Хочешь, я расскажу тебе о Севере?

Нинушка, милая, здравствуй! Здравствуй, невстреченная этим летом.

Ты, наверное, изменилась, может, подурнела, а, может, наоборот стала красивее.
Я-то ничегошеньки не знаю. Для меня ты прежняя – только дороже во много раз! Выстраданная мною всеми костями и мозгами. Во мне уже нет такой клеточки, которая бы о тебе не болела, не тосковала. Сейчас я, как будто, онемел и притих как деревцо перед грозой, целый год такого напряжения.

Чем-то ты наполнена сейчас? Хочешь, я расскажу тебе о Севере? Расскажу об одном дне, который тянулся целую неделю. День серый, беспросветный и скучный. Большую часть времени мы сидели за самоваром, глядели в окно, мокрое от дождя. В окне - вид на избу соседки, твоей бывшей учительницы начальных классов, Марьи Евгеньевны, у которой сердечный приступ, и она лежит одна в ожидании скорой помощи или смерти... Твоя мама только что пришла от неё.

Вдали лес, - хмурый, над ним медленно ползут тяжёлые серые тучи, изодранные острыми пиками елей.
Когда надоедает слушать шум унылого дождя, я слушаю как шипит самовар, жду, когда пар начнёт тарахтеть крышкой самовара, - завариваю крепкий чай, наливаю всем по очереди.

За столом одни мужики: твой папа – Павел Александрович, твои братья Веня и Геня, гости: Валера, Вася, Виктор и я - в самом углу.

Мужские разговоры, шутки, анекдоты... Валера, презирающий тех, кто любит угождать чреву, наваливается на шанежки с молочком, селянку, брусничное варенье,  - потом говорит, что день пропал зря для духа, но – торжествует живот.

Вася уплетает всё, что на столе: грибы, картошку с бараниной, пироги, пиво под сочным соусом похвал в адрес твоей мамы - Евстольи Григорьевны, ест до тех пор, пока не затяжелеют ресницы.

Виктор сдержан и умён, блюда чередует с анекдотами и дифирамбами русскому духу, который на его взгляд царит в нашей избе.

Павел Александрович отчего-то не речист. Геня и Веня молча попивают пиво, а я со своего угла отшучиваюсь, чашкой крепкого чая отгоняю задумчивость и думаю о том, что, отобедав, сбегаю на речку.

После обеда начинается игра в карты до головокружения (поскольку дурак какой-то круговой и надо вертеть головой, следя за всеми партнёрами)...

Забреду в твою комнату и у меня похолодеет спина. Первую ночь я спал на твоей кровати. Потом тайно буду бросать василёчек, то на подушку, то у зеркала, то над дверью прицеплю, пока не приехала Венина жена - Надя, и жертвоприношения цветов прекратились.

Воевал за место на вышке, выказал весь свой эгоизм оптимальный и отвоевал себе  этот (высокий терем) от всех и вся - с керосиновой лампой на деревянном столе и иконой Казанской Божьей Матери в углу...

Таким же серым днём пошли в лес за грибами, но их не оказалось... Я искал ту раскидистую ель, под которой ливень с яростной грозой крестил нас на любовь и муку. Встречал похожие ели, обнимал все подряд для верности и во избежание печали... Откликаться на ауканье было не охота и кричать тоже.

Перед сном снова пошёл к реке, забрёл на пепелище костра, долго стоял над ним, думая о тебе, шептал твоё имя, но земля так и осталась сырой, а губы потрескались и в горле пересохло, тогда я написал твоё имя, прикоснулся к сырому пепелищу губами...
А река также беспечно журчала, выбалтывая тайны тёмных омутов своих...

Дальнейшие свидания не были так горячи и безумны, боялся чертей и леших, лесную  деву-малаву, которые, мне казалось, подсматривали за мной.


              ***
Меня сдавил какой-то страх,
Хотя вокруг грибы, малина,
Но что-то скрипнуло в кустах
И сердце мне остановило.

Мгновенье - и прошёл весь страх,
И сердце снова ровно бьётся,
Но то, что скрипнуло в кустах,
Оно ведь там и остаётся.

              Н. Чайковский.


Домой возвращался с далёкой надеждой, что ты приедешь.
Не обессудь меня, Нинушка, в моём положении эти надежды извинительны. 

Меня поразило поле цветущего клевера! Была мечта постоять у стожка сена, именно того стожка, где мы фотографировались, но его, как корова слизала.

Что-то я заболтался, а того, что хотелось рассказать, так и не рассказал.
Послушай вот эти мои стихи:


            ***
Цветут клевера под дождём
Унылым и серым...
Не дай Бог, увидеть ещё
Таким тебя, Север!

Размокшие избы черны,
Но странно и жутко -
Их узкие окна ясны,
Как будто цветут незабудки... 

           Н. Чайковский.


            ***
Имя твоё потерял я в лесу.
Сосны держали его на весу,
Строгие ели тихо качали,
Светлые воды озёр отражали,
Я неустанно его повторял –
Как же я имя твоё потерял? 

Может, застыло в сосновой смоле?
Иль невозвратной досталось стреле?
Или услышал завистливый кто-то?
Или сгубило глухое болото?
Или так часто его повторял?
Имя твоё я в лесу потерял.
Ни у кого не узнать, не спросить.
Надо бы молча в сердце носить.
               
             Н. Чайковский.


           ***
Не выйду сегодня из дома,
Закроюсь на вышке моей,
Болтать не пойду к знакомым
О жизни чужой и своей.

Закрою скрипучие двери,
Открою под крышей окно -
Холодному ветру поверю -
Всему, что шептал он давно:

Что нету надёжных пристанищ,
Что вечного нету тепла,
Что даже от счастья устанешь,
Устанешь делить пополам...

Холодному ветру поверю,
Открою под крышей окно...
Но, кажется, скрипнули двери -
А так не скрипели давно.

             Н. Чайковский.

27 августа 1975 г.  До свиданья, Нинушка!  Соскучился по тебе смертельно. Целую тебя.