного капитального строительства, которое и велось тем самым Четвертым трестом.

Вполне естественно, что его возможности были небезграничны. Чем дальше, тем всё заметнее становилось, что у строителей не хватает ни сил, ни средств, чтобы одновременно решать целую серию столь масштабных задач, связанных с наращиванием объёмов возведения новых промышленных объектов.
 
Ну да, как говорится, нет худа без добра. Специалисты-строители начали было уже закладку оси фундамента первого корпуса, однако буквально через неделю после начала работ выяснилось, что они допустили при этом серьёзную ошибку. Такой поворот дела вызвал определённую напряженность в отношениях двух министерств – нашего Миннефтехиммаша и Минстроя СССР. Оно и понятно. Нам нужно было в установленные сроки организовать производство необходимой продукции во вновь отстроенных корпусах, а подобные ошибки строителей были чреваты выбиванием из графика и вели в итоге к срыву выполнения плановых заданий.
 
К нашему счастью, как раз в этот момент строительные организации Министерства энергетики и электрификации СССР закончили возведение в Дзержинске уникальной электростанции. При этом выяснилось, что глава этого министерства легендарный Пётр Степанович Непорожний, именем которого ныне названа крупнейшая в стране Саяно-Шушенская ГЭС, был очень заинтересован в сохранении данного коллектива строителей, весьма успешно выполнившего непростые задачи при сооружении упомянутой мной электростанции в Дзержинске. Было это вызвано тем, что Минэнерго в самой ближайшей перспективе предстояло построить ещё один важный энергообъект в Горьковской области, а хороший, слаженный коллектив строителей во многом был залогом успеха данного дела. И вот интенсивными усилиями двух министерств удалось быстро добиться специального решения ЦК КПСС, в соответствии с которым строительство нашего завода передавалось из ведения Минстроя в Минэнерго.

Благодаря этому буквально через месяц-другой после моего назначения на должность директора «Химмаша» строители-энергетики активно приступили к возведению новых корпусов нашего завода. И он начал расти, что называется, как на дрожжах.
Для того чтобы сразу были понятны масштабы этого строительства, несколько забегу вперёд и обращусь к языку цифр. В общей сложности на территории нашего предприятия, которое, кстати говоря, не останавливалось, а продолжало выполнять плановые задания по выпуску продукции, в итоге были построены:
– первый производственный корпус площадью в 27 тысяч квадратных метров. Его ввод в строй состоялся уже в 1964 году;
– пятый производственный корпус площадью в 45 тысяч квадратных метров – декабрь 1971 года;
– уникальный шестой производственный корпус площадью в 43 тысячи квадратных метров – декабрь 1974 года. Он был построен вплотную к пятому. Уникальным его можно считать потому, что пролеты в нём составляли 42 метра, высота подкрановых путей второго яруса – до 40 метров. Там могли передвигаться два крана грузоподъёмностью в 320 тонн. За счёт этого в данном корпусе мы могли осуществлять производство и окончательную сборку действительно уникального оборудования общим весом до 640 тонн и диаметром до 14,5 метров(!). По этим показателям нашему заводу суждено было стать и оставаться единственным и крупнейшим в Министерстве нефтяного и химического машиностроения (Миннефтехиммаш) СССР;
– три производственных корпуса (кузнечно-прессовый, инструментальный вместе с энергоцехом и цехом главного механика, а также автоцех) площадью по 15 тысяч квадратных метров каждый. Первый из них начал работать уже в декабре 1967 года. Около года спустя – второй, а автоцех – в 1971-м;
– четырёхэтажный корпус заводоуправления – вступил в строй уже в 1963 году;
– складской комплекс (отдельные крытые здания, пристройки с навесами и открытые склады), в одном из корпусов которого была размещена центральная лаборатория – полностью сдан в 1965-66 годах;
– четырнадцатиэтажный инженерный корпус начал функционировать на рубеже 1982-83 годов;
– трёхэтажное здание заводской медсанчасти (1971 год) и многое другое, как, например, остро необходимые рабочим бытовые помещения, соединённые подземными переходами между корпусами. В них располагались не только собственно бытовки, но и органы управления цехами.

Особое внимание в ходе строительства уделялось оборудованию необходимого количества вспомогательных помещений, где размещалась требующаяся для обеспечения нормальной трудовой деятельности рабочих и служащих инфраструктура – раздевалки, душевые, туалеты и прочее. Кроме того, было сделано три хороших столовых (на 520, 350 и 170 человек соответственно – максимум за два часа они успевали накормить всех заводчан) и большой актовый зал почти на 500 мест, где при необходимости можно было собрать людей.
 
В дополнение к этому место, где ранее располагалось здание клуба поселка ТЭЦ, которое также по генплану отходило заводу под застройку, решено было не трогать. А клуб этот по просьбе железнодорожников решено было отдать им и переоборудовать в железнодорожно-транспортный цех.

Таким образом, завод практически отстраивался заново. А современные корпуса (цеха) оснащались передовым по тем временам техническим оборудованием и станками.
Отношения со строителями были у нас очень хорошие, да и работали они просто здорово. Прямо могу сказать, что с ними нам однозначно повезло. Тем не менее, если считать от начала и до конца, строительство завода хотя велось и весьма успешно, продолжалось в течение почти десяти лет. Ну да оно и понятно – масштабы возводимого, как я уже говорил выше, были очень даже внушительными. По сути, завод практически отстраивался с нуля. После завершения строительства дзержинский «Химмаш» стал вторым по своим совокупным показателям в СССР после «Уралхиммаша» и вошёл в пятерку крупнейших предприятий Миннефтехиммаша СССР.

Стройка нашего завода официально не считалась ни комсомольско-молодежной, ни ещё какой-нибудь особенной. Однако по всей стране через средства массовой информации различными методами и, надо сказать, весьма результативно людей агитировали приезжать к нам на работу. Так что ехали к нам со всей страны и токари, и фрезеровщики, и сварщики, и рабочие других профессий. К тому же много специалистов пришло на «Химмаш» с Горьковского автозавода, с «Красного Сормово» и с других предприятий Горьковской области.

Откровенно говоря, первое время работать в принципиально новой для меня должности было очень сложно. Слишком тяжёлое наследство досталось от прежнего заводского руководства. Целый ворох, да что там говорить – огромная гора проблем требовали решения, причём в самые сжатые сроки.

Мало того что нужно было строить новые заводские корпуса наряду с неукоснительным выполнением плановых производственных показателей. Завод-то, как я уже говорил, никто не останавливал, несмотря на грандиозное строительство на его территории.
В этой связи начиналась моя директорская биография очень непросто. Те «отборные штрафники», которые были собраны к 1961-му году на «Химмаше» (а в то время ему действительно больше подходило укрепившееся в народе название «шарашка»), оказались, что называется, мастерами на все руки, в негативном, конечно, значении этой фразы. Кроме систематического невыполнения плана здесь осуществлялись и различные махинации. Вошли в правило всевозможные нарушения, фальсификации и приписки в отчётности, нецелевое использование выделенных фондов, отпуск готовой продукции без соответствующих нарядов и многое, многое другое.
 
За все эти упущения буквально на втором месяце работы я был вызван в Москву на коллегию Всероссийского Совнархоза (ВСНХ). Находился он тогда на площади Ногина (это недалеко от нынешней станции метро «Китай-город»). Ехал я туда с тяжёлым чувством. Что уж говорить – коленки-то дрожали. Шутка ли! Только-только начал руководить предприятием – и тут стразу, что называется, на ковёр. Да ещё на какой! По тем временам коллегия ВСНХ – это примерно то же, что сейчас заседание правительства!

К тому же перед самым началом этого мероприятия подходит ко мне не кто-нибудь, а сам первый заместитель председателя ВСНХ товарищ Сирый Павел Осипович, да с таким ехидным прищуром говорит:
– Готовься, Вячеслав Геннадьевич. Тебя ведь наказать хотят!
– За что? – с нескрываемым удивлением спрашиваю я.
– За то, что ты допустил поставку продукции без соответствующих нарядов. «Выговорешник» тебе светит как минимум.
«Вот тебе на! – думаю. – Ладно, мол, поживем – увидим».

Тут как раз, как говорится, в тему, вспоминается один анекдот про тренеров спортивной команды и три конверта. Так вот, выгнали очередного тренера спортивной команды за слабые результаты и отсутствие каких бы то ни было значимых достижений. Встречается он с человеком, назначенным на его место, и отдаёт ему три пронумерованных конверта.
– Зачем они мне? – спрашивает его новый наставник команды.
– А вот когда тебя каждый раз будут прижимать за никудышную игру и сплошные поражения, да так, что дальше уже невмоготу, открывай поочередно эти конверты и поймешь, что делать дальше, – ответил ему предшественник.
Сказано – сделано. Через пару месяцев вызывают нового тренера на ковёр за плохие результаты команды. Прежде чем зайти в кабинет руководства, открывает он первый конверт и читает во вложенном в него письме: «Вали всё на меня». Так он и поступил. Сказал, что, мол, предшественник всё тут развалил, довел команду до ручки, что дальше уж некуда. Приходится работать не покладая рук. Но быстро такую ситуацию не исправишь.
 
Ну, отбрехался тогда вроде бы. Проходит ещё какое-то время, а результатов как не было, так и нет. Опять вызывают его на ковёр. Но он-то уже опытный наставник, знает, что делать. Второй конверт-то накануне открыл, а там совет: «Обещай». И вот на очередном заседании руководства команды он красиво нарисовал в своём выступлении блестящие перспективы. Мол, скоро всё будет, надо только ещё чуть-чуть подождать. Ну, что делать, поверили ему опять, отпустили, как говорится, с миром.

А время бежит неумолимо, и, что ни делает тренер, результатов в итоге – ноль. Чувствует, вот-вот вновь вызовут на ковёр. Решил он тогда третий конверт заранее открыть. А там записка с пожеланием: «Готовь три конверта».

Такие вот дела. У меня, правда, подобных конвертов не было. Но действовал я на коллегии примерно по той же схеме, что и тот самый новый тренер. А что оставалось делать, если ты директором завода работаешь всего ничего? Нет, конечно, я не валил всё открыто на своего предшественника. И так все присутствующие на коллегии понимали, что спрашивать с меня за нарушения и упущения, имевшие место до моего прихода на завод, столь же нелепо, сколь и несправедливо…

…И вот вызывают меня в зал, где коллегия ВСНХ заседает. Зачитывают мне: «Так, мол, и так, допустил дзержинский «Химмаш» безнарядную (читай – незаконную, без соответствующим образом оформленных нарядов на отправку) отгрузку двух подъёмных кранов, произведённых на предприятии».

«Так-так, – думаю, – краны-то в распоряжение министерства поставлены, а не куда-нибудь на сторону. Хорошо придумали, начальнички. Получили их, потом куда-то переправили, а теперь на меня хотят повесить это дело как некое нарушение. И хотя бы предупредили заранее, а не прямо перед заходом в кабинет…» Ну, а вслух докладываю коллегии:
– Я работаю на заводе в должности директора меньше двух месяцев. Недостатки, имеющиеся в работе возглавляемого мной предприятия, знаю и вижу. Поэтому главной своей задачей на ближайший период считаю их устранение и вывод завода из сложившегося тяжёлого положения. Однако ничего подобного, что касается каких-то «левых», безнарядных поставок, при мне не было и впредь не будет.
 
Тут П.О. Сирый заговорил:
– Ты что же это других подставляешь, ответственность с себя перекладываешь?
А ведь сам-то прекрасно знает, так сказать, всю подноготную этого дела. Видимо, решили там, наверху, мол, директор завода работает без году неделя, спишем всё на него. Он и пикнуть-то побоится, да и неопытный ещё.
 
Короче говоря, по всему видно, решили крайним меня сделать в каких-то своих делишках. Свалить всё на молодого совсем руководителя предприятия, а самим сухими из воды выйти.

Характерно, однако, что, видя всю нелепость сложившейся ситуации, большинство присутствовавших на коллегии позицию П.О. Сирого не поддержали. Даже председательствующий за меня вступился:

– Что же это ты, Павел Осипович, молодого директора обижаешь? Ему за то, что он предприятие в таком тяжёлом состоянии принял и теперь ситуацию там выправляет, впору благодарность объявлять, а ты его хочешь наказать за чужие грехи!

А затем, обращаясь уже ко всем присутствующим, в том числе и к руководителям Горьковского совнархоза, вместе с которыми я прибыл в Москву, сказал:
– Такого молодого директора, лишь начинающего свой путь в качестве руководителя предприятия, нужно не столько наказывать за упущения, тем более допущенные не им самим, сколько оказать ему помощь, дать советы и наставления, как не допускать впредь подобных ошибок.

В итоге меня тогда так и не наказали, хотя на будущее наказ дали вполне определённый по своей суровости: «Соображай, мол, раз директор! Думай! Кто просит? Куда, чего, как?»

Вот так начал я набираться опыта общения с тёртыми, опытными вышестоящими руководителями, умения правильно реагировать на их аппаратные интриги и другие «фортели». А там, что называется, рот-то не разевай, а не то быстро полон будет всякой всячиной, да далеко не вкусной.

Хочется отметить, что моё присутствие на той, самой первой в моей жизни, коллегии ВСНХ оставило в душе неизгладимый след. Тогда я увидел и, что называется, на собственной шкуре ощутил, какое высокое доверие мне оказано и сколь огромная ответственность на меня возложена! Впечатления, которые остались от присутствия на том мероприятии, остались со мной на всю жизнь, став одной из основ моего формирования и становления как руководителя предприятия…
Однако не прошло и двух месяцев, а меня вновь этот самый П.О. Сирый решил подставить. Затаил, видимо, обиду, что первый раз я сумел-таки выкрутиться из его ловушки.

В ноябре 1961 года Бюро ЦК КПСС по РСФСР  созвало всероссийское совещание по вопросу ввода в строй крупных производственных мощностей в различных отраслях республиканской промышленности. Проходило оно тоже в Москве, но уже на Старой площади , и по своему составу было весьма представительным. Присутствовало человек 250–300 руководителей высшего звена Российской Федерации. Причём нас, директоров заводов химического машиностроения, пригласили туда только двоих: меня из Дзержинска и второго – с первомайского «Химмаша» из Тамбовской области.

Руководил совещанием заместитель председателя Бюро легендарный Пётр Фадеевич Ломако . Он задержался минут на 30–40 и вошёл в зал, явно чем-то сильно взволнованный. Подойдя к трибуне для выступающих, он, что называется, сразу взял быка за рога, без каких-то там вступительных слов:
– Я только что от Никиты Сергеевича [имелось в виду – Хрущёва], – произнес П.Ф. Ломако. – Он сказал, чтобы я предупредил всех участников совещания, что за срыв плановых сроков ввода в строй производственных мощностей ЦК партии соответствующим руководителям будет вспарывать кишки .
 
Вот так, не больше и не меньше. Сразу же после этого на трибуну был вызван один из руководителей крупной строительной организации. В своём очень кратком выступлении он доложил о ходе выполнения плана вверенной ему структурой и в завершение сказал:
– Заверяю Бюро ЦК КПСС, что все объекты, строящиеся нами, будут сданы в срок. В этой связи у нас только одна просьба есть к Всероссийскому Совнархозу – осуществить уже в ноябре поставку нам необходимого количества козловых кранов .
– Ясно, – ответил председательствующий. – Кто тут у нас представляет Российский Совнархоз?
– Первый заместитель председателя СНХ товарищ Сирый Павел Осипович, – подсказал Петру Фадеевичу один из помощников.
– Прошу на трибуну, – призвал он П.О. Сирого к ответу.
В своем коротком выступлении Павел Осипович подтвердил задержку с поставкой кранов. В то же время он отметил, что они уже отгружены и в настоящее время находятся в пути. Однако в качестве главной причины этой задержки П.О. Сирый указал невыполнение нашим заводом постановления ЦК КПСС по строительству комплекса производств для наращивания объёмов выпуска указанного оборудования.
– Директор дзержинского «Химмаша» – на трибуну, – с металлом в голосе отчеканил П.Ф. Ломако.

«Вот это подстава!» – только и успел подумать я, поднимаясь со своего места. Что тут скажешь?

Было очень неприятно, но урок участия в коллегии Всероссийского Совнархоза не прошёл для меня бесследно. Его я усвоил достаточно хорошо и, двигаясь к трибуне, быстро начал собираться с мыслями. При этом достаточно отчётливо успел сообразить только то, что ни о каком постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР относительно наращивания производства подъёмных кранов на нашем заводе я, как говорится, и слыхом не слыхивал. Мы в тот период в своей работе руководствовались высшими партийными решениями, нацеленными на приоритетное развитие химической и связанных с ней отраслей народного хозяйства.
 
Поэтому, выйдя к трибуне, я решил быть крайне лаконичным и предельно конкретным, начав своё выступление так:
– Я принял завод всего три с половиной месяца назад. Был переведён туда с «Красного Сормово». Но за этот короткий период мне удалось добиться стабилизации выполнения предприятием государственного плана. На сегодняшний день мы действительно выпускаем мостовые и козловые краны. В год производим 450 единиц грузоподъёмностью пять тонн. Более того, в этом году сверх плановых заданий было уже выпущено десять единиц указанной техники. Всю необходимую продукцию отгружаем потребителям в установленные сроки. Что касается постановления ЦК КПСС относительно расширения мощностей по выпуску данного оборудования, то с ним я ознакомлен не был. Да и наращивать его производство на нашем заводе путем ввода в строй новых цехов практически невозможно.

В настоящее время согласно требованиям и задачам, обозначенным партией и правительством, ведущее место в работе нашего предприятия отведено выпуску различных видов оборудования для химической промышленности. Соответственно, ведётся и строительство новых заводских корпусов, что должно в итоге привести к росту объёмов производимой продукции в интересах отечественного химпрома. Причём всё это делается на основе положений специального постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР, а работы по строительству выполняются силами Минэнерго.

Хочу особо подчеркнуть, что наша заводская территория очень ограничена. С одной стороны – магистральной железной дорогой Москва-Горький, с другой – примыкающей вплотную к нам Игумновской ТЭС, с третьей – химическим предприятием и с четвертой – поймой реки. Построить на территории дзержинского «Химмаша» что-то ещё, кроме уже спланированных корпусов, чтобы дополнительно увеличить и производство подъёмных кранов, просто невозможно.

– Что-то здесь не так, – сказал П.Ф. Ломако. – Ладно, не будем терять время. А на ближайшее заседание Бюро нужно будет вызвать и заслушать председателя Горьковского совнархоза товарища Сухова Валентина Михайловича.

На этом, скажем так, какая-либо угроза для меня миновала. Скорее всего, тогда П.О. Сирый просто не до конца владел информацией с задержкой поставок козловых кранов. Но как опытный аппаратчик вновь решил всё свалить на молодого и неопытного директора завода. Думал, наверное, что я испугаюсь, буду мямлить на трибуне. Ну, а по молодости да по малому сроку работы в директорской должности вряд ли станут строго наказывать. Конечно, после заседания Бюро, рассчитывал, видимо, Павел Осипович, разберёмся и истинных виновников с задержкой поставок этих кранов найдём да и взгреем как следует, а сейчас этот молодой парень потерпит, не убудет с него.
 
Да только вот получилось немного не так, как он планировал. Молчать и запросто брать на себя чужие огрехи в мои планы никак не входило. Репутация директора – это репутация завода и работающих на нём тысяч людей, и «подмачивать» её на пустом месте я не собирался. В чём виноват – готов отвечать, но краснеть и расплачиваться за кого-то другого – это нет! Тут уж извините. Данного жизненного и производственного принципа я придерживался всегда, с самого начала своей трудовой деятельности…

Сам В.М. Сухов лично прибыть по этому вызову почему-то не смог. Приехал его заместитель – Г.А. Ананьин. Прежде всего, он, конечно, побеседовал со мной по поводу произошедшего.
– Ну, давай выкладывай, что ты там наболтал, – со всей серьёзностью в голосе спросил Герман Александрович.
– Да ничего я не болтал, – даже с некоторой обидой в голосе ответил я. – Вот ни с того ни с сего решили меня крайним сделать во всей этой истории с козловыми кранами, да ещё, опираясь на какое-то постановление, о котором я ни сном ни духом. Поэтому мне и пришлось вкратце рассказать совещанию, как на самом деле дела обстоят. Не больше и не меньше.
– Всё ясно, – выслушав меня, сказал Ананьин. – Конечно же, дело тут не в тебе. Дело тут в том, что Совнархоз РСФСР просто не довёл начатое в своё время дело до конца. Просто нужно было то постановление, касающееся мостовых кранов, о существовании которого ты, естественно, не в курсе, аннулировать. И сделать это сразу же после выхода нового, в соответствии с которым и была начата реконструкция вашего «Химмаша» в интересах расширения производства продукции для ускоренного развития химической промышленности в стране. А в российском Совнархозе, вероятнее всего, просто переговорили между собой представители разных отделов и решили не поднимать этот вопрос, касающийся отмены предыдущих указаний. Вроде бы как не очень хорошо получается. То приняли постановление, то отменили. Надо было бы как-то это обосновывать, что называется, на самом верху, на неудобные вопросы руководства отвечать. А кому это хочется? Вот и решили, как говорится, положить эту проблему под сукно. Глядишь, и так всё уладится. Ан нет, не уладилось. Нашелся один «отличник». Это я тебя, Вячеслав, имею в виду, который и вытащил её на всеобщее обозрение. Ну да не переживай. Тебе за это ничего плохого не сделают.

На том вся эта крайне неприятная для меня история и завершилась, к счастью.
Так вот «весело» и началась моя работа в качестве директора дзержинского «Химмаша».
 
А поездок в Москву для участия в различных крупных мероприятиях, в том числе и на самом высоком уровне, было у меня достаточно много. Так, в 1962 году я принимал участие в расширенном совещании Совета народного хозяйства СССР, которым тогда руководил Вениамин Эммануилович Дымшиц . В то время СНХ СССР располагался в том самом здании, в котором ныне заседает Государственная Дума. Было много и других командировок в Москву – в наш главк  в министерстве, по линии ВЦСПС , да и по другим вопросам, о которых я расскажу, пожалуй, чуть позже…

А ситуация на принятом мной «Химмаше» оставалась действительно крайне сложной. При этом остро стоял кадровый вопрос, особенно в части, касающейся по-настоящему квалифицированных специалистов. Хромала производственная и исполнительская дисциплина. В складывающихся условиях я, честно сказать, порой и не знал, за что хвататься.

Огромную помощь в этом вопросе мне оказал очень авторитетный (сейчас уже смело можно сказать – легендарный) руководитель – директор одного из ведущих оборонных предприятий города Дзержинска (завода им. Я.М. Свердлова) Михаил Фёдорович Сухаренко . Достаточно близко я познакомился с ним в ноябре 1961 года в здании городского комитета партии на торжественном собрании, посвящённом 44-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
 
Войдя в актовый зал, я стал искать место, где можно было бы присесть. Увидев мои, если так можно сказать, смущение и нерешительность, Михаил Фёдорович запросто пригласил меня сесть рядом с ним. Такое приглашение со стороны столь известного в городе коллеги было весьма лестным, и я не раздумывая воспользовался его предложением.

До начала заседания оставалось ещё какое-то время и между нами состоялся очень открытый и непринуждённый разговор.
– Ну как, Вячеслав, идут дела у тебя на заводе? – поинтересовался легендарный директор.

Помню, ответил я ему тогда очень кратко:
– Пока очень тяжело, Михаил Фёдорович.
– Да я знаю, – ответил он, – и поэтому хочу поделиться с тобой моими пятью заповедями директора предприятия. Советую тебе взять их на вооружение.
Тут я весь превратился в одно большое ухо. Ещё бы, я должен был услышать не просто совет, а целый свод правил работы руководителя от человека, не только годившегося по возрасту мне в отцы, но и обладавшего огромным и успешным производственным опытом, а также заслуженным авторитетом и уважением в городе.

– Во-первых, – начал он, – заведи у себя на заводе систему быстрого получения тобой важной информации из двух-трёх надёжных, проверенных источников. Ты сразу увидишь и почувствуешь, как заметно сократится количество обмана и попыток одурачить тебя со стороны нерадивых работников. Более того, чтобы такие поползновения жёстко пресечь на будущее, всеми способами избавляйся от наиболее активных дезинформаторов и прочих «мракобесов», тогда и остальные постепенно сами уйдут с завода. Ты же будешь всегда знать о реальной обстановке на своём предприятии, что уже немало.

Во-вторых, лично занимайся подбором руководящих кадров, включая своих заместителей. Обязательно выбирай из нескольких кандидатур. Тщательно изучи их личные дела. Не стесняйся при этом посоветоваться с руководителями цехов, служб и отделов, а также с лучшими, авторитетными бригадирами и рабочими. Помни, что мощная руководящая команда – важный залог успешного решения любых задач. Однако никогда при этом не забывай, что вся персональная ответственность за деятельность завода лежит только на одном человеке – на тебе.

В-третьих, как бы ни был хорош у тебя руководитель производства, всегда лично держи руку на пульсе всех вопросов, связанных с изготовлением и выпуском продукции. Эту проблему из рук никогда не выпускай и никому не передоверяй. Знай, что систематическое выполнение заводом плана – это, как говорится, залог здоровья. И твоего, и предприятия в целом. Это – и хорошие показатели в соцсоревновании, и стабильная зарплата, и премии, и разные дотации по линии соцкультбыта, и многое-многое другое.

В-четвёртых, в работе со своими заместителями и подчинёнными им службами действуй по принципу «доверяй, но проверяй». А там, где и если нужно, то и помогай. Прежде всего – в наборе плана заказов, номенклатуры производства. Кроме этого – в вопросах выделения фондов и своевременного получения нарядов на всё материально-техническое обеспечение.

В-пятых, с учётом того, что ваш завод практически заново отстраивается, возводятся не только производственные корпуса, но и жильё и объекты соцкультбыта, свой рабочий день начинай со стройки и заканчивай его там же.
Ну, как-то вот так, – закончил свой монолог Михаил Фёдорович.

Вот уже более пятидесяти лет прошло с того нашего с ним разговора, а помню я его так, будто бы всё было вчера. Эти «сухаренковские заповеди» были мной усвоены, что называется, раз и навсегда, как «Отче наш» . Пользовался я ими как незыблемыми постулатами почти все тридцать лет своей работы на «Химмаше». И сама жизнь, практика всей моей деятельности наглядно показали, что эти «пять пунктов» – не просто слова авторитетного и уважаемого директора, это – выстраданный им жизненный опыт, который, переняв от него, я старался использовать с максимальной эффективностью. И с высоты сегодняшнего дня могу с полной уверенностью сказать – не зря.

Достаточно быстро я сумел подобрать кандидатуру на должность главного инженера – весьма толкового и перспективного начальника бюро из отдела главного конструктора. Человек этот был очень энергичный, к тому же, можно сказать, всезнающий. Практически – «ходячая энциклопедия». Он свободно владел очень многой необходимой инженеру информацией. Наизусть помнил различные ГОСТы , нормативы, всевозможные параметры и характеристики большого количества оборудования и многое-многое другое. Но самое главное – он с большим уважением и где-то даже с трепетом относился к заводу, болел, что называется, за его будущее.

Пришлось заменить и заместителя директора по производству. На эту должность я пригласил своего бывшего заместителя ответственного сдатчика на «Красном Сормово», начальника цеха этого завода по фамилии Бармин. Он всего на полтора года был старше меня, однако уже с большим производственным опытом.
Был назначен и новый, говоря современным языком, коммерческий директор. Кроме того, пришлось подобрать и несколько специалистов на должности начальников цехов.
Один из них – Александр Васильевич Алексеев, выдвинутый мной на ведущий цех завода, так же, как и главный инженер, работал до этого в отделе главного конструктора в должности заместителя начальника одного из бюро. Как я узнал из его личного дела, приехал он на завод в октябре 1958 года из Архангельска, где работал механиком после института. Присмотревшись к этому человеку и поняв, что он порядочный во всех отношениях и грамотный работник, я с ходу назначил его начальником самого, пожалуй, сложного и важного с производственной точки зрения цеха. Потом, по мере строительства завода, мы перевели его в другой, вновь возведённый цех, где надо было налаживать работу.

И в нём я не ошибся. А.В. Алексеев был человеком очень энергичным, да ещё с задатками, с жилкой, так сказать, хорошего администратора. В силу этого он достаточно быстро занял должность главного технолога предприятия, а потом был избран секретарём нашего заводского парткома, проработав в этом качестве на «Химмаше» с 1965 по 1969 год. Кстати говоря, не без гордости могу подчеркнуть, что именно я давал ему в своё время рекомендацию для вступления в партию.
Учитывая его очень высокие личностные и деловые качества, продемонстрированные в ходе работы на заводе, в 1969 году Александр Васильевич был избран вторым секретарём Дзержинского горкома КПСС, а уже в 1971-м возглавил городскую партийную организацию, проработав в этой должности до 1986 года.
Мы с ним были не просто коллегами или знакомыми, мы с ним были очень хорошими друзьями. Дружили семьями. К моему большому сожалению, 11 сентября 2014 года его не стало. Было ему тогда 84 года. До своего 85-летнего юбилея не дожил он всего каких-то трёх месяцев (тяжело вздыхает и берёт небольшую паузу, переживая утрату самого близкого, настоящего друга). О совместной и очень эффективной работе с этим замечательным во всех отношениях человеком я ещё не раз упомяну в этом своём рассказе…

В итоге за счёт подобных кадровых ротаций удалось коренным образом изменить всю ситуацию на заводе. Обманщики, халтурщики, «приписчики», «махинаторы» и прочие разгильдяи и дезинформаторы из числа тех, кто прежде занимал на предприятии руководящие должности различного уровня, а также их «прихлебаи и соратники» встали перед выбором: либо работать честно, отдавая всего себя созданию на базе «Химмаша» современного передового предприятия, либо уходить. Со многими из них состоялись нелицеприятные беседы в моём кабинете. Результатом этого стало увольнение с завода около 20 человек из числа бывших руководителей, главным образом, тех, кто и довёл предприятие, что называется, до ручки.

Занявшие их место люди отличались высокой степенью ответственности за порученное дело, достаточно хорошей профессиональной подготовкой, умением руководить рабочими коллективами и правильно налаживать производственный процесс. Но главное – они, как говорится, болели за наше общее дело, за наш завод.

И вот совсем скоро «Химмаш» стал стабильно выполнять план, заметно повысилась и трудовая, и исполнительская, и общая дисциплина заводчан. Значительно улучшилась обстановка в трудовых коллективах бригад, отделов и цехов. Была налажена стройная система повышения квалификации и профессионального мастерства всех категорий рабочих и служащих. Всё это самым положительным образом стало сказываться на функционировании предприятия.
 
Уже в 1962 году заводчане приняли на себя обязательства увеличить выпуск химического оборудования в 1,6 раза по сравнению с предыдущим годом. Причём достичь указанного рубежа предполагалось исключительно за счёт активного использования внутренних резервов. И надо отдать должное – эти обязательства ценой упорного, напряжённого и во многом новаторского труда были успешно выполнены. Благодаря этому с конца 1962 года предприятие вошло в число передовых в отрасли и прочно удерживало эти позиции на протяжении почти 30 лет.

В начале 1960-х годов в условиях активной смены номенклатуры основной выпускаемой «Химмашем» продукции – различных аппаратов, используемых химическими предприятиями в условиях больших давлений и высоких температур, – с особой остротой встал вопрос улучшения её технических характеристик и качества в целом. Для успешного решения этой проблемы за счёт наших, так сказать, внутренних резервов потребовалась активизация заводской инженерно-конструкторской и технологической мысли, а также рационализаторской работы.

Кроме того, возникала острая необходимость серьёзной модернизации центральной заводской лаборатории (ЦЗЛ). Созданная ещё в 1959 году, она уже была не в состоянии с требуемой эффективностью решать возрастающий объём возложенных на неё задач. Для расширения её возможностей в составе ЦЗЛ были созданы новые подразделения: механическая, сварочная, измерительная, химическая, рентгеновская, спектральная и металлографическая лаборатории, оснащённые новейшими по тем временам средствами анализа и контроля. Тем самым ЦЗЛ получила возможность значительно улучшить качественную оценку поступающего сырья, ужесточить контроль сварных швов за счёт применения методов ультразвуковой и рентгеновской диагностики, организовать работу по выбору наиболее подходящих материалов для изготовления торцевых уплотнений. Таким образом процесс проверки качества готовой продукции был выведен на новый технологический уровень, что имело огромный положительный эффект.

К слову, здесь пригодился и мой производственный опыт, наработанный на «Красном Сормово». Ведь именно высокое качество сварки и торцевых уплотнений имеют во многом решающее значение в процессе строительства подводных лодок. При этом тема торцевых уплотнений долгие годы представляла для меня интерес и в сфере научных изысканий. Многое мной было наработано по данному вопросу. Думаю, на хорошую кандидатскую диссертацию соответствующих материалов вполне хватило бы. Только вот времени для её написания постоянно и катастрофически недоставало.
Тем не менее, забегая немного вперед, могу сказать, что в 1969 году я был награждён бронзовой медалью Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ) СССР за представленные на ВДНХ торцевые уплотнения колонной аппаратуры, разработанные и внедренные на «Дзержинскхиммаше». А уже в 1970 году данные изделия первыми из заводской продукции были удостоены Государственного знака качества. Событие по тем временам весьма даже значительное!

К числу других важных достижений нашего завода в 1962 году можно отнести и тот факт, что именно тогда начался экспорт продукции «Химмаша» за рубеж – в Индию, Иран, Венгрию и на Кубу. Но, глядя на всё это с нынешней исторической высоты, можно с полной уверенностью сказать, что это было лишь началом большого пути…
Незабываемый след в жизни оставило моё участие в работе Пленума ЦК КПСС, состоявшегося в Москве с 9 по 13 декабря 1963 года и принявшего постановление «Ускоренное развитие химической промышленности – важнейшее условие подъёма сельскохозяйственного производства и роста благосостояния народа».
 
С основным докладом тогда выступал Первый секретарь ЦК Никита Сергеевич Хрущёв. В своей речи он дополнил известную фразу В.И. Ленина о том, что «коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны», словами «и её химизация».
И было это далеко неспроста. Ведь на XXII съезде партии  была принята Третья программа КПСС, в которой было чётко прописано: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»  Более того, Н.С. Хрущёв в своём докладе на съезде даже обозначил конкретные сроки построения этого «общества всеобщего благоденствия» под названием коммунизм – к 1980 году. Причём уже к 1970 году, по его замыслу, в СССР должна была быть построена материально-техническая база будущего коммунистического общества. Вот так! Ни больше, ни меньше!

Конечно, спустя несколько лет всем стало вполне очевидно, что к указанным срокам решить обозначенную в новой Программе партии стратегическую задачу будет невозможно.

Однако тогда, в начале 1960-х годов, первоочередному, ускоренному развитию химической отрасли в нашей стране как одной из основ той самой «материально-технической базы коммунизма» отводилось важнейшее значение.
 
В частности, в постановлении Пленума, в котором я принимал участие, говорилось: «...предусмотреть высокие темпы роста химического машиностроения. Увеличить для этого до необходимых размеров мощности действующих заводов, осуществить строительство специализированных машиностроительных предприятий. Повысить технический уровень машин, аппаратов и приборов, резко улучшить качество оборудования, усилить научно-исследовательскую и конструкторскую базу химического машиностроения, организовать комплектную поставку оборудования стройкам. Поручить Высшему совету народного хозяйства СССР, Госплану СССР, Государственному комитету химического и нефтяного машиностроения в месячный срок внести по этим вопросам конкретные предложения в ЦК КПСС и Совет Министров СССР».

Государственному комитету химического и нефтяного машиностроения, в числе других организаций, также предписывалось:
– сосредоточить усилия научно-исследовательских организаций на разработке более простых и экономичных технологических процессов, позволяющих применять высокопроизводительное оборудование, эффективнее использовать сырьё, получать высококачественные химические продукты с минимальными трудовыми и энергетическими затратами;
– усилить работу по подготовке кадров для химического машиностроения;
– принять меры к бесперебойному обеспечению заводов химического машиностроения и строек необходимым сортаментом проката  и металлоизделий, топливом и электроэнергией.

Впервые после 1929 г. химическому машиностроению было уделено специальное и столь глубокое внимание. И это неудивительно. Только за предшествующее пятилетие, с 1958 по 1963 гг., производство химического оборудования в стране увеличилось в 2,7 раза; более чем вдвое возрос объём соответствующих научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок. Теперь же намечались ещё более высокие темпы наращивания объёмов производства химического машиностроения.

Одной из важнейших задач отрасли стал переход от поставок отдельных видов оборудования к комплектным поставкам технологических линий и установок. Эта качественно новая и более высокая ступень организации химического машиностроения требовала огромных усилий всей отрасли в течение нескольких лет.
Само собой разумеется, что без форсированного наращивания производственных мощностей химического машиностроения «химизация» Советского Союза была практически невозможна. Так что в тот период наш дзержинский «Химмаш» стал выдвигаться по своей значимости на самые передовые рубежи строительства «светлого коммунистического будущего».

Вполне естественно, что всё это стало поворотным моментом, началом нового, поистине революционного исторического этапа в развитии завода. А принятые на декабрьском (1963 г.) Пленуме ЦК КПСС программные документы очень долгое время являлись для нас, работников индустрии химического машиностроения, руководящими и направляющими постулатами.

Как я уже говорил, в 1964 году первый производственный корпус был сдан. Одновременно с ним была введена в эксплуатацию и первая очередь кузнечно-прессового цеха, где осуществлялась штамповка днищ для колонной аппаратуры диаметром 3,2 метра. Полностью он был введён в строй в 1967 году, что позволило на 800- и 2000-тонных прессах штамповать днища колонных аппаратов диаметром от 219 до 3200 миллиметров.

При этом после завершения только первого этапа масштабного заводского строительства, оснащения возведённых цехов современными станками, другой техникой и новейшим по тем временам оборудованием производственные мощности предприятия выросли по сравнению с 1960 годом в четыре раза. Это открывало перед «Химмашем» новые, доселе невиданные возможности, что потребовало, в частности, только за один 1964 год увеличить количество работающего на предприятии персонала почти на две тысячи человек.

В новых условиях завод достаточно быстро сумел освоить процесс изготовления колонной перемешивающей аппаратуры объёмом до 50 кубометров. Уже к началу 1964 года «Химмаш» вошёл в число головных предприятий в отрасли по выпуску и комплектной поставке основного технологического оборудования для заводов по производству мочевины и термической фосфорной кислоты. Причём количество заказов на указанное оборудование увеличивалось из месяца в месяц.
 
В том же 1964 году по неизвестной мне причине сняли с должности начальника управления машиностроения Волго-Вятского совнархоза Константина Александровича Попова. Был он тогда для руководителя подобного ранга ещё относительно молодым человеком – что-то около пятидесяти. Таких людей (номенклатурных работников ) в тот период если и отстраняли от занимаемой должности, то, грубо говоря, на улицу не выгоняли. Времена, именуемые ныне периодом сталинских репрессий, к началу 1960-х годов уже стали историей. За промахи и упущения в работе, а то и просто за «неправильно» сказанное слово, критику руководства и тому подобное уже не объявляли прилюдно «врагами народа» с последующей отправкой в ГУЛАГ  или даже расстрелом без суда и следствия. Ответственных работников, снятых со своих должностей, как правило, назначали на другую, тоже руководящую работу, однако, что называется, с меньшим масштабом решаемых задач.
 
Так К.А. Попов пришёл на наш завод. Однако незадолго до этого решением Волго-Вятского совнархоза было принято решение об организации производственного объединения – фирмы «Химмаш». Кроме Дзержинского завода химического машиностроения, являвшегося её головным производственным центром, в неё вошли Семёновский (г. Семёнов Горьковской обл.) арматурный завод, а также Заволжский (г. Заволжье Горьковской обл.) и Рузаевский (г. Рузаевка Мордовской АССР) заводы химического оборудования. В результате К.А. Попова назначили генеральным директором этого вновь созданного производственного объединения (фирмы) и одновременно директором дзержинского завода «Химмаш». А я, в свою очередь, был назначен главным инженером нашего предприятия и этой фирмы в целом.
Однако с 1 января 1966 года, вскоре после снятия в 1964 году со всех должностей бывшего руководителя страны Н.С. Хрущёва, совнархозы (воплощение одной из его главных идей по разделению партийного и хозяйственного управления в СССР) были упразднены. Одновременно опыт решения ими задач по управлению промышленностью и сельским хозяйством был признан неэффективным.
 
При этом, что называется, и канула в Лету фирма «Химмаш». Не было на этот счёт никаких директив и указов сверху. Просто не стало её – и всё. Как будто и не было. Каждое входившее в неё предприятие продолжило своё существование в качестве самостоятельной производственной единицы. В результате директор бывшей фирмы К.А. Попов вместо генерального стал просто директором дзержинского завода «Химмаш», а я его главным инженером. Такие вот тогда были времена…
До своего назначения в совнархоз Константин Александрович работал на Горьковском автозаводе. Поэтому, придя на «Химмаш», он пригласил оттуда на наше предприятие значительное количество высококвалифицированных специалистов. Много таких людей пришло, в частности, на штамповку в кузнечно-прессовое производство, которое в результате здорово было ими усилено. Кроме того, к нам пришло много хороших сварщиков и котельщиков (сборщиков готового оборудования) и с других предприятий, в том числе и с «Красного Сормово». За счёт этого удалось значительно сократить кадровый голод, который с момента разрастания «Химмаша» стал для нас серьёзной головной болью. При этом одной из главных причин того, что к нам, что называется, потянулись люди, было довольно масштабное строительство жилья. Ну да на строительстве объектов соцкультбыта на нашем заводе я чуть позже остановлюсь отдельно.

Исходя из задач, поставленных ЦК партии на вышеупомянутом Пленуме, мы с Константином Александровичем Поповым начали на заводе, по сути, научно-техническую революцию. На нашем предприятии осуществлялось исполнение заказов для различных химических заводов страны. Зачастую были эти заказы небольшими, но было их довольно много. Оборудование им требовалось не столько серийное, сколько уникальное, производимое нередко в единичных экземплярах или весьма небольшими партиями.

В этих условиях как главный инженер я прекрасно понимал, что требуется масштабная унификация различных узлов и блоков. При несерийном выпуске продукции данный вопрос чрезвычайно важен, ибо часто повторяющиеся при изготовлении узлы и детали легче осваиваются в производстве. Их-то выпуск и требовалось, что называется, поставить на поток в первую очередь. Такой подход позволял значительно уменьшить трудозатраты, а значит, и повысить производительность труда, и в итоге заметно сократить время на производство требуемой конечной продукции. Ведь, несмотря на уникальность выпускаемого оборудования, многие используемые в нём детали были идентичными.
 
Начали мы эту работу с унификации корпусов колонного оборудования. Для этого в отделе главного конструктора была создана специальная группа инженеров и технологов. За основу взяли те корпуса, которые разрабатывались нашими отраслевыми научно-исследовательскими институтами. При этом учитывали, что в качестве комплектующих к каждому корпусу идут люки, фланцы, штуцера, а также различные виды крепежа. Всё это тоже пришлось приводить «к единому знаменателю», чтобы не выпускать огромного количества номенклатуры подобных изделий.

При решении указанной, весьма сложной и трудоёмкой задачи на каждый вид оборудования были созданы и пронормированы типовые технологии. С этой целью впервые на заводе была задействована ЭВМ «Минск-22», значительно сократившая время выполнения данной работы. Тогда, во второй половине 1960-х, это было в диковинку. Это сейчас кругом компьютеры, портативные ноутбуки, различные гаджеты и смартфоны, без которых мы уже и не представляем своей жизни. В те же времена ничего подобного ещё не было, а сама ЭВМ «Минск-22» занимала площадь в 80 квадратных метров. Тем не менее уже тогда мы увидели значительную эффективность работы электронно-вычислительной техники. Поэтому впоследствии на заводе был создан специальный информационно-вычислительный центр, на базе которого в 1973 году вступила в строй первая очередь автоматизированной системы управления производством (АСУП). Так что в своей работе я всегда стремился идти, что называется, в ногу с научно-техническим прогрессом.

Развёртывание активного процесса унификации позволило изменить и сам производственный процесс. Ведь прежде сначала запускали изготовление того аппарата, который был в первую очередь обеспечен металлом. Одновременно для него начинали производство специального крепежа, фланцев и других комплектующих изделий.

Теперь же в единственном большом цехе площадью в 15 тысяч квадратных метров, доставшемся нам в наследство от прежних времен, было отдельно размещено целевое изготовление нормализованных, то есть унифицированных узлов – люков, штуцеров и крепежа. Это позволило планировать и создавать необходимый резерв подобных деталей, хранившийся на складах.
 
Большую помощь в работе по унификации нам оказало и профильное министерство, энергично поддержавшее наше начинание, и специалисты, пришедшие на «Химмаш» с Горьковского автозавода, на котором этот процесс был развит очень хорошо. В автомобилестроении активно используется процесс штамповки. Вот и мы стали переводить на штамповку однотипные узлы различной колонной аппаратуры. Это позволило сразу прорубать в них необходимые отверстия, а в ряде случаев и делать отбортовку. Кроме того, за счёт отработанных технологий штамповки удалось уменьшить толщину используемого металла. К примеру, если раньше тарелки для колонной аппаратуры изготавливали из шестимиллиметровой стали, то штампованные с отбортовкой делали из трёхмиллиметровой. А это значительная, считай в два раза, экономия материала!

На «Химмаше» мы производили необходимые аппараты не только для нефтепереработки, но и для мукомольной и нефтяной промышленности, для микробиологии. В частности, для предприятий цементной и асбестовой промышленности изготавливали специальные фильтры, прозванные у нас в рабочей среде «паровозами». В длину они достигали восьми метров, в ширину – около двух и в высоту – где-то три с половиной. Тарелки для них изготавливались из литого чугуна толщиной где-то 110 миллиметров. И вот ведь, молодцы, бывшие автозаводцы во главе с главным технологом, сумели наладить штамповку и этих самых тарелок, только из листовой шестимиллиметровой стали. Делали их сразу с отбортовкой и с рёбрами жёсткости. В результате и фильтр стал намного легче, и качество его возросло.

В целом же к началу 1970-х годов коэффициент производственной унификации на заводе достигал уже 60-65%, что было выше средних показателей по отрасли.
Другим важным шагом в части модернизации производственных процессов на «Химмаше» стала их специализация. Ведь о высоком качестве выпускаемой продукции невозможно было и говорить, не определив чётко каждому цеху, каждому участку профиль их работы. Поэтому в организационном плане первый корпус, в котором располагалось сразу три цеха, было решено специализировать на изготовлении перемешивающей, емкостной аппаратуры. Пятому корпусу предстояло заняться выпуском колонной аппаратуры. А продукцией введённого в строй чуть позднее, в декабре 1974 года, шестого корпуса стала негабаритная и крупнотоннажная техника.

Кроме того, система специализации предусматривала спецификацию и по техническим признакам. Так первый, второй, четырнадцатый и пятнадцатый цеха оснащались как сборочные. Четвёртый, десятый и одиннадцатый – как заготовительные. В шестом же и двенадцатом цехах осуществлялась механическая обработка.
 
За счёт такой реорганизации были созданы благоприятные условия для применения передовых по тем временам технологических процессов, внедрения самого современного оборудования, использования рациональных форм организации труда. Кроме того, специализация резко сократила трудоёмкость выпуска продукции, улучшила оснащённость производственных площадей. Благодаря этому у технологов появилась возможность более оперативного вмешательства в технологические процессы изготовления продукции.

По мере дальнейшего совершенствования сформированной системы появилась естественная необходимость в развитии технического потенциала цехов. В связи с этим шаг за шагом начал внедряться комплекс мер в части механизации и автоматизации производственных процессов. В первую очередь он затронул один из самых сложных и ответственных элементов производства – сварочные работы. Ведь для «Химмаша» с его ярко выраженным котельно-сварочным профилем выпускаемой продукции это имело принципиальное значение. В частности, стали применяться новые методы сварки – электродуговая и электрошлаковая в среде защитных газов. Это позволило сваривать высокопрочные стали и металл толщиной до 60 миллиметров. Кроме того, началось применение неразрушающих методов контроля сотен и тысяч метров сварных швов. За счёт использования специальных ультразвуковых, а затем и рентгеновских аппаратов стало возможным браковать те швы, которые имели даже скрытые шлаковые включения и «непровары». Вновь созданная для этого на заводе специальная лаборатория могла не только выявить места брака, но и его причину, часто связанную с прямым нарушением режимов соответствующей технологии, отступлением от требований чертежа при подготовке кромок металла под сварку и другими производственными нарушениями.
 
Причём и труд сварщиков стал оплачиваться по системе бездефектного выполнения работ. Она предусматривала удержание из их заработка всех видов затрат при исправлении найденного брака на швах. Наряду с этим был усилен контроль и за соблюдением технологической дисциплины на участках, ужесточены условия проверки и приёма качества работ. Всё это, естественно, повысило трудовую дисциплину среди сварщиков и в конечном счёте способствовало развитию и совершенствованию их мастерства.

Именно такое первоочередное внимание к улучшению сварочных процессов в значительной мере положительно сказывалось на повышении качества конечной продукции, увеличивало надёжность и долговечность химического оборудования.
Большой эффект был получен от внедрения плазменной резки и оптической разметки корпусов колонн с помощью специальных лазерных приборов, а также в результате освоения прогрессивной технологии обработки внутренних поверхностей плёночных испарителей. Кроме того, была освоена принципиально новая технология изготовления фланцев, станки для отбортовки так называемых рубашек, внедрена сварка кольцевых и продольных швов из нержавеющей стали большой толщины и многое другое.
 
Значительные успехи в области сборки обечаек  были достигнуты за счёт изготовления специальных технологических машин. Они позволяли стыковать обечайки в длинную конструкцию (корпуса аппаратов) нужного размера, устанавливая заготовки с точностью подгона друг к другу до одного миллиметра. Одновременно состыкованные обечайки проворачивались для того, чтобы сварщик имел возможность сделать «прихватки»  в необходимых местах. Здесь же за счёт удержания обечайки спецустройством можно было на месте устранить какие-либо неровности и другие мелкие дефекты, появляющиеся в ходе их вальцовки или сгибания и раскатки. Эта установка не только значительно облегчила, но и заметно ускорила труд сборщиков химического оборудования.

В свою очередь, в отделе главного конструктора (ОГК) была внедрена система бездефектной сдачи документации, которая тоже оправдала себя, став своего рода хорошим моральным и материальным стимулом для конструкторов, повысив их ответственность за уровень разработок. В ОГК чётко обозначилась тенденция к снижению числа ошибок и упущений. А если и случались такие, то они легче поддавались устранению без каких-либо серьёзных материальных затрат. Кроме того, появилась возможность более жёсткого конструкторского надзора за изготовлением продукции.
 
Одновременно в ОГК cтали регулярно проводить технический анализ всех видов выпускаемого оборудования. Целью этой работы являлось определение технико-технологического уровня изделий, что помогало сотрудникам отдела сосредоточиться над совершенствованием тех узлов и блоков, которые требовали соответствующей доработки, и необходимых для этого конструкторских решений.
Результаты проведённой комплексной работы не замедлили сказаться. Только в период с середины 1960-х до середины 1970-х годов количество рекламаций и претензий на заводскую продукцию сократилось почти в четыре раза! А экономический эффект в 1971–1975 гг. превысил 5 миллионов рублей .

Вполне естественно, что сами, только своими силами, мы явно не смогли бы эффективно решить проблему улучшения технических характеристик и качества выпускаемого оборудования. Поэтому нам приходилось тесно взаимодействовать с отраслевыми и всесоюзными научно-исследовательскими организациями. В такой кооперации проводились, например, работы по совершенствованию конструкций торцевых уплотнений, плёночных испарителей, дрожжерастильного аппарата АДР-76, аппаратов с механическим перемешивающим устройством, которые впоследствии получили высокую оценку Государственной аттестационной комиссии.

Уже к 1970 году завод вышел на передовые позиции в отрасли. Мы систематически не только выполняли, по и перевыполняли плановые задания по производству продукции. В основном была решена кадровая проблема. На предприятии началось формирование семейных династий из двух-трёх поколений рабочих и служащих.

Одним из главных достижений завода явилось успешное выполнение планов 8-й пятилетки , в соответствии с которыми нам предстояло за пять лет увеличить производство химического оборудования в 2,7 раза! То есть почти утроить его! Характерно, что такие плановые показатели устанавливались «Химмашу» под производственные мощности, которые ещё предстояло построить! Однако, как сейчас любит говорить молодёжь, мы сделали это.

Такие результаты были очень высоко оценены Коммунистической партией и Советским правительством. Указом Президиума Верховного Совета СССР 21 января 1971 года за высокие показатели в труде, за досрочное выполнение заданий 8-й пятилетки по выпуску химического оборудования дзержинский завод «Химмаш» был награждён орденом Трудового Красного Знамени. Хочу подчеркнуть, что в тот период лишь единицы предприятий в Дзержинске имели государственные награды. Поэтому всем уже стало понятно, что за какие-то десять лет завод из «шарашки» и «хим-дыма» превратился в одно из самых мощных и передовых предприятий отрасли.

Наряду с самим предприятием орденами и медалями была награждена большая группа заводчан – рабочих и инженерно-технических работников. В их числе был и я, получивший тогда, как и завод, свой первый орден Трудового Красного Знамени. Было это в апреле 1971 года.

На пути к новым достижениям

Высокие государственные награды были восприняты коллективом завода не только как признание успехов и заслуг «Химмаша» в деле выполнения сложных правительственных заданий. Практически все, от рядового сварщика и котельщика до директора, отчётливо понимали, что это – огромный аванс доверия, требующий от всех нас новых трудовых свершений. Особенно с учётом тех изменений, которые происходили на предприятии в результате его глубокой, коренной перестройки, открывавшей перед ним невиданные доселе грандиозные возможности и перспективы. Не использовать их во благо дальнейшего наращивания и укрепления отечественного промышленного потенциала было бы, по сути своей, преступлением.

Однако завод – он ведь как живой организм, который не может стоять на месте. Так же, как и человек, для которого, как известно, движение – жизнь. Даже заново, практически «с нуля», отстроенный, для максимально возможного использования своего производственного потенциала, достижения всё новых и новых успехов в работе он должен был постоянно развиваться. Быть, что называется, на острие научно-технического прогресса, идти в ногу со временем. Осваивать новые технологии, искать и внедрять новейшие производственные решения. Одним словом, жить и работать не столько сегодняшним днём, сколько перспективой как минимум на три-пять лет вперёд. Только такой подход в любые времена может обеспечить какому бы то ни было производству долгосрочное и успешное функционирование.
 
Поэтому решение новых, а зачастую и крайне сложных правительственных задач, наряду с нашим стремлением к совершенствованию, повышению эффективности и качества выпускаемой продукции, производительности труда и культуры производства, требовали постоянной модернизации. Она была направлена на реконструкцию не только существующих производственных мощностей, но и многих вспомогательных объектов, включая саму заводскую территорию. Исходя из этого, на «Химмаше» постоянно где-то что-то улучшалось, достраивалось и переделывалось. Конечно, не в таких масштабах, как в 1960-х – 1970-х годах, когда происходила его коренная перестройка, но тем не менее строительных работ и в последующий период у нас хватало.

В начале 1973 года К.А. Попов вышел на пенсию, и я вновь возглавил завод. К этому времени предприятие наше работало стабильно. Более того, оно не только вошло в пятёрку ведущих производств химического машиностроения СССР, а стало вторым по значимости после «Уралхиммаша».
 
Важным событием, позволившим нашему предприятию выйти на новый этап развития, стал ввод в строй в декабре 1974 года последнего из строящихся по генеральному плану производственных корпусов – шестого. Как я уже говорил, был он уникальным по своим размерам и возможностям. А раз так, то и стал он главной «кузницей» эксклюзивного во всех отношениях оборудования для нашей химической промышленности.

При возведении этого грандиозного здания по заданию Минэнерго, строителями которого и осуществлялось сооружение данного цеха, нам пришлось своими силами изготавливать для него специальные опорные колонны. Это объяснялось тем, что на втором ярусе этого корпуса должны были быть установлены специальные балки для работы двух кранов грузоподъёмностью в 320 тонн. Ширина-то одного пролёта для такого крана составляла аж 42 метра! Длина – более 300!

А для строителей из Минэнерго, ранее задач сооружения подобных объектов ещё не решавших, изготовить столь большие по размерам опорные колонны было проблемой крайне затруднительной. В итоге вопрос этот был решён на уровне двух министерств, и мы приступили к производству этих сверхмощных махин-опор. Колонн этих нужно было много. Они устанавливались с двух сторон пролёта через каждые 8-10 метров. А длина его, как я уже говорил, превышала 300 метров! Но всё, что нужно, было сделано нашими заводскими специалистами качественно и в установленные сроки.
С запуском в эксплуатацию шестого корпуса «Дзержинскхиммаш» начал выходить на максимум своих производственных возможностей. А были они весьма и весьма внушительными.

В результате завод всё больше и больше становился поистине уникальным предприятием. Чтобы как-то наглядно проиллюстрировать это, приведу некоторые цифры.

Только за один год мы использовали и перерабатывали до 65 тысяч тонн металла, включая 12 тысяч тонн спецсплавов, в том числе в нержавеющем исполнении. То есть месячное металлопотребление на заводе доходило до пяти с половиной – шести тысяч тонн! А это весьма внушительный показатель! Одних только цельнотянутых (бесшовных) труб различного диаметра использовалось десятки тысяч (!) метров.
И это в то время, когда на гиганте судостроения – «Красном Сормово» – использовалось за год всего около 45 тысяч тонн металла. Вот, как говорится, и почувствуйте разницу. Можете сами на этом сравнении оценить масштабы деятельности нашего дзержинского «Химмаша».

Кстати, отложилось в памяти – изготавливали как-то для Невиномысского завода специальные химические аппараты. Так на их строительство ушло только различных труб аж 28 километров! И это за какой-то один квартал, за три-то месяца!
Наше предприятие выпускало в основном различную колонную аппаратуру. Прежде всего – для нефтепереработки. Нередко уникальную, диаметром до 5,5 метров, главным образом, для сибирских предприятий. Отправляли их по воде. Через Балтику, в обход Скандинавии, и далее – по Северному морскому пути до сибирских рек.
 
Кроме колонной выпускали и перемешивающую аппаратуру объёмом до ста пятидесяти-двухсот кубометров, плёночные испарители. Уникальнейшие аппараты изготавливались для микробиологии. Они были секционными и достигали семнадцати (!) метров в диаметре. В каждой секции, а их число доходило до тринадцати, устанавливались турбины, которые приводились в действие двигателями мощностью в 315 киловатт. Правда, подобные заказы имели закрытый характер, ибо были напрямую связаны с оборонными вопросами. Причём разработанные нами торцевые уплотнения для таких аппаратов в силу своих высоких показателей эффективности впоследствии нашли своё применение и в судостроении. В частности – на подводных лодках.
 
Вот ведь как жизнь устроена (смеётся)! Когда строил подводные лодки, начал заниматься, так сказать, вплотную темой торцевых уплотнений. Потом, работая на «Химмаше», продолжил эту деятельность, результаты которой отмеченные, кстати, 20(!) авторскими свидетельствами, начали применяться не только в производстве аппаратуры для химической промышленности, но и в судостроении. Так что круг замкнулся. С чего начиналось – туда же и вернулось, только, как учит диалектический материализм , уже на новом качественном уровне. Вот и скажи после этого, что марксизм-ленинизм был лженаукой (вновь смеётся)!

Для газовой промышленности в больших количествах выпускали запорную аппаратуру – трехсотмиллиметровые краны. Для Дзержинского оборонного завода им. Я.М. Свердлова – почему я и работал в тесном контакте с директором этого предприятия, легендарным дважды Героем Социалистического Труда М.Е. Сухаренко, – «Химмаш» делал до пяти тысяч корпусов пятисоткилограммовых авиационных бомб и до трёхсот тысяч корпусов для противотанковых мин ТМ-57.

Ещё для оборонно-промышленного комплекса выпускали оцинкованные ёмкости-контейнеры Р-4 объёмом в 4,1 кубометра для сброса с воздуха топлива и смазочных материалов.

Так что в общем и целом много чего мы делали. При этом выполняли практически все виды сварки, применяемые для соединения самых разных, я бы даже сказал – любых металлов. Около 70 видов. Это и нержавеющие, и спецсплавы, аналоги американских хастеллоев , и углеродистые, и двухслойные стали, и алюминиевые сплавы, и даже ряд марок сталей, применяемых в кораблестроении.

Сейчас, оглядываясь назад с высоты прожитых лет, особенно с учётом опыта работы отечественных промышленных предприятий в тяжелые 1990-е и 2000-е годы, могу с полной уверенностью констатировать, что «Дзержинскхиммаш» очень грамотно вёл свою политику. С точки зрения не только эффективности использования производственных мощностей, но и осуществления предприятием всей хозяйственной деятельности в целом.

В результате наш завод отличался достаточно высокой рентабельностью. Так, на каждый вложенный рубль мы получали 21 копейку прибыли!!! Бывали у нас и более высокие показатели, что по нынешним временам соответствует понятию «сверхприбыль».

Но все заработанные и вырученные нами средства шли не куда-то, как нередко сейчас, в офшоры, – они использовались исключительно для полномасштабной реализации поставленной партией задачи «всё во имя человека, всё во благо человека». Прежде всего – для улучшения так называемого соцкультбыта (по сути – на повышение качества жизни рабочих и служащих завода, на чём я подробнейшим образом остановлюсь чуть позже). Многое вкладывалось в строительство жилья для заводчан; в приобретение путёвок, которые затем работникам и их детям выдавали за половину стоимости и даже бесплатно; в организацию безвозмездного питания рабочих второй смены; шло на оплату проезда заводчан к месту работы и обратно; на повышение уровня оплаты труда и на многие другие расходы подобного рода…

Хочется особо отметить, что проблема повышения качества выпускаемой «Химмашем» продукции всегда была, как говорится, во главе угла всей нашей работы. С этой целью к началу 1977 года на основе изучения передового опыта отечественной промышленности на предприятии было подготовлено техническое задание для внедрения у нас комплексной системы управления качеством продукции (КСУКП). Характерно, что уже к концу следующего, 1978-го, года эта система начала свою работу. Результатом такого подхода стало то, что объём продукции, выпускаемый «Химмашем» со знаком качества , в 1979 году вырос по сравнению с предыдущим годом в четыре раза (!), а по сравнению с 1976-м – в одиннадцать (!!!) раз.

Высокие показатели в развитии завода способствовали и тому, что наш секретарь парткома Александр Васильевич Алексеев, избранный на эту должность в октябре 1965-го года в рамках мероприятий по укреплению руководящих кадров «Химмаша», как я уже рассказывал, в 1969-м году, что называется, пошёл на повышение. Сначала он был назначен на должность второго секретаря, а уже в феврале 1971-го года стал первым секретарем Дзержинского городского комитета КПСС, проработав на этом месте до августа 1986-го года и фактически являясь главным руководителем города.

Хочу ещё раз здесь подчеркнуть, что дружба с этим человеком, зародившаяся ещё во время нашей работы на «Химмаше», выдержала, как говорится, испытание временем. Наши с ним очень тёплые и доверительные отношения, ставшие основой для тесных контактов и наших семей, продолжались практически до ухода из жизни Александра Васильевича в 2014 году. Всё это время мы как могли помогали и поддерживали друг друга не только по рабочим делам, но и по житейским вопросам. О нём у меня остались самые тёплые воспоминания. Многое им было сделано не только для дальнейшего развития «Химмаша», но и для города Дзержинска в целом…

Не оставались в стороне от почестей и наград и другие работники нашего предприятия. Ежегодно, а особенно по итогам успешного и, как правило, досрочного выполнения пятилетних планов, орденами, медалями и денежными премиями награждались наиболее отличившиеся труженики завода. А само предприятие – переходящими Красными Знамёнами  как местного, так и всесоюзного уровней.
Вот и я указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 мая 1977 года был награждён вторым орденом Трудового Красного Знамени.
Здесь хочу немного отвлечься и откровенно сказать, что к столь высоким государственным наградам я представлялся четырежды, а вот награждён в итоге был только двумя.
 
Первый раз такой случай «ненаграждения» имел место после прихода на завод в качестве директора К.А. Попова. Человеком он был с большими амбициями и связями, в силу чего считал, видимо, по привычке местных руководителей в сравнении с собой чиновниками невысокого ранга (он-то, как я уже говорил, пришёл на завод с должности начальника одного из управлений /главка/ Волго-Вятского совнархоза). Скорее всего, именно по этой причине Константин Александрович за очень короткий срок сумел нарушить сложившиеся ранее у нас весьма хорошие, деловые отношения как с Дзержинским горкомом КПСС, так и с горисполкомом. При этом напряжённость в них обострялась с каждым днём, как катящийся с горы ком мокрого снега.

Что ж, бывает и такое. Хотя я и понимал прекрасно, что это неправильно, ибо, как говорится, даже самый «захудалый» мир всё же лучше самой прекрасной войны, но со своей стороны сделать в этой ситуации ничего не смог. Не сумел переубедить своего нового директора, являвшегося личностью очень даже непростой, что называется, бескомпромиссной, с характером.

В этих условиях при подготовке наградных документов за высокие достижения «Химмаша» при выполнении сложных правительственных задач меня, тогда главного инженера предприятия, представили к ордену Трудового Красного Знамени. При этом директора завода в этом плане местный горком партии, по сути, игнорировал.
В данном случае (если меня награждать, а его нет) по существовавшим тогда негласным правилам директора нужно было куда-то убирать. А если нет, то награждать и не меньшей наградой, нежели меня, с чем местные партийные руководители согласиться никак не могли.

Что тут делать? К.А. Попову тогда совсем немного до пенсии оставалось, каких-то несколько лет. Решили, что в складывающейся ситуации удалять его из директорского кресла было бы всё же несправедливо. Работал-то ведь он, нужно отдать должное, очень даже неплохо. Был он хорошим организатором, грамотным, требовательным руководителем. По нынешним-то временам – эффективный топ-менеджер.
 
Вот и сошлись там, наверху, на том, что ни его не будут награждать, ни меня. Первый, мол, пусть доработает своё до заслуженного отдыха, ну, а что касается меня, так награда, дескать, ещё найдет своего достаточно молодого героя…
Что касается второго «неполученного» мной ордена, так его я лишился из-за «банного дела» (смеётся). Попал я как-то на передовицу центральной в Советском Союзе газеты «Правда», опубликовавшей скандальный фельетон под заголовком «Баня для узкого круга».

А дело было так. Я рассказывал уже о секретаре парткома нашего завода, моём замечательном коллеге и друге Александре Васильевиче Алексееве. Конечно же, будучи выходцем с нашего предприятия, он, став первым секретарём Дзержинского горкома КПСС, и относился к нему по-особому. Зная все тонкости производства, часто помогал в силу своих возможностей в преодолении различных сложностей. В общем, делал так, чтобы город никогда не ставил палок в колёса родному заводу.
И вот как-то обратился ко мне Александр Васильевич с рядовой, в общем-то, просьбой. У завода была вполне приличная себе загородная турбаза. Построили мы её на радость рабочим и служащим сами, за счёт средств предприятия, выделенных на нужды так называемого в то время соцкультбыта. Летом она использовалась как пионерский лагерь, а зимой туда на выходные выезжали работники «Химмаша» на отдых. Зачастую целыми семьями.
 
Однажды, накануне Нового года, А.В. Алексеев позвонил мне и попросил разрешить ему вместе с другими руководителями города и их близкими отметить на этой самой турбазе новогодние праздники. Я, честно говоря, не увидел в этом ничего плохого.
Встретили они там Новый год. Видимо, понравилось им всем необычайно. Места-то ведь там красивые очень. Природа замечательная. А воздух после нашего перегруженного химпредприятиями Дзержинска вообще кажется сказочно чистым. Поэтому потом они ещё там собирались. Даже вроде бы, если память не изменяет, и ещё один Новый год праздновали.
 
Однако в большом коллективе всегда ведь найдутся люди, чем-то недовольные. Обозлённые на власть по каким-то причинам, чего-то несправедливо недополучившие, как они считали. Так всегда бывает. Ведь для всех-то, как говорится, мил не будешь. Кого-то и наказывать приходилось, и премий лишать или ещё чего.

Нашлись, естественно, такие и на «Химмаше». Написали письма в разные вышестоящие организации о том, что, мол, на нашей турбазе организуются всякие там мероприятия «для избранных». Бани, «гульбарии», ну и тому подобное.

Естественно, прислали к нам проверяющего сверху. Беседовал я с ним. Что я мог ему сказать? Ведь, по сути, ничего противозаконного мы не совершали. Всё было вполне официально. Обратились к нам товарищи, мы рассмотрели их просьбу, обсудили с общественностью. Приняли положительное решение. Что было необходимо, наши гости всё сполна оплатили, что называется, по прейскуранту. В чём проблема-то?
Руководство же – это тоже люди. Один раз в одном месте снимали помещения, другой раз – в другом, третий – у нас на турбазе. Что в этом плохого, что празднуют они праздники все вместе, культурно, с семьями на природе?

По нынешним-то временам такие корпоративы вон закатывают! Да ещё хвастаются потом в интернете, кто больше денег потратил и на каких артистов-звезд. Вот недавно (речь о событиях конца 2015 года) небезызвестный А.Б. Чубайс в своем Роснано такой корпоратив на Новый год устроил – пыль столбом. Да ещё открыто, выступая на нём, заявил, что, мол, «денег у нас – куры не клюют». И всё это по центральным каналам российского телевидения продемонстрировали. А ведь Роснано – государственная корпорация. На государственные, народные деньги существует. И что? Да ничего. Как говорил Михаил Михайлович Жванецкий ещё в советский, кстати, период, когда в магазинах с продуктами негусто было: «И что интересно! Министр мясной и молочной промышленности есть и хорошо выглядит! И что смешно – мясная и молочная промышленность существует и местами даже процветает!» Так вот и с Роснано. И А.Б. Чубайс есть и хорошо выглядит. И Роснано процветает. Только мы этого почему-то не замечаем.

Однако в советский период всё было далеко совсем не так. Управу можно было найти на кого угодно. Быстро на место ставили, будь ты хоть секретарь горкома, хоть директор крупного завода, хоть ещё какая-никакая «знаменитость».
Объяснения мои проверяющий в расчёт не принял. И дело это «банное» начали, что называется, раздувать. Меня совершенно необоснованно обвинили в превышении полномочий. Мол, не имел права сдавать турбазу в аренду, тем более городскому руководству.

Конечно, в целом били-то не по мне, а по горкому партии. Да только вот у горкома «адвокаты» оказались очень даже хорошие. В частности, бывший начальник Четвертого треста Минстроя СССР Иван Николаевич Дмитриев – руководитель сильный, с авторитетом, который, как я уже говорил, начинал масштабное строительство на нашем «Химмаше», к тому времени несколько лет, как занимал очень высокую должность заведующего отделом ЦК КПСС в Москве. Однако в Дзержинском горкоме его хорошо знали, да и он дзержинцев не забывал. В общем, связи-то у горкома наверху были сильные и влиятельные.
 
Корреспондент газеты «Правда» по фамилии Иванов (имя и отчество его сейчас уже не вспомню) практически уже подготовил разгромную статью про «бесчинства» нашего Дзержинского горкома. Однако опубликовать её ему не дали по указанию сверху. Как сейчас, так и тогда «телефонное право» было у нас в стране превыше любого закона.
В то время в отношении открытых «нападок» в прессе на партийных руководителей любого ранга, тем более в центральных газетах, было наложено жесткое табу. Тогда в пух и прах можно было разносить только хозяйственных работников. А партию очернять – это уж никак нельзя. Партия, она – «рулевой», «ведущая и направляющая сила советского общества», которая должна быть безупречной, непогрешимой в глазах народа. Так я и стал крайним в этой «банной» истории, хотя, по сути, и не имел к ней какого бы то ни было серьёзного отношения.

В итоге в «Правде» был опубликован фельетон, где главным козлом отпущения сделали меня, а по горкому нашему прошлись, что называется, краешком. Тогда, если поступал сигнал снизу, как это называли, нужно было обязательно как-то реагировать. Кого-то наказать, кому-то на вид поставить. По-другому – никак. Люди, давшие такой сигнал, должны были видеть, что система работает. Типа «спрашивали – отвечаем». Тем более когда затрагивались «острые» темы вроде вседозволенности в руководстве местного уровня. Такие правила были. Не то что сейчас. И обратиться-то за помощью порой не к кому, если что.

Короче говоря, после выхода этой статьи мне по партийной линии объявили выговор с занесением в учетную карточку члена КПСС . Такое же взыскание получил и секретарь заводского парткома. Причём первому секретарю Дзержинского горкома КПСС В.И. Алексееву было строго указано на необходимость обратить самое серьёзное внимание на ситуацию с моральным обликом руководства «Химмаша». В Горьковском обкоме партии я по поводу этой «Бани…» из газеты «Правда» несколько раз «парился» на коврах в руководящих кабинетах.

А как раз несколькими месяцами прежде появления этого злосчастного фельетона меня представили к награждению очередным орденом Трудового Красного Знамени за успехи завода. Естественно, когда мои наградные документы после публикации этой нашумевшей статьи в «Правде» попали в Дзержинский горком партии, руководители которого на самом деле и являлись главными действующими лицами той истории, бюро горкома приняло решение их утвердить, подписать и отправить наверх по инстанции – в Горьковский обком КПСС и далее в Министерство нефтяного и химического машиностроения. Без личной подписи министра «Согласен» тогда орденами подобного уровня не награждали.
 
Однако А.В. Алексеев откровенно сказал тогда членам бюро, что делать этого не стоит и что он лично должен переговорить со мной по поводу данной награды. Человек он был очень вдумчивый, осторожный и дальновидный и прекрасно понимал, что в тех условиях представление меня к высокой государственной награде может быть истолковано наверху не совсем правильно. Мол, таким образом бюро горкома типа рассчиталось со мной за тот моральный ущерб, который был причинён мне всей той «банной» историей, реальными участниками которой являлись городские партийные руководители, а не я, больше всех из-за неё пострадавший.
 
Всё это он и сказал открыто мне у себя в кабинете и подытожил:
– Отправка на тебя, Вячеслав Геннадьевич, наградных документов, завизированных нами, может послужить началом к очередному витку наветов на горком, обвинений в кумовстве и тому подобных прегрешениях. Обязательно найдутся люди, которые вновь попытаются «разжечь огонь» этого «банного» дела, который с таким трудом был потушен.
– Да всё мне понятно, Александр Васильевич, – ответил я тогда. – Не стоит никуда ничего отправлять. Будем считать, что я отказываюсь от получения этой награды.
На этом всё и закончилось.

Это ведь хорошим стать непросто, долгий путь надо пройти, чтобы всем доказать, что ты, мол, человек достойный. А стать плохим – одного шага достаточно. Такое правило, прожив жизнь, я очень хорошо усвоил…

Вот так в итоге вместо четырёх орденов награжден я был только двумя. Хотя никогда и не переживал по этому поводу. Самой большой наградой для меня стал сам завод, который из «хим-дыма» и «шарашкиной конторы» мне с моими товарищами удалось превратить в одно из ведущих предприятий отрасли в нашей стране. А с другой стороны, и других почестей было у меня достаточно…

К началу 1980-х годов «Химмаш», уже завершивший к тому времени наиболее важные строительные работы, связанные с его генеральной реконструкцией, вступил в период стабильно-успешного функционирования.

Ремарка автора. Вот одна из статей, посвящённых Дзержинскому заводу химического машиностроения, опубликованная 23 мая 1980 года на первой полосе центральной советской газеты «Правда» под заголовком «Марка известная» в рубрике «Фотолетопись пятилетки», хранящаяся в личном архиве В.Г. Тюгина:
«Агрегаты Дзержинского завода «Химмаш» (Горьковская область) известны своей высокой производительностью. Предприятие поставляет технологическое оборудование стройкам и заводам микробиологической промышленности и минеральных удобрений. Коллектив работает устойчиво, выполняет задания. С начала пятилетки [речь идет о десятом пятилетнем плане, реализованном в СССР в период 1976–1980 гг.] объём выпускаемой продукции возрос более чем на 26 процентов. Дзержинцы активно участвуют в соревновании за высокую культуру производства. По результатам первого квартала дзержинцам вручена грамота коллегии Министерства химического и нефтяного машиностроения СССР и ЦК отраслевого профсоюза…».
Рядом с этой заметкой, подготовленной информационным агентством ТАСС, размещена фотография, на которой двое заводских рабочих осуществляют сварку одного из уникальных колонных аппаратов диаметром более пяти метров.


Речной порт – важный шаг на пути заводских инноваций

Одним из важнейших вопросов поставки изготовленных предприятием изделий своим заказчикам-потребителям является их доставка. Он же бывает зачастую и одним из наиболее трудоёмких.
 
Ведь произвести на заводе мощный, уникальный колонный аппарат диаметром пять с половиной метров в основании, высотой до 75 метров и весом до 640 тонн – это ещё полдела. После этого надо каким-то образом доставить этого «монстра» на место его будущей работы, установить там, запустить и сдать заказчику.
 
Как это сделать? В общем-то, на первый взгляд, достаточно просто. Как поступают с изготовленными ракетами? Разбирают, грузят на железнодорожные платформы и отправляют на космодром. Там по новой собирают, проверяют и отправляют на орбиту.
Только вот времени на такие сборки-разборки уходит очень много. Кроме того, на место ввода в строй колонного аппарата необходимо отправлять хорошую бригаду котельщиков и наладчиков, отрывая их от производственного процесса. Да и нередко в ходе погрузки-разгрузки, как и самой транспортировки, могут возникать неприятные случаи поломок и других тому подобных неожиданностей.
 
Именно поэтому решение вопроса комплектной отгрузки изготовленного нами уникального оборудования был для нас, что называется, проблемой номер один. Это бы в несколько раз повысило производительность труда, увеличило и без того немалые возможности нашего «Химмаша». Кроме того, как я уже упоминал в своём повествовании, задача комплектной поставки выпускаемых предприятиями нефтяного и химического машиностроения сверхкрупногабаритных изделий достаточно жёстко ставилась и в соответствующих постановлениях партии и правительства. В общем, было над чем поразмыслить.

А у нас, как говорится, под боком – судоходная река Ока. Всего каких-то четыре-пять километров. А она, впадая в Волгу, открывала доступ к речным, а через Волго-Балтийский водный путь и Беломорско-Балтийский канал – и к морским коммуникациям Балтийского и арктических морей, по сути к Северному морскому пути. Это позволяло доставлять продукцию нашим заказчикам, расположенным неподалеку от рек и морей, водным транспортом практически в собранном, полностью готовом к эксплуатации виде.

Так и возникла идея построить небольшой речной порт. Что для этого нужно? Да немного, в общем-то. Построить подъездные пути, оборудовать пирсы-причалы, оснащённые необходимыми подъёмными кранами, углубить в случае необходимости дно. Капиталовложения-то не такие уж большие, которые достаточно быстро бы окупились.
Вот и вышли мы с таким заранее обсчитанным по всем параметрам предложением наверх. И надо сказать, идея эта всем там очень даже понравилась.

Сказано – сделано. В достаточно короткие сроки была подготовлена необходимая проектная документация. Строительство этого заводского мини-порта осуществлялось теми же организациями Минэнерго СССР, которые возводили на нашем «Химмаше» производственные корпуса и другие объекты. Коллективы там были слаженные, и поэтому вся необходимая инфраструктура была сооружена в достаточно короткие сроки. К середине 1980-х годов практически всё было готово.

На специальном пирсе, к которому могли пришвартовываться крупнотоннажные речные баржи и сухогрузные суда, установили два португальских козловых крана грузоподъёмностью в 320 тонн. Построили «усиленную» дорогу, позволяющую перевозить от завода к реке сверхтяжёлые грузы. И, собственно, всё. С этого момента часть нашей продукции стала отгружаться заказчикам, способным принимать её по водным путям, уже в комплектном виде. Такой подход позволил заводу местами заметно сократить сроки сдачи и ввода в эксплуатацию выпускаемого нами оборудования, крайне необходимого активно развивающейся в тот период химической промышленности СССР.

Успешная реализация идеи по проектированию и последующему успешному строительству комплекса по отгрузке водным транспортом крупногабаритной химической аппаратуры не осталась незамеченной правительством страны. В 1987 году я вместе с группой работников «Химмаша» стал лауреатом премии Совета Министров СССР .

Ремарка автора. Передо мной лежит одна из множества правительственных телеграмм, хранящихся в личном архиве В.Г. Тюгина, которая гласит:
«Москва. Минхиммаш. 18.08.1987. №496=
Дзержинск. Работникам Дзержинскхиммаша товарищам Тюгину Вячеславу Геннадьевичу – директору, Соколову Анатолию Михайловичу – зам. главного инженера, Воробьеву Виктору Васильевичу – бригадиру электросварщиков, Одинцову Вячеславу Константиновичу – бригадиру слесарей-ремонтников, Санцову Петру Ивановичу – бригадиру котельщиков=
От имени Министерства нефтяного и химического машиностроения и от себя лично горячо и сердечно поздравляю вас с присуждением премии Совета Министров СССР 1987 года за проектирование и строительство комплекса по производству и отгрузке водным транспортом крупногабаритной химической аппаратуры на Дзержинском заводе химического машиностроения. От всей души желаю вам и вашим товарищам по труду доброго здоровья и дальнейших успехов в работе, выполнении заданий текущего года, двенадцатой пятилетки [1986–1990 гг.] в целом, социалистических обязательств в честь семидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции=
Министр СССР Лукьяненко».

Кстати говоря, после начала активного функционирования нашего заводского речного мини-порта вспоминается одна смешная по сегодняшним меркам история. Тогда, правда, не до смеху было, честно говоря.

Изготовили мы однажды по заказу одного из химических предприятий четыре уникальных колонных аппарата. Высота их составляла аж 75 метров! И решили в полностью собранном виде доставить их заказчику по воде. Но вот незадача! Вывезти с завода такие махины было не на чем. Даже в Горьковском областном автотранспортном предприятии не было столь мощных тягачей, способных выполнить подобную работу.

Пришлось нам обратиться (естественно, через вышестоящие инстанции) за помощью к военным. И эта наша просьба была удовлетворена. Из одной ракетной воинской части, дислоцированной где-то под Саратовом, было выделено несколько уже выслуживших установленные сроки, но вполне ещё пригодных к эксплуатации в народном хозяйстве специальных мощных тягачей-ракетовозов.
 
Пришлось их, правда, несколько доработать для перевозки наших сверхгабаритных колонн. Но ничего, справились. В итоге транспортировочный кортеж представлял собой весьма внушительное сооружение. Каждый колонный аппарат на специальной платформе к Оке, где находился заводской порт, везли два ракетовоза спереди и один мощный тягач помогал им сзади. Происходило всё это днём, в результате вполне естественно, что такие перемещения засекли из космоса американские спутники-шпионы. В то время они тщательно контролировали все наиболее важные промышленные районы СССР.

Причём наши транспортники совершили одну ошибку. Не догадались эти бывшие военные тягачи перекрасить. Поэтому везли они наши изделия в своём старом, так сказать, боевом раскрасе. На корпусах транспортёров красовались отчетливо видимые даже из космоса гвардейские знаки и другие воинские атрибуты. В общем, разукрашены они были как на параде.

Не успели мы доставить в порт вторую колонну, как уже на следующий день с самого утра звонит мне сам министр химического и нефтяного машиностроения СССР В.М. Лукьяненко:
– Ты что это там, Вячеслав, чудишь? – спрашивает.
– Не понял вас, Владимир Матвеевич, – отвечаю. – Мы работаем, нам тут чудить некогда!
– Да нет, начудили мы все, и здорово. В историю вошли, а если уж быть более точным – то вляпались. Все западные голоса наперебой рассказывают про твой «мирный «Химмаш»».

Оказывается, английская радиостанция «Би-Би-Си» , получив от американцев сведения о вывозе с нашего завода мощных крупногабаритных изделий, чем-то напоминавших с виду баллистические ракеты, тут же в эфире рассказала на весь мир о том, что, мол, декларируемый властями в СССР Дзержинский завод химического машиностроения на самом деле занимается выпуском новых «суперракет» военного назначения «непревзойденной мощности».

Сейчас всё это выглядит смешно и забавно. А вот в то время… За такое происшествие, вызвавшее резонанс на весь мир, можно было и должности лишиться. Причём примеры были.

Так, радиостанция «Голос Америки», получая секретную информацию из различных источников, несколько раз в прямом эфире рассказывала о спуске на воду со стапелей завода «Красное Сормово» новых подводных лодок. И не просто рассказывала, а с конкретными данными – когда именно спустили на воду, какую именно по счёту, с каким бортовым номером, ну и так далее. И делалось это с эдаким ёрничеством, с издёвкой. Вот, мол, вполне себе мирное предприятие, «куёт», как заявляют в СССР, материально-техническую базу коммунизма, в основе которой, оказывается, – подводные лодки, ракеты с которых угрожают, дескать, всему цивилизованному миру. Подобные сообщения заканчивались на заводе, как правило, серьёзным разбором полетов с соответствующими оргвыводами. Источников информации, как правило, находили. Так, один из таких шпионов работал в главке профильного министерства. В общем, неприятностей много было…

Уже на следующий день к нам из Горького приехала специальная съёмочная группа телевизионщиков. Снимали завод, демонстрировали продукцию, которую мы выпускаем, брали интервью у рабочих и инженерно-технических работников. В общем, срочно готовили специальный контрпропагандистский сюжет, чтобы уличить радиостанцию «Би-Би-Си» во лжи. Короче говоря, скандал был знатный.

Тем не менее погрузка наших 75-метровых колонных аппаратов в порту прошла успешно, в установленные сроки, и по Волго-Балтийскому водному пути они были отправлены в Ленинград. Там их перегрузили на специальный морской транспорт, представляющий собой подобие сухих доков. Уместилось по две штуки в один такой док.

Далее по Балтийскому морю они были направлены заказчику. Однако в районе Дании начался сильный шторм, и транспорты, чтобы укрыться, вынуждены были войти в проливы, находящиеся в датских территориальных водах. Здесь они и были задержаны местными властями, обвинившими наших моряков в сокрытии истинного наименования груза. По мнению датчан, советские суда перевозили продукцию военного назначения, выпущенную на дзержинском «Химмаше». Вот так. Ни много ни мало.

Перевозимый груз со всей тщательностью досматривался и изучался местными специалистами в течение многих дней! Думаю, что и американцы там присутствовали. Однако после такой беспрецедентной проверки советские суда всё же вынуждены были отпустить, так как никто не смог доказать хоть какую-то принадлежность наших аппаратных колонн, предназначенных к эксплуатации на сугубо гражданском нефтехимическом предприятии, к технике военного назначения.
 
Так что боялись нас, Советского Союза, в то время здорово. В первую очередь я имею в виду, конечно, империалистов в лице США и их западных сателлитов, ненавидящих нас и не оставивших стремления установить свой тотальный контроль над всем миром и по сей день. Поэтому я доныне горжусь тем, что наш «Химмаш» также внёс свою посильную лепту в то, чтобы напугать и ввести в заблуждение этих врагов России…


Кадры решают всё


Есть такая расхожая фраза, сказанная И.В. Сталиным ещё до Великой Отечественной войны о том, что «кадры решают всё». Она практически сразу, что называется, ушла в народ и стала своего рода поговоркой. И хотя прошло уже без малого сто лет с того момента, как она была произнесена, её сущностная актуальность остаётся весьма и весьма высокой. Пожалуй, любой человек, мало-мальски занимавшийся работой в коллективе (не важно, в большом или в маленьком), однозначно скажет, что именно коллектив, группа людей, объединённая какой-либо идеей, целью или задачей, является решающим фактором достижения успеха в любом деле.
Проработав в рабочих, заводских коллективах почти 50 лет, 30 из которых занимался серьёзной руководящей деятельностью, и прожив при этом неприлично долгую (смеётся) жизнь, могу однозначно сказать, что та самая фраза, о которой идет речь, – это не просто правильные слова, не просто правда жизни, а это основополагающий жизненный постулат.

Если помните, в начале своего рассказа о «Химмаше» я упоминал о беседе с легендарным директором Дзержинского завода имени Я.М. Свердлова дважды Героем Социалистического Труда Михаилом Фёдоровичем Сухаренко? О его пяти заповедях руководителя, которыми он со мной поделился? Ведь одна из них так или иначе посвящена кадровому вопросу – тщательному подбору специалистов, прежде всего, руководящего звена в заводской коллектив.
Могу сказать, что, неукоснительно следуя этим сухаренковским заповедям, мне вместе с моими ближайшими соратниками за долгие годы работы на «Дзержинскхиммаше» удалось не просто создать уникальный, здоровый, творческий коллектив, а и сплотить его, подчинить решению генеральной задачи – выводу нашего предприятия в число одного из лучших в отрасли. Конечно, всё это было сделано не в одночасье, далеко не сразу. Потребовались годы упорного труда, причём по многим направлениям, чтобы почти полностью ликвидировать на заводе текучку кадров, способствовать формированию трудовых династий, когда на предприятии бок о бок трудились родители, их дети и внуки, для которых «Химмаш» стал вторым домом, школой жизни.
 
А всё это достигалось неформальной заботой о людях, достойной оплатой их работы, практической реализацией главного принципа социализма «от каждого по способностям – каждому по труду», эффективным решением насущных жизненных задач любого рабочего человека: где жить, что кушать, где учить детей, где хорошо отдохнуть после тяжёлых трудовых будней всей семьёй и так далее. Поэтому лозунг-требование партии «всё во имя человека, всё во благо человека» был для нас не просто словами, а одним из важнейших принципов, во многом определявших поступательное развитие «Химмаша» и сплочение его трудового коллектива.
Одна из главных задач, которую я ставил и перед собой, и перед другими руководителями завода, – это обеспечить высокий уровень оплаты труда работников. И мы её смогли решить успешно. А высокая заработная плата наряду с хорошими условиями труда, жизни и быта заводчан – фактор, во многом определяющий успехи любого предприятия.
Так, зарплата директора составляла тогда 450  рублей в месяц и складывалась из оклада (430 руб.) и персональной надбавки в 20 рублей. Причём даже работники, занятые на самых низкооплачиваемых должностях на «Химмаше», уборщицы, например, с месячным окладом в 70 рублей, реально получали не менее 100.

Кстати говоря, я всегда был против уравниловки, имевшей место в советский период, особенно в оплате труда рабочих. Сделал сверх плана – молодец! Получи заработанное. Не выполнил плановых производственных задач – получи меньше тех, кто трудился хорошо. И это правильно. Основной принцип социализма «от каждого по способностям – каждому по труду» должен был работать на деле, а не оставаться красивыми словами.
Помню вот, что ещё в период производства мостовых кранов на «Химмаше» был у нас начальник цеха по фамилии Мануев. Так вот, приходит он как-то ко мне и говорит: «Вячеслав Геннадьевич, у меня один рабочий за смену производит четыре катка (то есть больших цельнометаллических колеса) для крана, а другой – только один или полтора. В результате царящей на заводе «выводиловки» оба получают одинаковую зарплату. А ведь это неправильно! Нельзя же за счёт одного человека кормить другого! Так у «кормильцев» всё желание отпадёт хорошо работать!» И ведь прав был полностью Мануев!

Другой пример. Был у нас в первом цехе один виртуоз. Он семнадцатиметровый в диаметре колонный аппарат, предназначенный для микробиологической промышленности, изготавливал дней за 18–20. А другой ту же работу выполнял за полтора месяца. То есть медленнее в два раза! При этом в результате «уравниловки» оба получали одинаковую зарплату.

Или ещё показательный пример. Одна бригада знаменитого у нас на заводе Льва Алексеевича Ушакова собирала колонный аппарат для производства кормов за месяц, а другая – за два. И опять получают одинаково. Стоп, себе думаю! Так не пойдёт, не должно быть!

И вот тогда я обратился в профком завода с просьбой ликвидировать подобную несправедливость. Тот, кто хорошо работает, – должен получать, что называется, по труду. А другой, глядя на него, пусть подтягивается до его уровня, опыт перенимает, чтобы получать столько же! И завком согласился с моим мнением.
Результат не заставил себя ждать. Узнав о том, что на «Химмаше» борются с «уравниловкой», квалифицированные рабочие и другие специалисты с других предприятий потянулись к нам. Всё это способствовало не только укреплению кадрового потенциала нашего завода, не только созданию на нём нормальной трудовой, соревновательной атмосферы, но и формировало «Химмашу» и его руководству авторитет весьма порядочного, крепкого и честного предприятия, не на словах, а на деле заботящегося о своих тружениках.

При этом хорошая оплата работы всех членов заводского коллектива была одним из наших «базовых» правил. Главное, хотя бы на рубль, но она должна была быть выше, чем на других химических предприятиях. В результате, если судить по уровню реальной зарплаты, на нашем заводе работали один министр, два замминистра, пять начальников главков, 78 директоров предприятий и более 120 человек, чей доход был сопоставим с окладом главного инженера, заместителя директора и заместителя главного инженера. То есть практически каждый десятый рабочий основных профессий получал зарплату, сопоставимую с тарифной сеткой руководителей завода.
При этом в период своего, что называется, расцвета на «Химмаше» трудилось свыше шести тысяч рабочих и служащих. Из них – две с небольшим тысячи представителей основных профессий, около двух тысяч – вспомогательных, 170 конструкторов, 150 сварщиков-технологов, столько же технологов-производственников, штамповщиков и металлообработчиков.

Важным моментом для любого предприятия является строительство жилья и развитие собственных объектов соцкультбыта. И здесь нам удалось добиться значимых успехов. Так, завод на собственные средства построил санаторий-профилакторий на 100 мест, летнюю и зимнюю турбазы, несколько детских садов общей вместимостью более 800 детей. Благодаря этому мы смогли обеспечить там местами не только всех детишек наших заводчан, но и принимали туда дошколят рабочих и служащих с других предприятий.

Несколько сложнее было с жильём. Но и тут, несмотря на определённые трудности, дело обстояло в целом неплохо. Начали мы с того, что построили три семейных общежития. Там на каждые пять комнат-квартир сделали душевую. Впоследствии эти здания были модернизированы, и один санузел приходился уже только на две квартиры, что, конечно, намного удобнее.

Позднее, по мере завершения строительства производственных корпусов завода, начали более активно возводить жильё. Всего было построено свыше 265 тысяч квадратных метров жилых помещений или более 5300 «условных квартир» площадью 50 м2. Причём, для того чтобы полностью закрыть жилищную проблему на заводе, нам не хватало каких-то 75 трёхкомнатных квартир! К сожалению, эту проблему до моего выхода на пенсию мы так полностью и не решили. А возможность достичь такого результата была. Просто К.А. Попов, занимая директорский пост, в начальный период строительства «Химмаша» допустил серьёзную ошибку. В один из сложных моментов, когда не хватало средств на капитальное строительство, он, никого, кстати говоря, не постав в известность и не посоветовавшись со своими ближайшими заместителями, решил эту проблему за счёт денег, выделенных на строительство жилья. Некрасиво поступил, конечно. Но что поделаешь?

Тем не менее дело на нашем предприятии дошло до того, что многие заводчане имели возможность выбора жилья. Нередки были случаи отказов от предлагаемых квартир, особенно в «старом фонде». Все хотели въезжать исключительно в новостройки. Вот как! Так что в вопросе обеспечения заводчан жильём мы тоже достигли больших, я считаю, успехов, особенно в сравнении с другими предприятиями.

Кроме того, весьма неплохо решались вопросы с выделением путёвок на отдых. И не только в местные санатории, дома отдыха и на турбазы, расположенные в Горьковской области, но и в другие места, в том числе и на море. Этому способствовал и тот факт, что в середине 1970-х годов завод стал участником долевого строительства пансионата «Кавказ» на Черноморском побережье.

В дополнение к этому установили целый ряд собственных социальных льгот. В частности, был введён бесплатный проезд для тех заводчан, кому до места работы и обратно приходилось добираться на электричке. Рабочие второй смены получали бесплатное питание. Те, кто проработал на «Химмаше» пять и более лет, оплачивали только 50% жилищно-коммунальных услуг. Детей работающих на заводе обоих родителей принимали в детские сады бесплатно. А ещё, что немаловажно, тем, кто выходил на пенсию, выдавали единовременное выходное пособие в размере двенадцати среднемесячных окладов. Это, конечно, не те «золотые парашюты», исчисляемые миллионами рублей, которые получают нынешние топ-менеджеры крупных российских корпораций, однако по тем временам деньги были очень даже неплохие.

И всё это делали мы в основном за счёт средств предприятия и заводского профкома, умелого и, что называется, правильного ведения финансово-хозяйственной деятельности. Ну, скажите на милость, кто, какой рабочий побежит с такого завода в поисках лучшей жизни? Пожалуй, наоборот. Хороший, квалифицированный специалист будет стремиться попасть на такое предприятие.

Причём этот социальный опыт к нам со всей страны приезжали перенимать. Спрашивали, как, мол, вы это делаете? А как мы делали? Часть средств на выплаты хорошо работающим труженикам, а также на погашение льгот для работников брали из собственной прибыли. А часть – у профсоюзов, которые также располагали немалыми средствами. Всё, кстати, было открыто, не подпольно, как сейчас, когда нередко зарплату принято в конвертах раздавать.

В частности, только за годы 10-й пятилетки (1976–1980 гг.) уровень средней заработной платы на заводе вырос на 9,2% (и это почти при нулевой-то инфляции в СССР!). За указанный период предприятием было построено 11 жилых домов (почти 900 квартир), что позволило улучшить жилищные условия 1350 семьям заводчан. Были введены в строй две поликлиники, одна аптека и один детский комбинат. Какое из нынешних российских предприятий может похвастаться такими результатами?
Важное внимание уделялось подготовке и совершенствованию профессионального мастерства рабочих и инженерно-технических работников. Для этого в полном объёме использовались возможности профильных вузов и техникумов (по-современному – колледжей), прежде всего Дзержинского филиала Горьковского политехнического института и городского химико-механического техникума. Кроме того, 26 сентября 1976 года в Дзержинске нами было открыто специализированное профессионально-техническое училище №44, ставшее главной кузницей рабочих кадров для «Химмаша». Причём за тридцать лет своего существования в нём было подготовлено 5,5 тысяч квалифицированных рабочих по 20 профессиям.

Такой подход способствовал тому, что уже к 1980-му году на заводе начали формироваться трудовые династии в составе трёх поколений рабочих и инженерно-технического персонала.

Нередко приходилось заниматься в коллективе и воспитательной работой, принимая в ней самое непосредственное участие. Как-то раз собрались, помню, отдельные наши представители руководящего звена. Посидели, выпили. Нет, не перепились, что называется, а именно выпили. По нынешним временам вроде бы ничего особенного. Корпоратив такой, тимбилдинг, сплочение коллектива. Но тогда это приравнивалось к серьёзному нарушению трудовой дисциплины.
 
Так вот, собрал я их после этого и говорю: «Что же вы делаете? Как не стыдно-то вам! Вы же будущие директора предприятий, руководители крупных производств и коллективов, а ведёте себя, как забулдыги пивнушечные!» И ведь это возымело действие! Больше подобных случаев на заводе не было. Зато теперь некоторые участники того самого «застолья», занимающие в настоящее время высокие должности, при встрече всегда с улыбкой вспоминают мои слова, сказанные в их адрес в ходе той самой «воспитательной беседы». Мол, напророчил я им тогда головокружительную карьеру (смеется)!

А вообще, любители выпивки, бич многих предприятий в советский период (да и в нынешние времена, думаю, тоже), долго у нас не задерживались. «Выживал» их коллектив с завода, потому как крепкий был, правильный. Так, работал у нас на одной из важных должностей любитель «заложить за воротник», однако быстро понял, что если не откажется от этой дурной привычки, то с завода ему придется уйти. Так и отказался в итоге от «зелёного змия». Семья его за это потом огромное спасибо заводскому коллективу сказала!

С учётом всего вышеизложенного наш завод постепенно становился кузницей высококвалифицированных кадров, укреплявших персонал не только других производственных предприятий, но и партийно-государственных учреждений различного, в том числе и очень высокого уровня. К числу таких химмашевских выдвиженцев можно отнести:
– Алексеева В.А., которого я уже много раз упоминал и подробно рассказывал о нём;
– Банникова Михаила Тихоновича, главного инженера нашего завода, возглавившего пензенский «Химмаш», входивший наряду с «Уралхиммашем» и нашим предприятием в тройку крупнейших в стране;
– Бобовича Станислава Юрьевича, заместителя главного инженера дзержинского «Химмаша», перешедшего на работу заместителем начальника одного из главков Минхимнефтемаша СССР, а позднее возглавившего Главснаб  этого министерства;
– Галкина Льва Владимировича, начальника производственного отдела нашего завода, назначенного в 1983 году главным инженером производственного объединения «Пятигорсксельмаш» в Ставропольском крае, а в 1987 году возглавившего производственное объединение сельскохозяйственного машиностроения «Звенигород» в Подмосковье. Позднее, в 1990-1991 годах, Лев Владимирович являлся членом ЦК КПСС. В 1991 же году Указом Президента Советского Союза М.С. Горбачёва ему было присвоено высокое звание «Заслуженный работник промышленности СССР»;
– Заплохова Алексея Васильевича, работавшего у нас заместителем главного инженера и ушедшего впоследствии в частный бизнес. Он организовал собственную компанию «Металлист», весьма успешно специализировавшуюся в сферах производства строительных металлоконструкций и оптовой торговли стройматериалами и строительной техникой;
– Казакова Вячеслава Николаевича, трудившегося на «Химмаше» одним из начальников цехов, ставшего в начале 2000-х годов одним из главных учредителей и руководителем общества с ограниченной ответственностью «Химмашэкспорт». Данная фирма работала в сфере оптовой торговли машинами, приборами, оборудованием общепромышленного и специального назначения. Кроме того, она занималась производством и реализацией различных теплообменных устройств, промышленного холодильного оборудования и техники для кондиционирования воздуха, а также выпускала разнообразные промышленные фильтры;
– Капитова Георгия Михайловича, заместителя директора нашего завода, назначенного руководителем одного из предприятий Минхимнефтемаша СССР по производству стекловолокна в городе Астрахань, ставшего впоследствии его почётным гражданином;
– Килячкова Юрия Николаевича, ещё одного секретаря заводского парткома, выдвинутого на работу заместителем председателя Дзержинского горисполкома ;
– Кима Ревомира Константиновича, начальника транспортного цеха «Химмаша», ставшего впоследствии заместителем генерального директора дзержинского завода «Капролактам»;
– Кутьина Дмитрия Михайловича, начальника службы снабжения «Химмаша», перешедшего на предприятие «Кнауф Гипс Дзержинск» и ставшего там директором службы сбыта. Этот завод, созданный, кстати, компанией Gebr. KNAUF Verwaltungsgeselschaft на базе бывшего завода «Авангард», – один из немногих в нынешнем Дзержинске, работающих с высокой эффективностью;
– Мартынова Евгения Михайловича, начальника одного из цехов нашего завода, назначенного на должность заместителя директора дзержинского завода «Оргстекло» по коммерческой части;
– Пухова Бориса Михайловича, главного инженера дзержинского «Химмаша» в 1990–1997 годах, также приглашенного в 1997 году в качестве исполнительного директора на немецкое производственное предприятие «Кнауф Гипс Дзержинск». Характерно, что в настоящее время Борис Михайлович – почётный гражданин города Дзержинска, кавалер высокого звания «Почётный строитель России», депутат Дзержинской городской думы и заместитель председателя общественного совета при главе города;
– Чернова Владимира Александровича, также одного из секретарей парткома «Химмаша», до этого работавшего главным технологом нашего завода. Он был назначен главным инженером «Главхиммаша» , а впоследствии возглавил указанный главк в Министерстве химического и нефтяного машиностроения СССР.

Всем им «Химмаш» дал, что называется, путёвку в жизнь, стал своего рода трамплином в их блестящих карьерах эффективных производственных управленцев. Поэтому я абсолютно уверен в том, что каждый из них вспоминает свою деятельность на дзержинском «Химмаше» как важный этап своей рабочей биографии, как хорошую школу жизни и профессионального мастерства, как мощный старт к покорению новых вершин.
Много раз и меня хотели выдвинуть на руководящую работу в Москву, в министерство. Да вот только очень не люблю я, что называется, бумаги перебирать, сидя в красивых тёплых кабинетах. «Живое» производство, работа с людьми мне намного ближе…


На передовых рубежах химического машиностроения страны


Тем временем к 1980-му году [завершающий год реализации в СССР 10-го пятилетнего плана] наш завод был удостоен высокого звания «Предприятие высокой культуры производства». А уже в 1981 году за большие успехи в работе «Химмаша» мне было присвоено почётное звание «Заслуженный машиностроитель РСФСР».

Вообще, 1980-е стали для нашего предприятия своего рода периодом пика, расцвета, когда оно вышло на максимальные показатели своих производственных мощностей. В это время завод работал, что называется, как часы, как хорошо отлаженный механизм. Сердце радовалось, душа пела от результатов предыдущего кропотливого двадцатилетнего труда.
 
За годы выполнения плановых заданий 10-й пятилетки [1976–1980 гг.] благодаря перманентной реконструкции действующих производств, вводу и освоению новых мощностей валовой объём производства «Химмаша» вырос почти на 30 процентов, а производительность труда – более чем на 25. Почти на 10 процентов повысился уровень механизации труда.

Соответственно возросла и квалификация рабочих, что сопровождалось увеличением их трудовой активности. Практически все заводчане интенсивно искали пути наращивания эффективности успешного решения поставленных перед нами задач. Незамедлительно осваивались применительно к особенностям нашего предприятия любые промышленные новации и передовой опыт организации производства, наращивалась активность деятельности заводских рационализаторов и изобретателей, отряд которых насчитывал около 700 человек. Благодаря их активному творчеству только в период выполнения заданий 10-й пятилетки в производственном процессе было использовано свыше 1400 рационализаторских предложений и запатентовано около 20 изобретений с суммарным экономическим эффектом около 2,5 миллионов рублей .

Шла ли речь о повышении производительности труда, об экономии металла, энергоресурсов или же об улучшении качества химического оборудования – всё это живо волновало заводских новаторов.

Вот вам один из примеров их эффективной работы. Долго мучились в кузнечно-прессовом цехе с пуансонами  для высадки болтов с шестигранной головкой. Уж больно часто выходили они из строя. Приходилось их актировать, списывать и сдавать в металлолом. А это, с одной стороны, потеря времени, требующегося на их замену, а с другой – дополнительный расход металла на изготовление новых.
И вот один из заводских рационализаторов предложил несложный, но весьма эффективный метод восстановления изношенных пуансонов. Суть его состоит в том, что непригодная к использованию, сношенная рабочая часть такого инструмента просто прожигается на больший размер. То есть его можно вновь использовать по назначению, только уже для изготовления более объёмных необходимых деталей, чем делались при помощи этого пуансона прежде. Причём цикл подобного восстановления указанного инструмента можно повторять неоднократно! Что тут скажешь? Как говорится, простенько и со вкусом.

Предложения наших рационализаторов нередко отличались смелостью технических решений, которые зачастую удивляли и заставляли с завистью чесать затылки даже заводских конструкторов! К примеру, устройство для отбортовки цилиндрических изделий, инициативно разработанное одним из активных изобретателей-рационализаторов по фамилии Сибиркин, дало «Химмашу» экономию в 34 тысячи рублей [около 9 млн российских рублей в ценах 2019 г.]. Кстати говоря, по его чертежам со временем были созданы и внедрены в производственный процесс автомат для изготовления колец, а также несколько видов устройств для отбортовки изделий. Вот такие творческие, но, по сути, самые обычные люди, трудились у нас на «Дзержинскхиммаше»!

Огромная работа проводилась на заводе по всесторонней экономии материальных и энергоресурсов, особенно металлопроката. Девиз «От килограмма сэкономленного металла на каждом рабочем месте – к тоннам экономии на предприятии», выдвинутый нашими передовыми бригадами, стал главным лейтмотивом в работе всех заводских рационализаторов. Это не замедлило дать свой положительный эффект. Так, за пятилетку благодаря такому подходу мы экономили до трёх тысяч тонн металлопроката!

Однако сформулировать и от начала до конца разработать какую-либо новаторскую идею – это ещё полдела. Важно создать необходимые условия для её эффективного воплощения в жизнь. А для этого требуется соответствующая экспериментальная база. И на «Химмаше» она имелась! По существу, в каждом цехе, на каждом участке можно было апробировать то или иное рационализаторское предложение. Руководство завода большое внимание уделяло формированию так называемых экспериментальных бригад, которые занимались испытанием и внедрением в производство всевозможных новаций и изобретений.

А в середине 1980-х годов завод и вовсе объединили с находившимся в Дзержинске филиалом Ленинградского научно-исследовательского и конструкторского института (НИКИ) химического машиностроения. К тому времени он представлял собой вполне самостоятельную организацию, располагавшую даже опытно-экспериментальным производством с общей численностью персонала в 1000 человек.

Таким образом приказом Минхимнефтемаша СССР от 19 февраля 1986 года было создано производственное объединение (ПО) «Дзержинскхиммаш» со штатной численностью в 7500 рабочих и служащих. Позднее, с 29 марта 1988 года, оно получило уже статус научно-производственного (НПО). Я же с 1986 года стал уже не просто директором завода, а генеральным директором сначала ПО, а потом и НПО «Дзержинскхиммаш».
В результате такое объединение ещё более увеличило свой производственный потенциал, получив возможность на месте решать сложнейшие конструкторские и технологические задачи при изготовлении зачастую уникального оборудования для бурно развивающихся предприятий советской нефтехимической индустрии.

В то время, в период наивысшего расцвета «Дзержинскхиммаша», к нам неоднократно приезжали делегации с других заводов и фабрик с целью изучения передового опыта. Кроме того, на базе нашего предприятия нередко проводились различные мероприятия городского, областного и даже всесоюзного значения.

Так, первый секретарь Горьковского областного комитета КПСС Юрий Николаевич Христораднов , который в свою бытность высшим руководителем Горьковской области побывал далеко не на всех предприятиях Дзержинска, однажды даже устроил на нашем заводе специальный семинар. Участие в этом мероприятии приняли все руководители райкомов партии региона, председатели исполкомов, областного комитета профсоюзов, ответственные работники обкома КПСС, руководители предприятий и многие другие. На нём подробно обсуждались вопросы строительства и становления «Химмаша», его превращения в одно из ведущих предприятий не только Горьковской области, но и отрасли химического машиностроения СССР в целом.

Завод неоднократно посещали министр нефтяного и химического машиностроения СССР Константин Иванович Брехов, особенно в период, когда мы выполняли задачи по созданию оборудования в интересах микробиологической промышленности, что нередко являлось оборонным заказом и было на особом контроле руководства. Регулярно на «Химмаше» проводились и выездные коллегии министерства с участием руководителей всех предприятий отрасли, совещания Горьковского областного комитета партии и другие мероприятия.

Что касается периода активного строительства завода, то легендарный министр энергетики и электрификации СССР Пётр Степанович Непорожний, к сожалению, у нас так и не побывал. А вот его первый заместитель Павел Петрович Фалалеев приезжал трижды, главным образом в начальный период, когда вводились в строй ведущие корпуса и другие наиболее важные заводские объекты.

Дважды на «Химмаше» побывал заведующий отделом химической промышленности ЦК КПСС Виктор Михайлович Бушуев, являвшийся одним из авторов разработки и реализации комплексной программы химизации СССР, о которой я уже рассказывал выше. Причём, что называется, запросто, без какой бы то ни было помпезности.
В общем, высоких гостей мы принимали часто. Как-то вот, помню, возвращался я поездом из Москвы в Дзержинск после участия в работе коллегии Министерства нефтяного и химического машиностроения. Выхожу из купе, а в коридоре стоят и беседуют двое товарищей. При этом я слышу, как один из них говорит другому, имея в виду меня: «Обратите внимание! Вон тот человек – директор одного из крупнейших предприятий от Брехова (имелся в виду министр нефтяного и химического машиностроения СССР)».

«Видимо, один из них какой-то важный чиновник», – подумал тогда я и решил подойти к ним поздороваться.
– Вы вроде бы у Константина Ивановича Брехова директором где-то работаете, – спросил меня после приветствия тот, которому обо мне говорил второй.
– Да, так и есть, – ответил ему я и представился: – Директор дзержинского «Химмаша» Тюгин.
– Ну и как дела? Как работается?
– Идут дела, – говорю, – строительство ведём очень большое. Спасибо, что помогли нам наладить эту масштабную работу.
– Да, было дело. Смогли мы уговорить Непорожнего (в тот период – министр энергетики и электрификации СССР), чтобы помог вам. Я ведь – заведующий отделом ЦК. Едем вот на авиационный завод вместе с профильным министром, – кивнул он в сторону своего спутника, – что-то там не клеится пока…

После этих слов я несколько даже опешил. Вот ведь с какими попутчиками разговариваю! Они явно люди, что называется, высокого полёта. Вот так, запросто, проблемы целых отраслей промышленности решают! Жаль вот только, фамилию этого высокопоставленного партийного чиновника сейчас уже не припомню .
– Очень приятно познакомиться, – говорю, волнуясь, в ответ. – Будет время – приезжайте к нам на завод. У нас тоже есть что посмотреть.
– Хорошо, – запросто так отвечает, к моему большому удивлению, собеседник. – Я завтра планирую освободиться во второй половине дня и часов в шесть-семь вечера буду у вас.

«Вот так да! – подумал после этого я. – Пригласил гостя на свою голову! Что ж теперь делать-то? Он ведь и вправду наведается, раз пообещал».
Приехав наутро в Дзержинск, пришлось сразу связаться с первым секретарём горкома КПСС Александром Васильевичем Алексеевым, уже хорошо знакомым вам по моим рассказам:
– Так, мол, и так, – говорю, – жду высокого гостя, целого завотделом ЦК!
– Неужели правда? – с определённой долей недоверия в голосе поинтересовался руководитель городского комитета партии. – Ты, Вячеслав, меня, часом, не разыгрываешь?
– Да нет! Всё вполне серьезно. Вот хочу совета попросить. Как принимать-то его? Я столь высокопоставленных чиновников пока ещё не встречал на заводе. Даже не знаю, как и быть. Накрывать поляну (сленг – имеется в виду: готовить ли застолье)? Не накрывать?
– Знаешь, Вячеслав, – отвечает А.В. Алексеев, – ты будь с ним поосторожнее. Мало ли что. Особенно если человека не знаешь.
Через некоторое время мне по телефону позвонил второй секретарь Горьковского областного комитета КПСС Борис Васильевич Захаров:
– Здравствуй, Вячеслав! Знаю о твоём сегодняшнем госте. Я сам сопровождать его не смогу. С ним приедет заведующий профильным отделом обкома Волков. Будь осторожен! Как говорится, начеку!

В итоге встретили мы «дорогого гостя», что называется, налегке, по-простому. Ну, чайку, водички предложили, конечно, с дороги. Хотя готовы были к различным вариантам развития событий. Поинтересовался я, конечно, у Волкова, не нужно ли чего «более серьёзного», но получил однозначный ответ: «Не стоит».
 
Не надо так не надо. Прошёлся наш гость по заводу, познакомился, поговорил с людьми. Поблагодарил за полученную весьма исчерпывающую информацию о работе предприятия, пожелал новых трудовых свершений и уехал дальше по своим делам. В общем, продемонстрировал доступность, простоту в общении, ну и деловитость, конечно. Никакой тебе помпы, характерной для отдельных чиновников высокого ранга, чванства, высокомерия в нём не было.
 
Я ещё подумал тогда: «Вот какой человек! Такими полномочиями обладает! Хоть казнить, хоть миловать может, как говорится, одним движением левого мизинца! Где мы, а где он? Пропасть же между нами! Ан нет, не побрезговал к нам на завод заехать! Пообщался со всеми, что называется, по-рабочему, деловито. Ко мне, «сопляку зеленому», по всем меркам в сравнении с ним – со всем уважением. Вот это да! Настоящий руководитель! Такой, каким и должен быть высокий партийный деятель».

Конечно же, для меня такие люди были наглядным примером поведения как на работе, так и в быту. У них я стремился перенимать такие качества, как скромность, деловитость, умение запросто, но без какого-либо панибратства общаться со своими подчинёнными и коллегами, проявлять необходимую заботу о них, детально вникая как в рабочие, так и в жизненные проблемы простых людей-тружеников.

Огромным подспорьем в этом являлся мой собственный жизненный опыт, полученный с молодых лет, ещё в период 13-летней работы на заводе «Красное Сормово». Там люди очень быстро проходили и рабочую школу, и школу жизненную. Обстоятельства так складывались. И именно там понял я одну важную вещь – всегда рассчитывать нужно только на себя, на свои силы, на свой коллектив и никогда не ждать манны небесной. Во многом, как показала позднее практика, в этом и был один из важных залогов успеха моей последующей работы.

В частности, беседуя со мной, что называется, с глазу на глаз в один из своих приездов на «Химмаш», министр советского химнефтепрома К.И. Брехов как-то заметил:
– Слушай, Вячеслав! Вот у меня все чего-то просят, клянчат что-нибудь. То это им дай, то – другое. Деньги, фонды, кадры и тому подобное. А вот от тебя я никогда подобных речей не слышал. Ты бы хоть для порядка, хотя бы для смеха, что ли, что-нибудь у меня попросил!
Я ему скромно ответил тогда:
– Спасибо вам, Константин Иванович! Но пока у нас как-то всё есть, как-то всего хватает. Строить нужно – строим. Деньги на оборудование имеются. Производить надо – производим. Так что пока ничего сверх того, что мы на сегодняшний день имеем, нам не нужно.
– Правильный у тебя подход, Вячеслав, государственный, рачительный. Если и дальше будешь придерживаться этой линии, всё у тебя на предприятии будет складываться как надо, – прокомментировал такое моё заявление министр. – Но раз уж я к вам приехал, то, как говорится, с пустыми руками в гости не ходят. Кое-что я заводу всё же подкину. И теперь знаю и понимаю, что всё это ты не промотаешь, а пустишь в дело. Уверен.

Что оставалось в такой ситуации? Русская поговорка гласит: «Дают – бери». Поэтому поблагодарил московское руководство за их помощь и поддержку. Однако и министр со своими помощниками отчётливо поняли, что лишнего у Минхимнефтемаша мы не попросим, а уж если попросим, то, значит, жизнь нас так к стенке припёрла, что дальше просто невмоготу.

Кстати говоря, и с другим министром, пришедшим на смену К.И. Брехову (в 1986 г. тот вышел на пенсию), Владимиром Матвеевичем Лукьяненко у нас наладились хорошие, деловые отношения. Вместе с ним мы были в одной из служебных загранкомандировок, о которых я расскажу чуть попозже, в Польше, где объехали все заводы химического машиностроения. Так что время поговорить, что называется, по душам, без протокола, у нас было.

А поездка эта была для него знаковой. Его планировали назначить в ближайшей перспективе послом СССР в этой стране, поэтому поляки к нему весьма пристально присматривались. Да вот, видимо, где-то что-то в итоге не срослось. Скорее всего, не хватило лоббистских позиций наверху (смеётся).

Думаю, вполне понятно, что с кем попало, особенно в то время, министр по душам говорить не станет. А я был человеком неболтливым, чётко понимал и осознавал, что можно, а что нельзя, где можно, а где нельзя. Поэтому и отношения мои с руководством, да и с коллегами тоже, всегда складывались, что называется, как надо.

Вот взять, к примеру, ситуацию с Константином Александровичем Поповым, который сменил меня на посту директора «Химмаша» в 1964 году. Я-то знал, что с прежней работы начальника главка совнархоза его сняли. А вот за что, как и почему, никогда не интересовался. Кому какое дело? Видимо, беда случилась какая или человек ошибку какую допустил. Всякое бывает. Если можно и нужно, то он сам об этом расскажет. А нет – так нет. Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь. А слухи муссировать да распространять – это не моё. И обиды никакой я ни на него, да и на других начальников за то, что меня понизили в должности с директора до главного инженера, никогда не держал и не высказывал. Понимал одно – раз так решили наверху, значит, так надо. Моё дело – трудиться, отдавая все силы, на порученном участке. Партия отдала приказ – наше дело его исполнять. Как в армии – беспрекословно, точно и в срок.

Помните известную, в каком-то смысле даже крылатую фразу, сказанную в бессмертном фильме «Семнадцать мгновений весны» Мюллером в блестящем исполнении народного артиста Леонида Броневого: «Я люблю молчунов! Если друг-молчун – так это друг. А уж если враг – то враг». Вот этого принципа и я старался придерживаться по жизни. И сейчас отчётливо понимаю – не зря! И другим рекомендую.

Во многом благодаря такой жизненной позиции хорошие отношения складывались у меня, да и у «Химмаша» в целом, не только с профильным министерством и с его руководителями, но и с многими другими. Так, у меня практически всегда было нормальное как деловое, так и чисто человеческое взаимодействие по самым разным вопросам практически со всеми – и с начальниками, и с подчиненными, и с директорами других предприятий города Дзержинска. Они, кстати, были все как на подбор, что называется, крепкими руководителями мощной, старой закваски, людьми авторитетными и весьма опытными, прошедшими через разные горнила времени, жизненные и производственные ситуации. У них было чему поучиться.
 
В этой связи не могу не вспомнить и не отдать дань памяти таким людям, как:
– Алексеев Александр Васильевич, о котором я уже много и детально рассказывал. С ним, как вы уже знаете, мы были не просто коллегами или знакомыми, мы с ним были очень хорошими друзьями;
– Захаров Борис Васильевич – сначала второй, а затем и первый секретарь Дзержинского горкома КПСС, после чего – первый заместитель председателя Горьковского областного совета депутатов трудящихся, занявший впоследствии должность второго секретаря Горьковского обкома КПСС. На заключительном этапе своей партийно-государственной деятельности он являлся председателем Горьковского областного Совета профессиональных союзов;
– Шлыков Александр Александрович – в ноябре 1973 года избранный вторым секретарем Дзержинского горкома КПСС, курировавший экономику, социальную сферу и правоохранительные органы. В июне 1984 года он был назначен заведующим отделом химической и нефтеперерабатывающей промышленности Горьковского обкома КПСС. В марте 1985 года избран секретарём обкома и членом его бюро. Кроме того, он неоднократно избирался депутатом Дзержинского городского Совета народных депутатов, а затем, с декабря 1982 по март 1995 года, – Горьковского (а после возвращения 22 октября 1990 года городу его исторического названия – Нижегородского) областного совета народных депутатов пяти созывов. При его активном и непосредственном участии был построен ряд важных производственных и социальных объектов в городах Дзержинске, Нижнем Новгороде и в ряде других районов области.

Все эти люди оказывали огромную помощь и содействие в становлении «Химмаша». При их непосредственной поддержке решались очень многие вопросы создания хороших условий работы и жизни заводчан, их достойного как материального, так и социально-бытового обеспечения, и, конечно же, культурной жизни.

Особые, как деловые, так и дружеские, приятельские отношения, складывались у меня и с директорами других наиболее значимых предприятий Дзержинска. Это способствовало формированию обстановки взаимопомощи и взаимовыручки, творческой среды обмена передовым опытом, внедрения на заводах города новейших достижений науки и прогрессивных методов производства.
К числу таких уважаемых мной людей могу отнести:
– легендарного директора «Завода имени Я.М. Свердлова», дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной премии СССР Михаила Фёдоровича Сухаренко. Его бронзовые бюсты установлены в Дзержинске на проспекте Победы и перед главной проходной завода;
– директора того же предприятия Николая Ивановича Вавилова, ставшего его руководителем после выхода М.Ф. Сухаренко на пенсию;
– директоров завода химического оборудования (производственное объединение «Заря») Василия Ивановича Житкова и Василия Петровича Голубева;
– руководителей производственного объединения «Капролактам» Героя Социалистического Труда Марка Пименовича Седова и Анатолия Александровича Муханова;
– директоров производственного объединения «Корунд» Бориса Ивановича Коломазова и Бориса Александровича Трусова;
– директоров производственного объединения «Пластик» и, в частности, Анатолия Васильевича Волкова;
– директоров завода «Оргстекло» и, в частности, Леонида Андреевича Морозова и Анатолия Михайловича Ивченко;
– директора завода ядохимикатов «Ява» Анатолия Ивановича Савельева;
– директора Дзержинского опытного завода Всесоюзного НИИ авиационных материалов (ДОЗ ВИАМ) Павла Ефимовича Зотина;
– руководителя Дзержинского филиала Опытно-конструкторского бюро автоматики (позднее – ОАО «Цвет») Тюрева Михаила Александровича и многих-многих других.

Прошло уже почти 30 лет, как я вышел на пенсию. Многих людей из числа тех, что я перечислил, уже давно нет с нами. Но самые тёплые воспоминания о них и о совместной работе с ними по-прежнему хранятся в моей памяти. Я горжусь тем, что знал их и много лет трудился вместе с ними, что называется, бок о бок, плечом к плечу.

В силу этого всех их я хорошо помню. Даже несмотря на то что очень многие из них уже ушли из жизни.

Что же касается меня, я всегда стремился быть скромным человеком. Ни в чём не допускал какого-либо зазнайства, чванства, заносчивости или барства, так характерных, особенно сегодня, для разного рода руководителей и бюрократов даже невысокого ранга. Что тут скажешь? Далеко не все способны выдержать испытания властью, так сказать, медными трубами. Я же со своей стороны никогда не кичился своей должностью и положением. За время своей трудовой деятельности никогда не участвовал ни в каких интригах или в других каких-либо нехороших делах.
Сейчас вот нередко слышишь по радио и телевидению, как люди, дорвавшиеся до власти, занявшие какие-то руководящие должности, занимаются воровством. Обкрадывают свою страну, живущих здесь людей в угоду собственным меркантильным интересам. А набив карманы, бегут за границу за счастливой жизнью, в которой виллы, яхты, дорогие машины и другие блага.

Я нередко думаю, почему такое происходит и как вообще это стало возможным. Ведь во времена моей молодости, да и потом, позже, когда я уже много лет возглавлял «Дзержинскхиммаш», мы думали совсем о другом. Прежде всего о том, как более эффективно служить своей Родине, сделать её красивее, мощнее, богаче. Как улучшить качество не своей собственной жизни, а жизни других, обычных людей-тружеников нашей страны, сделать её более радостной и счастливой. Поэтому нам никогда и в голову не приходили мысли о каких-то махинациях, а тем более о хищениях, открытом воровстве и казнокрадстве в интересах личного обогащения. Мы всегда были далеки от этого. Хотя доверены нам партией и государством были огромные даже по нынешним временам материальные средства и производственные мощности. А расхожая фраза того времени о том, что социализм – это учёт и контроль, была для нас не пустым звуком, а руководством к действию.

Вот, к примеру, было как-то принято постановление об ужесточении правил использования служебных, в первую очередь, директорских машин. Сделано это было для того, чтобы исключить какие бы то ни было вольности и перегибы в данном вопросе. Причём после этого, чтобы встретить и отвезти своих родственников с железнодорожного вокзала домой, я писал специальное заявление с просьбой разрешить такую поездку, в котором гарантировал её оплату (и оплачивал, конечно) из собственных средств. Трудно представить, чтобы сегодня кто-нибудь из генеральных директоров крупных предприятий поступал бы так же. А в те времена это было не только нормой – законом.

Или вот другой подобный пример из серии так называемых мелочей. Как-то прошёл по Дзержинску ураган. Побило много окон, деревья повалило. Пострадала тогда и наша квартира. Что-то там надо было немного совсем подремонтировать, типа окна или форточки поправить. Что стоило тогда директору одного из крупнейших предприятий в стране прислать домой заводских плотников? Вмиг бы всё сделали. Но нет! Нельзя было этого допустить ни в коем случае! Тут же нашлись бы «доброжелатели», которые доложили бы куда следует, что, мол, директор использует своё служебное положение в личных корыстных целях, хотя стоимость этих работ была просто мизерной. Поэтому я всё оформлял как положено, через профком и администрацию завода с соответствующей оплатой. А как по-другому? У меня же партбилет в кармане! А значит, и совесть в душе по высшему стандарту.

Да, были в наше время льготы различные для многих категорий граждан, в том числе и для руководителей различного ранга. По самым разным аспектам жизни. И надбавки к зарплатам, и путёвки профсоюзные в санатории и дома отдыха, льготы по проезду и организации питания на предприятиях. И медицина, и образование были бесплатными, да и многое другое. И определённую часть населения это почему-то раздражало, особенно по части льгот, предоставляемых руководителям. Но ведь тогда директора даже самых крупных предприятий Советского Союза не жили в персональных замках, не имели вилл за рубежом, личных самолетов, яхт и гаражей с десятками дорогущих иностранных авто. То же можно сказать и о руководителях государственного масштаба.

А сейчас что? Неужели народ в конце 1980-х годов с приходом к руководству партией и страной М.С. Горбачёва этого добивался? Вседозволенности, поголовного казнокрадства, обнищания широких слоёв населения, чиновничьего произвола и всеобъемлющей коррупции, разрушения экономической мощи страны и разворовывания её ресурсов и промышленного потенциала?
 
Очень больно и горько осознавать сегодня, что всё то, что долгие годы возводилось и выстраивалось напряжённейшим трудом огромного количества людей, всего великого советского народа, на сегодняшний день большей частью уничтожено…

Ну а в тот период, в 1980-е годы, от рассказа о которых я несколько отвлекся в своём, так сказать, лирическом отступлении, мне приходилось кропотливо работать не только в качестве директора «Химмаша», но и активно заниматься общественной деятельностью. Так, в течение почти 20 лет я избирался членом Дзержинского городского комитета КПСС и Городского совета депутатов трудящихся (по нынешним временам – городское Законодательное собрание). Длительное время был членом областного совета профсоюзов машиностроения и неоднократно избирался в его президиум. Дважды избирался членом Горьковского областного совета профессиональных союзов и один раз – в его президиум. Ну и, конечно, в течение всей моей работы на «Химмаше» я являлся членом заводского комитета КПСС. Так что работы, помимо основной, директорской, хватало…

Кстати, забегая немного вперед, хочу сказать, что, даже покинув «Химмаш» и выйдя на пенсию, я ещё долгие годы, практически до своего восьмидесятилетия, продолжал активно работать в заводской партийной ячейке КПРФ. Несмотря на то что КПСС в 1991 году прекратила своё существование, своих политических взглядов и принципов я не поменял, как сделали многие. Ходил на все партийные собрания, выполнял различные поручения. За это руководством КПРФ и лично Г.А. Зюгановым я был награждён целым рядом медалей и почётных грамот, чем очень дорожу и горжусь!
В 80 лет, когда здоровье моё стало потихоньку ухудшаться, я вынужден был, по сути, прекратить свою активную работу в Коммунистической партии. Причём сделал я это с разрешения нашей первичной партийной организации. Подал туда соответствующее заявление, которое было рассмотрено и удовлетворено.

Хотя, наверное, прекратить – неправильное слово. Ведь партийный билет остаётся у меня. Храню я его как зеницу ока. Да и от принципов своих, полностью совпадающих с программой КПСС и проводимым ей в жизнь курсом в советский период истории нашей Родины, я никогда не отходил и не отказывался. Просто возраст всё же, как говорится, взял своё.

Тем не менее и секретарь Дзержинского горкома КПРФ, и секретарь нашей заводской партийной ячейки меня не забывают и, что называется, со счетов не списывают. Всегда поздравляют со всеми праздниками.
А грамоты и медали, полученные от КПРФ, считаю признанием моих заслуг перед Родиной, признанием того, что я работал не на собственный карман, а в интересах государства и народа, простых людей-тружеников (тяжело вздыхает и на некоторое время уходит в себя)…

…Запомнились 1980-е годы и ещё одним событием, оставившим памятный след в моей жизни. Во времена, когда К.А. Попов, о котором я уже много раз говорил, был ещё начальником главного управления машиностроения горьковского совнархоза, нашему «Химмашу» передали территорию одного из филиалов завода им. Я.М. Свердлова в районе поселка Пыра, где располагалась часть его ремонтных мощностей. Там нами было организовано производство корпусов различных авиабомб, 50-литровых газовых баллонов и двухкамфорных газовых плит, а позднее – эмалированной посуды в рамках отдельных программ реконверсии .

Местность в этом районе лесисто-болотистая, в силу чего много торфяников и торфоразработок. А торфяники – вещь очень опасная. В жару легко возгораются и горят не столько на поверхности, сколько на глубине, порождая тем самым огромные провалы и способствуя в случае пожара незаметному распространению огня и большим по площадям задымлениям.

Лето 1981-го года выдалось в Горьковской и соседней Владимирской областях очень засушливым, жарким и ветреным. Начались пожары на торфяниках и в лесах. Этим, кстати, весьма активно пользовались злоумышленники-поджигатели. В частности, только в районе Пыры было обнаружено несколько мест поджогов, когда разного рода горелки размещались в кронах высоких сосен. Вызывая верховые пожары, которые быстро распространялись при сильном ветре на большие расстояния, такие, прямо скажем, диверсии способствовали как минимум снижению производственных показателей на промышленных предприятиях, особенно оборонно-промышленного комплекса, а нередко и их уничтожению в огне.

В тот период с пожарами боролись все – не только специализированные пожарные части и пожарные дружины, но и практически все заводы Дзержинска. Мне тогда пришлось фактически переехать на территорию нашего филиала в Пыре, временно оставив основной завод на своих заместителей. Опасность возгорания была очень высокой. Боролись мы с этим стихийным бедствием по всем правилам – копали противопожарные рвы, концентрировали специальную технику на особо опасных направлениях, выставляли специальные дозоры и оцепления, увеличивали запасы воды и песка для экстренного тушения огня, формировали противопожарные отряды, несущие круглосуточное дежурство. Ситуация осложнялась тем, что совсем неподалёку располагался посёлок Пыра, представлявший собой сплошную деревянную застройку. Не останови мы пожар на своём рубеже, от этого посёлка в считанные часы осталось бы одно пепелище.

В итоге и филиал, и посёлок удалось отстоять. Хотя однажды, объезжая территорию на дальних подступах в целях пожарной разведки, мы попали в огонь верхового пожара. Жуткое дело, скажу вам, страшное. Спасло нас тогда то, что лес был достаточно чистый, не заросший понизу кустарником и не захламлённый валежником и сухостоем. Всё же в советский период службы лесничеств работали весьма эффективно, не то что сейчас.

Вот за эту работу я среди многих Указом Президиума Верховного Совета РСФСР был награждён медалью «За отвагу на пожаре».


Изучение передового зарубежного опыта


В советский период поездки за границу, прежде всего по производственным делам, были достаточно большой редкостью. Не то что сейчас, в период активного развития мировой экономической глобализации и огромного количества всевозможных совместных предприятий. Тогда в СССР упор делался на своё, отечественное производство. Поэтому и такого понятия, как «импортозамещение», возникшего в России после начала интенсивного ввода США и их западными сателлитами различных массовых экономических санкций против нашей страны, просто не было. Однако иностранный производственный опыт мы изучали с большим интересом, особенно с учётом того, что выпускаемая «Химмашем» продукция поставлялась за рубеж и затем эксплуатировалась во многих иностранных государствах.

В связи с этим первая моя заграничная поездка была в ГДР , в город Росток . Было это в 1972 году. До этого за рубежом я не бывал ни разу. Первое моё впечатление от того, что я там увидел, – это совершенно другой уровень культуры. Причём культуры вообще, что называется, с большой буквы. И общей культуры поведения, и культуры всего жизненного уклада, обустройства инфраструктуры, особенно дорог, и, конечно же, культуры производства.

Прилетели мы из Москвы в Берлин, а до Ростока нас везли на машине. Расстояния-то там небольшие, не то что у нас в матушке-России. Вся наша делегация состояла из двух человек – я и представитель Госплана СССР, который и считался старшим. Причём во время этого переезда, глядя из окна автомобиля на проплывающие мимо окрестности, он один раз почему-то как-то не очень лестно отозвался об увиденном. Я постарался аккуратно намекнуть ему об этом. Мол, не очень, наверное, правильно, сидя в машине принимающей стороны, говорить неприятные для хозяев вещи. А водитель оказался к тому же русскоговорящим, понимающим наш разговор. Он был из поволжских немцев, которых в начале войны выслали в Казахстан. Ну, он и поддакнул мне, что негоже, мол, так вот… И сказал затем, что видел и наше Поволжье, и степи казахстанские, и много чего другого, что похуже будет того, что мы сейчас по дороге наблюдаем.

Надо было видеть, как струхнул этот госплановец. Подумал, небось, что водитель-то «подставной», из «особистов» , и позже доложит о его поведении куда следует. А это сулило по тем временам очень большие неприятности…
Что касается производства, то я смог увидеть его на том самом крупном комбинате пивобезалкогольной продукции в Ростоке, для которого нашему «Дзержинскхиммашу» предстояло изготовить несколько колонных аппаратов. Оно поразило своей чистотой и таким, я бы даже сказал, излишним внешним лоском, которому у нас в тот период внимания практически не уделяли.

В нашей стране во главу угла ставилась надёжность производства, качество выпускаемой продукции. При этом внешний вид цехов как снаружи, так и внутри, а также и самой готовой продукции, уходил на второй план. За это рабочим если и платили, то совсем немного. У нас в плановом хозяйстве конкуренции не было, поэтому, как выглядело то или иное выпускаемое оборудование, особого внимания никто не обращал. Главное – его надёжность. Изготовил и отправил потребителю, которому планом было предписано изготовить то или иное изделие. И всё. Ему, потребителю, всё равно другое такое изделие больше взять негде. Все же фонды строго распределены.

Это в конкурентной экономике, когда любую продукцию можно свободно заказать сразу на нескольких предприятиях, на первый план выходит её внешний вид. Встречают-то, как говорится, по одёжке. Расчёт строится на том, что потребитель вправе выбрать то, что ему больше понравится. Поэтому в данном случае внешний лоск имеет далеко не последнее значение. А немецкая экономика долгие годы была капиталистической, а значит, на первый план выходила конкуренция, где большое значение уделяется рекламе, тому самому внешнему лоску. Однако, что главное, не в ущерб качеству и надёжности. После образования ГДР экономическая система там сменилась на плановую, а вот привычки, устои и традиции производственников оставались прежними. Видимо, отсюда и исходила разница в культуре производства между нашей, отечественной, промышленностью и немецкой, накладывая свой мощный отпечаток не только на выпуск конечной продукции, но и на весь процесс организации работы заводов и фабрик.

Однако я точно знаю, что в начале 1970-х годов целый ряд изделий, выпускаемых советской промышленностью, хотя и не отличался красивой внешней отделкой, по своему качеству и надёжности превосходил зарубежные, в том числе и немецкие аналоги. Сюда можно отнести наши плёночные испарители, торцевые уплотнители и много ещё чего другого.

Вот такие первые впечатления остались у меня от ознакомления с производственным процессом на ростокском пивобезалкогольном комбинате в Германии. Хотя детально посмотреть его времени не было. На предприятии этом мы находились всего несколько часов, а дальше – всякие официальные встречи, банкеты и всё остальное, что полагается по протоколу для иностранной делегации (смеётся).

Что ещё запомнилось из этой поездки, так это отношение принимающей стороны к тому самому представителю Госплана, о котором я уже рассказывал. Возможно, водитель всё же доложил своему руководству о том случае, что произошёл в машине по дороге из Берлина в Росток, и это сыграло определённую негативную роль. Если со мной немцы и обнимались-целовались, и здравицы-тосты произносили, то вот его, по сути, попросту игнорировали. Так что всегда нужно прежде хорошо подумать, что говорить, особенно за рубежом. Ведь далеко не факт, что окружающие тебя не поймут, хотя и говоришь ты не на их родном языке. Этот урок я тоже хорошо усвоил на всю оставшуюся жизнь…

В ходе этой поездки удалось на сутки задержаться в Берлине. Жили в нашем посольстве в ГДР, которое располагалось в непосредственной близости от Бранденбургских ворот. Представилась возможность осмотреть город. «Поверженный» Берлин произвёл сильное впечатление. В городе ещё местами оставались нерасчищенные руины. Были видны следы ожесточенных боёв за каждое здание, за каждый подъезд, в ходе которых буквально за несколько дней до Великой Победы сложило головы огромное количество наших солдат и офицеров.

Впечатлила и Берлинская стена , разделявшая Западный и Восточный Берлин местами так, что одна сторона улицы находилась под управлением западного, а другая – восточного, советского сектора. И люди, жившие годами на этой улице и, возможно, даже ходившие друг к другу в гости, в одночасье оказались, по сути, в разных мирах. Такие вот тогда были времена, которые сегодня вспоминают как период «холодной войны».

В ходе этого же моего «турне» по ГДР я посетил и знаменитую Лейпцигскую ярмарку. В советский период она являлась одним из ведущих центров торговли между миром капитализма (Западом) и социализма (Востоком). На ней ведущие компании ГДР, СССР, Чехословакии, Польши и других стран советского блока демонстрировали свои промышленные достижения и образцы соответствующей продукции. Со своей стороны, ведущие производственные корпорации стран Запада, включая США, Западную Германию, Францию, Великобританию, Италию и других, рекламировали образцы продукции, товаров и технологий, которые они готовы были поставлять «на Восток». Кроме того, в Лейпциге активно заключались торговые соглашения между странами СЭВ . В 1970-е годы количество посетителей данной ярмарки превышало 600 тысяч человек ежегодно, а участие в ней принимали свыше десяти тысяч различных предприятий, компаний и фирм.

Данная поездка оставила незабываемые воспоминания от масштабов и объёмов этого торгово-выставочного мероприятия, история существования и функционирования которого берёт начало аж в XII веке. Особенно впечатлило то, что Лейпциг, фактически стёртый с лица земли массированными бомбардировками англо-американской авиации в 1945 году, к середине 1970-х годов практически «восстал из пепла».

Кроме ГДР я в составе официальной делегации города Дзержинска посещал Венгрию, тогда Венгерскую Народную Республику – также одну из стран социалистического блока. Всего нас в составе делегации было четверо: второй секретарь Дзержинского горкома КПСС А.В. Алексеев, главный инженер завода «Оргстекло», секретарь парткома предприятия «Ява» и я. В этой поездке мы посетили венгерскую столицу Будапешт и несколько других городов этой страны, ознакомились с их достопримечательностями и наиболее значимыми промышленными предприятиями, где проходил обмен опытом партийной работы и хозяйственной деятельности.
 
Особое, незабываемое впечатление осталось от посещения одного из красивейших мест Европы – озера Балатон. Это главный курорт Венгрии, где расположены очень уютные небольшие городки со всей необходимой инфраструктурой и весьма приветливым населением. В стране, которая не является приморским государством, Балатон с его красивейшей прибрежной природой, потрясающими пейзажами и замечательными климатическими условиями вполне нивелирует этот, если можно так сказать, недостаток.

Удалось побывать мне и в Польше, тогда – в Польской Народной Республике. Это также была служебная командировка в составе советской делегации во главе с министром химического машиностроения СССР Владимиром Матвеевичем Лукьяненко. Кроме меня в делегацию, которая занималась изучением польских предприятий химической промышленности, входили директора «Уралхиммаша», «Пензхиммаша» и «Тамбовхиммаша». Мы посетили Варшаву и ряд других польских городов. Как и в Германии, обратили внимание на достаточно высокую культуру производства и хорошее качество выпускаемой продукции. И немудрено. Подавляющее количество местных предприятий работало на советской технико-технологической базе, до сих пор, кстати, продолжая выпускать отличную продукцию.

Единственная крупная западная промышленная держава, которую мне удалось посетить, находилась, как это ни удивительно, на Дальнем Востоке. Это – Япония. В тот, советский для нашей страны период 1980-х годов, в ряде стратегически значимых отраслей машиностроения она являлась безусловным мировым технологическим лидером. Целью нашей поездки, состоявшейся в самом начале 1989 года, было посещение корпорации «Мицубиси», для которой «Дзержинскхиммаш» должен был изготовить ряд образцов уникального химического оборудования повышенной точности. Кстати говоря, требования заказчиков к характеристикам необходимых им изделий были крайне высокими по очень многим параметрам. Причём подобный заказ был своего рода ответным ходом японцев, так как ранее на дзержинском предприятии «Оргстекло» они установили своё оборудование, позволившее выпускать продукцию очень высокого качества.

В делегацию нашу входило пять человек, включая представителя из профильного министерства. Перелёт от Москвы до Токио был длительным. Первое, что удивило, – это был токийский аэропорт. Тогда впервые в жизни я выходил из самолета не на трап, а в специальный раздвижной рукав, который выводил тебя внутрь здания аэровокзала без выхода на улицу. Безусловное удивление вызвали действия местного персонала, который повсюду улыбался тебе и кланялся, будучи готовым в случае необходимости прийти на помощь. Такое гостеприимство было в диковинку. Кроме того, всё было сделано и продумано так, чтобы прибывшему пассажиру было комфортно – движущиеся дорожки, по которым очень удобно перемещаться по аэропорту, особенно с багажом, который, как у нас в то время, не надо было нести на себе. Поставил рядом, и он движется вместе с тобой. В общем, уже выйдя из самолета, мы поняли, что попали в совершенно другой, невиданный нами ранее мир из какого-то фантастического кино.

Японская столица встретила нас неважной январской погодой – как-то пасмурно было и даже чуток промозгло. Но вот что удивило. Ехали мы на присланном за нами микроавтобусе от аэропорта до гостиницы под дождем километров 30. Тем не менее, прибыв на место и выйдя из машины, я обратил внимание, что она осталась такой же чистой, как и приезжала за нами в аэропорт. Вот такого прежде видеть нигде и никогда не приходилось. Вы попробуйте проехать у нас под дождем по городу, я уже не говорю о загородной поездке, где местами и дорог-то нормальных нет. После этого машина будет очень грязной. Её придётся обязательно помыть. А вот в Японии – нет. Это очень многое говорит о культуре страны, прежде всего с точки зрения чистоплотности её жителей, что весьма и весьма немаловажно. Ведь чистота – один из базовых показателей общей культуры и развития любого государства.

Вспоминаю в этой связи ещё один интересный момент. Недалеко от научно-технического центра корпорации «Мицубиси», который мы посещали, велась крупная стройка. В тот период любое строительство в нашей стране ассоциировалось прежде всего с непролазной грязью и бездорожьем. Здесь же какой-то объект возводился прямо посреди очень красивого и суперсовременного города. При этом всё было огорожено высоким забором. Строительная техника въезжала и выезжала со стройки чистой! Это просто поразило. У нас бы строительную грязь машины растащили как минимум по всем прилегающим улицам. А здесь даже представить такое было невозможно! И ведь, как оказалось, строительные работы можно проводить и без разведения грязи! Достаточно лишь оборудовать хорошую мойку на въезде-выезде, и всего делов-то. Но мы в тот период в своей производственной и, в частности, в строительной культуре до этого ещё не доросли. Правда, сейчас, особенно в Москве, да и в других крупных городах, положительный иностранный опыт всё же внедрили. А вот тогда это было в диковинку. Прямо скажем, в голове не укладывалось. Как это? Машины моют при каждом выезде со стройки? Им что, заняться больше нечем, что ли?..

Поразил, конечно, и сам Токио. Такой технически прогрессивной городской инфраструктуры видеть ещё не приходилось. Небоскрёбы и другие здания ультрасовременной даже по нынешним временам архитектуры, замечательные и даже где-то замысловатые многоуровневые дорожные развязки, несметное количество рекламы, в том числе и на огромных электронных экранах, метров эдак пять на восемь, невиданных ещё тогда в нашей стране, диковинные для нас автоматические стеклянные двери – всё это формировало у советских посетителей японской столицы какое-то футуристическое ощущение. Складывалось впечатление, что ты не во сне, а наяву стал участником какого-то нереального фантастического действа, перенесясь во времени каким-то неведомым тебе образом лет на 50, а то и на 100 вперёд.
А японская техника, о качестве которой ходили легенды? Нам тогда даже и не снилось ничего подобного. В Токио я, кстати, впервые проехался на знаменитом японском автомобиле «Тойота». Обратили на себя внимание и надолго запомнились два момента. Первый – это неведомое ранее ощущение резкого вдавливания в кресло, когда водитель брал, что называется, с места в карьер, набирая за какие-то несколько секунд скорость свыше 100 километров в час, перевозя нас по требованию своего руководства с шиком. Второй – небывалая плавность хода машины, высокая скорость езды, которая внутри практически не ощущалась.

А ведь Япония потерпела разгромное поражение во Второй мировой войне! Подавляющее количество её промышленных объектов, а также городов просто были, что называется, стёрты с лица земли. И не образно, а вполне реально. Яркие примеры тому – Хиросима и Нагасаки, ставшие, по сути, большой грудой пепла после американских ядерных бомбардировок. И что же? Всё вокруг оказалось восстановлено и выстроено так, что трудно было и представить себе, что когда-то здесь была лишь полная послевоенная разруха. Такие вот дела!

Впечатлили и сами простые японцы, с которыми нам довелось пообщаться, что называется, вплотную, – инженеры, технологи, мастера. Все они оказались добрыми, приветливыми, открытыми люди. На одном банкете в нашу честь после выпитого саке они запели наши русские песни. Отлично помню одну из них – «По диким степям Забайкалья». И ведь как здорово пели-то! Голоса у них очень чистые, мелодичные, высокие и звонкие. Короче говоря, было чему удивиться.

Правда, на другой банкет пришли уже совсем другие представители принимающей стороны. С виду – как наши чекисты. Все такие суровые, собранные, непроницаемые и пронзительно-пристальные. Ну, прямо мумии египетские, да и только! А главное – мало что понимающие в вопросах химического машиностроения.
 
Вот один из ведущих инженеров «Мицубиси», с которым мы непосредственно общались, обсуждая конкретные технические и производственные проблемы, в том числе и касающиеся изготовления заказанного нам японской корпорацией оборудования, был человеком очень приветливым, скромным и блестяще знающим свое дело. В отличие же от него, один из тех самых «напыщенных павлинов», пришедших на банкет, был мне хорошо знаком. В предварительном плане он побывал на нашем «Дзержинскхиммаше». Тогда всем нам он представлялся генеральным директором филиала фирмы «Мицубиси». Однако этот человек явно не знал тонкостей производственного процесса. Поэтому и прозвал я его про себя «чекистом». Уж больно не похож он был на технического руководителя мощного современного производства. Ну а пришедшие вместе с ним на второй банкет в Токио люди были, скорее всего, его коллегами по «чекистской» работе, не иначе. По крайней мере, такое устойчивое впечатление о них у меня тогда осталось.

Причём сижу я и думаю: «Может, прознали каким-то образом, что я раньше на «Красном Сормово» работал, подводные лодки делал, и вот решили, как говорится, взять меня в оборот? Мало ли что у них на уме».
Тогда ведь всех нас перед выездом за границу, особенно в капиталистические страны, тщательно инструктировали, в том числе и специалисты органов госбезопасности. Предупреждали о возможности любых провокаций против советских людей. Такие были времена…

А мирного договора с Японией у нас ведь и по сей день нет. Формально мы, между прочим, всё ещё находимся в состоянии войны. И тогда, в Токио, мы даже однажды могли воочию наблюдать, мягко скажем, некультурные антисоветские надписи на русском языке. Было и такое. Неприятно, конечно. Но морально к этому, конечно, были готовы. Однако же огромное количество положительных и во многом, как я уже говорил, фантастически удивительных впечатлений быстро затмили этот негатив.
В память о той поездке я привёз домой японский телевизор «Тошиба». Такой в СССР в тот период можно было приобрести лишь в комиссионных магазинах крупных городов, куда их сдавали люди, возвращавшиеся из длительных загранкомандировок. Цены на подобные товары в нашей стране были тогда просто астрономическими – доходили они до среднегодовой зарплаты основной массы населения. А тут – японский телевизор в доме! Да ещё с невиданным тогда пультом дистанционного управления! Все приходили смотреть на него как на диковину! Такие были времена… Характерно, что телевизор этот до сих пор стоит у меня дома в рабочем состоянии! Вот это – действительно фантастика.

Конечно, привёз я тогда и другие подарки своим родным и близким. Прежде всего – часы японские, ну и кое-что другое. И что интересно – на всё это хватило моих командировочных.
 
Ещё один момент, оставивший в моей памяти неизгладимое впечатление от поездки в Японию, – знакомство с системой налогообложения в этой стране. Так, высокооплачиваемые руководители и представители корпорации «Мицубиси» (говоря современным языком – топ-менеджеры) платили в виде различных налогов до 75% (!!!) своей зарплаты. Это не то что у нас. Однако половина этой суммы возвращалась им при условии, что они своими действиями по управлению компанией не будут снижать объёмов выпуска соответствующей продукции, а также сокращать количество рабочих мест. В противном случае государство оставляло эту половину их налогов себе.
А у нас что сегодня? Главная задача этих так называемых менеджеров – не развитие производства, не повышение благосостояния и условий работы тружеников предприятия, не наращивание выпуска продукции и расширение её ассортимента. Главная их задача – вывести деньги из страны в офшоры, после распихать их по собственным карманам и обратить потом в крупные личные банковские счета в зарубежных банках, в недвижимость – в замки да виллы на берегу тёплых морей, в яхты и прочую роскошь. Какой же это капитализм? Это, простите меня, самый настоящий бандитизм и мошенничество! Причём благосостояние простых людей, работающих на таких заводах, с каждым годом зачастую не только не растет, но и, наоборот, – ухудшается! Разве так можно? Разве будет человек в таких условиях усердно трудиться? Нет, конечно! А ради чего тогда это нужно?..

Раньше профсоюзы были. Они многое делали для рабочих, защищали их интересы. Обеспечивали и отдых, и досуг, особенно детей, и в отдельных случаях повышение уровня оплаты труда. А сейчас что? Они, профсоюзы, если и есть, то только на бумаге. Причём профсоюзное руководство практически срослось с государственной верхушкой, а точнее – с кормушкой. Им ли до дел и положения простых тружеников? Нет, конечно.

В общем, сравнивая систему налогообложения (в том числе и нынешнюю) у нас и в Японии, что называется, почувствуйте разницу.


Моя «третья» жизнь


Уже во второй половине 1980-х годов я всё отчетливее стал понимать, что бесконечно работать в том режиме, в котором я тогда трудился, у меня вряд ли получится. Прежде всего, моё собственное здоровье чем дальше, тем всё чаще и чаще мне об этом напоминало. А из-за этого работать в том ритме и с той эффективностью, что ежедневно требовал «Дзержинскхиммаш», становилось всё труднее и труднее. Ведь даже по ночам мне зачастую приходилось отвечать на срочные телефонные звонки, отдавать какие-то указания, распоряжения. Распорядок функционирования «Химмаша» был, по сути, круглосуточным. Вот и я без каких-либо преувеличений трудился вместе с ним практически круглые сутки.
Естественно, что долгие годы такой работы на износ не прошли бесследно. Помню я даже как-то секретарю заводского парткома в одной из бесед, когда мой организм изнутри в очередной раз взбунтовался, сказал: «Даже не знаю, смогу ли до пенсии, до 60 лет, доработать в таком режиме. Дальше, видимо, если доживу, работать уже не буду, уйду на покой».

Ну, до 60 лет я всё же дотянул, доработал. Однако в тот период всё более и более отчётливо понимал, что пришло время оставить работу, поправить, насколько это возможно, собственное здоровье и посвятить остаток жизни своей уже разросшейся к тому времени семье. Ведь созданное при моём непосредственном участии и руководстве предприятие, которому было отдано без малого 30 лет напряженного труда, ставшее в итоге одним из ведущих научно-производственных объединений отрасли химического машиностроения СССР, работало тогда, что называется, как часы. Было и не стыдно, и не боязно передать его в руки новому генеральному директору. И тогда сказал я сам себе: «Всё, хватит. Пора уходить. Уступить своё место более молодому и энергичному человеку».

А сказано – сделано. Съездил я в главк уже нового министерства , которым, кстати, заведовал тот же руководитель, что и в Минхимнефтемаше. Доложил ему: «Так, мол, и так, Павел Дмитриевич, собираюсь уходить на пенсию. Здоровье уже не то. Работать так, как я трудился раньше, уже не смогу. А по-другому просто не умею». И меня там, наверху, поняли и поддержали. Поэтому на рубеже 1989-1990 годов я оставил свой директорский пост.

Тяжело ли было расставаться со своим «детищем»? Скажу честно – непросто. Но ведь в жизни каждого человека наступает момент, когда его дети, что называется, улетают из родительского гнезда, покидают отчий дом, вступая в самостоятельную жизнь. Конечно, мы воспринимаем всё это с волнением, однако принимаем больше как должное, неизбежное и, в общем-то, вполне нормальное событие. Вот с такими чувствами и я покидал ставший близким и дорогим мне завод. Но ведь течение жизни не остановишь.

Много раз слышал одну красивую и мудрую поговорку, неоднократно озвученную многими известными людьми: «Лучше уйти на полчаса раньше, чем на пять минут позже». Полностью согласен с данной мыслью. И сам действовал по тому же принципу, в чём ни разу не разочаровался. Как говорится, всему своё время.
Проводы на пенсию были достаточно торжественными. Я получил поздравления и благодарности не только от коллег-заводчан, но и от руководства профильного министерства, ЦК профсоюза и ВЦСПС, городских властей Дзержинска и руководства Горьковской области.
 
При выходе на заслуженный отдых в апреле 1990 года мне была назначена персональная пенсия союзного значения. В тот период таких, как я, в Дзержинске насчитывалось всего несколько человек. В денежном выражении (а это 180 рублей [по некоторым оценкам – это примерно как 50 тыс. руб. в ценах и при покупательной способности 2019 г.]) такая пенсия практически вдвое превышала максимальное пенсионное содержание по старости, назначавшееся рабочим и служащим в СССР на общих основаниях. Кроме того, персональным пенсионерам полагался и ряд льгот – по оплате коммунальных услуг, проезду на транспорте, приобретению лекарств и тому подобное. Предоставлялось и преимущественное право на дополнительную жилплощадь, специализированную медицинскую помощь и многое, многое другое.
 
Однако моя «красивая и обеспеченная» пенсионная жизнь продлилась совсем недолго. В соответствии с Законом «О государственных пенсиях в РФ», вступившим в силу 1 мая 1992 года, все персональные пенсии были упразднены. Руку к этому приложили тогдашние активные «либералы» и «борцы за справедливость», среди которых выделялась Элла Памфилова , непримиримо добивавшиеся отмены различных «привилегий», существовавших в советский период для партийных, государственных и хозяйственных работников различного ранга в СССР. Благое вроде бы начинание. Только вот одно странно – отменив привилегии и льготы ветеранам советского периода, новая российская власть постепенно обросла такими льготами и привилегиями, которые кратно превзошли те, что существовали в советский период. Хорошая, однако, борьба за справедливость! Ничего не скажешь. Особенно учитывая то, что в советский период в СССР не было нищих, а сегодня только по официальным данным почти шестая часть населения страны живет за чертой бедности. Такие вот настали времена.

Хотя конкретно мне жаловаться-то, в общем, не на что. Много ли мне, пожилому человеку, сейчас нужно? Так что той пенсии, которую я теперь получаю, мне вполне хватает, хотя она и не персональная, да и гораздо меньше на порядок, а то и на два – той, что, видимо, получает пенсионер уже по возрасту Э.А. Памфилова…
Прошло полгода после моего выхода на заслуженный отдых. Здоровье, к счастью, постепенно восстанавливалось. А посему появилась возможность поработать ещё. Какое-то время подвизался я в неком страховом акционерном обществе, организованном в нашем городе одним из руководителей профсоюза работников машиностроения (пригласил меня туда по старой памяти). Да что-то не пришлась мне такая деятельность по душе.
 
Поэтому вернулся я на родной завод и ещё немного потрудился там. Было у «Химмаша» небольшое подшефное сельскохозяйственное производство, вот и стал я там заводским уполномоченным. Неплохое место для пенсионера. График работы практически свободный. Ежедневно «с и до» на рабочем месте находиться было необязательно.
Однако и на том месте долго я не усидел. К сожалению, после моего ухода с «Химмаша», распада СССР и последующей приватизации («прихватизации», как называли её позднее в народе) завод попал в руки человека, прямо скажем, недобросовестного. Моё детище, созданное в течение 30 лет упорного труда, он, мягко говоря, не уважал. Занимался в основном, скажем так, «авантюрными делами», махинациями, умело подставляя при этом под удар заводское руководство. И хотя мои прежние коллеги – главный инженер, ставший после меня директором «Химмаша», основные заместители, начальник отдела кадров, с которыми у нас были тёплые отношения, – остались на своих местах, видеть всё это мне было попросту невмоготу.


Историческая справка

Приватизация в России представляла и представляет собой процесс передачи государственного имущества Российской Федерации, доставшегося ей в наследство после распада Советского Союза от РСФСР, в частную собственность. Осуществляется в России с начала 1990-х годов.

Приватизацию обычно связывают с именами Е.Т. Гайдара и А.Б. Чубайса, занимавшихся в 1990-е годы вопросами разгосударствления промышленных предприятий, её итоги в настоящее время часто подвергается резкой критике из-за появления сильного экономического расслоения населения страны.

В то же время, помимо промышленных, приватизации подверглись и другие активы – сельскохозяйственные предприятия (колхозы и совхозы), земля (разных видов назначения) и жилфонд. Итоги приватизации в этих областях оказались вне зоны пристального общественного внимания и сколь-нибудь системного анализа, и переосмыслению не подвергаются.

Характерно, что первый проект перехода к рыночной экономике путём массовой приватизации государственного имущества был предложен в рамках программы «500 дней», разработанной в 1990 году группой экономистов под руководством Станислава Шаталина. В частности, к 1 сентября 1990 года указанная программа и 20 проектов законов к ней были подготовлены, утверждены Верховным Советом РСФСР и представлены на рассмотрение Верховного Совета СССР. На союзном уровне, однако, программа была отклонена.

24 декабря 1990 года, после принятия Закона РСФСР №443-1 «О собственности в РСФСР», на территории России была узаконена частная собственность. Там же (статья 25) было законодательно закреплено понятие приватизации как передачи государственного или муниципального имущества в частную собственность.
4 июля 1991 года принимается Закон РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР», согласно которому разгосударствление общенародного в советский период имущества организует Государственный комитет Российской Федерации по управлению государственным имуществом (Госкомимущество России).
 
Примечательно, что 25 июня 1990 года Совет Министров СССР принял специальное постановление, в соответствии с которым на базе заводов производственного объединения КамАЗ было создано одно из первых акционерных обществ РСФСР и Советского Союза – АО «КамАЗ». Согласно постановлению, 51% акций АО должны были остаться в общесоюзной собственности, остальные предполагалось продать. 5 сентября 1991 года началась продажа акций трудовому коллективу. 10 сентября состоялся конкурс для юридических лиц, в результате которого акционерами КамАЗа стали 230 предприятий и организаций.

В ноябре 1991 года председателем Госкомимущества РСФСР был назначен Анатолий Чубайс, после чего в России начался этап форсированной приватизации. В её основу был положен Указ №341 Президента РФ от 29 декабря 1991 года, утвердивший «Основные положения программы приватизации государственных и муниципальных предприятий на 1992 год». При этом практические механизмы этой работы также определялись президентским Указом №66 «Об ускорении приватизации государственных и муниципальных предприятий» от 29 января 1992 года.

В июне 1992 года Верховным Советом РФ была утверждена Государственная программа приватизации на указанный год, определившая возможные способы приватизации для предприятий в зависимости от их размера.

Согласно данной программе малые предприятия должны были распродаваться на торгах или могли быть напрямую проданы частным лицам, работающим на этих предприятиях (так называемая малая приватизация). Крупные же предприятия, как и часть средних, должны были быть обязательно преобразованы в акционерные общества открытого типа и затем пройти через продажу акций. При этом не менее 29% уставного капитала должно было быть продано через публичные аукционы за приватизационные чеки, в обиходе называемые ваучерами (так называемая чековая, или ваучерная приватизация).

В ряде особо значимых отраслей (недра, лесной фонд, шельф, трубопроводы, автодороги общего пользования, телевизионные станции и т.п.) приватизация была запрещена. В то же время обязательной приватизации подлежали предприятия оптовой и розничной торговли, общественного питания, строительства, производства и переработки сельскохозяйственной продукции, пищевой и лёгкой промышленности.
Характерно, что приватизация малых предприятий (торговля, бытовое обслуживание и т.п.) была запущена правительством с начала 1992 года, ещё до одобрения Верховным Советом России соответствующей Госпрограммы.

Уже в апреле 1992 года первый в РФ показательный аукцион по продаже предприятий торговли, бытового обслуживания и общественного питания, на который приехали Е.Т. Гайдар и А.Б. Чубайс, был проведён в Нижнем Новгороде. А к 1 ноября 1994 года в стране было приватизировано порядка 60-70% таких предприятий.
 
Обязательным этапом приватизации при продаже акций была реализация части уставного капитала (не менее 29%) за ваучеры на публичных аукционах. Для этого необходимо было обеспечить население достаточным количеством ваучеров к моменту начала таких торгов. В связи с этим с 1 октября 1992 года приватизационные чеки (как официально в России назывались те самые ваучеры) начали выдаваться населению. Они распространялись через отделения Сбербанка РФ. Их обозначенная номинальная стоимость составляла 10 тысяч рублей, что соответствовало стоимости основных фондов предприятий на душу населения в ценах января 1992 года. По этому поводу тогдашний Президент РФ Б.Н. Ельцин даже со всей серьёзностью заявлял, что государство якобы дарит населению по автомобилю «Волга ГАЗ-24».
Ваучеры были анонимизированы и могли свободно продаваться и покупаться как напрямую между гражданами, так и через специально созданные чековые инвестиционные фонды, подавляющее большинство которых, получив от населения в доверительное управление значительное количество ваучеров, попросту бесследно исчезло. Фактическая стоимость ваучеров определялась балансом спроса и предложения и варьировалась от 500 до 29 тыс. рублей (от 5 до 2,4 тыс. долларов США по курсу 1992 г.).

Первые 18 аукционов по продаже пакетов акций вновь образованных на базе промышленных предприятий акционерных обществ были проведены уже в декабре 1992 года. Всего по февраль 1994 года было проведено 9342 таких аукциона, в ходе которых было использовано 52 млн ваучеров.

Реальная рыночная стоимость пакета акций, который можно было получить в обмен на один ваучер, колебалась в широких пределах в зависимости от компании, чьи акции приобретались в обмен на приватизационные чеки, а также от региона, где это происходило. Например, в Нижегородской области в 1994 г. один ваучер можно было обменять на 2000 акций РАО «Газпром», в Московской области – на 700 акций Газпрома, а в самой Москве – на 50. Кроме того, за один ваучер, к примеру, можно было получить семь акций Торгового дома «ГУМ».

Критики чековой приватизации считают её нечестной и несправедливой, так как, по их мнению, она привела к незаслуженно быстрому обогащению узкой группы лиц. Например, существует мнение, согласно которому принятый порядок приватизации давал серьёзные преимущества так называемым красным директорам (руководителям предприятий, получившим эти должности в советские времена). Используя административное давление, директора могли добиваться нужных результатов голосования на собраниях акционеров, а также выкупать акции у работников предприятий по заниженным ценам. [Однако личный опыт В.Г. Тюгина и «Дзержинскхиммаша» показывает, что далеко не всегда было именно так].
Печально известные залоговые аукционы в процессе приватизации впервые были проведены в 1995 году с целью пополнения государственной казны за счёт кредитов под залог государственных пакетов акций нескольких крупных компаний, таких как «ЮКОС», «Норильский никель», «Сибнефть». В итоге Правительство РФ так и не возвратило полученные кредиты, после чего пакеты акций данных предприятий перешли в собственность кредиторов. Именно в результате подобных залоговых аукционов в России появились олигархи-миллиардеры (Б.А. Березовский, М.Б. Ходорковский, Р.А. Абрамович и другие).

Указанные залоговые аукционы до сих пор подвергаются в нашей стране жёсткой критике по крайней мере по двум причинам. Во-первых, из-за того, что отчуждение федеральной собственности было произведено по значительно заниженным ценам, а конкурс носил, по сути, условный характер. Во-вторых, потому что результаты залоговых аукционов в глазах значительной части общества были нелегитимными и подорвали доверие к приватизации в целом.

Вместе с тем приватизация государственных активов осуществляется в России по сей день, хотя, конечно, в значительно меньших масштабах, нежели в 1990-х годах. Так, согласно программе приватизации в РФ на 2017–19 годы, утверждённой правительством страны в феврале 2017 года, приватизации (полной или частичной) подлежат госпакеты акций в 298 федеральных государственных унитарных предприятиях и 477 акционерных обществах. В целом доходы от этой приватизации ожидаются на уровне 5,6 млрд рублей ежегодно.



Характерно, что спустя всего несколько лет новоиспечённый махинатор-хозяин, сумевший в ходе приватизации скупить контрольный пакет акций предприятия, продал наш завод другим людям – четырём москвичам, бывшим высокопоставленным руководителям «с деньгами». То ли понял он, что не справится с управлением таким крупным производством, то ли попросту следы заметал – сейчас сказать трудно. Тогда ведь, в «лихие» 1990-е, много чего было подобного. Покупали предприятия, дробили их на более мелкие фирмы, а потом продавали, отмывая тем самым свои явно незаконным путём полученные средства. Много разных схем существовало. О людях-заводчанах, простых рабочих и служащих и не думал никто. Пришли другие времена.
Кстати говоря, годовые дивиденды по акциям «Химмаша», которых у меня было в общей сложности 10 штук, выплатили всего один раз. Сумма была просто смешной по тем временам – то ли тысяча, то ли две тысячи рублей. То есть всего-то рублей 100–200 по нынешним деньгам.

Москвичи-хозяева в итоге что-то там не поделили между собой и вновь продали предприятие. Теперь уже уральскому заводу. Позднее была организована промышленная группа (машиностроительный холдинг) «Генерация» со штаб-квартирой в Свердловской области на Урале, куда в 2006 году и вошёл «Дзержинскхиммаш». Но это был уже совсем не тот завод, что ранее. Если при мне на нём работало около 7000 человек, то к обозначенному времени осталось, по моим сведениям, всего 450–500 работников. Ранее мы были способны выполнять уникальные по сути заказы, что позволяла созданная производственная база, но теперь и речи об этом давно уже нет.
Лет 10 я не был на «Химмаше». Сердце кровью обливается увидеть то, что осталось от одного из ведущих в стране предприятий отрасли химического машиностроения, имевшем на своём знамени высокую государственную награду за выполнение сложнейших правительственных задач. А сейчас и знамени-то, наверное, не осталось.
Тем не менее практически до 80-летнего юбилея ко мне в день рождения без всяких напоминаний приезжали высокопоставленные представители родного для меня предприятия, прежде всего бывшие коллеги, с соответствующими поздравлениями. Конечно, это было очень и очень приятно.

Ремарка автора. Передо мной лежит городская газета «Дзержинские ведомости» за 4 декабря 2009 года, в которой опубликована небольшая статья под заголовком «Человек-легенда». Не могу не воспроизвести несколько выдержек из неё:
«Вчера мэр Дзержинска Виктор Портнов побывал в гостях и поздравил с 80-летием почётного гражданина города, бывшего директора завода «Химмаш» Вячеслава Геннадьевича Тюгина…
«Вы – человек-легенда. Вся ваша жизнь – пример для нас. В разные годы Дзержинск неоднократно переживал трудные времена, но всегда из тяжелых периодов его выводили люди. Такие люди, как Вы», – сказал в своём поздравительном слове в адрес юбиляра, Почётного гражданина города мэр Виктор Портнов».
И эти слова были сказаны Вячеславу Геннадьевичу спустя 20 лет после того, как он покинул директорский пост «Химмаша». Думаю, услышав их, каждый из нас сказал бы в ответ лишь одну фразу: «Что ж, значит, жизнь была прожита не зря!»


Кроме того, за большой многолетний вклад в развитие промышленного потенциала и социальной инфраструктуры Дзержинска в мае 2003 года я был удостоен звания почётного гражданина этого города.


Ремарка автора. Данному событию была посвящена специальная статья под заголовком «В рядах почётных граждан Дзержинска – пополнение», опубликованная в общественно-политической газете «Дзержинец» 30 мая 2003 года. В ней, в частности, отмечено:
«Накануне прошедшего дня города… решён вопрос о присвоении звания его почётного гражданина известному, уважаемому и достойному дзержинцу Вячеславу Геннадьевичу Тюгину. Он стал семнадцатым по счёту обладателем этого звания.
В.Г. Тюгина знают многие горожане. Он в течение почти тридцати лет, с 1961 по 1990 год, был директором завода «Химмаш», главным инженером фирмы «Химмаш», генеральным директором ПО и НПО «Дзержинскхиммаш». За эти годы завод превратился в ведущее предприятие машиностроительной отрасли. Товарный выпуск продукции за указанный период возрос в 17 раз, а число работающих на заводе – в 4 раза и достигло 7 с лишним тысяч человек. В 1971 году руководимое Вячеславом Геннадьевичем предприятие было награждено орденом Трудового Красного Знамени.
Тогда было время больших людей и громадных свершений. Заводы всегда и во всём помогали городу, были его фактическими строителями…»


Присвоение этого почётного звания предусматривает, кстати, по соответствующему законоположению, ежемесячную надбавку к пенсии в размере около шести тысяч рублей. Правда, в 2016 году эту выплату отменили. Видимо, в городском бюджете не хватало средств. Но сейчас, к счастью, всё вновь восстановлено…
В дополнение к этому я награждён двумя орденами Трудового Красного Знамени, многими медалями, несколькими десятками почётных грамот Миннефтехиммаша, Президиума ВЦСПС, Волго-Вятского Совнархоза, Горьковского областного комитета КПСС и облсовпрофа, Дзержинского горкома партии и горисполкома. Не менее сотни у меня и различных благодарственных и поздравительных адресов и телеграмм (в том числе имеющих статус «правительственная») от различных ведомств, главков, предприятий, партийных, советских и общественных организаций самого разного уровня.
 
К тому же я лауреат премии Совета Министров СССР, имею звания «Заслуженный машиностроитель РСФСР» и «Почётный работник Министерства тяжёлого машиностроения СССР». На моём счету 20 авторских свидетельств об изобретениях и бронзовая медаль Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ) Советского Союза «За успехи в народном хозяйстве СССР».
Кроме того, уже после выхода на пенсию я неоднократно награждался медалями и почётными грамотами ЦК КПРФ, подписанными лично лидером Компартии Российской Федерации Г.А. Зюгановым, «за многолетнюю активную партийную работу и укрепление рядов партии».

На мой взгляд, всё это наглядно отражает признание моих заслуг перед Родиной, перед трудовым народом, на благо и во имя которых я всегда работал. Не думал, как сейчас это принято, лишь о собственном кармане, о личной выгоде. Все мои дела и помыслы всегда были устремлены на решение задач, поставленных перед нами Коммунистической партией, во главе угла которых всегда стоял самый обычный, честный человек-труженик, каких в нашей стране и тогда, и сейчас – миллионы. Только вот ныне о них думают и заботятся явно недостаточно. А это – неправильно. Ведь именно благодаря их труду создаются на нашей земле все возможные блага…
В последнее время я всё чаще и чаще задумываюсь над одним вопросом. Что мы сейчас строим? Капитализм с бандитско-воровским уклоном? Или что?.. Ведь те, кто пришёл и приходит к власти, думают главным образом не о стране, не о народе, а исключительно о том, как набить собственные карманы. И дня же не проходит, чтобы не услышать в новостях, что то тут, то там за коррупционные преступления арестован то губернатор, то министр, то кто-то из их заместителей, то руководитель предприятия, то мэр, то высокопоставленный сотрудник правоохранительных органов, ну и так далее и тому подобное. Что же это творится-то сейчас в нашей стране? Неужели такие понятия, как честь, совесть, долг и ответственность перед Родиной, рухнули в сознании наших людей вместе с развалом СССР?

Вот взять, к примеру, дзержинский «Химмаш», в строительстве которого, что называется, с нуля и выводе его на второе место по значимости среди предприятий химического машиностроения в СССР я принимал самое непосредственное участие. И что в итоге? Завод в настоящее время практически полностью развален и выставлен на продажу. Осталась только одна охрана. Часть производственных помещений сдают в аренду. Вот и всё. Можно прямо сказать, что всё умерло (тяжело вздыхает, часто моргая глазами, в которых – слёзы).

Говоря в целом, «Химмаш» стал для меня главным детищем моей жизни. Я отстраивал его с самого первого кирпича, что называется, растил, воспитывал и обучал, как принято говорить о детях. Сумел вывести его на заданные производственные мощности, превратить в одно из ведущих предприятий, научно-производственное объединение в отрасли химического машиностроения СССР. Очень горько осознавать и видеть сегодня то, что с ним стало. Во что превратилось это в недалёком прошлом мощнейшее предприятие после распада Советского Союза и последовавшими за ним разрушением хозяйственных и производственных связей, приватизацией и многими-многими другими негативными моментами.


Ремарка автора. Здесь мне хочется привести последнее сообщение, посвящённое «Дзержинскхиммашу», найденное мной в ходе работы над этой книгой в средствах массовой информации:

«ТАСС, 9 апреля 2019 года. Следственные органы возбудили уголовное дело по факту гибели человека в результате обрушения стены цеха на заводе «Дзержинскхиммаш». Об этом во вторник сообщается на сайте следственного управления СК РФ по Нижегородской области.
«По факту гибели человека из-за обрушения стены цеха при осуществлении работ по демонтажу металлоконструкций на заводе «Дзержинскхиммаш» возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 109 УК РФ (причинение смерти по неосторожности)», – говорится в сообщении.
8 апреля в ходе демонтажа металлоконструкций в здании неэксплуатируемого цеха на заводе произошло обрушение стен и кровли. По данным пресс-службы МЧС РФ, обрушение произошло на площади 3,2 тыс. кв. м. В результате обрушения погиб один человек.

ОАО «Дзержинскхиммаш», по информации СПАРК , занимается производством теплообменных устройств, оборудования для кондиционирования воздуха, промышленного холодильного и морозильного оборудования, агрегатов для фильтрования и очистки газов. Находится в стадии ликвидации».

Так что прав Вячеслав Геннадьевич. Его детище, его завод действительно умер, как это и ни прискорбно…

Здесь вспоминается мне один документальный фильм, снятый знаменитым советским и российским режиссёром Станиславом Сергеевичем Говорухиным, – «Россия, которую мы потеряли» [вышел на экраны в 1992 году]. В нём рассказывается об историческом периоде нашего Отечества времен 1913 года, когда Российская Империя была, что называется, на пике своего экономического и социального развития. И во что она затем, после революций 1917 года, превратилась…

Ведь каких усилий и жертв стоило её потом, после Гражданской войны 1918–1922 годов, массовых сталинских репрессий и Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, восстановить и превратить впоследствии в одну из мировых сверхдержав. И не пора ли снять уже новый фильм как продолжение говорухинского, только с названием «Советский Союз, который мы потеряли»?

Неужели история в итоге так и не отучила нас неоднократно наступать на одни и те же грабли? Ведь главным лозунгом революций и других тому подобных «перестроек» становятся слова из практически позабытого ныне гимна мирового коммунистического движения под названием «Интернационал»:

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим, –
Кто был ничем, тот станет всем!

При этом хочется напомнить всем «революционерам», что с «разрушим» у нас всегда получалось как-то очень здорово. Оно и понятно! Ломать-то ведь – не строить! А вот с «а затем…» было уж как-то очень и очень сложно. И обходилось это всегда во всех отношениях очень и очень дорого…
 

Моя семья


Начиная рассказ о своей семье, хочу предварить его своего рода покаянием перед ней. Сейчас, с высоты прожитых лет, я отчётливо понимаю, что, наверное, был не самым лучшим мужем и отцом. Ибо на первом месте у меня всегда была работа. Моё детище, мой завод.

Нет, конечно, по мере сил и возможностей я всегда заботился о своей супруге и детях, как и о других родных и близких мне людях. И они по большому счету никогда ни в чём не нуждались. И жили всегда в очень достойных условиях, и образование получили прекрасное, и свои семьи сложились у них замечательные… Но там, в глубине души, я прекрасно понимаю, что далеко не всё сделал для них и далеко не всегда так, как бы им этого хотелось. В каких-то случаях не был рядом, когда во мне очень нуждались. В общем, недолюбил, попросту-то говоря… Но по-другому тогда у меня не получалось, и не потому, что я был эгоистом, а главным образом потому, что возложенный на меня государством груз ответственности перед страной, перед партией и перед народом в первую очередь требовал заботы о нуждах завода, производственного процесса, а также других людей – огромного коллектива тружеников нашего предприятия, у многих из которых проблем житейских было намного поболее моего. Так воспитали меня родители и научили меня мои «рабочие университеты»…

А началась история моей семьи весьма банально. Наверное, в то время многие семьи создавались точно так же.
Был у меня один друг по работе на «Красном Сормово» – Юра Денисов. Вся его родня – мать, отец, братья – жила в Дзержинске. Там же была у него и девушка, за которой он ухаживал. И вот как-то раз пригласил он меня в Дзержинск к себе в гости. Что ж не поехать, тем более что и у меня в этом городе родственников хватало.

Приехали мы к нему, познакомился я с его родителями и братьями. Посидели, как водится, а потом он мне и говорит: «Давай я тебя со своей девушкой познакомлю! У неё как раз подруга есть незамужняя». Ну что делать? Я же в гостях, а хозяину, как говорится, и карты в руки. Сам-то я тоже ведь не женат был. Чем не завидный жених? (смеётся.) Вот и согласился.
 
Так на квартире подруги моего друга я и встретился впервые с Зоей – своей будущей женой. Словно какой-то разряд электрический между нами тогда щёлкнул. Сразу я её полюбил, с первого взгляда. Понял – вот она, моя вторая половинка. И с тех пор с ней практически не расставался. Где-то через полгода, ну, может быть, чуть побольше, мы сыграли свадьбу. Летом, как помнится, в июле, по-моему. По тем временам очень быстро. Ну, а что тянуть-то волынку было? Я её сразу полюбил, и она меня тоже. А известная русская пословица гласит: «От добра добра не ищут». Вот и не стал я никого другого искать. И по сей день об этом не жалею.

Я очень и очень сильно любил свою жену, с которой мы прожили вместе более 50 лет. Всё это время мы относились друг к другу с большой любовью, жили в обстановке взаимной преданности и уважения, порядочности, справедливости и честности.
И вот 24 февраля 2013 года моей Зои Ивановны не стало (тут Вячеслав Геннадьевич берёт длинную паузу. По всему видно, что ему до сих пор, спустя несколько лет после смерти любимой супруги, очень и очень трудно пережить эту боль, которая и его, что называется, здорово подкосила, лишив дальнейшей опоры, а в каком-то плане даже и жизненного смысла. И тем не менее время, а также родные и близкие люди – лучший помощник и лекарь в таких ситуациях. В каком-то смысле и наша с ним работа над этой книгой, как мне, по крайней мере, показалось, смогла вдохнуть в него новые жизненные силы).

Осталась только память…. А ещё две прекрасных дочери – Оля и Света. Мы с Зоей стремились растить и воспитывать их так, как воспитывали тогда всех советских детей, – в духе любви и преданности нашей великой Родине. Большую, неоценимую помощь нам оказывала в этом деле мама Зои – Анастасия Васильевна Травкина (светлая ей память), с которой мы прожили вместе в одной квартире долгие годы.
Ещё раз хочу заострить внимание и признаться в том, что был я, по всей видимости, не самым лучшим мужем и отцом. Но уж когда выпадал свободный денёк-два, а уж тем более отпуск, я всегда проводил их вместе с семьёй, утоляя тем самым ту жажду, тот дефицит взаимного общения, той любви, что называется, глаза в глаза, которых так не хватало и мне, и им.

В зимние выходные мы часто выезжали все вместе на заводскую турбазу, где весело и насыщенно отдыхали на природе. А когда наши дочки подросли, то стали выезжать и подальше.

Признаюсь честно. Я – заядлый автолюбитель. К сожалению, в прошлом. Возраст, как ни крути, своё берет! Была у меня (когда я ещё мог ездить за рулем)   машина «Волга» ГАЗ-24. Лучшее по тем временам, что делал наш отечественный автопром. Кстати говоря, за руль я никого другого не пускал. Водил только сам, хотя дочерей правилам вождения обучал, конечно, формируя у них соответствующие навыки. Но делал это только на незагруженных дорогах или даже в поле. Исключением в этом плане была только моя единственная внучка – Аллочка, ставшая впоследствии, как и я, заядлым автомобилистом.

Так вот, на этой машине мы всей семьей часто ездили в путешествия. Причём зачастую довольно далеко. Дважды проехали по маршруту Дзержинск – Москва – Рига, где отдыхали на всемирно известном Рижском взморье. При этом один раз ехали туда через Минск, Брест и Каунас, а другой – через Ленинград и Таллин.
Однажды ездили в Крым через Москву, Воронеж и Керченскую переправу. Однако с погодой нам тогда очень не повезло, и мы вынуждены были перебраться в Краснодарский край, где погода на море была намного лучше. Совершили и целенаправленный автомобильный тур на Черноморское побережье в Лазаревское через Москву и Ростов-на-Дону.
 
Кроме того, вместе с супругой нам довелось автотуристами на своей машине проехать и по ряду европейских стран. Мы посетили Чехословакию , Венгрию и Болгарию, где отдыхали на одном из лучших черноморских курортов этой страны – Солнечный берег, а на обратном пути – Румынию. Вернувшись в Советский Союз, в Кишинёве мы встретились с нашими дочерьми, Олей и Светой, и продолжили наш отдых на Чёрном море в районе Одессы.

Так что были мы, прямо скажем, активными путешественниками. Кроме автомобильных круизов мы очень полюбили и речные на комфортабельных теплоходах. На них мы прошли всю Волгу от Горького до Астрахани и обратно, а также и вверх по течению. Побывали и в Ростове-на-Дону, и в Ярославле, а пройдя весь Волго-Балтийский водный путь, посетили Кижи, Валаам, Ленинград и другие интересные места. Однажды, путешествуя по маршруту Горький – Астрахань – Горький, брали с собой наших внуков – Аллу и Славу Аленькиных вместе с их второй бабушкой Елизаветой Филипповной.
Но вот один такой речной круиз, в который мы ездили вместе с Зоей, оставил у нас самые яркие и незабываемые впечатления. Тогда на теплоходе «Амур» мы прошли по Дунаю, посетив Румынию, Венгрию, Югославию , Чехословакию и Австрию. В старинной австрийской столице Вене, богатой своими знаменитыми достопримечательностями, мы побывали в Венском лесу, вдохновившем великого композитора Иоганна Штрауса на написание одного из известнейших своих вальсов «Сказки Венского леса». Сами же его вальсы мы имели возможность станцевать с Зоей в венском городском парке, где установлен памятник Штраусу. Разве можно такое забыть? Хоть и прошло много лет, а закроешь глаза и видишь эту прекрасную картину нашего дунайского круиза, будто бы всё было только вчера.

Ведь красивые воспоминания молодости – главное сокровище нашей старости! Так что, молодые, живите красиво! В самых лучших смыслах этого слова! Чтобы в старости, перелистывая в памяти страницы прожитого, было бы и чем гордиться, и чем насладиться!

Неоднократно бывали мы с Зоей и в санаториях – в Кисловодске, в Сочи и в Подмосковье. Так что жизнь нашей семьи, несмотря на мою огромную занятость, всё же никак не назовешь скучной и однообразной.

А после того как я вышел на пенсию, семья стала главным смыслом моей «новой», уже третьей по счёту жизни. К тому же не по дням, а по часам подрастали внуки. А их у нас с Зоей – четверо. Трое парней – Дима и Максим Клочковы (дети Оли и её мужа Сергея), а также Слава Аленькин (сын Светы и её мужа Владимира). Ну и, конечно же, любимая и единственная внучка – Аллочка, Славина старшая сестра. К настоящему времени Дима и Алла уже создали свои семьи. И сейчас у меня один замечательный правнук и две потрясающие правнучки!!!

Ну а тогда, в самом начале 1990-х, были наши внуки совсем ещё детьми, и вполне естественно, что наша активная помощь их родителям была весьма и весьма кстати. Именно поэтому решили мы с Зоей приобрести дачу, где можно было бы не только выращивать собственные огурчики-помидорчики и яблочки-груши, но и дать возможность отдыхать на природе детям и внукам.

Надо сказать, что у Зоиных родителей – Ивана Сергеевича и Анастасии Васильевны, была собственная дача. Причём располагалась она практически рядом с Дзержинском – в поселке Колодкино, что всего в восьми километрах от центра города. Мы с Зоей постоянно там бывали, а уж в летние месяцы практически там и жили. Я даже с работы сразу ехал туда, а утром возвращался оттуда на завод. Место было не только очень удобное, но и весьма живописное. Всего в каких-то пятистах метрах от дачного участка – река Ока.

Однако, по мере того как подрастали наши дети и уж особенно когда появились внуки, стало понятно, что эта родительская дача становится для всех нас всё больше и больше тесноватой. Вот и решили мы обзавестись своей собственной загородной «фазендой».
 
Хочу отметить, что в период работы мы как-то не задумывались над созданием каких-либо серьёзных денежных накоплений. Практически всё, что зарабатывали и я, и Зоя, уходило на жизнь. Да и она в то время была стабильной. Уверенность в завтрашнем дне была фактически абсолютной, не то что сейчас. Вот и не видели мы необходимости откладывать что-то, что называется, на чёрный день.

Однако принятое руководством завода в период моего на нём директорства совместно с профсоюзным комитетом предприятия решение о выплате всем уходящим на пенсию труженикам выходного пособия в размере 12 среднемесячных окладов сыграло свою роль. Я тогда получил весьма внушительную сумму, позволяющую сделать такое дорогостоящее приобретение, как дачный участок вместе с домом.

Начали мы с Зоей ездить, присматривать подходящее место. И вот как-то посоветовали нам посетить деревню Перово Вязниковского района Владимирской области. Расположена она в очень красивом месте на реке Клязьма, между городами Гороховец и Вязники. От Дзержинска по автотрассе М-7 Москва - Нижний Новгород – около 80 километров. Когда у тебя есть машина – это очень даже недалеко.
 
Прибыли мы на место. Показали нам дом, который продавался. Всё нам тогда сразу понравилось. Особенно дом. Крепкий, ухоженный. У него даже крыша на две трети была сделана из авиационного алюминия – практически вечная. Кроме того, на приусадебном участке был хороший сад – и яблони, и груши, и разросшиеся кусты разных ягод – смородина, малина, крыжовник. В общем, всё как надо. Двор, правда, требовал определённого облагораживания, позволяющего разместить гараж для машины. Да баньку надо было бы соорудить. Ну да ничего. Решили – справимся. Так и купили. Всё, что было у нас, вложили туда, ещё и родители Зоины, что называется, подкинули кое-что. Сумма-то по тем временам была очень даже немаленькая – около семи тысяч рублей. Это как сейчас миллиона два – два с половиной, наверное.
Вот так мы стали обладателями «домика в деревне» . Весь ремонт и модернизацию этого дома, да и приусадебного участка, включая постройку бани, я делал сам, своими силами. В итоге получилось как раз то, о чём мы с Зоей и мечтали, подбирая себе собственную дачу.

Самое главное – в летнее время она наполнялась детским смехом и гомоном. Диме Клочкову было тогда уже лет 10, Алле Аленькиной – лет шесть. Они там и были главными заводилами. Зоя как-то на удивление легко справлялась с ними, несмотря на возраст. Потом и Максим Клочков со Славой Аленькиным подросли. И было там для всех них раздолье. Места-то отличные. На Клязьме – купание, рыбалка, катание на лодке. В близлежащих лесах – грибы-ягоды. Воздух чистейший. Никаких промышленных предприятий поблизости не было. В общем – лучше и не придумаешь. И с соседями мы жили дружно. А у них тоже дети, ровесники нашим внукам. Вот и собиралась там летом большая детская ватага – с криком, с шумом, с весёлыми и озорными играми.
Как-то узнали мы о том, что дом неподалёку от нас хозяева решили продавать. Я позвонил своему бывшему водителю – Саше. «Так, мол, и так, – говорю, – ты вроде бы дачу себе подыскивал. Так вот, есть тут неплохой вариант…» И стал в итоге он нашим соседом. Позднее кое-кто ещё из Дзержинска, глядя на нас, переехал в Перово. Совместными усилиями сделали мы там какой-никакой водопровод. Появилась возможность набирать воду в большие ёмкости для полива. Ну, и так далее…
Дима Зимин  – муж Аллы и отец моей второй правнучки Полинки, а вдобавок к этому и заядлый мастер-рыболов – бывал там вместе со своей супругой неоднократно. Именно там, как он сам потом мне рассказывал, и пристрастился он к своему ныне пламенному увлечению рыбалкой.

Так вот и протекала наша новая, уже пенсионная, «третья» жизнь. Как правило, по весне, в двадцатых числах апреля, мы выезжали в деревню, готовились к приёму внуков, а в конце августа они возвращались по домам – школа. Да и мы где-то в середине сентября, после того как картошку выкапывали, перебирались в Дзержинск, развозя детям свои разносолы – варенье разное, огурчики-помидорчики, закатанные в трёхлитровые банки, грибочки солёные да маринованные, да и много чего ещё другого. Зоя моя по этим делам была большая мастерица и дочерей своих этому искусству обучила.

В 2015 году, уже после её безвременной кончины, эту дачу я продал. Отпала в ней необходимость. Внуки выросли уже, своими семьями обзавелись. У них своя жизнь. Да и дети свои дачи построили. Так вот теперь и доживаю эту свою «третью» жизнь в Дзержинске, где у меня квартира. Поближе к врачам (смеётся). Ну, а уж летом стремлюсь то к Оле с Серёжей, то к Свете с Володей попасть. У них вот и живу на их замечательных дачах. Стараюсь, конечно, чем-то помогать по хозяйству из того, что ещё получается. Но годы всё же берут своё…

Ремарка автора. Хочется отметить, что относительно своих нынешних сил и возможностей Вячеслав Геннадьевич явно немного лукавит. На мой вопрос относительно здоровья, всегда задаваемый ему одним из первых в ходе наших встреч, он с завидным постоянством отвечает: «Согласно паспортным данным!» Причём делает это с неизменной улыбкой и хитрющим прищуром глаз.
 
Да, ходит он сейчас, опираясь на палочку в правой руке и несколько прихрамывая. Да, слышит не очень хорошо. Да, хандрит иногда. Но в целом его бодрости духа, упорству и желанию жить, ясности сознания и памяти, как и общему физическому состоянию (подтянут, собран, даже моложав и всегда готов предложить свою помощь в любом деле), могли бы позавидовать не только его ровесники, но и люди, годящиеся ему в сыновья. Он всегда исключительно сам себя обслуживает, готовит или разогревает приготовленную для него еду, явно не желая ни для кого становиться обузой.
По праздникам не гнушается и стопочку «беленькой» пропустить, всегда, однако, спрашивая на это формального разрешения у дочери. И пока она готовится объяснить ему, что наутро из-за этого он может себя не очень хорошо чувствовать, его зять успевает ответить своему тестю замечательной фразой: «Пап, да в вашем возрасте вам уже всё можно!»

А после этой самой стопочки, памятуя о старой, красивой и незаслуженно забытой ныне русской традиции застольного песнопения, может затянуть одну из любимых своих песен, за которой следуют ещё и ещё одна, с удовольствием подхватываемые всеми собравшимися.

По будням же в меру своих сил и даже с удовольствием от понимания того, что ещё может чем-то помочь своим детям и внукам, он занимается какими-то повседневными делами в саду. А увидев однажды результаты такого труда, в буквальном смысле преобразившие кусты растущей там смородины, я, честно говоря, не сразу поверил в то, что это заслуга Вячеслава Геннадьевича, которому вот-вот стукнет девяносто…
Но вернёмся к нашему герою-рассказчику. Закончить его повествование о прожитой им далеко не простой и огромной по своей отдаче интересам Родины жизни мне хочется очень яркими и искренними словами, которые в ходе наших бесед в той или иной форме он говорил мне неоднократно.

Сейчас, оценивая с высоты прожитых лет свой долгий, насыщенный самыми разными событиями жизненный путь, я горжусь тем, что он был неразрывно связан с двумя крупнейшими предприятиями – легендарным и одним из старейших в нашей стране заводом «Красное Сормово» и дзержинским «Химмашем». Именно они, а точнее – их богатые славными трудовыми традициями рабочие коллективы, воспитали меня в духе беззаветного служения и преданности нашей великой Родине, высокому званию рабочего человека.

Это, наряду с заложенным ещё с детства родительским примером, во многом сформировало во мне такие качества, как честность и порядочность, высокое чувство ответственности и долга и, конечно же, высокую требовательность в первую очередь к самому себе.

Я горжусь тем, что в ходе работы на этих двух предприятиях мне доверяли решение сложных, порой казавшихся неосуществимыми задач. Назначали, невзирая на возраст, на различные, в том числе высокие и ответственные должности. Горжусь и тем, что все поставленные мне задачи я с честью выполнил, целиком и полностью оправдав оказанное мне доверие.

Сегодня, с 90-летнего рубежа, я уже смело, с полной уверенностью могу сказать, что свой жизненный путь, пройденный мной достойно и честно во благо своего Отечества, я проделал не зря…
 


Несколько слов в качестве эпилога


Мы сидим с Вячеславом Геннадьевичем на дачной веранде, с которой хорошо просматривается весь участок (сам герой этой книги называет это место своим НП – наблюдательным пунктом). На дворе тёплый май 2019-го. В пышные белые платья уже оделись вишня, черешня и яблони, вокруг которых с мерным жужжанием роятся пчелы. Благоухает сирень, распустились тюльпаны, вот-вот полыхнут своим неповторимым цветом огромные бутоны пионов…

Как будто и не было этих трёх лет, пролетевших за кропотливой работой над данной книгой, которую вы держите в своих руках. Не было восьми детальных, зачастую длительных по времени интервью с Вячеславом Геннадьевичем, когда он заново, шаг за шагом проживал свою долгую, трудную, но тем не менее счастливую жизнь. Не было долгого копания в архивах, исторической и специальной литературе, материалах съездов и пленумов ЦК КПСС, приказах и распоряжениях различных министерств и ведомств Советского Союза, позволивших с определённой точностью воспроизвести фон, дух и характер того времени, в котором жил и работал этот самый обычный с виду и уже немолодой человек. Человек-легенда.

Но вот заметно подросшая за три прошедших года правнучка Вячеслава Геннадьевича, моя внучка Полинка, бегающая с задорным смехом по лужайке вокруг сооруженного для него маленького домика с качелями, своим призывным криком: «Андрей! Ну ты идешь уже меня катать?» выводит нас из состояния внутренних размышлений…

А это значит, что жизнь продолжается. Что она вновь, в очередной раз разукрасила природу своим неповторимым буйством весенних красок и одарила этот мир нежным майским солнечным теплом. Что наша внучка-правнучка Полинка, которая ещё каких-то три года назад тихо посапывала в коляске, всё больше и больше взрослеет, зачастую поражая всех своими не по-детски смышлеными фразами и выражениями…

Мне очень хотелось, чтобы эта книга вышла в свет к 90-летнему юбилею Вячеслава Геннадьевича. И я очень рад тому, что так, по всей видимости, и будет. А ещё мне хочется, чтобы она стала не просто подарком, а своего рода прижизненным памятником этому легендарному человеку. Чтобы, прочитав её, дети, внуки и правнуки, а также и их дети, внуки и правнуки по праву могли гордиться своим замечательным отцом, дедом, прадедом и пра-пра-пра… прожившим свою достойнейшую жизнь во благо своей Родины, своей семьи и будущей жизни, жизни и процветания нашего великого Отечества.

А для всех остальных, кто прочтет эту книгу, пусть она станет примером честного, яркого и высокоэффективного служения своей Родине и своему народу одним из прекрасных его сыновей, коих в нашей стране, в том числе и прямо сейчас, рядом с нами очень и очень много.


Краткая биография Вячеслава Геннадьевича Тюгина


Родился 3 декабря 1929 года в селе Порздни, что ныне в Лухском, а тогда относилось к Пучежскому району Ивановской области, в крестьянской семье.

С 1937 по 1944 год учился в средней школе-семилетке поселка Высоково Горьковской области.

С 1944 по 1948 год учился в Сормовском машиностроительном техникуме по специальности «техник-механик».

3 августа 1948 года начал трудовую деятельность на заводе «Красное Сормово» в качестве мастера в заводской службе технического контроля.

1949 год – переведён в специальный центр, входивший в состав сдаточно-испытательной службы завода, занимавшейся проведением как «швартовых», так и государственных ходовых испытаний уже готовых судов.

1950 год – переведён на должность старшего инженера во вновь сформированный на «Красном Сормово» отдел достроечных баз, в подчинении которого находились сдаточные базы подводных лодок в городах Баку, Севастополе, Молотовске (ныне – Северодвинск) и Лиепае.

1952 год – назначен на должность «строитель судов» в том же отделе.

1956–1959 гг. – обучение на специальном теоретическом курсе Ленинградского кораблестроительного института для инженеров, имеющих богатый опыт практической работы, но формально не имеющих высшего образования.

1958 год – вступление в ряды Коммунистической партии Советского Союза в городе Ленинграде.

Сентябрь 1959 года – после успешного окончания Ленинградского кораблестроительного института и получения диплома о высшем образовании назначен старшим строителем – ответственным сдатчиком подводных лодок завода «Красное Сормово».

1960 год – назначен начальником механосборочного цеха №2 завода «Красное Сормово».

3 августа 1961 года постановлением Горьковского совнархоза назначен директором Дзержинского завода химического машиностроения.

1964–1973 гг. – перевод на должность главного инженера «Дзержинскхиммаша» и работа в этом качестве в связи с назначением на директорский пост указанного предприятия Константина Александровича Попова, до этого отстранённого от работы в качестве начальника управления машиностроения Волго-Вятского совнархоза по неизвестным нам (или не афишируемым В.Г. Тюгиным) причинам.

1973 – 18 февраля 1986 гг. – возвращён на пост директора «Дзержинскхиммаша» после выхода К.А. Попова на пенсию;

19 февраля 1986 – 28 марта 1988 гг. – генеральный директор Дзержинского производственного объединения (ПО) химического машиностроения;

29 марта 1988–1990 гг. – генеральный директор Дзержинского научно-производственного объединения (НПО «Дзержинскхиммаш») в составе Дзержинского завода химического машиностроения (головной), опытно-экспериментального завода Дзержинского филиала Ленинградского научно-исследовательского и конструкторского института химического машиностроения и Дзержинского филиала Ленинградского научно-исследовательского и конструкторского института химического машиностроения.

1990–1992 гг. – персональный пенсионер союзного значения.

С 1992 г. по настоящее время – обычный российский пенсионер по старости в связи с вступлением в силу с 1 мая 1992 г. Закона РФ «О государственных пенсиях в Российской Федерации», упразднившего все персональные пенсии и льготы для партийных, государственных и хозяйственных работников СССР.

С 23 мая 2003 г. – почётный гражданин г. Дзержинска Нижегородской области.
Вдовец с 24 февраля 2013 года. Прожил в браке со своей супругой Зоей Ивановной более 50 лет. Имеет двух дочерей, трёх внуков и одну внучку, а также одного правнука и двух правнучек.


 
Награды Вячеслава Геннадьевича Тюгина


1. Орден Трудового Красного Знамени (№579568) – Указ Президиума Верховного Совета СССР от 20 апреля 1971 года. В это же время завод «Дзержинскхиммаш» был награждён таким же орденом, а директор завода К.А. Попов – орденом Ленина.

2. Орден Трудового Красного Знамени (№1072072) – Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 мая 1977 года.

3. Лауреат премии Совета Министров СССР 1987 года – за проектирование и строительство комплекса по производству и отгрузке водным транспортом крупногабаритной химической аппаратуры. Постановление СМ СССР от 18 августа 1987 года. (В составе коллектива лауреатов «Дзержинскхиммаша» кроме директора завода – бригадир электросварщиков Воробьёв В.В., бригадир слесарей-ремонтников Одинцов В.К., бригадир котельщиков Санцов П.И. и заместитель главного инженера Соколов А.М.)

4. Почётное звание «Заслуженный машиностроитель РСФСР» – Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 15 мая 1981 года.

5. Звание «Почётный работник Министерства тяжёлого машиностроения СССР» – постановление Коллегии Министерства и президиума ЦК профсоюза рабочих тяжёлого машиностроения с вручением соответствующего нагрудного знака от 12 апреля 1990 года.

6. 15 различных медалей, из которых особо выделяются медаль «За отвагу на пожаре» – Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от имени Президиума Верховного Совета СССР от 5 марта 1982 года и целый ряд партийных наград, учреждённых ЦК КПРФ к важнейшим датам в истории СССР уже после распада Советского Союза. Характерно, что именно они являются предметом особой гордости Вячеслава Геннадьевича.

7. Бронзовая медаль Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ) СССР – за успехи в народном хозяйстве СССР (№2684) за представленные на ВДНХ торцевые уплотнения колонной аппаратуры, разработанные и внедрённые на «Дзержинскхиммаше», – постановление главного комитета ВДНХ СССР №39/н от 9 августа 1969 года.

8. 20 авторских свидетельств об изобретениях.

9. Звание «Почётный гражданин города Дзержинска» – присвоено постановлением Городской думы г. Дзержинска №436 от 23 мая 2003 года.

10. Множество почётных грамот от ВЦСПС, министерств и ведомств СССР, Горьковского обкома и Дзержинского горкома КПСС, ЦК КПРФ, а также других организаций и учреждений районного, городского и областного уровня.

 

Список использованной литературы и других информационных ресурсов
1. С. Костыгов. «Буреполомлаг. Путешествие по УЖД». – Альманах «Локотранс». №1, 2010.
2. «Дзержинск. Город, история, люди». Книга-альбом под редакцией Натальи Никифоровой. – Интернет-портал Нижнего Новгорода и Нижегородской области (http://www.nn-obl.ru/).
3. М. Озиев. «Ступени роста». Очерки истории и развития Дзержинского завода химического машиностроения. – Горький: Волго-Вятское книжное издательство, 1980.
4. Производственное объединение «Дзержинскхиммаш» (Проспект). Под редакцией В.А. Рожковой. – Дзержинск: Дзержинская типография Горьковского областного управления издательств, полиграфии и книжной торговли, 1986.
5. Подборка статей на тему «ГУЛАГ». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
6. Подборка статей на тему «Продразверстка». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
7. Статья «Суть политики военного коммунизма 1918-1920». – Интернет-портал «История России».
8. Подборка статей на тему «Коллективизация». – Интернет-портал «История.рф».
9. Подборка статей на тему «Коллективизация в СССР». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
10. Подборка статей на тему «Коллективизация сельского хозяйства в СССР». – Интернет-портал «История России».
11. Статья «Репрессии в СССР: социально-политический смысл». – Интернет-портал «История России».
12. Подборка статей на тему «Реформа управления экономикой при Н.С. Хрущёве». – Интернет-портал «История России».
13. Статья «Хастеллой». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
14. Статья «Бюро ЦК КПСС по РСФСР». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
15. Статья «Ломако Пётр Фадеевич». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
16. Статья «Премия Совета Министров СССР». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
17. Статья «Порздни». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
18. Статья «Дымшиц Вениамин Эммануилович». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
19. Статья «Сухаренко Михаил Фёдорович». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
20. Статья «Холодная война». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
21. Подборка статей на тему «Холодная война (1945-1990)». – Интернет-портал «История России».
22. Подборка статей на тему «Карибский кризис октября 1962 года». – Интернет-портал «История.рф».
23. Справка «Карибский (Кубинский) кризис 1962 года». – Информационный портал РИА «Новости».
24. Подборка статей на тему «Карибский кризис». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
25. Статья «Государственный знак качества СССР». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
26. Статья «Политические репрессии в СССР». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
27. Статья «Красное Сормово». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
28. Статья «Иван Степанович Мазепа». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
29. Статья «Заостровцев Алексей Тимофеевич». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
30. Статья «Российское бюро ЦК КПСС». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
31. Подборка материалов на тему «Хрущёв Никита Сергеевич». – интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
32. Статья «Челомей Владимир Николаевич». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
33. Статья «Хрущёв Сергей Никитич». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
34. Подборка материалов на тему «Совнархозы». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
35. Статья «Обечайка». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
36. Статья «Чабаненко Андрей Трофимович». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
37. Статья «Киров Сергей Миронович». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
38. Статья «Объект 825ГТС». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
39. Статья «Объект 825ГТС». – Интернет-портал «Ядерный мир». (https://nuclearpeace.jimdo.com/)
40. Статья «Н.С. Хрущев» – интернет-портал «История России»
41. С.P. Гершберг. «Советы народного хозяйства». – Большая советская энциклопедия, интернет-портал «Академик».
42. Статья «Середняки». – Энциклопедический словарь, интернет-портал «Академик».
43. Очерк об истории Завода «Красное Сормово». – Официальный интернет-сайт предприятия (http://krsormovo.nnov.ru/).
44. С.Н. Хрущёв. «Никита Хрущёв. Реформатор». – Москва: «Время», 2010.
45. «Пленум ЦК КПСС 9-13 декабря 1963 года. Стенографический отчет». – Москва: Издательство политической литературы, 1964.
46. «XXII съезд КПСС (17-31 октября 1961 года): Стенографический отчет» в 3-х томах. – Москва: Госполитиздат, 1962.
47. «Краткая история администрации села Порздни». По материалам Е.А. Ополовниковой, 1973. – Интернет-сайт http://adm-porzdni.ru/, 2012.
48. Статья «Христораднов Юрий Николаевич». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
49. Статья «Берлинская стена». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
50. Статья «Совет экономической взаимопомощи». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
51. Статья «Памфилова Элла Александровна». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
52. Статья «Приватизация в России». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
53. Статья «Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов». – Интернет-портал «Википедия. Свободная энциклопедия».
54. Справка «История приватизации в России». – Информационный портал РИА «Новости».
55. «Министерство химического и нефтяного машиностроения СССР (Минхимнефтемаш СССР). 1965–1989». – Российский государственный архив экономики. Ф. 58, 17598 ед. хр., крайние даты: 1965–1989. Кат. 2. Интернет-портал «Путеводители по российским архивам».