Полустанок

Объявили посадку, но мой поезд Владивосток – Москва. Я покидал свой город-порт и кажется навсегда. Я даже боялся об этом думать и признаться себе. Моя карьера на флоте канула в прошлое. По ранению был списан под частую. Хотя были предложения остаться в порту диспетчером или ходить в море, но только в каботажных рейсах. Вечер был теплый. С акватории порта постоянно доносились хрипловатые гудки теплоходов и свистки судов поменьше. Порт жил своей жизнью. От причалов отходили суда или швартовались, привалившись к стенке, словно отдыхали от многомесячных походов. Но меня в списках команды уже не было. На душе было пусто, как - будто меня выпотрошили всего без остатка.
Поезд подали на вторую платформу. И когда я уже было, стал входить, в вагон грянуло наше родное – «Прощание Славянки». Я остолбенел, понимая, что это явно не в мою честь, но как знаково получилось. Швартовался малый крейсер «Адмирал Лазарев», вот такое совпадение. Оставив вещи в купе, снова вышел на перрон. Люди сновали, суетились, в общем привокзальная неразбериха. И никому никакого дела не было до моих переживаний. Жизнь продолжалась.
Объявили пятиминутную готовность и провожающие потянулись к выходу. Я был обрадован тем, что в купе попутчиков не было. Мое внутреннее состояние не располагало к знакомству. Толчка не было, а перрон медленно-медленно поплыл в бок. Подумал еще тогда: «Какой классный машинист». В Уссурийске ко мне подселился еще один пассажир. И он тоже оказался не многословен. Познакомились и достаточно. Он выходил в Красноярске, а мне нужно было ехать до Новосибирска. И потом еще до Новокузнецка, где я еще никогда не был и не представлял, что это был за город. Я вообще не был в Кузбассе.
Мерный перестук колес отсчитывал первые тысячи километров. Вот это страна! В одном Красноярском крае поместится вся Европа. Конечно такой размах, вот и чешутся руки прибрать такое богатство себе. Мы с попутчиком днями смотрели в окно, наблюдая за быстро мелькающим ландшафтом природы. Можно наблюдать бесконечно. Вот пролетел одиноко стоящий домишко. На заборе повисла девчушка и изо всех сил махала поезду обеими ручонками. А вон по параллельной дороге один лихач решил потягаться с поездом в скорости. Но дорога вскоре повернула в сторону, и машина исчезла за поворотом. Перечислять все увиденное время не хватит. Двадцать минут стоянки на станции "Слюдянка". Здесь Байкал подходил к самому полотну железной дороги . Метров тридцать было до озера. Омуль продавался во всех видах приготовлений. Бурятки особенно хвалили омуля с душком, купил…. Не впечатлило, почему-то, наверно за годы работы в море перепробовал все деликатесы морские.
И снова километровые столбы все больше отдаляли меня от Владивостока. Ближе к вечеру почувствовал какое-то необъяснимое волнение внутри себя, словно что-то должно произойти или случится. В уме перебрал все варианты, но ничего особенного не должно было быть. Постепенно темнело, и мой попутчик включил уже свет. Надо сказать, он оказался заядлым книгоманом, третьи сутки в пути, а он, не отрываясь читает и читает. Я вышел в пустой коридор. Проводницы наши были уже не молоды и лишний раз не выходили из своего купе. Чувствую начинаем притормаживать. Странно по маршруту остановка будет только через час с небольшим. Но вот смотрю, появилась проводница с флажком. Я спросил: «Что-то случилось?» . «Нет» - ответила она, «Сейчас будет разъезд, здесь всегда нас обгоняет скорый поезд Пекин - Москва»». «И долго стоим?» - спросил я. «Минут тридцать, не меньше». Вот проехали стрелки, и наш поезд ушел на боковой путь прямой предоставили скорому поезду. Проводница открыла дверь, посмотрела в обе стороны и, зевнув, стала закрывать дверь. «Извините, можно я выйду, постою немного на земле?» Проводница, кивнув головой, зашла в свое купе, успев сказать мне: «Дверь закрой, не забудь и поверни защелку». «Не волнуйтесь, отдыхайте, все сделаю как надо».
В открытую дверь вливался теплый воздух июльской ночи. Пахло свежее скошенной травой. Казалось наш поезд заблудился в ночи. Станции как таковой не было. Какой-то домик и над ним горела лампочка и все, под железным абажуром, правда. Что кажется, отойди от вагона, уже не вернешься, то есть не найдешь его. Я медленно сошел со ступенек, оказалось, что ни так уж и темно. Это стоя в тамбуре где был свет тьма казалась непроглядная. Где-то вдали чуть слышно лаяли собаки. «Наверно деревенька, какая» - подумал я. В это время от домика в круге света появилась девушка или женщина. Далеко было, лица не видно. Она стояла и смотрела в мою сторону. Меня как будто жаром обдало. Появилась необъяснимая связь с этим человеком. Девушка сделала шаг в мою сторону. Потом еще один. Я тоже пошел на встречу к ней. Она побежала в мою сторону. Не добежав буквально метра два девушка остановилась. Мы молча смотрели друг на друга. Ей было примерно лет так двадцать -  двадцать пять. Она была одета в ситцевое платьишко до колен, в парусиновых тапочках. На лице выделялись глаза. В них читался испуг, просьба, даже мольба. Я не знаю, не могу дать оценку своему поступку. Но я подошел, взял ее за руки. Они были холодные как ледышки. Время остановилось. Она все это время говорила-говорила, а я не мог воспроизвести, что она говорит. Потом во мне как будто какая-то релюшка включилась на словах: «Я живу вон там в деревне, там шесть домов и семнадцать жителей. Я там больше не выдержу. Общения нет никакого. Вот и живу от поезда до поезда. Хоть посмотреть на людей, которые и не знают о нашем существовании, а я фантазирую, кто они, куда едут, какие у них семьи и многое другое».
Только сейчас до меня дошло, что она почти кричала. Речь была со слезами на глазах. Это была исповедь очень красивой молодой девушки. В словах было столько одиночества и безысходности, что казалось, сердце мое просто не выдержит. Она все это время продолжала говорить. И слезинки крупными горошинами стекая по лицу падали вниз. Вдруг послышался нарастающий грохот скорого поезда. Я взял ее за руки. Она всем своим телом приникла ко мне. По нам ударил тугой вал воздуха. И поезд, как что-то фантастическое, нереальное в мгновение ока пролетел мимо нас. Только красные огни последнего вагона мигнули и все исчезло. Даже замирающего грохота было не слышно.
«Ну вот и все. Через пять минут ты поедешь. Я очень благодарна, что ты смог выслушать меня. Не оттолкнул. Не поднял на смех».  Мы продолжали все так же обнявшись стоять и смотреть в глаза друг другу. От нее пахло какой-то чистотой. Хотя чистота пахнет или нет, наверно свежестью. Это был крик, крик ее души. Она не хотела так жить, зная, что никаких перемен в ее жизни не будет. Она хваталась за любой шанс, чтобы выжить. Вдруг впереди послышался свист нашего электровоза. Газа ее расширились буквально в два раза. И смертельная бледность разлилась по лицу. Я наклонился, поцеловал ее в один глаз, потом в другой. На губах остался солоноватый привкус слез. Вот мой вагон поравнялся с нами: «Я вернусь! Найду тебя!» - прокричал я, заскакивая на ходу в тамбур. Она бежала следом за поездом и что-то кричала. Потом ее фигурка как - будто надломилась, и она упала на колени, подняв руки над головой. Вы можете понять мое состояние? Я даже не спросил ее имени. Да и она тоже моего имени не спросила. Я метался по тамбуру, не понимая, что со мной. Большая часть меня осталась там, на этом полустанке. Выпрыгнуть, остаться, в голове были одни обрывки мыслей. Потом твердо решил, что вернусь обязательно сюда, найду ее и увезу в другую жизнь. До Новосибирска еще ехал полтора суток. И постоянно, ежечасно вел с ней молчаливый монолог. Мне казалось, что я схожу с ума.
Не знаю, осудишь ты меня читатель, а может, и поймешь, но встреча так и не состоялась. Вот уже прошло более тридцати лет, как я несу этот крест и вину. До сих пор помню ее лицо и запах исходящий от этого чистого человека. Рассказал потому, что в душе больше не могу хранить эту встречу. Кем она была предначертана? Я все помню. Может, ты это прочтешь, и поймешь меня.