Первый бал

        Бабушка сидела в углу на своем топчане и смотрела в одну точку. Все эти дни она почти ни с кем не разговаривала, только молилась и вытирала фартуком заплаканное лицо если кто-то входил в комнату. Девочке было жалко старуху, и она забиралась к ней на топчан, клала голову на колени. Бабушка тихо гладила девочку по волосам, изредка глубоко вздыхала и что-то   неразборчиво шептала. Но однажды, когда дома никого не было, Иринка услышала, как бабушка, глубоко вздохнув, прошептала: «Матка Боска, Ченстоховска…»
- Бабуля, родненькая моя! Ты не хочешь с нами ехать?
- Не хочу, доня*! Чует мое сердце, что там меня и похоронят, а я так хотела бы рядом с моим Вольдемаром лежать. Мало нам счастья досталось, та такое оно было, что сколько жива буду не забуду ни на минутку. Вот и хочу хоть на том свете с ним рядом полежать. Да вот господь не берет.
- Бабуль, не проси Бога о смерти. Как же я без тебя жить буду? Меня никто, кроме тебя не любит и никому я не нужна! Мне без тебя не выжить!
- Ах ты, голубка моя, потому и живу еще. Пока вы с Сашкой малые мне жить надо, а вырастите, тогда и посмотрим. Не бойся, рыбонька моя, я тебя не брошу.
- Бабуль, расскажи мне о дедушке. Какой он был?
- Та я уже сколько раз тебе рассказывала.
- А ты еще расскажи, как он тебя в лесу нашел. А зачем ты тогда в лес пошла?
- Зачем пошла? Глупая была. Девчатка дворовые по ягоды шли, и я захотела с ними пойти, послушать как они поют. Уж очень у моей матушки дворовые девчата голосистые были и песен много знали таких, какие мы не пели. Не пристало про всяких разбойников и прочих нехороших людей петь песни в приличном обществе. А мы хоть и обедневшие, а все ж таки панами были.
- Бабуль, так ты панночкой была?
- Была, дытыночка моя, была. Это уже потом, когда мир раскололся, как тарелка, что со стола упала, на мелкие кусочки разлетелся, ох господи, и не собрать уже, одни черепки остались, я незнай в кого превратилась.
- Как это «не знай в кого превратилась»? Ты что, как царевна, которую колдунья в лягушку превратила?
- Хуже, детонька моя, хуже. Все у меня было. И муж был, и дети были, и дом, и в доме все как у людей. Заснула однажды, а проснулась и нет нечего и никого. Только в сне и вижу всех. Порой и просыпаться не хочется.
- Баб, ты опять про грустное вспоминаешь! Расскажи лучше про деда!
- Та я и рассказываю. Девки в лес пошли малину собирать и я с ними. Они ягоду собирают в корзинки, а я им помогаю. Наберу горсть, и которая рядом ей в корзинку и положу, а если нет никого, то в рот себе. Так вот собираю и собираю, потом оглянулась, а рядом никого нет. Я их зову, а ответа нет. Я – вправо, я – влево! Кругом кусты, малина высокая, а девчат не слышно и не видно! И пошла я напрямки. Выбралась на какую-то полянку, села под дубом и испугалась. Дороги-то я и не знаю! Куда идти, куда бежать. «Ау! – кричу, - ау!  Отзовитесь кто-нибудь!» А в ответ тишина и ни одной живой души, только дуб листьями шелестит. Тут я вспомнила, что, когда шли в лес, солнце нам слева светило. Значит, думаю, назад надо идти так, чтобы солнце справа было. Совсем, глупая, не подумала, что солнце уже может к закату двинуться.
- И ты пошла в другую сторону от дома?
- Пошла. Иду, а там лес все гуще и гуще. Зарос совсем, кусты и буреломы. Устала я сквозь кущи пробираться, а тут вдруг поваленное дерево лежало. Села я на него и слушаю, как лес ветками шумит, и тени все гуще становятся. И так страшно стало. Поняла, что заблудилась. Заплакала, запричитала в голос. И вдруг слышу, как в кустах кто-то шумит. Ну, думаю, медведь или волк на мой голос идет. Что делать? На дуб не влезть. У него ветки высоко, да и сам он толстый, крепкий, мабудь* столетний. И рядом такие же стоят. Подняла я какую-то гилку* и думаю, хоть в зубы ткну, чтобы сразу зверюга не съел. И вдруг из кустов выезжает на поляну всадник на коне. Конь черный, седок такой большой.
- Девочка, ты что тут делаешь одна в лесу?
- Ягоды собираю.
- Да кто же тебя одну в лес послал?
- А я не одна пришла. Со мной девчата были, да они ушли, а я заблудилась.
Всадник подъехал ко мне, поднял и посадил к себе в седло. Мне так неудобно стало, а он развернул коня и опять в лес поехал и меня повез с собой. Я сижу, дрожу от страху. Кто меня везет, куда везет – не знаю, но еду. Уж лучше ехать, чем от медведя или волка палкой отбиваться. Вдруг лес расступился и перед нами поле и на взгорке не то село, не то поместье какое-то. Солнце садится стало, и его лучи в окнах большого дома отсвечивает, не дает разглядеть или у меня от слез глаза слепится стали, не знаю. Когда из леса выехали, всадник коня пришпорил и поскакал прямо по полю к поместью. Я  испугалась, сейчас хозяин увидит, что кто-то по жнивью скачет, ругаться будет. Но как только мы приехали к усадьбе, служки тут же распахнули ворота. Прямая, как стрела аллея, обсаженная кудрявыми яворами, привела к дому.
         Всадник остановил коня у высокого крыльца, лихо спрыгнул на землю и снял меня. К нам уже спешили дворовые люди.
- Кая, позовите мадемуазель Софи и приготовьте для нашей гостьи умыться и перекусить.
Слуги засуетились, стараясь быстрее выполнить приказы своего хозяина. На крыльцо вышла высокая красивая девушка.
- Мадемуазель, прошу вас позаботиться о девочке. Она заблудилась в лесу и очень перепугана. Попробуйте узнать у нее о родных. Они наверно беспокоятся о ребенке, - он говорил с девушкой на французском, не подозревая, что этот язык мне с детства знаком.
- О, моя дорогая! Пойдемте, я помогу вам привести себя в порядок. Как вас зовут?
Присутствие людей в поместье немного успокоило, и я рассказала Софи кто я и как попала в лес, и заблудилась.
- Как хорошо, что вас нашел пан Вольдемар! Сейчас приготовят пролетку и вас отвезут к родным.
- Мадемуазель, я так вам благодарна. И мне действительно необходимо как можно быстрее попасть домой. У матушки больное сердце и ей нельзя волноваться. Я очень перед ней виновата за свое своевольство.
- Дитя мое, это хорошо, что вы думаете о своих родителях. Прошу прощения, но я не могу вас сопроводить. Мои люди надежные и я с полной уверенностью отправляю вас домой. Надеюсь, впредь вы не будете своевольничать и не позволите себе нарушать покой родных.
Я поблагодарила пана Вольдемара за спасение, и удобно устроилась в дорожной пролетке, которую подали к крыльцу.
Мы уже довольно далеко отъехали от поместья, как навстречу нам из небольшой рощицы выехала красивая карета. Мой возница остановил коня, снял шапку и опустился на колени. Поравнявшись с нами, карета остановилась, дверная шторка отодвинулась и в окошко выглянула милая старушка.
- Климек, это куда ты отправился на ночь глядючи?
- Всемилостивейшая пани Люцина, я по приказу пана Вольдемара везу панночку до ее дома.
- И где же дом панночки?
- В Станиславчеке, всемилостивая пани. Панночка заблукала в лесу, а пан Вольдемар нашел и привез домой, а теперь я везу ее до ее дому.
Старая пана посмотрела на меня и я, насколько смогла вежливо поклонилась.
- Так вы и есть дочь пана Филиппа? Я была в городе. Там уже все беспокоятся о вашей судьбе, милое дитя. Рада вас видеть во здравии. Поторопись Климек, солнце  низко, скоро стемнеет.
- Не позволит ли всемилостивейшая пани остаться мне на ночевку в поместье пана Филиппа. У меня там сестра проживает со своим мужем.
- Если ты не доставишь пану Филиппу лишних хлопот, то оставайся. Но поутру должен будешь вернуться. Поезжай!
Пани махнула белым платочком и экипажи разъехались в разные стороны.
В поместье действительно было беспокойно. Несмотря на ранний вечерний час, весь дом был освещен. Завидев пролетку, навстречу ей выехал всадник и увидев меня живой, резко развернул коня, понесся в сторону двора с криком: «Жива! Панночка жива! Панночка едет домой!» Когда пролетка въехала во двор, батюшка с матушкой ждали меня на крыльце! Радости их не было предела! Батюшка весь вечер держал меня за руку, словно боялся, что его непутевая дочь вновь пропадет.


- Бабуль, а что потом было. Пан Вольдемар на следующий день к тебе приехал?
- Нет. Ни на следующий, ни на последующий пан Вольдемар ко мне не приехал.
- Он что забыл о тебе?
- Не знаю. Может забыл, а может и помнил.
- Если помнил, почему не примчался к тебе и не женился тут же?
- Тю! Та, кто ж летом по гостям ездит? Летом работы столько, что успевай поворачивайся!
- А разве паны работали? Работали крестьяне, холопы, слуги. А паны только отдыхали, спали, балы устраивали, и танцевали.
- Что за глупости ты городишь? Кто тебе такие глупости в голову вдолбил?
- А это нам в школе учительница рассказывала. И в книгах так написано. Хочешь, я тебе почитаю.
- Нет, не хочу. Не люблю я всякие враки читать! Те паны, что ели, пили и сладко спали, быстро голодранцами становились. Ты вот подумай сама. Если пан не знает сколько надо ему хлеба посеять или скотины вырастить, как он может своих людей кормить. Дворня тоже есть должна что-то. Если пана не знает из чего и как борщ варить, как же она может проверить свою повариху. Нет доцю*, паны не были лодыцюгами*. Это ваши книжки все врут. У работников своя работа была, а у панов своя. И жизнь у нас была разная, и работа разная. Вот ты сейчас, если в школу не надо идти, весь день можешь не умытая и непричесанная бегать. А мы не могли себе этого позволить. Нас с малых годов приучали к порядку. Встала, умылась, причесалась, богу помолилась и только после этого за стол садишься. И не тогда, когда тебе вздумается, а со всеми вместе. А не то батько так отчитает и из-за стола выгонит.
- И поесть не даст?
- Не даст! Все надо вовремя делать. Как в семье заведено.
- А почему у нас так не заведено?
- А, - бабушка безнадежно махнула рукой. – Сейчас у людей все врасхлест. Куда ветер дунет, туда и летят. Ни бога, ни черта не почитают. Крикнули: «Гойда революцию делать!» Побежали, разграбили, разбили! Весь мир разрушили! А зачем? Для чего? Камня на камне не оставили. А потом снова восстанавливали. Кричат: «Едем на целину!» И понеслись! А что тут работы мало? Вы у себя под носом порядок наведите, морды грязные вытрете, детей накормите, а тогда и на целину бежите!
- Бабуль, что ты опять про целину? Расскажи, когда вы с дедушкой снова встретились.
- А вот когда осень пришла, тогда и встретились на балу у Регулевских. В нашем краю у панства были свои устои. Каждый год, после того как хлеба убраны, подворье прибрано и летние дела завершены, устраивалась большая ярмарка, на которую съезжались семьи не только местного дворянства.
        Неделю гужбанила, куролесила ярмарка. Мужики допоздна засиживались в кабаках, решали за хорошей рюмочкой свои дела. Женщины справившись с утренними делами, собирались у пани Влады за чашечкой кавы*, делились новостями. Но главной темой всех собраний было закрытие ярмарки и предстоящий бал.  Посудачив и посплетничав шли гулять по ярмарке, присматривались к товарам, делали покупки для семейных нужд и для своих женских потребностей. Постепенно кто-то «терялся» в толпе, кто-то убегал к портнихе, а кто-то просто уходил домой. К вечернему чаю опять собирались, но уже малыми обществами в том или ином доме. Но во всей этой ярморочной суете и суматохе дамы не на минуту не забывали о более значимом событии, предстоящем бале в Дворянском собрании, который открывал сезон*. Для юных девиц это первый выход в свет, где они могли покрасоваться и почувствовать себя взрослыми красавицами. А для юношей – показать свою выправку и стать! Для мамаш – повод похвастаться своими чадами,  для отцов – возможность выбрать для дочерей достойного спутника жизни,  для сыновей – покровителей в дальнейшем продвижении по службе. Так или иначе каждый имел свои виды на этот бал и каждый по-своему готовился к нему.
Наша семья не являлась исключением из правил. Еще летом мама позаботилась и нам с сестрой сшили новые наряды. На первый бал сестре сшили платье цвета айвори*, а мне – розовое. Мама была очень экономной и расчетливой хозяйкой и потому наши наряды шились заранее, домашними портными.
        «Маньке торопиться некуда. Сиди себе да шей аккуратно. Где надо подхвати, где надо подрежь. А что там в городе бегать по портнихам. Они там все запыханые. Им некогда с каждой особой возиться. Вот и выходят наряды одинаковы. Того и отличия, что фестончиков понавешают где надо и не надо.  Готовые наряды довезти труда не доставит.» 
         Поэтому у нас было больше свободного времени на отдых и сон. Вот за этим матушка следила строго. Она считала, что лишним час отдыха не бывает, а цвет лица только улучшает и натуру урезонивает.
         «Спи пока под маменькиной юбкой бегаешь. Замуж выйдешь – не до сна будет. Тогда и маменьку добрым словом вспомнишь.» 
          И как же она была права. Но мы мало ее слушали, а зря. Вот вы тоже взрослых не слушаете, а потом будете локоток кусать.

Сестра моя была обручена с паном Реданским и готовилась к свадьбе, которую было решено провести после крещения. Сестра с паном Владеком хотели бы раньше обвенчаться, но родители уговорились и назначили свой срок. Жених через неделю после обручения уехал в Варшаву, где он служил, а Агнешка, занялась приготовлением к свадьбе. Будучи еще дома, родители составили список необходимых покупок с учетом свадебных приготовлений и потому наш день начинался с посещения рядов. Первые дни мы с удовольствием и любопытством разглядывали ряды и балаганы, спустя пару дней нам, привыкшим к тишине, спокойствию и размеренности, вся эта суматоха стала утомительна и скучна. И только ожидание бала будоражило воображение. Уже получены приглашения в другие балы, к Зеленко, к Залеских, к Пациоркевичам. Но это будет потом, а сейчас волнует кровь и заставляет биться сердце первый бал сезона – губернский!
И вот этот долгожданный  день наступил!К шести часам вечера мы были  одеты, причесаны и напомажены. Не один раз повертелись перед зеркалами, не раз осмотрены матушкой с ног до головы – не дай Бог что забыли приодеть или что-то не так легло, или что-то мешает двигаться, или, или, или… Наконец и матушка вышла в залу одетая соответственно событию. Но батюшка еще почивал после обеда. Да и семья наших кузенов, которые должны были нас сопровождать на бал, не прибыла. Мы с сестрицей волновались и все подходили к дверям кабинету, чтобы послушать проснулся ли отец. Наконец часы отбили семь ударов и батюшка, позевывая, вошел в залу одетый и готовый ехать. И в это же время сообщили, что приехали кузены! Все засуетились, заспешили. Матушка пригласила к чаю гостей, но те отказались и весело перебрасываясь шутками вся компания поспешила к экипажам.
        Несмотря на задержку, как казалось нам с сестрицей, мы приехали к полонезу. Так как пан Владек отсутствовал, Агнешку в полонезе повел Сташек, мне же расписан был Ярек.
        Сташек был самый старший наш кузен и очень серьезный. Он учился два года в Лондоне и собирался работать в Киеве. Его родители и все родственники возлагали на него большие надежды.
        С Яреком мы были дружны с детства. В нашей домашней компании он был заводилой и часто подбивал нас на всяческие приключения, за которые впоследствии нам здорово попадало от родителей, особенно от мамы. Мы клялись, что больше никогда не будем слушать Ярека, и не пойдем больше ни на речку, ни на развалины строй мельницы, не будем драться крапивой и многое чего еще не будем делать, но на следующий день вновь подпадали под его фантазии и получали очередную выволочку от родителей.
         И вот теперь Ярек вел меня в полонезе. Заметив мое волнение, он решил немного успокоить.
- Мари, ты помнишь, как мы у вас в саду учились танцевать полонез, и я свалился в крапиву?
- О, да! Помню и у тебя были такие коротенькие штанишки! А потом все ноги чесались и покрылись волдырями!
- А ты меня мятой лечила.
- Смотри под ноги, а то и сейчас свалишься!
- Тут крапивы нет, и лежа на полу я увижу ножки наших красавиц!
- Потом не заикайся, когда увидишь ножки пани Ядвиги! Она сзади нас идет. Самое время тебе падать!
- Мари, посмотри налево. Там какой-то пан с тебя глаз не сводит.
- Не придумывай!
        Я посмотрела влево и обмерла. У колонны стоял пан Вольдемар,  давешний спаситель. Заметив мой взгляд, он слегка склонил голову в поклоне.
- Мари, вы знакомы? Кто это? Я уже ревную! Не забудь, ты должна мне еще два танца. Если ты мне откажешь, я вызову его на дуэль!
- Дорогой кузен! Перестаньте молоть чепуху! Вы сбиваетесь с такта.
- Я сбиваюсь?! Это у вас дыханье замерло при виде этого пана. Кстати, кто это? 
- Пан Вольдемар – сын пани Люцины.
- Милая панночка, а вы откуда знаете этого господина?
- Это давняя история и для бала не предназначена.
- Но следующий танец мой?
- Разумеется. Вальс и полька ангажированы вами. Но ежели желаете, я могу освободить вас от обязательства.
- Ни в коем случае, моя дорогая кузена! Я готов весь вечер танцевать только с вами!
Когда отзвучали последние аккорды лансье, я попросила своего партнера отвести меня к матушке, которая сидела со своей давней подругой Ириной. Когда-то они учились в одной гимназии и с тех пор поддерживают  отношения. Я питала к мадам Ирине очень теплые чувства, в отличии от отношения к ее дочери, длиной, нескладной и очень зловредной на язык девицы. Удивительно, как у такой милой, умной и красивой женщины, каковой была Ирина, могла родится такая дочь. Но природа иногда отдыхает на детях. Это правда.
- Девочка моя, как ты похорошела!  Как выросла!
Мы успели с мадам Ириной обменяться парой комплиментов, когда к нам подошел папенька.
- Мои дорогие дамы, разрешите представить вам пана Вольдемара.
- Как я рада, пан Вольдемар, видеть вас и еще раз выразить мою материнскую благодарность и признательность! – обрадовалась моя мама, в то время как мое сердце ухнуло и полетело куда-то. Я так испугалась, что сейчас пан Вольдемар расскажет, как я ревела в лесу, испугавшись волков и все будут смеяться надо мной. Словно услышав мои мольбы, танцмейстер объявил о начале нового танца. Готовые закружиться в вальсе, пары стали выстраиваться. Я оглянулась в поисках кузена, но Ярек, отдав дань первым трем, уже вертелся возле своей пассии.
- Простите, пана Катажина. Позвольте мне пригласить вашу дочь на танец. Мадемуазель, позвольте мне иметь удовольствие пригласить вас на вальс. 
Едва я склонила голову, как пан Вольдемар тут же увел меня от маменьки.
- Надеюсь, вы не сердитесь на меня за то, что я не дал вам возможности посекретничать? Я заметил, как вы грациозно танцевали с молодым человеком и мне захотелось вспомнить ветренную молодость, когда все вечера проводил в вихрях мазурок и вальсов.
- А вы не ездите на балы?
- Отчего же. Изредка я выезжаю в свет, чтобы провести вечер за вистом или покером.
- И вам не скучно весь вечер просидеть за зеленым столом?
- Отнюдь. Уверяю вас, это намного интереснее, чем дергать ножкой! Впрочем, вы еще слишком молоды, чтобы понять мои пристрастия.
- Но вы тоже не старец!
Танец на удивление быстро завершился, и пан Вольдемар отвел меня в круг подружек, выпросив следующий. Я записала за ним польку. Не знаю почему, но на меня нашло игривое настроение. В кругу подружек я удачно шутила, и веселилась в танцах весь вечер. Кавалеры были очень любезны, и моя игривость даже встревожила старшую сестру. Она что-то сказала родителям, и отец увез нас, сославшись на матушкино недомогание не дожидаясь котильона.
На следующий день мама устроила мне хорошую выволочку за неприличное веселье и шумное поведение на балу.  Я расстроилась, но в это время наш дворецкий внес в гостиную большую корзину белых роз.
- Просили передать для паненьки Мари!
- О! Какое чудо! От кого? Мари, смотри, там должна быть записка!
- «Вы так же прекрасны, чисты и свежи, как эти чудные цветы!» 
- И все?
- Кондрат, что просили передать на словах? И чей человек был?
- На словах ничего не передавали. А человек был из дома Заболотских.
- Сестренка, готовься к сватовству! Я вчера заметила, как этот пан глаз с тебя не сводил весь вечер!
- Я не знаю кто и что вчера заметил, а сегодня марш готовиться к визитам. Агнешка, где список на сегодняшний день? Кондрат, прикажи подать экипаж через час!
Всю неделю мы ездили с визитами к знакомым и родственникам. Я не любила ездить с визитами, но с мамой спорить было нельзя. Благо она тоже не очень благоволила к таким развлечениям и отсидев приличествующее время мы возвращались домой.
Мама занималась домашними делами, Агнешка с удовольствием проводила время за вышивкой, а я за шитьем. Мне так нравилось шить сорочки и платьица для малышей. Об этом моем увлечении знали все наши домашние и потому всегда приносили  куски бумазеи, или крепкие не сношенные платья, а я перешивала их в вещи для малых детей челяди. Мама наши занятия одобряла, считала, что в дальнейшем это нам пригодиться в жизни. Она часто нам говорила: «Жизнь большая и никто не знает, что нам Господь приготовил, какие испытания пошлет. Вы должны уметь делать все сами» И как же она оказалась права. Я не раз ее вспоминала и вспоминаю добрым словом.
В четверг мама принимала визитеров в нашем доме. В этот день мы поднимались очень рано. Необходимо было и приготовить закуски, подготовить залу для танцев. Да мало ли дел в приёмное дни! После полудня первыми к нам жаловали гости родителей. Все они были степенные, говорили спокойно, со вздохами и ахами. Мужчины уходили в бильярдную либо в темную залу, где стояли ломберные столики. Женщины рассаживались в большой зале. Темами для разговоров были новости соседей: кто родил этим летом, кто помер, кто женился, кто куда уехал. После бала они с ужимками и переглядками обсуждали кто с кем танцевал, сколько танцев и как вел даму. Чуть позже приезжала веселая и шумная молодежь и обстановка менялась. Сразу становилось шумно и весело. Открывался рояль. Кто-то пел, кто-то аккомпанировал, играли в шарады, веселились. И конечно обсуждали прошедший бал и кавалеров, которые и здесь не упускали случая пофлиртовать и потанцевать, но уже не так чопорно, а игриво и весело. После лета у многих было желание о себе рассказать и других послушать.
Сестрица была старшая и она развлекала молодежь, а  в мои обязанности входило следить за ситуацией. Я с удовольствием бегала в кухню, чтобы узнать, как готовятся закуски к вечернему чаю, поставили ли цветы в вазы, красиво ли расставили сервизы, в какие вазочки разложили жульен, ну и прочую надобность. Конечно, мне хотелось пошушукаться с подружками, но помочь матушке я тоже была обязана и с гордостью этим занималась, чувствуя себя взрослой. В этой беготне я  не услышала, когда сообщили о приезде пана Вольдемара и увидела его только когда зашла в залу сообщить матушке, что чайный стол готов. Он стоял у открытой на террасу двери, сложив руки на груди. Я вдруг вспомнила как он легко, словно пушинку, поднял меня к себе в седло, как от него приятно пахло какими-то незнакомыми мне духами. Почему-то захотелось подойти  и почувствовать тот ли запах сейчас.
         Матушка заметила мою растерянность, подошла ко мне. И тотчас пан Вольдемар тоже приблизился к нам.
         - Панна Катажина, позвольте пригласить вашу дочь на танец. – склонив голову он обратился к матушке.
         В это время одна из девиц заиграла на рояле вальс, и мы с ним закружили в танце. А потом мы гуляли в саду, а потом все играли в шарады, и пан Вольдемар так заразительно смеялся. И всем было очень весело!
         На следующий день посыльный вновь принес корзину цветов, и на следующий тоже. Матушка смеялась: «Скоро наш дом превратиться в цветочную галерею!»
         Пан Вольдемар появлялся в тех домах, куда мы ездили с матушкой. И с его появлением общество оживлялось. Музыка, он прекрасно играл на рояле, шутки, танцы, салонные игры – все проходило легко, весело и красиво. Не могу забыть, как в один из вечеров он всю залу украсил живыми лилиями в честь дня рождения хозяйки Лилии Мироновы! Это было так мило, что даже пожилые дамы высказали ему свою признательность. А мне отчего-то стало грустно. Пан Вольдемар заметил перемену моего настроения.
- Отчего грустна, милая панночка? Кто посмел обидеть? Скажите срочно и я вызову наглеца на дуэль, если только это не дама!
- Вы ошибаетесь, пан Вольдемар. Меня никто не обидел. Просто немного кружится голова от музыки и шума.
- В таком случае позвольте предложить вам немного отдохнуть. Вон там, у окна вам будет приятно. Свежий воздух и не столь шумно. Прошу вас, пройдемте.
Мы присели с ним на банкетках у большого окна. Вся зала была перед нами, и мы спокойно наблюдали как веселились присутствующие.
-  Мари, простите, вы позволите мне так вас называть? Я слышал, что ваша сестрица  обручена, а когда у нее свадьба состоится?
- Свадьба сестрицы назначена на Красную горку*, - сердце мое ухнуло куда-то вниз. Выходит, все это время пан Вольдемир крутился в нашем доме ради Агнешки. – Ее жених сейчас в отъезде, но скоро должен приехать. Я думаю Рождество они встретят вместе. Агнешка очень скучает и ждет своего жениха.
Невольно мы оба посмотрели в сторону залы, где у рояля моя сестра весело наигрывала польку, а вокруг нее кружились пары.
- Мари, а вы еще никому не обещали свое сердце и руку?
- Я? Я – нет. Но вы же спрашивали про Агнешку?
- Конечно про Агнешку. Как ваша голова? Может быть присоеденимся к танцующим? Пойдемте, Мари, потанцуем!
Он подхватил меня и закружил в танце. Весь вечер, пока матушка не изволила отправиться домой, пан Вольдемар не отходил от меня, шутил и старался развлечь.
Через два дня мы поехали домой, в поместье. Я и радовалась, и грустила. Мне нравилось жить в поместье.  Там было все разумно и привычно. Там не было городской сутолоки и толкотни. Люди там жили спокойно, зная свои обязанности и обязательства.
        Из города мы выехали рано утром маленьким обозом.  В первых двух экипажах ехали Струневские, наши соседи, потом мы, а за нами следом пана Заболотских в экипаже, и замыкал всю процессию пан Вольдемар, верхом на своем красивом скакуне. Несколько раз он подъезжал к нам и справлялся все ли у нас в порядке и не нуждаемся ли мы в чем.
        Матушка была очень довольна. Ей импонировал пан Вольдемар. Вдобавок ко всему она за время пребывания в городе подружилась со старой панной Люциной. Наши лошади хорошо отдохнули в городе и потому ехали мы быстро. Часа через два  достигли перекрестка, где первыми свернули в свою усадьбу Струневские. Все вышли из своих возков. И даже пани Люцина. Попрощались и договорились в святки встретиться. Затем  попрощались с Заболотскими. К дому подъезжали уже в сумерках. Дом светился огнями, нас ждали.
         Какое же это удовольствие вернуться к себе домой, в свою комнату, где с малолетства помнишь каждый уголок, где каждая вещь тебе знакома и привычна! Но еще прекрасней проснувшись утром, увидеть за окном припорошенный снегом белый сад! Все деревья и кусты в инее, дорожки укрыты белым снежным пухом. Свет, солнце и чистота! А еще поразительная тишина! Только глупая сорока, как и я, проснувшись ни свет, ни заря, перелетая с ветки на ветку стрекочет и стрекочет. «Ну чего ты кричишь? Угомонись! Не видишь, что ли, это я домой вернулась!» Я прошла за угол дома и посмотрела на село. Над домами уже вился белый дымок, село просыпалось.
К обеду посыльный вновь привез букет роз и записку с пожеланиями доброго дня всему нашему семейству.
          - Эк его разобрало! Я думал угомонится как уедет из города, да видать дело всерьез оборачивается. Готовься мать новых сватов принимать.
          - Не рано ли, батюшка? Мала она еще у нас, совсем в невестах не походила.
          - Рано или нет, это как сказать! А такого жениха упускать, мне кажется, не гоже. Да что там гадать. Придет время – узнаем, тогда и решать будем. Ты только за дочкой смотри. Закружиться головенка, стыда не оберешься.
          - Да что он супостат какой, али татарин? Взрослый человек! Да и не числится за ним такой грех. Нечего зазря на человека наговаривать.

          После обеда все разошлись по своим комнатам отдыхать после дороги. Я, закутавшись в плед, устроилась в кресле, чтобы почитать и в полной мере насладиться уютом и теплом родного дома.
          - Мари, можно к тебе? Ты прилегла отдохнуть?
          В комнату заглянула сестра. В последнее время Агнешка часто грустила. Письма от ее жениха стали приходить редко, и вот уже две недели никаких вестей от него мы не получали.
          - Входи, сестрёнка. Я хотела немного почитать, но что-то не читается.
          - Какие красивые розу прислал пан Вольдемар! Тебе понравились?
          -  Он всегда присылает изящные букеты.
          - А пан Вольдемар тебе нравиться?
          - Не знаю. Когда он рядом мне всегда уютно и спокойно. Но он так умно говорит, что порой я чувствую себя глупой, маленькой девочкой. Да еще он так меня смешит, и я постоянно смеюсь.
          - Разве плохо смеяться?
          - Но маменька говорит: «Смех без причины, признак дурачины»!
          - Мне кажется если тебя рассмешили и тебе приятно, то стоит посмеяться от души! Когда еще посмеешься беззаботно. И никакого твоего греха в том нет.
          - Ты правда так думаешь? А маменька ругает меня.
          - Маменька наша ругает нас потому как беспокоится о нашем будущем. Она переживает, что скажут другие люди, не осудят ли нас. Поэтому ты громко не хохочи, как деревенская бабка на площади, а мило улыбайся. Дай понять своему другу, что тебе нравятся его шутки и он тебе небезразличен.
          - Ой, Агнешечка, как же я могу ему дать понять?
          - Напиши ответ на его записку, например. Но так чтобы никто не знал, иначе маменька тебя накажет.
          - Это точно. Накажет.
          С Агнешкой мы проговорили, пока нас не позвали пить чай. Весь вечер и следующий день я продумывала, как сообщить пану Вольдемару, что мне очень нравятся его букеты. Под вечер мне надоело это занятие, и я отправилась проведать своих подружек детства. Прихватив подарки, отправилась в дом старосты, у которого была дочь, моя сверстница. Говорят, что нас с Катериной выпестовала ее старшая сестра. У папеньки в альбомах была фотография, где мы с Катериной сидим на коленках у нашей няньки. 
         - Бабуль, а где этот альбом?
         - Да кто ж его знает. Может уже сгнил, а может спалили. Ложись спать, мое золотко. Завтра рано вставать. Проспишь, а в школу ходить надо.
         - Бабуль, а завтра ты мне доскажешь про свою жизнь?
         - Завтра будет новый день. Как он проживется, кто ж его знает. Может и расскажу. Спи. – Бабушка укрыла девочку лоскутным одеялом, перекрестила. Девчушка повернулась на бочок, подложила ладошку под щечку и уснула.  Старая женщина прикрутила фитиль лампы, оставив едва светящийся огонек, чтобы не погасла, прошла в другую комнату, окна которой выходили на улицу.  Прильнула к стеклу: «Где ж ее носит, непутевую? Господи, убереги дочь мою, рабу божью Ганю, от всех бед и напастей!» Трижды перекрестилась и опять прижалась к темному оконному стеклу.

         На следующее день, едва вернувшись со школы, Иринка забралась на чердак. Как настоящая хозяйка обошла свое жилище. Выбросила из стакана, приспособленного под вазочку, увядшие цветы, поправила сбившуюся скатерку, закрыла на защелку чердачное окошко. И только после наведенного порядка, выволокла из дальнего угла старый сундук.
         Деревянный ящик был тяжелым и ей пришлось проявить смекалку, чтобы сдвинуть его с места. Притащив обрезок чурбана, доску, она приподняла один край и подложила под него кукурузные початки. Девочка уже давно присматривалась к этому старому облезлому сундуку, но он стоял в дальнем углу. Вдобавок ко всему на нем висел тяжелый замок, один вид этого запора говорил о надежности и недоступности.      
         Осмотрев сундук со всех сторон, девочка принесла валявшийся недалеко от собачея будки топор и мокрую тряпку, которую нашла возле бочки с водой. Аккуратно вытерла с крышки слой пыли и от удивления присвистнула: «Ничего себе! Вот это красота!» На выцветшем голубом фоне, в который была выкрашен верх ящика, был нарисован венок из сплетенных белых и красных роз. Девочка быстро спустилась вниз к бочкам с водой. Нашла старое ведро, ополоснула его от мусора и набрала воды. Осторожно, чтобы не поскользнуться и не пролить воду, она поднялась на чердак и принялась отмывать стенки ящика, с удивлением вглядываясь в рисунки, которые скрывались под слоем грязи и пыли. Несколько раз ей пришлось спускаться и менять воду. За работой девочка не заметила, как синий туман вечера медленно окутал все вокруг.
- Ирка, ты где? Ходь до дому, я картошки отварила. Слышишь, или опять куда убежала?
- Сейчас, баб, приду.
- И что ты там голодная делала? Опять книжку читала? Садись, поешь. Со школы пришла не поела, и сейчас тебя было не дозваться. Вон худоба какая, одни кости да кожа.
- Баб, ты сама говоришь, были бы кости да кожа, а сало само нарастёт.
- Как же оно нарастёт, когда ты все дни голодная бегаешь! – бабушка подложила Иринке в тарелку еще одну картошину. – Ливерную колбасу не будешь?
- Не, баб. Меня от нее тошнит, и голова болит.
- Ишь, ты! Голова у нее болит! Нашлась тоже мне панночка. Когда живот от голода сводит, то и крысу есть будешь и присмакивать.
- Ну, ба… - девочка, зажав рот ладошкой, выскочила из-за стола, едва забежав за угол дома, согнулась в рвотном приступе.
- Ира, Ира! Где ты? На водички. Прости уж меня, старую! И в кого ты такая брезгливая! Ох, дитятко, достанется тебе в этой жизни. Ополосни рот, та умойся. Полегчало? Пошли в хату, приляг.
        Иринку бил озноб. Так было всегда после приступа, и она ничего не могла сделать. Бабушка уложила девочку в постель, накинула на нее ватное одеяло и старый отцовский тулуп.
- Сейчас я тебе грелку к ногам положу.
- Не надо грелку. Уже все проходит. Баб, ты только никому не говори. Ладно?
- Та, чего ж говорить и кому? Мать, шалава, где ни то шляется. Ей хахаль дороже детей. Никому я ничего дитятко не скажу. Сашка вон наелся, уже спит и десятый сон видит. Ты вот чего весь день голодная сидела на подлоги*.
- Бабуль, я тебе завтра все расскажу. Хорошо? А сегодня ты мне про дедушку дальше расскажи.
- Ладно уж, расскажу. Только вот сейчас уберу посуду. Ты хоть хлебца поешь. Давай я тебе его сахарком посыплю.
- Не, бабуль, пока не надо. Еще тошнит. Потом может картошечку одну съем.
Бабушка убрала со стола, кастрюльку с оставшейся картошкой поставила на краешек плиты, чтобы не остыла.
- Пол завтра подмету. Солнце уже давно село, нечего из дома добро выметать.  Ты слышишь? Никогда не мой и не выметай пол после захода солнца. И мусор не выноси за порог дома, иначе денег совсем не будет.
- Ой, бабушка, ты не выносишь мусор и пол не метешь, а у нас денег никогда не бывает. Мамка вон всегда плачет, что последние копейки наскребла. А в магазине уже ничего не дают под расписку. Говорят, мамка столько задолжала, что до веку не расплатится.
- Вот сквалыги! Мало им самогонки переносили. Ты их не слушай! А делай как я тебя учу. А деньги дело наживное. Вот они были, а глянь, и нету уже. Деньги, что вода! Главное у человека душа должна быть и совесть! Поняла! Подвинься, я прилягу, что-то устала сегодня. И ноги крутит. Наверно погода изменится.
- Бабуль, а как это ноги крутит. Ты вот лежишь, а они не крутятся. Они, ноги твои, лежат на постеле.
- Ой, доньку, спаси тебя господь, знать, как их крутит!
- А давай я тебе их керосином потру.
- Та не поможет! Погода меняется, наверно дождь будет. Вот и лето сбежало.
- Бабуль, а разве лето бегает? У него ж ног нет!
- Малая ты еще. Вот вырастишь и узнаешь, как и лето сбегает, и как зима в загул уходит, и время стоит, стоит, а потом как начнет бежать – не удержишь! Только и успеваешь заметить, как день с ночью меняются. 
- Баб, а ты мне обещала про дедушку рассказать. Вчера ты мне не все рассказала.
- А на чем мы остановились? Я уже и забыла.
- А как вы с ярмарки домой приехали. А дедушка тебе и зимой цветы присылал со слугой? А где он зимой розы брал?
- Нет. Зимой он мне цветы не присылал. Хотя и у них, и у нас в поместье были зимние оранжереи и там цветы выращивали. Но их зимой берегли.
- А что такое – оранжереи?
- Это такие помещения, где зимой росли всякие цветы, кусты, маленькие деревца.
- А зачем?
- Зачем? Все в поместьях тогда имели оранжереи и звали их зимним садом. Вот приезжает к тебе в гости сосед. В доме стол накрывают, обедом угощают, а затем ведут в зимний сад. Показывают, какой красивый цветок расцвел у тебя, или огурчики свежие. Или еще какие диковинки.
- Хвастаются что ли?
- Вроде того.
- А если у тебя нет этой, ну как ее? Оранжереи.
- Тогда чем-нибудь другим занимались. Например, была у нас соседка, пани Владислава. Так вот она   разводила куропаток, а помещик Федотов – фазанов. Он всех своих фазанчиков по именам звал, и они откликались.
- Как это? Выходил во двор и кричал: «Фазан Петя, иди ко мне!»  И фазан бежал к нему?
- Выходил с зерном и звал: «Петя, Петя…»  и протягивал открытую ладонь с зерном.  Фазанчик шел на зов и клевал зерно с его ладошки.
- Он дрессировщиком был, что ли?
- Да кто ж его знает, кем он был. Паном был. Деньги имел вот и развлекался, как хотел.
- А у дедушки что, денег не было?
- Почему не было денег? У панов Заболоцких денег было дай боже всякому сколько! У них и фабрика табачная своя была, и мясокомбинат, и вагоны они строили. Вон вагоноремонтный завод до сих пор стоит и работает.
- Бабуль, ты хочешь сказать, что вагоноремонтный завод принадлежал дедушке? А его в революцию у него отобрали?
- Та нет! Ничего у твоего деда не отбирали. Он сам все отдал. Революцию делал.
- Это как так? Он что революционром был? Как Ленин?
- Тоже мне сказала «как Ленин»! Ленин ничего не давал. По сравнению с твоим дедом Ленин нищим был. А паны Заболоцкие всегда жили с достатком и крепко на своих ногах стояли. Они свое дело знали и копейку беречь умели. Вот только дед твой как сказился*. А может заговорили его? Кто теперь знает и расскажет? Как началась эта заваруха, все что было, ни копейки за душой не оставил, все в «дело революции» отдал! Дело революции… Где оно это дело? Растащили, разграбили – вот и все дела. Даже памяти не оставили. Вон дом на горбку стоит. «Сделаем музей!» Ага, сделали! То сами, горлопаны, разграбили и растащили, потом немцы пришли – растащили!  Вот и стоят одни стены да крыша. Даже окна фанерой заколотили. Музей… Погода наверно меняться будет. Ноги так крутит, так крутит. Не знаю куда их сунуть и как положить.
Девочка слезла с кровати, прошла в сени. Через пару минут вернулась с банкой, наполовину наполненной керосином.
- Давай сюда свои ножки. Я натру и заверну в одеяло. Они согреются и тебе будет полегче.
- Ох ты, господи. Только потом керосин вынеси из хаты. Не дай Бог!
- Да знаю я, знаю.
Девочка привычно налила в ладошку керосин и принялась растирать поочередно ноги бабушки.  Растерев правую ногу от ступни до колена, она укутала ее в какие-то тряпки, и принялась за ту же процедуру с левой. Затем аккуратно закрыла банку и вынесла в сенцы. Закутанные в тряпки ноги бабушки девочка накрыла одеялом, сняла с вешалки какую-то фуфайку и тоже уложила поверх ступней, подоткнув со всех сторон.
- Сейчас согреются твои ножки и не будут болеть. Спи. 
Она прошла к столу, прикрутила фитилек лампы и только после этого вновь забралась на кровать к бабушке под одеяло. В не зашторенные окна заглядывала ночь. Плотный сумрак укрылся в углах комнаты, наполнил ее таинством. Далеко-далеко в темно-синем небе дрожала от холода маленькая звездочка. Девочка долго смотрела на нее и вновь представляла, что там, высоко в небе, на далекой светящейся звездочке живут ее папа, дедушка и все, кто ушел отсюда. Они сейчас тоже не спят, и вспоминают ее, свою жизнь на Земле. Нет, они не могли просто так исчезнуть. Они там далеко-далеко живут и ждут, когда придет время и им позволят вернуться сюда, домой, к своим самым родным и дорогим людям. Как же они будут счастливы тогда все вместе. 
        Бабушка повернулась во сне, что-то проговорила на непонятном языке, и вновь уснула. А девочка еще долго смотрела на маленькую, ярко светящуюся на темно-синем небе звездочку.


09.12.2019г.                г.Москва