Счастье собака ру. новогодний рассказ

               
Я взглянула на часы в студии. Без пяти восемь утра. Вчера я приехала на эфир в половине двенадцатого ночи. Устала. Предновогодняя смена выдалась напряжённой. 29 декабря. Без перерыва звонили слушатели, балагурили, передавали поздравления, заказывали песни в подарок.
Наша с Валеркой программа называется «Лера и Валера» и имеет хороший рейтинг. Мы едва успевали вздохнуть и сделать пару глотков кофе лишь в рекламных паузах и пятиминутных выпусках новостей.
А Валерка тараторил: «Время нашего эфира подошло к концу, мы поздравляем всех наших слушателей с наступающим Новым годом и прощаемся с Вами до второго января на волне нашей радиостанции! Приятной дороги на работу, желаем благополучно объехать все московские пробки! Лера и Валера желают Вам счастливого пути! И с Новым Годом!
— Да, — вклинилась я в Валеркин трёп, — мы прощаемся с Вами до следующего эфира! А для победительницы нашего конкурса звучит одна из лучших композиций Эннио Марикони «Chi mai» в исполнении оркестра под управлением Фаусто Папетти. А Лера Миусова и Валера Шварц желают всем счастливого дня! А о погоде и пробках на дорогах столицы Вы узнаете из новостей.
Я нажала кнопку на пульте, запустив песню в эфир. Сняв наушники, оттолкнулась ногой от ножки своего стола и отъехала на стуле к стене, изобразив полное отсутствие сил.
— По кофеёчку? – спросил Валерка.
— Какой кофе, мне выспаться надо. В чувство себя привести. Или ты забыл, что меня ждёт? Машина в ремонте, придётся тащиться на метро или такси вызову.
— Не забыл. Я  сам довезу тебя до дома, а то уснёшь в метро.
 
 Даже с чашкой кофе в руках  я клевала носом. Очнулась оттого, что кто—то осторожно тронул меня за плечо. 
— Спящая красавица, поехали домой! 
— Спящих красавиц будят поцелуем, — я по—кошачьи потянулась в кресле.
— Вот Стас тебя завтра так и разбудит!
— Стас накрылся медным тазом…
— А ты молчишь! Даже не поделишься. И давно?
— Полгода уже. Валер, я сама ещё не разобралась, как ёжик в тумане плутаю. Куда выйду?
— Выйдешь, выйдешь к своему медведю и его самовару, — сказал он грустно, — давай домой, уже девять.
Мы спустились на служебном лифте прямо в подземную стоянку. Я уселась на заднее сиденье. Может, подремлю ещё по дороге.
— Только заедем в магазин, — сказал Валерка, — я должен кое—какие запчасти для своей ласточки купить. Пора, конечно, тачку менять, только с этим кризисом в долги влезать не хочется.
— Заедем, — зевнув, согласилась я. И мы поехали. Я хотела подремать, но чуть не подпрыгнула, вспомнив, что меня ждёт  первого января.
А ждало меня – тридцатилетие. Жуть в полоску. Или в горошек, а, может, в клеточку. Вобщем, одна такая бА—А—Альшая жуть.
Наш выпускающий шеф—редактор, «добрейшей души человек», ляпнул своей секретарше, когда она притащилась с тортами на свой тридцатник: «Надежда свет Васильевна, тридцать лет не отмечают. Поминки справляют». И «ласково» так её по голове погладил.
Самому—то ещё пятидесяти нет, а так и хотелось пришибить его за ехидство! Или тортом ему в морду за хамство. Надьку мы потом в гримёрке валерьянкой отпаивали.
Да радостное воспоминание. Может быть, ради такого случая, со Стасом помиримся?! Хотя за те полгода, что мы решили пожить отдельно, надежды на это, сказать честно, было мало. Мы перезванивались периодически. Он спрашивал меня обычно: «Ну, как ты, мася?»
— Нормуль, — отвечала я и тоже спрашивала, — а ты?
Я знала, что не надо мне задавать Стасу таких вопросов, но вот дёргал же кто—то за язык!
И начиналось… Я пыталась вставить слово, но это было невозможно. Всё было плохо. Главред, гад, статьи кромсает так, как ему захочется, даже не советуется. У Людмилы Петровны, младшего редактора новые духи. Хочется надеть противогаз. Курить во всём здании запретили после пожара в «Комсомолке». Купил новые ботинки – от них болят ноги. Любимую сорочку испортили в прачечной, а она стоит 250 баксов, Дольче и Габбана всё—таки. Да ещё маман достаёт вопросами, почему Стас съехал домой.
Молча я выслушивала его тирады, потому что и слова вставить не могла. Вам интересно? Мне нет. И три месяца назад я просто повесила трубку в середине Стасовых страданий. Меня тошнило от этого нытья. Всю жизнь мечтала быть жилеткой!
Думала, перезвонит, решив, что связь прервалась. Не—е—е—е—т…
Вот вам Дольче.
А вот – Габбана.
Тьфу, сладкая парочка, прям, твиксы какие—то, от карамели которых вылетают все пломбы.
Мой сотовый умолк. Он просто умер. Из вредности я сменила sim—карту, и кого нужно, оповестила. Но не Стаса. Вредина я. И, всё же, приходя домой, я прослушивала автоответчик. По нулям.
Честно говоря, особого желания мириться со Стасом у меня не было.  После того, как он ретировался к маме, я погрустила немного, перебирая невысказанные обиды. Ведь из—за Стаса расстроилась моя свадьба, и из—за него я ушла на радио из любимой редакции. Он бешено ревновал, когда на планёрке меня хвалил главред.
Но потом, всплакнув пару раз, разозлилась, переставила мебель в квартире и долго выветривала прокуренную кухню. Ночами, перед сдачей статьи в номер Стас без передышки дымил, сидя за ноутбуком.
 
В машине я  задремала. 
— Приехали, мадмуазель? – разбудил меня Валерка.
— Ага, — ответила я, вылезая из машины, — спасибо, пока!
Я умылась и нырнула под плед на диване. Вот только забыла телефон городской отключить. И началось!
Позвонила мама: «Лерусь, ну, как ты? Как мы первого числа? У тебя или у нас?»
И это была последняя капля. Гранёный такой стаканчик, совковый, общепитовский, с щербатыми краешками. И эта последняя капелька туда —  плюмссс—с—с…

Они что, всем скопом решили меня доконать? Баста. Нет, ей—Богу, сегодня не мой день.
— Мамулёк, — сказала я так приторно, словно мёда объелась, — Что на этот раз? Юбка плиссе, гофре или бантовка в два цвета от тёти Ани? Лифчик Анжелика от тёти Маши с чашечкой на коровье вымя? Две пары носок от бабушек и туалетная вода с распродажи  из Арбат—Престижа от Вовиной жены? Увольте! Это же мой праздник. А вы – как хотите!
Мама бросила трубку. Пусть, пусть обижается. Но это мой день рожденья. Я устала от кучи родственников, старающихся сделать мне подарки, будто я сирая и голая. Особенно меня умиляла баночка малинового варенья от маминой подруги тёти Тамары. Словно она мечтала, чтобы я в грядущую зиму свалилась с какой—нибудь «энфлюэнцией» и температурой под 40.
Я—то хорошо знала, что мама покупала все журналы, где я была на фото в светской тусовке. Знала, что, как придут родственнички, дай Бог им здоровья, мама вытащит все журналы, скопившиеся за год, и они будут рассматривать мои фото и цокать языком, разглядывая мои платья с декольте остроносые шпильки и чулки—сетку.
Отключила городской и мобильник. Пусть хоть волосы рвут на себе. Никого видеть и слышать не хочу.
Тьфу! Сон пропал.

Что ж, подведём итоги за эти тридцать лет. Я мысленно разделила тетрадный листок на две части. Первая часть – мои достижения. Вторая, незатейливо так, по—простецки, — птица обломинго. Я подумала и  добавила – история моих потерь и глупостей.
Я крутила в руках ручку, раздумывая, какую часть начинать заполнять первой. С логикой у меня всё в порядке, но сегодня она взяла отгул. Оглядев свою квартиру, я горько усмехнулась.
Тридцать лет, холодная постель, отсутствие детского смеха, разбросанных игрушек и запаха домашней стряпни с кухни. Ни тебе звуков дрели и молотка мастерящего что—то мужа. Чёрное пятно плазмы напротив дивана в гостиной. Одинокие тапочки в прихожей. И безымянный мой пальчик. Холёный такой, ухоженный и наманикюренный пальчик, но голый без обручального колечка. И такой он холодный, как сиротка Козетта, мечтавшая о красивой кукле.

Я заплакала и незаметно уснула. Всю ночь меня мучили  кошмары.
Мне снился Стас, которому я сдавала экзамен по предмету «Анатомия семейной жизни».
— Молодец! — он протянул мне зачётку. Я вышла из аудитории и посмотрела, что же он мне поставил. В графе «оценка» размашисто было написано – неуд. Вот так—то!
— За что?! – закричала я и … проснулась.
Сердце колотилось в груди сумасшедшей рыбкой, и меня всю трясло, голова раскалывалась от боли. Во рту пересохло. Я приняла таблетку от головной боли, перевернулась на другой бок и попыталась заснуть. Но нет, лишь в полудрёме я видела себя со стороны, словно кино смотрела. Грустное кино.
Так и я и провалялась в постели, пока не рассвело. На часах – одиннадцать. Народ уже, наверное, режет салаты, наряжает ёлки и тяпает по рюмашке за уходящий год.

Часа в два я вышла на улицу и просто бесцельно побрела, куда глаза глядят. Ноги приводят меня к крошечному ресторанчику «Габриэлла» на Остоженке. Со Стасом мы частенько сидели там по субботам за фирменным коктейлем «Габи».
Народу в предновогодний день было немного. Студенты, сдвинув два столика, отмечали сдачу последнего зачёта, да седоволосая дама, кокетничающая со своим спутником, держащим её нежно за кончики пальцев.
Я присела у стойки бара: «С наступающим!»
— Взаимно, — откликнулся знакомый бармен, — Вам, как всегда? А где Ваш спутник?
— Простудился, остался дома салаты готовить, — не моргнув глазом, соврала я.
Мы поболтали о погоде, о кризисе, бармен сделал мне комплимент, сказав, что с удовольствием слушает нашу с Валеркой программу. Но вдруг глаза его округлились, и он замолчал.
Я обернулась, чтобы посмотреть, чему это он так удивился.
Держа аккуратно под руку свою бывшую жену, в зал входил Стас, сияющий как июльское солнце прошлым удушливым летом. Жена его была уже с явно округлившимся животиком. В руках у неё была коробка, перевязанная подарочным бантом. Коробка с утюгом.
Такой же утюг подарил он мне, когда мы решили жить вместе («я к Вам пришёл навеки поселиться!»). Это был намёк на идеально выглаженные брюки. Чего он от меня так и не дождался. Стас аккуратно усадил жену и нежно положил ладонь на её аккуратный животик.
Бармен икнул и перевёл взгляд на меня. Я вскочила и выбежала из ресторана, на ходу надевая дублёнку. Даже расплатиться забыла. Отдышавшись немного, я побрела потихоньку домой. И тут поняла, почему Стас водил меня именно в этот ресторан. Его бывшую жену, однокурсницу, звали Габриэлла, Габи. И как я могла забыть?! Лобанова Габриэлла.
Значит, мой любимый коктейль теперь будет называться без изысков, грубо и точно. УТЮГ.
Точка.
В подъезд я вошла ровно в половине двенадцатого. В комнате консьержки уже никого не было, лишь в свете настольной лампы поблёскивала игрушками маленькая ёлочка.
На моём этаже из приоткрытой соседской двери доносился смех и лай маленькой собачки. И так пахло пирогами и семейным уютом, что предательская слезинка выкатилась из правого глаза и упала на пол. Мне показалось, что она ударилась об пол со звуком разбившегося хрустального фужера.
Я открыла дверь  и плюхнулась в кресло в прихожей, не включая света. И вдруг через пару минут поняла, что в моей квартире пахнет ёлкой, настоящей, живой ёлкой! Сбросив дублёнку, я прошла в гостиную и включила свет.
У окна стояла наряженная ёлка, был накрыт стол, а на диване, прикрывшись шубой деда Мороза и сдвинув бороду на шею, спал Валерка. В это невозможно было поверить. Между нами уже давно проскочила искорка, но я боялась её спугнуть.
Я опустилась на пол рядом с диваном и заплакала. Протянув руку, нежно провела по его волосам. Он открыл глаза и улыбнулся, увидев меня: «Лерка, это ты, или я всё ещё сплю?»
—  Я, я, но как ты здесь очутился?
— С утра поехал к твоим родителям. Они мне всё рассказали и дали ключи от твоей квартиры. Но от меня уж ты никуда не убежишь. Ты выйдешь за меня замуж?
Он вытащил из кармана бархатную коробочку. У меня дыхание перехватило, когда он надевал колечко на мой замёрзший пальчик.
Он обнял меня крепко—крепко, словно боялся, что я убегу или исчезну.
— Знаешь, — сказал он мне, — Наша программа с Нового года будет называться «Счастье – собака – ру». Редактор уже подписал моё представление.
— У нас будет семейный подряд? — я засмеялась.
Да, вот теперь можно подводить итоги.

2011 г. (С)