Летопись Матилис. Предпоследняя глава

 Предательство. Предпоследняя глава.

Штурмовики исчезли за дверью. Тимохин уходил последним, приложил палец к губам и взглядом указал на пятно крови на паркете.
Густав остался один. Распахнул окно, отошел к дивану и осел на пол - лицом к дверям. Тело Захара лежало в столовой. До тошноты воняло порохом. Разгром в квартире, кровь на полу, конец. Осталось только...
 
В гостиной прозвонили часы. И за окном мягко бухнуло - словно упала снеговая шапка. Корион открыл глаза - рысь спрыгнула с подоконника.
- Они убили Захара. - Чуть слышно произнес Густав.
- Ты ранен?
- Нет, кажется.
- Надо уходить. Я смогу провести тебя по крыше. Вставай, Густав!
- Подойди ко мне, помоги встать.
Зверюга шагнула вперед. Густав обхватил ее за шею, прижался лицом к густому меху и прошептал:
- Прости.
 Рысь дернулась, почувствовав укол. Все поняла. Но не отпрыгнула, не ударила -  отступила, зашаталась и повалилась на пол. Но глаз не закрыла. Смотрела на Кориона, не мигая. Густав поднялся, не глядя на зверя прошел к двери черного выхода.
  Тимохин сидел на лестнице, штурмовики ждали сигнала ниже пролетом.
 Густав распахнул дверь, посмотрел на командира и произнес:
 - Все готово. Идите...

Тимохин первым влетел в кабинет, увидел зверя на полу и махнул рукой. Трое оперативников набросились на парализованного зверя, всунули в пасть резиновую дубинку и обмотали морду ремнями. Связали лапы. Зверь попытался обратиться - и не смог.
 - Забирайте. - коротко приказал Корион. И увидел открытые человечьи глаза. Джу повернула голову. Тимохин уже нацепил на ее шею жесткий стальной ошейник, штурмовики подняли ее на носилки.

- Продал он тебя, киска. За хорошие деньги продал. - ухмыльнулся Тимохин.
Густав смотрел ей в глаза. Он понял, какой вопрос она хотела задать и ответил:
- Ты - вещь. - Очень медленно и спокойно произнес Корион. - Просто вещь.
Джу дернулась, Тимохин дал разряд на ошейник, клацнули зубы.
- Уходите. И заберите это. - Густав кинул Тимохину пластиковую коробку с ампулами. - Если испортите экземпляр, готовьте больше денег. У меня есть еще парочка уродов.

Штурмовики потащили ее к выходу. Тимохин спрятал коробку с вакциной в карман, развернулся и услышал:
- Она не поддается дрессировке умник. И заказчику своему передай.
- Учту. - Тимохин поднял пистолет, - старый дурак.
Хлопнуло. Корион опустил голову и поднес ладонь к дырочке в животе. И сразу пришла боль.

Тимохин шел позади группы захвата. На входе в гараж - набросил мешок на голову Джу. Но штурмовики побоялись ехать в кузове вместе со зверем.
В грязном фургоне, на полу - по Москве. На поворотах ее швыряло, как куклу. Но всю дорогу до аэродрома - зверь молчал. Тимохин ехал рядом с водителем, курил, матерился и все не мог поверить, что два года ужаса и крови - дело рук этого существа.
Перед погрузкой в стальной контейнер, Тимохин вколол ей все, что было в коробке, все сорок ампул вакцины и закрыл дверцы. Изнутри завыло нечто, уже не зверь и больше не человек.
Проверили маячок, проверили замки. Тимохин отошел к бойцам, взял сигарету и махнул рукой пилоту. Самолет пошел на взлет.
Джу лежала на дне контейнера, на спине. Поначалу она выла, но спустя две минуты - глаза отключились, отключились слух и осязание. Дышать стало тяжело, сердце не справлялось. Гасла жизнь человека. Зверь тоже уходил, тяжело и страшно.

Над границей с Россией самолет сбросил контейнер. А ПВО - засекли железную коробку и открыли огонь. В последние секунды - когда ящик сбросили, Джу вспомнила тот день, когда Густав в первый раз взял ее за руку и сказал:
- Здравствуй, девочка. Я твой отец.

Густав подполз к распахнутому полукруглому окну. Москва была внизу и впереди. Бездонная чаша, полная огня. Корион привалился к раме, спустил за окно непослушные ноги. И дождался, когда загорится ее любимая первая звезда. Увидел прокол в черном небе, закусил губу и провалился в небытие. И пока он умирал - видел перед глазами ее глаза в тот самый первый день. Видел, как от одного его слова - глаза стали огромными чашами, полными слез. И эти слезы вдруг плеснули все разом - за все года, за всю ее жизнь. И как он пытался их вытереть - а руки не слушались.
- Здравствуй, девочка, я твой отец. 


Из ниоткуда раздался голос Захара Рауша. И боль. И кто-то стал бить его по щекам, срывать одежду, кололи лекарства, наложили маску на лицо.
- Терпи, Густав! - кричал Рауш. - Терпи!

Захар тормошил его, пока Корион не открыл глаза. И наскоро бинтовал, кричал кому-то в коридор. А с черной лестницы уже бежали Андрей и Слава, в дверях основного коридора встали Михалыч и Ларион. Густав смотрел на людей и не понимал ничего.
- Девочка...я продал ее.
- Молчи. Андрюха, кровь! - укололо в сгиб локтя, появилась капельница, загудела какая-то техника. И следом – Корион услышал, как Захар говорит по рации:
- Перехватить. Не допустите, чтобы ящик расстреляли.

Тимохин пил с Ольшанницким. Миллиардер подливал своему союзнику коллекционное пойло и провозглашал тост за тостом. Охрана топталась на лестнице.
Тимохин пьянел медленно - адреналин еще бушевал в крови.
- Вы бы видели, как он ее передавал. Когда она поняла, что он ее продал!
За окном что-то бухнуло. Ольшанницкий не обратил внимания. А Тимохин дернулся.
- Успокойся, ее уже разнесли пвошники.
- Дай Бог.
А потом погас свет. И стало очень тихо. Тимохин рванулся в прихожую, к вешалке. Но наткнулся в темноте на шубу - и заорал. Ольшанницкий крикнул:
- Ты чего?
- Да, б...ь, шуба здесь! Чуть не обделался!
- У меня нет шубы...
Тимохин понял, что не может оторвать пальцы от меха. И почувствовал, что мех - мертвый. Холодный и мертвый мех, такое ощущение всегда бывает только от шубы...
Два янтарных глаза приблизились. Они чуть светились в темноте - тот идиот, профессор, что ее создал, говорил об этом...
На широком зверином носу - глубокие раны, на шерсти - кровь. Кровь была на лапах, которые легли на плечи Тимохина. А потом полковник закричал. И кричал, пока когти рвали его живот. Зверь не убивал. Зверь полосовал так, чтобы полковник знал, что он умирает. И не умер сразу.
Ольшанницкий примерз к стулу. Свет зажегся. На столе перед ним сидела огромная кошка. Красная от крови. И холодная, как лед. Она положила лапу на его руку - и Ольшанницкий понял, что она мертвая.
- Я т-тебя ку-купил.
- Много заплатил? – человеческий спокойный голос.
- Семь миллиардов.
- Налом заплатил?
Ольшанницкий не ответил.
Рысь приблизила морду. И Ольшанницкий увидел волоски на кисточках, зрачки, опаленные волоски на грудине...а потом услышал:
- Будет очень страшно.
И закричал. Потому что было страшно.

Ольшанницкого нашли на крыше, лепечущего и абсолютно безумного. На его руках и ногах были отгрызены пальцы, но боли он словно не чувствовал - в крови было запредельное содержание анестезирующего вещества. А на щиколотках и запястьях - жгуты, чтобы не истек кровью раньше, чем найдут.
Когда его сняли и попытались положить на каталку, миллиардер зашелся в истеричном хохоте и все указывал искалеченными кистями на крышу, где металл был процарапан насквозь.
Тимохин дожил до прибытия опергруппы, но говорить не мог – зверь прокусил ему шею, повредив связки. До самой последней минуты полковник пытался вколоть себе ампулу-шприц из той самой коробки с вакциной. Он не знал, что вакцина фальшивая.

На Москва-2-Митьково Михалыч шел между вагонами. Начальник состава ждал у маневрового.
- В пятом вагоне - контейнер. До Петербурга. Передашь только лично. Документы покажет - попроси паспорт. Его зовут Кларкель Филипс. Фирма "Меркурий". Никому иному. - Михалыч протянул конверт с путевым листом. - И как только сдашь - звонишь мне.
- Хорошо, Михалыч. А насчет...
В руку легла кредитная карта.
- Обналичишь там же, на станции. Деньги сразу положи на счет в банке.
- А что там такого?
- Биоматериал. Не боись, он неживой. Просто образцы в специальном контейнере. Но дорогие.
- Хорошо. А если погранцы привяжутся?
- А они увидят на своем рентгене только банки с физраствором. Уже все продумано.
- Ох, Михалыч, под монастырь подводишь!
- Ты не бойся. Я тебя из любого монастыря выдерну.
- Бывай.
Лязгнули сцепки. Товарняк медленно двинулся. Михалыч снял шапку, перекрестил вагон, перекрестил себя и тихо прошептал:
- Прощай, девочка. Даст Бог, увидимся.

В Санкт-Петербурге на приемном пункте контейнер передали по назначению.

На третьи сутки Москва успокоилась.
Тимохина похоронили без лишнего шума, штурмовиков перевели за Урал, а Ольшанницкого забрали родственники и после подписания необходимых документов - упрятали в недорогой пансионат для умалишенных на окраине Франции.