Мой отзыв на статью в Правде историка Сергиенко

Мой отзыв на статью в «Правде» историка Сергиенко

*****

6 декабря 2019 года особый день для историка Анатолия Михайловича Сергиенко. У него не только день рождения в этот день, но и газета «Правда» наконец-то начала публиковать его статью под названием «Верховный Главнокомандующий глазами лётного военачальника», сделав ему таким образом оригинальный подарок.

Тема отношений Сталина и командующего АДД Голованова во время Великой Отечественной для историка весьма значима. Анатолий Михайлович крупный специалист по истории Авиации дальнего действия, а в последнее время из-под его «пера» выходит уже четвертая книга объемных и полноценных исследований о Верховном Главнокомандующем Сталине.

Позвонил ему на следующий день. Поздравив его с прошедшим, узнаю эту новость. Я знал, что историк неоднократно предлагал «Правде» статьи на эту тему. И вот свершилось. А в конце нашего телефонного разговора, он попросил:

- Володя! У меня к тебе просьба, не мог бы ты написать отзыв на эту статью и опубликовать его в Интернете?

Ну, как тут отказать, я лишь молвил:

- Батенька, задание понял… приступаю незамедлительно.

А сам думаю, а что я могу? Опуститься до банальностей, мол какая замечательная и своевременная статья к 75-летию Великой Победы? Спасибо редакции «Правды» за то, что не забыли Главного маршала авиации Голованова? Да и не мне, дилетанту, рассуждать «о высоких материях» отношений этих двух великих людей… Нет конечно, ни этого от меня ждет Анатолий Михайлович… Хотя, однако, грешен…

А что я знаю о Голованове хотя бы на уровне собственных ассоциаций, связанных с «рядовыми» личного состава родных уже для меня авиаполков – 42-го и 455-го, 108-го и 109-го ап ДД? Почему-то первым всплыл из памяти следующий случай из воспоминаний отца:

«У-2 был получен еще в войну техником по фамилии Голованов. Когда по разнарядке эти машины были уже распределены, то 108-му полку ее почему-то не досталось. И техник по наивности своей попытался выяснить причину этого недоразумения. Ему предоставили возможность позвонить в вышестоящую инстанцию, и на вопрос, как фамилия наглеца, он просто ответил: «Голованов», особо не представляясь. Вопрос моментом решился в пользу Голованова. У-2 использовался в качестве личного транспорта командира полка».

Ну это даже на «банальность» не тянет, но что было то было… Следующим «потоком мыслей» было опять-таки из батиных воспоминаний:

«… К нам в Новозыбков прибыл сам маршал Голованов. С какой целью, мне, технику, не докладывали. Но в городе штаб нашей дивизии располагался. Маршал Голованов практиковал сходы служивого народа вверенных ему частей. Выслушивал просьбы. А так как они, как правило, за рамки бытовых нужд особо не выходили, то тут же их решал на радость нашему брату.

И в этот раз собрались мы в городском сквере, на открытой концертной площадке. Помню лишь две просьбы. Одна исходила от техника в чине старшины, мужика далеко не первой молодости, который жаловался маршалу, что все лучшие годы свои оставил на летном поле, а наступит время демобилизации, ни двора, ни кола, ни семьи у него нет. И ничего он не умеет, кроме как обслуживать «Илы». Ответ маршала был прост:

– Садитесь, товарищ младший лейтенант, проблему Вашу мы поняли! – и уже к кому-то из дивизии: – Проследите, чтобы товарища младшего лейтенанта демобилизовали только по сроку выхода его на пенсию!

А другая просьба была коллективной. Загалдели ребята, что скоро зима наступит, а шапки зимние давно как сносились. Маршал распорядился выдать полку новые головные уборы, а мы потом шутили, что вот, мол, приехал к нам маршал Голованов и всем дал по шапке».

Естественно, после этого моментом всплыли события, можно сказать, того же дня, когда Голованов уже «вел задушевные беседы» с летным составом…

«После войны в Новозыбкове маршал Голованов с людьми из своих частей встречался. ГСС Кретов напомнил маршалу, что за его 400 боевых вылетов вторая золотая звезда полагается. Маршал тут же выяснил, почему Герой не представлен. Генерал Бабенко намекнул маршалу о «шатком» моральном облике подчиненного. На что маршал аллегорично ответил: если генерала Бабенко поставить к стенке и выпустить в него 400 пуль мимо и рядом с ним, о чем тот знать не должен, что так задумано было – мимо стрелять, а потом отпустить. Запьет ли после такого генерал Бабенко? Тот подумал и тихо молвил: - «Запил бы, товарищ командующий». Кретов был удостоен звания дважды ГСС». Об этом мне дочь штурмана Алексея Прокудина рассказала, Людмила Малькова. Отец ее свидетелем этому был.

Уже и не помню откуда, но знаю, что при той встрече из-за скромности промолчал штурман Николай Стогин, сделавший в войну 210 боевых вылетов и так же имевший полное право на Золотую звезду Героя. Но промолчал…

Всплыл в памяти и случай с летчиком Милавиным, Ил которого обслуживал мой отец:

«…он приноровился спать в самолете на обратном пути домой, перелетев линию фронта. Управление машиной брал на себя штурман, возможность такая у Ил-4 имелась. И в этот раз, перелетев линию фронта, он заснул, но… пришло время переключать подачу топлива с основных баков на дополнительные, что только он и мог сделать.  А он спит. Подача горючего прекратилась, и самолет начал просто падать. Штурман кое-как, за ногу, растолкал летчика. Надо отдать должное Милавину – он среагировал моментально, переключил подачу топлива. До земли, как показал барограф, оставалось каких-то 100 метров. А летели до этого на трех тысячах. Стрелок-радист и стрелок, толком ничего не поняв и не получив каких-либо ответов от командира на запросы по внутренней связи, покинули падающую машину. Приземлились они нормально и через некоторое время, объясняясь по пути в соответствующих отделах встретившихся на пути подразделений, вернулись в свой полк.
 
Это сейчас выясняется, что командующий АДД добился у Верховного, чтобы сбитым летчикам АДД не препятствовали в возвращении в свои части. А приземлились-то они у себя глубоко в тылу! 

Что ждало лейтенанта Милавина? Скорей всего трибунал, а после, возможно, и штрафбат. Но… нет!  Спасибо нашему командующему, и здесь он подсуетился заранее, выстраивая особые принципы взаимоотношений в своих частях. Конечно, это только теперь выясняется. Но к людям в АДД отношения были человеческие, далеко не те, про которые приходится сейчас слышать. Я это на себе прочувствовал».

Вот тут-то и всплыл в памяти фильм «Цельнометаллическая оболочка» Стенли Кубрика, на основе которого один критик отцовской книжки «Личная война механика Ил-4» учинил полный разгром бате за его восприятие войны, мол смотри, старикан, как надо писать про войну и какие истинные отношения между людьми при этом…

Раззадорил тогда меня этот критикан и получил от меня «отповедь», мол прежде чем оценки давать, в суть темы вникнуть надобно:

«Но для того, чтобы судить с «пристрастьем» об этих воспоминаниях, необходимо хотя бы узнать, что же такое Авиация Дальнего Действия, что за люди ее воплощавшие. В каком климате взаимоотношений они прибывали в годы военного лихолетья. Для этого небольшой исторический экскурс в историю АДД будет кстати.

При создании дальней бомбардировочной авиации перед войной, как особого армейского соединения с привлечением летчиков ГФ, Сталин поручил этот процесс возглавить гражданскому летчику Голованову Александру Евгеньевичу.  Бывший чекист, поняв, что не его стезя распоряжаться и вершить над человеческими судьбами, вовремя «сделал ноги» из органов, чуть сам не оказавшись жертвой их «карающего» произвола. Становится гражданским летчиком, что и требовала его душа. Но весь свой истинный потенциал созидателя воплотил в организации Авиации дальнего действия. Он массово и активно привлекал в ее ряды гражданских специалистов, как более подготовленных в осуществлении поставленных перед ним задач.  Ради увеличения учебных часов для освоения полетов в любую погоду и ночью по радиосигналу, Голованов отменил вверенном ему полку строевую подготовку, которая в обычных армейских частях занимала чуть ли не половину времени в боевой подготовке личного состава. За такое нарушение следовало снятие с должности командира части с дальнейшими оргвыводами, что и предложила строгая армейская комиссия. Но на удивление всем, все осталось по-прежнему.      

Дальняя бомбардировочная авиация любимое детище товарища Сталина и он продолжил эксперимент ее развития в том виде, как его воплощал Голованов.  Представьте себе, как в части РККА армейский устав воплощается гражданскими людьми, вдруг ставшими военными. Для гражданских и притом взрослых людей это как игра, правила которой по новому их статусу необходимо изучить и «играть» в дальнейшем только по ним, но они одержимы другим, более важным: летать в слепую и по радиосигналу приводить боевую машину на цель. Да и время поджимает: дыхание войны ощущается повсюду. Лишь бы успеть! Хотя дисциплина и субординация непререкаемы, но отношения между собой остаются человеческими, приятельскими, как в гражданской авиации!

Началась война. И кадровые и гражданские «летуны», заделывая бреши в воздухе и на земле под натиском наступающего врага, на тяжелых и не поворотливых бомбардировщиках днем, не предназначенных для этого, «горели» целыми полками. Сталин, хотя и не сразу подчинил дальнюю бомбардировочную авиацию Верховной Ставке, то бишь себе. И с момента образования 5 мая 42 г Авиации Дальнего Действия генерал Голованов уже не знал других начальников над собой, кроме Верховного Главнокомандующего.

Переведя боевую работу своих соединений на «ночной образ жизни», что и задумывалось до начала войны, он сберёг ни одну жизнь «летунам», сократив потери более чем в 7 раз.

Материально-техническое обеспечение и обслуживание АДД было поставлено на высочайшем уровне. Цель одна – оперативно и полно выполнять тактические, стратегические и даже политические задания Ставки.      

Общаясь тесно со Сталиным, Голованов, как самый прилежный «студент» внимал своему умудренному учителю и подражал во всем: как тот вел дела, как ставил задачи, как их разрешал, как принимал решения и, самое главное, как относился к окружающим его людям и тем, которым поручал неотложные дела для общего дела. Все это он воплощал во вверенных ему частях по «образу и подобию», и добивался весомых результатов.

Он был далек от «репрессивного» стиля руководства, и репрессий и зверств не было в его частях. К людям в АДД относились по-человечески, это стимулировало и раскрывало потенциал личного состава в боевой работе. Как бы мы сейчас не относились к политработникам в войну, в АДД «комиссары» были в почете из-за высоких человеческих качеств. Генерал-майор Федоров яркий тому пример. 

Голованов добился от Ставки, что бы сбитым «летунам» никоим образом не препятствовали возвращению в их части разного рода «карающие» органы.  Он берег свои кадры. В воспоминаниях отца это прослеживается неоднократно. Даже в том числе и затронутой нашим уважаемым критиком своей «никчемностью» главу «Два часа строевой». Иван Васильевич Родионов командир полка – воплощение головановского стиля: механик Мутин, более полезен у своей «восьмерки», чем заниматься муштрой за надуманную провинность! Это проявлялось, видать, даже в мелочах. В штрафбат ребят отправляли. Отправляли, как правило, за причиненный материальный ущерб и людские потери «по разгильдяйству». Это и отражённо в воспоминаниях.

И по сравнению с недавно выпущенным документальным сериалом Виктора Правдюка «2-я Мировая, день за днем» АДД является чуть ли не единственным «светлым» пятном в этом жертвоприношении на алтарь Победы и то никоем образом в данном сериале не упомянутом.

Репрессивного опыта Голованов не имел, взяться ему не откуда было, а по сему, зверств в его частях не наблюдалось. Вот за это Голованова и невзлюбили другие. И, навешав на него ярмо «серого кардинала» за его незапятнанность в делах расправных, что по статусу вменялось как будто бы в рвении преданности делу Ленина-Сталина, его и «опустили» с главного маршала до «нищенствующего» пенсионера в подходящий момент, сделав «огородником» для выживания себя и своей семьи. 

«Изменения» в головановских частях начались после его смещения. Тогда многих маршалов отправили на несвойственные им понижающие должности.  Положение в частях бывшей АДД стали «выправлять», как должно быть в частях РККА, с марта 1948 года.  Голованов стал изгоем в ряду маршалов победителей, его невзлюбили по весьма весомой причине, он берег людей, вверенных ему, по сравнению с другими, при этом добивался весомых результатов.

Модель отношений между людьми в частях АДД, выстроенная ее командующим Головановым по «образу и подобию» от товарища Сталина, неожиданно раскрывают лучшие качества Верховного главнокомандующего для современника в годы войны, что довольно-таки трудно отыскать в потоке книжной информации на тему Сталина, обрушившуюся на нас.  «Хозяин» многогранен, и для того, чтобы в полезных людях раскрыть их необходимый потенциал для блага Победы, он мог быть, оказывается, и «эталоном» человечности для подражания. Голованов это принял за «чистую монету», а в его доблестных частях это стало нормой.

Читатель сей «отповеди» непременно воскликнет: - «Во! До чего этот писака дошел, даже самого Сталина к своему «опусу» приплел!» Но, господа, чего тут скромничать, коль в доказательство «никчемности» его писанины, шедевр самого Стенли Кубрика в назидание приурочили! Однако сведущий в истории на примере АДД непременно этому останется не равнодушным».

Вот, что делается с человеком, если его задеть за живое! Не уж то это я написал? А ведь забыл уже… И тут меня осенило! Я же уже провел экспресс-исследование на одну частную, но важную тему и, главное, оно есть следствие всему выше сказанному! Пожалуй, и положу-ка его в основу отзыва на статью моего старшего друга и учителя. Не пропадать же «добру»! Главное на «живых» примерах, им же и представленных…

*****
Ассоциации по поводу «вождя краснокожих»

С книгой «Эхо победы в наших сердцах» Анатолия Сергиенко я познакомился гораздо позже, чем с «Эхо победы в наших сердцах - 2». Вот уже и «Эхо победы в наших сердцах -3» практически готово к изданию. Историк попросил меня однажды, как кое-что соображающего в Интернете, помочь ему выложить его книги в сети, что по мере готовности их электронных «клонов» я стараюсь делать.

Вычитывая и правя отсканированный текст, я догадался по поводу главы «Вождь краснокожих» заглянуть в интернет…   
 
Сколько ассоциаций испытала моя трепетная душа! И под их нажимом, и по ее требованию я провел следующее экспресс-исследование.

На интернет ресурсе о ГСС образца 2014 года читаю:

«…19 апреля 1944 года экипаж в составе командира звена И. И. Даценко и штурмана Г.И. Безобразова вылетел на бомбардировку железнодорожной станции Львов-2, на которой сосредоточилось много живой силы и техники противника. Это был их последний бой.

Самолёт был сбит. Штурман Г.И. Безобразов погиб, а командир звена И.И. Даценко успел выпрыгнуть из объятой пламенем машины и, приземлившись на вражеской территории, попал в плен. Однако вскоре отважный лётчик сумел бежать и, перейдя линию фронта, явился в свою часть.

Друзья, считавшие его погибшим, радовались недолго. На следующий день он был арестован контрразведчиками «Смерш». После скорого суда И.И. Даценко отправили в Сибирь. По дороге в заключение он бежал с этапа, был объявлен в розыск, но пойман не был. Дальнейшие следы Ивана Ивановича Даценко теряются...»

Из главы «Вождь Краснокожих» (Эхо победы…):

«Штурман корабля, Герой Советского Союза А.Н. Кот в своей кни¬ге «На дальних маршрутах» так описывает последний боевой вылет экипажа Даценко: «17 апреля мы повторили налёт на район Львова. На этот раз объектом бомбардировки был железнодорожный узел. Несмотря на упорное сопротивление зенитной артиллерии и ночных истребителей, задание мы выполнили. На путях горели вагоны, взры¬вались склады с горючим. Мы насчитали 26 пожаров. В этом налёте вместе с товарищами цель освещал экипаж Ивана Даценко. В составе экипажа был заместитель начальника политотдела дивизии майор М.А. Завирохин. Мы видели, как самолёт, сбросивший САБы, пой¬мали несколько прожекторов. Вражеские зенитки словно взбесились. Трассы снарядов потянулись к освещенному бомбардировщику. Лёт¬чик маневрировал, бросал самолёт из стороны в сторону, но огнен¬ный вихрь продолжал сопровождать боевую машину, она загорелась и тут же взорвалась. Наверное, снаряд, а может, и не один, попал в бензобак. Во все стороны полетели горящие части самолёта. Многие, кто был в это время в районе цели, видели эту страшную картину. Никто из экипажа не смог воспользоваться парашютом. Как потом выяснилось, это был самолёт капитана Ивана Даценко».

Герой Советского Союза H.A. Гунбин в своей книге «В грозовом небе» пишет: «…Но летом 1944 года самолёт Ивана Даценко не возвратился с боевого задания. Никто не знал подробностей гибели экипажа, полк ждал его возвращения до самого конца войны».

Не дождались друзья-товарищи возвращения своих героев ни во время войны, ни после, и псевдофакт: «… Даценко успел выпрыгнуть из объятой пламенем машины и, приземлившись на вражеской территории, попал в плен. Однако вскоре отважный лётчик сумел бежать и, перейдя линию фронта, явился в свою часть» так и остается псевдофактом, а остальное уже как будто и не важно.

Но больше всего покоробило то, что сказала племянница Героя, Ольга Васильевна Рубан:

 - А когда я нашла боевого товарища дяди - Николая Джугана, тот сообщил, что Иван Иванович выжил, но попал в плен к немцам.  И когда сбежал к своим, его, как и всех пленных тогда, назвали предателем. После этого он бежал из СССР…

Не больше и не меньше – «его, как и всех пленных тогда, назвали предателем. После этого он бежал из СССР»…

Кто такой Николай Джуган в контексте судьбы Ивана Даценко, выяснить по базам «Мемориала» и «Подвиг народа» не удалось.  Он якобы боевой товарищ, значит, причастен к авиации.  Тогда по логике вещей, ведая о таких подробностях в перипетиях Героя, так же должен быть в плену и возле него. Должен добраться до своих, а затем и бежать вместе с ним. Хотя бы способствовать этому. Но затем «замести» следы в Союзе, и в нужный момент, объявившись, поведать племяннице Героя о его удачном спасении. Но в «Мемориале» никакого Николая Джугана, причастного к авиации, ни погибшего, ни без вести пропавшего, что особо важно при данном раскладе, не обнаруживается. Это к слову.

И опять ассоциации по поводу «Бежал из Союза, потому что назвали предателем» заставляют обратиться к ряду фактов-воспоминаний тех из Авиации дальнего действия, кого сбили, затем попавших в плен и вернувшихся к своим, удачно сбежавши от фрицев или освобожденных своими.

Но начну с того, как это было поставлено в АДД, а точнее с кого и с чего это началось. Об этом пишет ГСС Василий Решетников в своей книге «Что было - то было. 308 боевых вылетов»:

«… будто Николай Тарелкин просился на запасный аэродром. Потом разобрались: доклад о выполнении задания и об отказе мотора действительно был… Он, как и Казьмин, с задания не вернулся.

…Неделя без малейших известий – это уже серьезно. В полку стали привыкать к мысли о гибели обоих экипажей. Пройдет «положенный срок», и штабной «гвоздь» без лишних эмоций, не проронив и слова сочувствия, нацарапает скорописью на форменных бланках… матерям и женам … , что, мол, такой-то, имярек, не вернулся с боевого задания. …Все-таки хоть и смердит мерзким душком недосказанного подозрения та холодная казенная бумажка, но зато в ней о смерти ничего не сказано. И воистину, спустя две недели неведомыми путями вдруг проникла к нам короткая весточка: Тарелкин назвал место своего пребывания и просил выручить.

Все прояснилось позже.

… К рассвету земля оказалась совсем рядом. Прыгать поздно. Впереди блеснуло озеро. Тарелкин чуть подвернул к нему и плавно коснулся воды… заскользил к берегу и… остановился на мели. Экипаж быстро покинул машину, углубился в лесные дебри, и Тарелкин повел его на восток. … Линия фронта лежала … на меридиане Великих Лук – и тянулась по реке Ловать. До нее, если по прямой, километров 120.

…Лишь на восьмые сутки, неожиданно сверкнув из-за лесной чащи, открылась Ловать. … Ободранные, заросшие и голодные, они, наконец, были среди своих, у себя дома! Радость охватила их одуряющая, безмерная, но... оказалась короткой. Доставленных в штаб, их тут же разоружили и под конвоем направили в лагерь НКВД, предназначенный для проверки благонадежности вернувшихся из-за линии фронта. Таких лагерей с декабря 1941 года отгрохали множество и к лету успели заполнить. Прошло несколько дней, прежде чем Тарелкин ухитрился каким-то образом подать сигнал на волю.

Майор Тихонов нашел на карте совсем рядом с дислокацией лагеря аэродром и приказал командиру эскадрильи капитану А. И. Галкину, снабженному всеми возможными полномочиями, немедленно вылететь на боевом самолете в район лагеря и доставить экипаж в полк.

Да не на тех нарвались!

Несмотря на просьбу, уговоры и крутые, в басовых регистрах, обороты речи, лагерное начальство ни под каким видом не намерено было уступать Галкину. Тот потрясал документами, ругался и клялся – как в стенку!

– Не положено. Имеется приказ!

Видя, в конце концов, полную бесполезность своих усилий, Александр Иванович упросил начальника лагеря разрешить Тарелкину и Дедушкину хотя бы проводить его к самолету. Просил и за Митрофанова, но тому, вероятно, как младшему командиру, отказано было напрочь.

Тарелкин и Дедушкин следовали на аэродром рядом с Галкиным под вооруженным конвоем. По пути полушепотом шел инструктаж: после пробы моторов по его, Галкина, знаку – пулей в нижний люк кабины радистов.

При виде самолета на лицах конвойных отразилась ошеломленность… они никогда … не видели летающую машину… огромную, так близко, а когда Галкин запустил моторы – солдаты и вовсе опешили.

Все остальное произошло, как в блеске молнии. Ребята хоть и рослые, но в люке исчезли мгновенно. В ту же секунду взревели моторы, и Галкин, чуть подвернув хвостом к конвойным, обдал их пылью и с места пошел на взлет.

Под вечер Тарелкина и Дедушкина встречал ликующий полк. … Но дня через два или три после их побега в полк, в вооруженном сопровождении прибыл лагерный уполномоченный и потребовал немедленного возвращения беглецов в лагерь.

Василий Гаврилович со всей решительностью отказал ему в этом, …выдворил со штаба. Тот … сунулся было в общежитие… на крыльце его встретили летчики и посоветовали во избежание неприятностей убираться вон. Тюремщик…, пригрозив расплатой, исчез.

История с бегством Тарелкина и Дедушкина из энкавэдэшного лагеря, дойдя до генерала Голованова, не на шутку взволновала его и побудила вмешаться в это тонкое и опасное дело. По части шансов очутиться в новоявленном Дантовом «чистилище» летный состав авиации дальнего действия имел немало «преимуществ» – у нас и экипажи были крупнее, чем в других родах авиации, и действовать нам приходилось на большой глубине над территорией противника, а если учесть, что боевой состав АДД не отличался массовостью и буквально каждый экипаж был в Ставке на счету, то станет понятной тревога командующего: эти «лагерные мероприятия» могли чувствительно отразиться на боевых возможностях дальних бомбардировщиков.

Александр Евгеньевич обратился со смелой просьбой к Сталину – разрешить его, головановские экипажи, направлять после перехода линии фронта непосредственно к нему, в штаб. Голованов уверял Сталина, что он ручается за своих летчиков и всю ответственность за их благонадежность берет на себя.

Сталин не сразу, но согласился с этим, и важное исключение для летчиков и штурманов АДД вошло в силу, хотя не коснулось тех, кто возвращался после побега из плена».

И что же «не коснулось тех, кто возвращался после побега из плена»?

******
Теперь, само собой, случаи именно с теми, кто, попав в плен, сбежал и вернулся к своим.

Речь пойдет об «одиссеях» летчика 42-го ап ДД Иллариона Горбунова и штурмана 455–го ап ДД Николая Стогина, а боевой путь они начинали еще в Финскую войну зимой 40-го в Кречевицах.

Из письма помощника начальника штаба 42-го авиаполка ДД Лисина Василия Федоровича читаю: «… Я хорошо помню командира эскадрильи капитана Горбунова И.И.. Его самолет был сбит истребителем Фокке-Вульф – 190 над городом Кенигсберг, когда экипаж возвращался обратно после выполнения боевого задания. Штурман и стрелок были убиты, Горбунов и стрелок-радист выбросились из горящего самолета на парашютах и попали в плен. Немцы предлагали ему перейти к ним на службу, но он категорически отказался. Во время перевозки внутрь Германии он вместе со стрелком-радистом взломали вагон и выпрыгнули из эшелона. Пробирались обратно разными путями. Капитан Горбунов возвратился в полк, если мне память не изменяет, месяца через три. Радист вернулся немного позже. Как мы были рады их возвращению…»

В наградном листе на капитана Горбунова нахожу подтверждение этому факту: «…19.3.42 года при бомбардировании политического центра Данциг самолет, пилотируемый капитаном Горбуновым, был сбит истребителем противника Ме-110. После возвращения в часть, т.е. с 23.12.42 товарищ Горбунов произвел 55 успешных боевых вылетов ночью…». Это на момент датирования данного документа - 22.03.44 г.

Ил-4, на котором Стогин летел на задание, в сложных метеоусловиях полета потерпел аварию. В сплошных грозовых облаках самолет обледенел и стал резко терять высоту. Заглохли двигатели. Надежда запустить двигатели на более низкой высоте разом рухнула – самолет на 700 метровой высоте попал в сильнейший поток воздуха и, опрокинувшись на спину, стал окончательно неуправляемым. Раскрыв парашют, Стогин больше никого не увидел, только в дали горевший на земле свой самолет. Этот злополучный полет случился 22 июля 1942 года. Потом долгий путь на восток. В дальнейшем Стогина выдала полицаям жительница одной из деревень, куда Стогин зашел в надежде раздобыть еду. Так он попал в плен.

Сначала лагерь смерти Даугавпилс, затем лагерь под Ригой. «…Нас одиннадцать человек летного состава, вскоре приводят еще двух – командира АЭ 108-го полка (точнее 42-го, Владимир), моего хорошего знакомого летчика капитана Горбунова и его воздушного стрелка Дашенкова. Они сбиты над Кенигсбергом. Горбунов с обгоревшим лицом был еще в унтах. Увидев меня, он заулыбался…».

Одним словом – ребята жили одним: мечтой о побеге. И случай представился. Всю группу, а к ней прибавилось еще несколько человек, погрузили в товарный вагон, прицепленный в конце состава, и под усиленным конвоем, расположенным в тамбуре соседнего вагона, отправили в Польшу.

Ребята ножом «пропилили» доску возле засова, закрученного проволокой снаружи, но ошиблись. Распутать проволоку с этого расстояния было невозможно, а следующая остановка была конечной. Отчаянно начали по очереди расшатывать решетку окна, и наконец, ее выставили наружу.

«…Пролом готов. По своим размерам через него не все могли пролезть. Крупный по телосложению Горбунов крикнул мне - «Коля действуй! Освободи от проволоки запор!»… Меня подхватили на руки и, подняв под потолок, сунули ногами в проем. Я вишу на той стороне вагона на вытянутых руках, держась за край пролома…» С неимоверными усилиями Стогину удалось освободить от проволоки засов и его открыть. Затем он спрыгнул. За ним прыгнул еще один узник – инженер-майор Дмитрий Терещенко, спешивший ему на помощь. «… Это было днем под Вильно, 19 сентября 42 года…» Они через несколько суток, наконец, добрались до партизан, а затем вернулись на большую землю в свои части. Но как этого сделали другие, Стогин не знает.

Вот фрагмент из тетради №4 «Побег» Стогина:

«…Мы, поднимаясь после очередной ракеты, пригибаясь, бежали, падали в воронки, ползли и, наконец, в темноте услыхали свою родную солдатскую речь. Мы на большой земле…

В то время под всенародным кличем – «Смерть шпионам!!!» скрытый фронт борьбы со шпионами, диверсантами, изменниками и предателями напряженно работал днем и ночью. Он захватил в эту ночь, как неизвестных и нас. Все, что мы говорили, вызывает сомнения. Нам не верят. Тускло светит над потолком, покачиваясь от близких взрывов, керосиновый фонарь «летучая мышь». Мы сидим на полу камеры землянки вдоль стен и молчим – так приказали. Посередине камеры, окруженный барьером, наш солдат. Он точно несет службу, он строго смотрит на нас. Затем трое суток нас конвой ведет этапом до станции Бологое. Мы идем, руки за спину – так приказано. Возбужденные с переднего края линии фронта солдаты, скользя рукой по ложу оружия к спусковому крючку, предлагают конвою нас ликвидировать.

Выйдя из этой опасной зоны, мы конвоировались по населенным пунктам. Нам плевали в след. Одна старушка, обращаясь к конвою, спросила: - Шпиёнов, соколики, поймали? – и, не получив ответа, плюнула в нашу сторону. На станции Бологое конвой не может нас посадить в теплушку товарного вагона на Москву – не пускают солдаты. Один солдат кричит: - Расстрелять их, а не на поезде возить!
      
Мы идем последний сорокакилометровый этап от г. Владимир до Суздаля. Декабрь. Северный ветер, заметая кучугурами снега дорогу, слепя хлопьями глаза, в конец измотал молодых солдат конвоиров. Мы, закаленные невзгодами, имея за плечами пройденный тысячекилометровый путь, идем равномерным шагом. Надвигалась ночь. Отстающие солдаты то и дело нас останавливают. Они постирали ноги, измотались. Мы помогаем нести их винтовки. И, наконец, мы в суздальской крепости – идет проверка… В Суздале нас быстро освободили, и мы с Москвы разъехались по своим частям.  Я ехал с Горбуновым в нашу дивизию в Ярославль…»    

А затем оба наших героя летали и воевали до самой Победы. Стогин совершил 210 боевых вылетов, а Горбунов стал в дальнейшем командиром АЭ 108 ап ДД.

*****
А вот что случилось с командиром 108-го ап ДД Иваном Васильевичем Родионовым

В отцовской книге приводится такой эпизод:

«…А буквально через несколько дней произошла еще одна трагедия. С боевого задания не вернулся «Ил» командира полка Родионова Ивана Васильевича. Это сильно ударило по моральному состоянию нашего подразделения. На следующий день ни один самолет не поднялся в небо. Командование 36-й дивизии с пониманием отнеслось к столь нехарактерному протесту летного состава, и только через день полк отбомбился по полной программе. Но к большому счастью нашему через некоторое время командир полка и затем кто-то из его экипажа (к сожалению, уже не помню, кто именно) вернулись в родной полк. Ивана Васильевича тут же, чуть ли не под конвоем, отправили в Москву. Скорей всего, проверяли не на шутку мужика. Правда, через пару недель он, как ни в чем не бывало, приступил к своим обязанностям.


В полку тогда по этому поводу ходили слухи, что самолет командира был сбит зенитным огнем. Не все из членов экипажа покинули пылающую машину, к тому же командир попал в плен. Немцы с должным почтением отнеслись к нему, почему-то уже зная, что в руках их оказался сам командир 108-го авиаполка ДД. Он был обожжен, и его поместили в госпиталь, из которого он при помощи двух женщин (одна из них оказалась немкой) удачно бежал. Но достоверность эпизода я гарантировать не могу. Это то, что я слышал от других».

По этому поводу профессор Жандаев М.Ж. в «Записках воздушного стрелка-радиста» пишет:

«…Все летчики и техники уважали Ивана Васильевича как командира, как человека и тяжело переживали его отсутствие. Однако вскоре он вернулся и был очень тронут встречей. После бомбометания майор Родионов решил немного задержаться над городом и понаблюдать, как проводят бомбометание однополчане. В это время самолет получил прямое попадание крупнокалиберного снаряда и загорелся. Летчик развернул самолет на запад, там были партизаны. Когда начал гореть сам, дал команду прыгать. Штурман капитан Владимир Каплюк, выпрыгнул и погиб. Сам командир оказался в лесу, лицо его немного обгорело, был легко ранен в ногу. Как он мне сам рассказывал, трое суток ходил в лесу, искал партизан. Наконец, измученный, голодный, сел отдохнуть и заснул. Вдруг два немца с собакой тычут автоматом — «рус, вставай». Документы, погоны, ордена были зарыты в землю. Его положили в госпиталь. К счастью, через несколько дней он был освобожден нашими наземными войсками.

Радист старшина Меркачев тоже выпрыгнул и правой рукой все время пытался выдернуть кольцо парашюта, но ничего не получалось, рука не слушалась. Земля была уже близко и тогда он открыл парашют левой рукой. Оказалось, что правое плечо было разбито, он в горячке не почувствовал это. Началось скитание по болотам Белоруссии в поисках партизан. Ныло разбитое плечо, острая боль отдавалась во всем теле, от потери крови и голода кружилась голова, туманилось сознание. Не найдя партизан, через несколько дней Андрей решил пойти в деревню. На опушке леса неожиданно появился человек, на нем была немецкая куртка, на голове красноармейская пилотка. С головы до ног он был обвешан оружием: на ремне болтались нож и граната, с другой стороны висел пистолет. В руках он держал автомат. Трудно было понять, кто он такой, партизан или какой-нибудь полицай. У Андрея оружия не было, пистолет оторвался при прыжке. Они долго стояли молча, один без оружия, с подвешенной рукой на ремне, другой с автоматом, наставленным на него.

— Кто ты?
— Летчик.
— Где, черт, ходишь, мы давно ищем тебя.

В партизанском отряде ему оказали медицинскую помощь, затем отправили в свою часть. Когда вернулся в полк, был исхудалый, бледный, перебинтованная рука висела на подвязке. Трудно было поверить, что человек может так измениться.

Воздушный стрелок Владимир Брактовский тоже вернулся. Он выпрыгнул из горящего самолета и сразу открыл парашют. Немцы поймали его прожекторами и начали бить из зенитных пушек, комбинезон в двух местах был пробит осколками. Тогда он начал тушить купол парашюта и стремительно пошел вниз. Приземлившись, сразу ушел в лес и на второй день наткнулся на партизан, которые через месяц переправили его на Большую землю…»

После очередного посещения историка Сергиенко я заполучил очередную порцию папок из его архива. Открыв первую из них, натыкаюсь на пожелтевший лист с «Дополнение к боевому донесению №38 штаб 36 АСД ДД 02-00 13.7.44г.», и обомлел:

«1.В ночь на 27.6.44 г. навернувшийся экипаж 108 ап самолет №5263918 летчик Родионов, штурман Каплюк, радист Меркачев, стрелок Братковский бомбардировал основную цель – ж.-д. ст. Борисов (Ново-Борисов) с Н=2200 м /по причине облачности/, время бомбардирования не установлено. На цель сброшено бомб: 7 ФАБ-100, 3 ЗАБ-100 ЦК, всего весом - 1000кг. Боевой налет 01.45. Разрывы бомб расположились по ж.д. станции. В результате бомбардирования экипаж наблюдал разрывы своих бомб (в боевом донесении «33 от 27.6.44 г. сброшенные бомбы и налет не учтены).

2. После бомбардирования экипаж производил с Н=1800-2000 м контроль качества бомбардирования своего полка в р-не цели с правым кругом. В момент контроля от прямого попадания снаряда ЗА самолет загорелся, /от попадания снаряда самолет подбросило вверх/, после чего последний перешел в пикирование. Моторы остановились (предположительно выключил летчик). Радист и стрелок покинули самолет без команды командира экипажа. В момент снижения на парашютах последние подверглись обстреле МЗА, осколком снаряда радист Меркачев был вторично ранен. Стрелок наблюдал третьего человека, спускающегося на парашюте (кто установить не удалось). Радист и стрелок приземлились нормально, но в разных местах. Пробираясь к линии фронта через несколько дне стрелок Братковский попал к партизанам и встретил раненного Меркачева, которого партизаны отправили в госпиталь г. Борисов. Стрелок Братковский прибыл в свою часть 5.7.44 г.

Командир 36 АСД ДД генерал-майор авиации Дрянин
Нач. Штаба 36 АСД ДД подполковник Гаштут.»

Прочитав, судорожно перелистываю листки документов и тут же нахожу следующее дополнение к донесению за №38 от 23-00 25.7.44 г.  Первый пункт опускаю, он идентичен п.1 предыдущего дополнения. А вот п.2 гласит:

«2. После бомбардирования с целью контроля качества бомбардирования своего полка командир экипажа ушел с правым разворотом и находился севернее цели. В 00.40 стрелок Братковский доложил ком. экипажа - «под нами самолет». Летчик резким разворотом довернул с-т на 15-20 градусов с целью уйти в облака. В момент разворота послышался сильный треск очереди крупнокалиберного пулемета или пушки, после чего самолет загорелся (летчика ранило в левую ногу). Летчик подал команду «прыгай» в ларингофон, отдачи не было. Последний покинул самолет, приземлился нормально в р-не 1 км западнее Борисова, где зарыл в землю документы и ордена. Во время снижения обстреливался ЗА. Пробираясь к линии фронта летчик Родионов попал в плен к немцам, которые направили его в лагерь военнопленных, находящийся в деревне Мосюковицы (7 км северо-западнее Минск). В виду того, что последний был ранен, его положили на излечение в лагерный лазарет, по причине быстрого наступления наших войск в районе г. Минск немцы эвакуировать полностью лагерь не могли – остались раненные, которые не могли двигаться самостоятельно, в том числе и Родионов. С приходом Красной армии последний был направлен в 290 эвакогоспиталь, где находился до 14.7.44 г. После излечения прибыл в свою часть 24.7.44 г. Состояние и где находится м-р Каплюк неизвестно.

Командир 36 АСД ДД генерал-майор авиации Дрянин
Нач. Штаба 36 АСД ДД подполковник Гаштут».

Вот как рождаются «легенды» и восстанавливается истина. Мы, когда работали над воспоминаниями, этих документов не имели, но главное в том, что по этому поводу думали простые «служаки», а может быть, что хотели об этом думать? Жандаев Мукатай все услышал от самого Родионова, вот только не ясно – во время этих событий или уже после войны, когда писал «Записки…». Скорей второе. А истина лежала в папках архива ученного, долго пылилась, и наконец, дождалась своего часа.

Могу лишь добавить, что после тщательной проверки Родионов уже не летал, видать запретили, но полком он командовал до 1950 года, до его расформирования.

*****
У читающего может возникнуть недоумение по поводу не информированности пишущего эти строки об однополчанине Ивана Даценко капитане Николае Жугане. 

Фигура знаменитая, могут указать мне, как ни как Герой Советского Союза!  Но в его наградных листах нет информации о том, что он когда-либо находился в числе без вести пропавших, тем более, никогда не был в плену. Поэтому и участвовать в предполагаемых перипетиях дальнейшей якобы судьбы Ивана Даценко, после его чудесного «воскрешения» никак не мог и конкретикой в том не располагал. 

Скорей всего (если племянница Даценко имела ввиду именно ГСС Н. Жугана, а не вымышленного Джугана) это было его предположение при беседе с родственницей Даценко, что кто-то из экипажа мог тогда спастись, принятое ей за неоспоримый факт и привязанный к любимому дяде, а остальное уже от «лукавого» кем-то надуманное.

Поэтому и возник у меня вопрос, а какой это Николай Джуган? Если тот, который был при Иване Даценко после 19 апреля 1944 года, то на него точно в «Мемориале» и «Подвиге народа» ничего не сыщете!  Одно можно утверждать точно, как пишет Сергиенко в «Эхо Победы…», что «…Некоторые участники этого боевого выле¬та, в том числе и Н.П. Жуган, свидетельствуют о том, что одна из машин при заходе на цель взорвалась в воздухе...»  И это неоспоримый факт.

*****
А теперь о тех «летунах», кто вернулся после 9 мая 45-го
Но перейдем к дальнейшему нашему экспресс – исследованию и поговорим о тех, кто из «летунов» АДД, попав в плен и выдержав муки концентрационного нацистского ада, сумел вернуться на Родину уже после 9 мая 45 года. А примеры буду брать из архива Сергиенко и из письма Стогина, которое мне любезно предоставила внучка Иллариона Горбунова, Маргарита Рогозная.
      
Держу письмо Проценко Василий Елисеевич из архива Сергиенко. На долю этого человека выпало не мало. Летчик 455 –го дальнебомбардировочного авиаполка его первого состава еще до создания авиации дальнего действия. Ратный путь начал в финскую кампанию в составе 42-го ДБАП.  Бомбил финнов по приказу, и бомбил немцев по зову души. Ему везло до поры до времени, но вот в «5.02.42 г при ударе по новодугинскому (немецкому) аэродрому был сбит. Обидно, жалко, но приказ выполнил и даже если бы и сгорел (что конечно для меня как человека, не как для солдата, а как человека было бы лучше), это достойно сделанному. Хуже, когда горели, не достигнув цели. Каждому свое (заметьте, это выражение у автора письма повторяется неоднократно и неспроста). В общем 6.02.42-го по предательству жителя деревни у самой Сычевки был передан немцам. Обгорелый, слепой. Короче начался плен… Сычевка и предатели полицаи, Н-Дугино и немецкие летчики. Не всякому выпадает счастье видеть то, что сделали его бомбы. Вязьма - тюрьма и допросы. Смоленск и тиф. Лодзь (Лицманштадт) – лагерь военнопленных и встреча с Борисом Михайловичем Цветковым, моим бывшим комэском и майором Озолиным и др. пленными летчиками и летчиками предателями. Штутгарт и побег. Пойманы. Тюрьма СД и одиночка. Побег закованными и снова пойманы. Дахау, подъем на дыбе и блок №5 с замораживанием. Дахау и блок №22 – знакомство с комитетчиками и генералом Тонконогих. Дахау и Алах  и БМБ (?), и участие в сопротивлении. Снова Дахау и блок №31 – блок смертников. И снова побег за счет мертвых. Освобождение и марш бросок на Москву. Москва – Уфа, Алкино и снова лагерь, рота №4. Бунт и мокрый бункер и оправдание. Москва и демобилизация. Поиски самого себя документального и безутешность, вот те узловые события после 5.02.42 до 20.11.45 г… В апреле 1971 г имел счастье беседовать минут 30 с генералом С.К. Бирюковым в Москве… Он генерал, зам командующего, а я так, участник войны и бывший в плену. Каждому свое…»

Нахожу в архиве Сергиенко письмо. касающегося продолжения побега из немецкого плена летчика Горбунова и штурмана Стогина осенью 42-го года. Группа офицеров: капитаны Карагин, Миерзон и капитан запаса Авращенко из в/ч 06862, дислоцирующейся в 70-е годы прошлого века в г. Барановичи, будучи в составе комиссии по составлению книги «Боевые традиции» направили письмо в какую-то там редакцию. И в разделе «Мученик немецкой неволи» этого документа они повествуют о Борисе Михайловиче Цветкове, командире АЭ 42-ап ДД, а затем и 455 ап ДД, участнике финской кампании. Вот его пересказ.
      
В мае 1942 г Цветкова сбили, и он раненным был взят немцами в плен. В сентябре 1942 г при перевозке в эшелоне в глубокий немецкий тыл Цветков и 20 пленных летчиков, открыв дверь вагона, совершили побег. Капитан Горбунов был в их числе, и, прибыв в свою часть, об этом рассказал. Капитану Цветкову убежать не удалось. Прыгая на ходу, он повредил ногу. «…Все дальше и строже содержали фашисты летчика Б.М. Цветкова. В одном из лагерей Цветков был свидетелем ужасной муки и варварского издевательства над русскими летчиками. В этом числе и над его воспитанником летчиком лейтенантом Проценко.

Из строя было отобрано немцами 12 летчиков, их раздели догола и заперли зимой при 28° мороза…» Замороженных клали в ванну с холодной водой. Если кто проявлял признаки жизни, тому делали уколы, «после которых искры сыпались из глаз, потом растирали их и снова отправляли на лабораторные испытания». Выжили только трое, в т.ч. и лейтенант Проценко.

В мае 45-го в польском городке Радзинь командир 28-го бап (бывший 42-ой ап ДД) Бирюков С.К., по счастливой случайности вышел на балкон в штабе своей части. В этот момент по улице под балконом проходила колонна освобожденных узников концлагерей при этапировании их к месту назначения. В одном из этих людей он узнал со спины по походке своего друга Бориса Цветкова.
      
Генерал Бирюков С.К. вспоминает: «Вскоре заместитель командира полка майор Федоров был назначен в другую часть с повышением. Вместо его на эту должность был назначен вернувшийся из плена капитан Цветков, который был сбит при выполнении задания в 1942 году. К большому нашему горю этот чудесный командир тяжело заболел, вновь открылся туберкулез, которым заболел в концлагере. Цветков отправился в Москву на лечение, но в конце 1945 г. он умер».
      
Штурман Николай Стогин в письме к своему другу Иллариону Горбунову, вспоминая начало войны, пишет: «В такой обстановке, чтобы уцелеть, надо родиться в рубашке. Значит, мы живые родились именно так. А для такого побега из плена как наш, еще родиться и в штанах.  Я все это происшедшее с нами ставлю выше 210 своих боевых вылетов.  Только подумать, что нас за Лодзью ожидал в Германии Матхаузен. Это бал бы нам конец и в самом лучшем изломанная жизнь. Из Матхаузена вернулись после войны три мои однополчанина: летчики Абрапов, Оношко и штурман Карпушин.
      
Оношко был у меня в гостях, он живет не далеко от меня. У него 73 боевых вылета, а на него в районе смотрят только как на сдавшегося в плен. Мой однополчанин летчик Козыревский, побывавший временно в финском плену, и провоевавший остальные годы войны, в 48 году был арестован и отсидел в тюряге 8 лет. Не все благополучно и с нашими коллегами по плену. Меня в 52 году дважды повесткой вызывали в областные органы госбезопасности. В первом случае шла речь о Диме Беляеве, давал положительную характеристику. Второй вызов – о Бутрине. Что я мог сказать? Собственно фактического обвинительного на него у меня нет…»
    
Еще один случай касается летчика 108 ап ДД Ванякина Семена Ивановича: «После войны многих плененных немцами и затем вернувшихся на Родину из летного состава АДД увольняли из армии. Это факт.

Историк Сергиенко Анатолий Михайлович в одном из писем к Мукатаю Жандаеву просил ответить его на ряд вопросов. Один из них касался судьбы летчика 108-го ап ДД Ванякина Семена Ивановича, пропавшего с экипажем без вести в конце марта 44-го над территорией Финляндии или Норвегии.  Вот этот отрывок из письма Жандаева.

«Подробности об экипаже Ванякина. Я читал письмо Орехова Васи стрелка Ванякина, присланного мне кем-то.  Не сохранилось оно. Экипаж Ванякина в тот раз был блокировщиком соседнего с объектом бомбометания аэродрома немцев. Блокировщик вылетал чуть раньше. И я слышал, как радист Ванякина (сержант Фролов Николай Павлович) передал, что с севера идет «снеговой заряд». Следом поднялись и мы. Когда начали бомбить, я видел, как слева горел самолет. Аэродром, который блокировал Ванякин, был недалеко. Доложил об этом, и было решено, что экипаж Ванякина погиб.

В письме Орехова было написано примерно следующее.  Их сбил истребитель, который успел подняться в воздух до их прихода. Блокировщик обычно возил РАБы, мелкие бомбы в специальном приспособлении и разбрасывал их над аэродромом. Самолет загорелся, Орехов выпрыгнул, но при приземлении повис на дереве.  Кое-как отцепившись, ушел на восток. Шел всю ночь. Под утро увидел свежий след. Пройдя немного по следу, увидел человека, стоящего к нему спиной. Это оказался сам Ванякин. У него при прыжке слетел один унт, и он одну ногу заматывал портянками. Пошли вдвоем. Карманный бортпаек был один на двоих. Шли несколько дней, спички промокли, голодали. Часто проваливались в воду под снегом, а сушиться было негде. Ноги были обморожены. Начали живать ремни, березовую кору. На 10-е сутки подстрелили какую-то птичку, съели.  Уже не могли вставать на ноги, пришлось ползти. На 11-е сутки Ванякин ослаб и приказал Орехову ползти дальше. Тот отказался, но прополз метров 80. За ним старался ползти и Ванякин. Но силы их покинули. Разрыли снег и решили там остаться.

Но очнулись в немецком лазарете. Видимо немцы нашли их полумертвых. Там лежали наши раненые. Однажды санитар из наших пленных солдат сказал, что немцы собираются уходить и их могут убить введением воздуха в вену. Тогда ночью пленные ушли через окно, однако на следующий день их поймали. К счастью успели подойти наши войска и их освободили.  Однако до этого Ванякина немцы успели отправить в Германию. Теперь, писал Орехов, сам он находится в Выборге, обе ноги ниже колена ему отрезали, и он мучается от туберкулеза. В дальнейшем он слышал, что Ванякин все же вернулся в полк.  А Орехов весной 45-го был награжден орденом Красной звезды. Можно еще добавить, что Ванякин был ранен тогда в ногу. Он вообще был физически слабоват. Помню, когда он прилетал с задания, тут же ложился на землю, сразу идти не мог».

А это для справки:

Приказ главного управления кадров вооруженных сил Союза СССР от 4 июня 1947 г. № 01368 г. Москва
Куйбышевский Облвоенкомат

12. Статью 79 приказа РУК НКО № 01884-44г. в отношении коман¬дира авиазвена 108 авиационного полка дальнего действия 36 авиационной дивизии – стершего лейтенанта Ванякина Семена Ивановича, исключенного как пропавшего без вести 28.3.44г., который по донесению начальника 6 отд. Упр. Кадров ВВС жив и уволен из армии. 1917г. Жена Ванякина Нина Егоровна  - г. Куйбышев, Пристанская, 78, кв.2. Справка – вх. № 03008-47г.

В феврале 2014 г. пришло на «электронку» письмо:

«Здравствуйте Влад. Пишу Вам с Карелии. В сентябре 2009 г. будучи на охоте с сыном Алексеем нашли самолет на болоте. Не давал он мне «покоя» и вот неделю назад я нашел внука летчика. О Вас я узнал только на днях и понял, что мы интересуемся одним и тем же - 109 ап ДД. Если Вам я интересен, пишите мне. Будем до конца искать родственников остальных трех. И есть еще информация о ДБ-3. Правда, финны его полностью увезли в Финляндию.
С уважением, Александр Подзамков».
      
Приятная неожиданность, скажу вам, которую ждешь, но… потом уж без надежд…  С ответом задерживаться не стал. Получаю второе письмо:

«Здравствуйте Владимир. Самолет, который мы нашли, ИЛ-4. Упал он 23.02.44г. в 0 ч. 20мин. В воскресенье будет 70 лет. Экипаж: летчик - Козыревский Иван Денисович. Его нашел. Радист - Будилко Петр Кириллович, 1919 года рождения, Запорожская обл. Они попали в плен, а наблюдатель Карайкоз и стрелок Портной (инициалов нет) были убиты в перестрелке, когда они пошли в сторону огней. Когда пролетали над деревней, там были финны. Финны мне прислали документы допроса из архива. Вылет был из г. Кемь, они заблудились или сбились с курса, ушли южней на много, у них закончилось топливо, на допросе сказали, что вылит был учебный... Так что, если у вас есть возможность найти остальных, попробуйте. Я уже не знаю где искать. 

С уважением, Александр Подзамков».


В «Подвиге народа» нахожу четыре наградных листа на Козыревского Ивана Денисовича.

В одном из них читаем: «В феврале 1944 года находился на оперативном аэродроме Подужемье на севере, где 22.2.44 г. при бомбардировании финского города Оулу был сбит на территории Финляндии и до 15.10.44 года находился в плену у финнов. После заключения перемирия с Финляндией, при обмене пленных вернулся в свою часть, в которую прибыл 2.1.45 г.»

Из тех же наградных документов на летчика Козыревского и из письма Александра Подзамкова узнаем, что летал он в экипаже со стрелком-радистом Будилко Петром Кирилловичем и воздушным стрелком неким Портновым, пока без инициалов.

В базе «Мемориал» нахожу, что был такой стрелок в 109-ом ап ДД – Портной Петр Львович, который не вернулся с боевого задания 5.7.44 г. Решил проверить в «Подвиге народа», но Петр Львович там «не отличился». А в наградных на Козыревского явствует, что его Портной удостоен ордена «Красного знамени». Вспоминаю, что у меня от Сергиенко есть один документ под названием «Список личного состава 109 ап ДД, награжденного орденами и медалями Союза ССР». Нахожу. И под № 8 читаю:

«Портной Михаил Сафонович, мл. сержант, орден «Красного знамени», за № 077817, указ от 24.2.42, дата вручения 27.1.43 года».

В «Подвиге народа» нахожу единственный, но емкий наградной документ на Михаила Сафоновича Портного. Вот его фрагмент:

«27.7.41 года экипаж имел задачу бомбить скопление мотомехчастей противника, но обнаружив в районе Бобруйска свыше 300 машин, которые заправлялись горючим, с низкой высоты 400 метров с трех заходов уничтожил 20 автомашин, стрелки открыли ураганный огонь по живой силе противника, нанося ему урон и панику. После выполнения боевого задания, самолет был атакован тремя истребителями. Отбивая атаки в неравном бою, самолет был подожжен и экипаж выпрыгнул на парашютах на территорию, занятую противником.  В этом бою тов. Портной лично сбил 1 истребитель, за что был награжден орденом «Красное знамя». 35 суток пробирался по территории противника, преодолевая трудности и вернулся в свою часть…»
      
Об этом свидетельствует и единственная запись в «Меморале» на Портного М.С., говорящая о том, что он не вернулся с боевого задания 26.7.41 года. Да и Алексей Крылов в своей книге «По заданию Ставки» Михаила Портного упоминает аж 10 раз. Известная, оказывается, личность в полку. Но как же быть с потерей Портного в ночь с 22-го на 23-го февраля 44-го? Об этом «Мемориал» умалчивает, а у меня одни догадки.

За то обнаруживается «Именной список безвозвратных потерь личного состава 48 ад ДД за период 23 февраля по 1 апреля 1944 года». В нем 5 имен. Четверо из них числятся как не вернувшиеся из боевого задания: летчик 109-го ап Покатилов Сергей Матвеевич, командир звена 109-го ап Козыревский Иван Денисович, штурманы 109-го ап Карайкоз Петр Андреевич и Великий Николай Матвеевич.
      
А вот радист-стрелок Будилко Петр Кириллович и воздушный стрелок Портной Михаил Сафонович в этом списке не значатся. Однако, на Будилко Петра Кирилловича в «Мемориале» обнаруживается «Справка о возвратившихся в свои части из числа лиц, раннее включенные в потери и изменения причины выбытия по 1 гвардейскому Бомбардировочному Авиационному Смоленскому корпусу за период с 10.2 по 28.2. 45 года», в которой есть единственная запись:
      
«Будилко Петр Кириллович, сержант, 109 БАП, стрелок-радист, возвратился в полк 23.2.45 года».
    
И есть пояснения в соответствующей графе:
      
«После выполнения задания по г. Оулу в ночь на 23.2.44 самолет был подбит МЗА противника, сделал вынужденную посадку на территории противника в 100 км от линии фронта. 23.2.44 г попал в плен белофиннам. И до 18.10.44 г. находился в лагерях военнопленных в г.г. Петрозаводск и Выборг. С 18.10.44 г при обмене пленных был отправлен в СССР, находился в г. Калининград на спец. проверке до 25.12.44 г. После прохождения спец. проверки был направлен в пересыльный пункт в г. Муром, от куда и прибыл в свою часть.»
    
16 ноября 2014 г. при поиске материалов участия 8-го ак ДД в прорыве блокады Ленинграда неожиданно натолкнулся на следующую запись в рабочей тетради историка Сергиенко [48 БАД, опись 1, оп.1, д.1 стр.23-24]:

«За период с 1.12.43 г. по 10.4.44 г. оперативная группа в составе 31 экипажей использовала 17 ночей. Было выполнено 486 боевых вылетов с налетом 892 часов 05 минут на бомбардировку ж.-д. узлов, аэродромов, морских портов и других военно-промышленных объектов на территории Финляндии и Норвегии. Было сброшено 523755 кг бомб.
   
22.2.44 г. экипаж старшего лейтенанта Козыревского в составе: штурман Карайгоз, стрелок-радист Будилко, воздушный стрелок Портной, с 2700 м бомбил порт Оулу. Отойдя от цели 40-50 м за облаками экипаж на высоте 1500 м был обстрелян МЗА, в результате повреждены левый мотор и управление руля глубины. Самолет шел с резким снижением, почти потеряв управление. Выйдя из облачности на высоте 250 м летчик с большим усилием вывел самолет из угла и произвел посадку на фюзеляж в 200 км от линии фронта на территории противника. Экипаж был невредим. Лыж и продовольствия не было.  Летчик приказал взорвать самолет и двигаться на восток.

Целый день экипаж шел по пояс в снегу по бездорожью. 23.2.44 г. решили остановиться и отдохнуть в найденном в лесу одиноком домике. Отдохнув и просушив комбинезоны и унты на рассвете 24.2.44 г., отправились в дальнейший путь.  Пройдя до 16 часов, подошли к деревне, где решили добыть лыжи и питание. Тщательным наблюдением за деревней установили, что ничего подозрительного нет. Летчик приказал штурману и стрелку пойти в ближайший дом, что находился на расстоянии в 400-500 м на разведку. Минут через 10 с горы на окраине деревни на лыжах съехал финский отряд, окружил этот дом. Раздались выстрелы. Летчик и стрелок-радист решили идти в обход деревни.
   
Утром 25.2.44 г. прямо на открытой местности решили отдохнуть. Видать задремали. Неожиданные крики, стрельба. Связали руки, обыскали, отобрали оружие и повели в ту самую деревню. Оказалось, что за горой был штаб. В штабе находились часа 2. Затем направили в лагерь. От конвоиров Козыревский узнал, что в сарае лежат 2 убитых летчика, один из них очень маленький. Это мог быть только штурман Карайкоз, а второй стрелок Портной.
   
26.4.44 г. они были направлены в Петрозаводск и после 4-х дней пребывания переправлены в Выборгский лагерь военнопленных. После взятия Выборга советскими войсками при обмене военнопленными 15.10.44 г.  были отправлены на Родину и 2.1.45 г. прибыли в свою часть, введены в строй и до окончания войны вели боевую работу».

*****
А вот про эн-зе... Вспоминаю рассказ отца. Батин техник, Тимка Гусев, друг и наставник, должен с часу на час отбыть в долгожданный отпуск. А прежде чем отбыть, потребовал от своего механика проверить содержимое ящика с НЗ. Батя запротестовал, мол, что его проверять, только что все было нормально. Но старший и по должности, и по званию настоял. Пришлось механику вскрывать ящик. Как вспоминает батя, у него волосы встали дыбом, и он разом дар речи потерял, когда вместо галет, шоколада и сгущенки увидал… кирпичные осколки.  Техник лишь осуждающе головой покачал, но потребовал, чтобы механик все закрыл, как есть, молчал и молил бога, чтобы с экипажем ничего не случилось. И лишь со временем Тимка Гусев признался своему механику, что это дело его рук. Как он мог ехать домой к ребятишкам без гостинец?..

*****
О времена! О нравы!  В книге «Что было  - то было. 308 боевых вылетов» Василий Решетников о послевоенном времени по поводу злобствования карающих органов пишет:

 «Изъяли всех, кто побывал – долго ли, немного – в немецком плену. Одних отпустили «с богом», и тем они были счастливы, другим припаяли срок. После того, как в нашем полку пошуровал новый член Военного совета Дальней авиации генерал Веров, человек наглый и нравственно нечистоплотный, изгнали оклеветанными как «презренных пленников» двух командиров эскадрилий – Смирнова и Тонких, а за ними и начальника штаба полка, боевого штурмана Ивана Ивановича Васькина. Все они в разное время оказались сбитыми над территорией противника, но на совесть их не пало ни единого пятнышка вины – ни перед людьми, ни перед властью. А была бы – так просто не отпустили бы. Нет, перед властью, выходит, была, раз она им плена простить не сумела.
   
Мы только успевали молча ахать, узнавая одну ошеломляющую новость за другой об увольнениях и арестах боевых офицеров».
   
Главный маршал авиации Голованов к тому времени был уже не у дел и некому было заступиться, как в былые времена, за судьбы простых летунов дальней авиации. Видать и летчика Козыревского эта участь не миновала.

Все приведенные мной факты, возможно, имеют положительную тенденцию. Сугубо отрицательных фактов я не имею. Можно ли из этого констатировать, что летчику АДД Ивану Даценко, Герою Советского Союза, при допущении, что он все-таки остался в живых, даже после немецкого плена, была бы однозначно уготована при возвращении роль «изменника Родины», как это преподносится сторонниками мифа о «вожде краснокожих»?  Скажу однозначно – нет! Голованов бы не допустил, а он имел тогда большой вес у Верховного, и это также неоспоримый факт.
      
«Летуны» из АДД, сбитые или потерпевшие катастрофу на территории противника и сумевшие перейти линию фронта, так и те, которые даже были плененными врагами, бежали из плена или были освобождены нашими или союзническими войскам, проверялись однозначно, и возвращались в свои части, и только в исключительных случаях при неоспоримых фактах измены, передавались в соответствующие государственные органы. Вот эта тонкость, которая была присуща только АДД, и была не типичной у остальных в ВВС РККА, по-моему, и не была учтена теми, кто раздул страсти по поводу «вождя краснокожих».  Просчитались ребятки.