Чего ему от нас надо было? Третья сторона медали

Байка про уличных музыкантов уже была. Дважды. Но у медали не две, а три стороны)) так что...

Я встречался с Димой Копейкиным у него на работе. Неумолимо надвигавшийся экзамен по французскому заставлял его нервничать. Он был готов на все сто, но не верил в это, и, ради его спокойствия я занимался с ним по несколько раз в неделю.

У задней двери ресторана, где он работал, под кособоким железным навесом у ободранной стены стояли четыре приваренных к одной металлической рейке кресла, явно выкинутых из кинотеатра. Мы усаживались на них и час разговаривали только по-французски, он писал диктанты и тексты, подложив под тетрадь пустографку.

Его дотошность и упорство восхищали меня, успехи радовали, произношение расстраивало, но не сказать, чтобы очень. Мы занимались и занимались и занимались. Меня просто распирало от гордости за него - он собирался на стажировку во Францию.

Я нещадно его гонял, пока его не окликал кто-то невидимый из недр ресторана, потом шел по Итальянской в подвал к Ларисе. Работы там оставалось совсем чуть-чуть, но кропотливой и тщательной. И любимой – что греха таить? Невский я старался обходить, но как его обойдёшь, когда тебе именно туда и надо?

Обычно доходил до Фонтанки, но на сей раз  свернул с Итальянской на Малую Садовую. Что меня дернуло – не знаю, но меня несло туда, как зверя на запах. В самом створе коротенькой улочки, у шара, закручиваемого водой и туристами, на ящиках не иначе как прихваченных на задах Елисея, сидели двое музыкантов. Мальчишки. Школьники. Ударные и гитара. Две прекрасные возможности. Две уверенности в себе, два дара и оба – по назначению. Смельчаки.

Мальчишки были восхитительны в своём порыве – донести, показать себя миру. Я мог только завидовать – для меня подобный шаг никогда не был возможным. А если? Им ведь необходим волшебный пендель. Барабанщику – нет. Он уверен, что попал точно, хотя на самом деле – промахнулся. Конструктор из него получился бы покруче, чем музыкант, но это не имеет значения – уверенность компенсирует всё. А вот с гитаристом сложнее. Он-то как раз попал идеально, но его одолевают сомнения. Он и уверен в своём даре и не верит в него. Вот ведь - рассчитывал на прорыв и успех, а с ними как-то не очень. А ведь не хватает только класса. Школы не хватает, ежедневного непрерывного труда.

Никогда раньше не было со мной такого. Ограждая себя от чужих возможностей, давно вроде бы научился обращать внимание только на возможности тех, кто непосредственно задел. Коснулся, если можно так сказать. Пацанам удалось. Но как? Что я уличных музыкантов не видел? Почему, почему именно эти двое?

Самое правильное - кинуть монетку в бейсболку и уйти. У меня  никогда не хватит смелости присоединиться. Публичность – точно не моё – трусоват. Вот настолько? А если рискнуть? Ничего страшного на самом деле. Точно-точно.

Уговорил себя и пошел за стулом в ближайшее кафе – сидеть на ящике было бы не слишком удобно. Вступать с мальчишками в переговоры и объяснять им свои резоны было неправильно – ничего хорошего из этого точно бы не получилось, а посему я поставил стул между их ящиками, сел на него, коснулся гитары и спросил у её владельца:

- Позволишь?

Парень настолько обалдел, что отдал мне инструмент безропотно. Барабанщик делал вид, что его всё не интересует. Я покрутил колки, послушал инструмент и сказал ударнику:

- Догоняй.

И тот пустился следом за мной во все тяжкие. Я специально выбирал то, чего он не мог не знать.

- А я? – спросил обиженно гитарист.

- А ты будешь зазывалой.

Оказалось это так просто - проще некуда - играть при большом стечении публики. Просто представляешь, что твой слушатель - весь этот огромный город, с заводами, портами, магистралями, толпами. Одушевлённо неодушевлённое. На самом деле слушатель у меня был один - мальчик, отдавший мне гитару. Я играл для него. Я придавал ему ускорения, а уж траекторию он должен был выбрать сам.

На самом деле я неожиданно испытал новое, никогда ранее не испытанное чувство свободы. И это был такой непередаваемый, прекрасный кайф. Никто вокруг не знал обо мне ничего, никто не мог сказать: "Остановись, Горин, что ты делаешь?", никто вокруг был не в курсе моих проблем настолько, что мне удалось забыть о них на время. Они напомнили, конечно, проблемы - я довольно быстро устал и только тогда вынырнул из музыки, давно ставшей чистой импровизацией.

Вокруг нас собралась приличная толпа. Страх шевельнулся где-то там и погнал меня прочь. Боязнь большого скопления народа никуда не делась. Я отдал гитару владельцу.

Он смотрел на меня... мне не понравилось, как он смотрел, но вопрос задал совершенно правильный. Для этого вопроса и было всё затеяно, ну, если не считать попытки избавления от собственных страхов.

- И что надо делать, чтобы научиться так играть?

- Учиться, - ответил я. Отдал гитару и ушел.

Вернул стул в кафе и посидел там, отдыхая и попивая чудесный зеленый чай. Завтра, пожалуй, надо будет повторить, хотя ударнику моё вмешательство в процесс явно не пришлось по вкусу. Но речь не о нём. У него впереди была вполне ясная, хоть и не простая дорога, а гитарист готов был со своей свернуть. С одной стороны - какое мне дело? С другой - почему-то мне есть до этого дело.

Назавтра, позанимавшись с Копейкиным, и сразу захватив стул, я присоединился к юным дарованиям. На часок, как и в прошлый раз - усталости не было, чувствовал я себя прекрасно, но раздражение барабанщика нарастало с каждой минутой и когда достигло апогея, я ушёл.

Странное дело - его бесил я, но музыка захватывала настолько, что он закипал очень медленно. Ровно перед тем, как должен был последовать взрыв, я ушел.

Выходные я провёл дома с Сашей. Мы вообще никуда не выходили. А в понедельник я прихватил из дома флейту... втянулся, короче. Это был мой законный час славы четыре раза в неделю - я не нарушал заведенного порядка и присоединялся к уличным музыкантам только после занятей с Димой Копейкиным.

Они продвигались, и это не могло не радовать. И Дима, и Слава с Женей - парней звали так. И я продвигался, потихоньку, испытывая всё меньше страха перед толпой. Однако изжить его совсем было не в моих силах. И вытянуть Славу - Женя справится без чьей-либо помощи, - на другой уровень тоже было не в моих силах. У меня оставалось не так много времени, а ему нужен был учитель. Мастер. Профессионал. Я начал искать такого человека, довольно быстро нашел, договорился, чтобы Софья Николаевна - преподаватель с огромным стажем, прозябавший на пенсии посмотрела талантливого мальчика Славу, и оплатил первые три месяца его занятий. Мог бы оплатить больше но не стал - дальше пусть крутится сам, но после этих трёх месяцев будущий виртуоз не сможет слезть с иглы музыки никогда.

А потом лето подошло к концу. И терпение барабанщика Жени тоже. Я его понимал. На самом деле, он продержался даже дольше, чем я мог рассчитывать. Я бесил его, как взрослый, пытающийся вторгнуться в ту свободу, которую он считал неприкосновенной. Посягнуть на неё. Пора было уходить, исчезать из их жизни совсем.

На следующий день, после того, как замечательный мальчик Женя вполголоса, что делает честь его выдержке, орал и шипел на меня, вопрошая: "Чего тебе от нас, мил человек, надо?", я после занятий французским с Димой не стал сворачивать на Малую Садовую, а пошел как ходил раньше - до Фонтанки.

Юношам, к которым успел прикипеть, объективно я больше не был нужен. Они мне - да, как сообщники и свидетели моей тайной жизни и свободы длинною в час, а я им - нет. Грустно, но факт. Даже не грустно, нет - свой кусочек счастья я таки получил. Это было замечательно - почувствовать себя уличным музыкантом...