Притча о кое-ком

Эта правдивая история приключилась как-то с одним немолодым и неприятным во всех отношениях человеком. Лет ему было чуть больше сорока, жил он в Москве, хотя родился вовсе не в ней. А родился он в области города, который когда-то подарил русской лирике одного из самых печальных и самых красивых её певцов. В лице этого поэта цвела весна, а в имени звучала осень. Но, к счастью, никакого прямого отношения к нашему герою этот замечательный поэт не имеет.

Внешность наш знакомец имел несимпатичную: уже к тридцати годам всё его лицо почему-то поползло вниз, щеки осунулись и провалились, нос согнулся, как клюв вороны, а глаза вдруг пожелтели и округлились. На голове сама собою проелась плешь, зато уши обросли плотным и  жестким пухом. Надо сказать, что уши этого господина и прежде производили впечатление неприятное, вероятно, из-за своего огромного размера относительно не сильно-то большой головы.

Но неприятность этого человека заключалась вовсе не в том, что он был некрасив, ведь судить кого-то за уродливую внешность – дело предпоследнее. Нет, беда его была в характере, характер он имел ужасный: сварливый, надменный. Работал он в свои сорок с небольшим кладовщиком на складе магазина, и относительно тому подобных достижений своей жизни он был слишком хвастлив, эгоистичен и высокомерен. Ну, что же, скажете вы, не всем быть шашками и мелькать по телевизору. Да, не всем, но поверьте, знали бы вы этого человека лично, вы бы тут же бросили  защищать его и согласились со мной по каждому из пунктов. Дело в том, что это мой двоюродный дядька по линии внучатой племянницы моей младшей тётки. Она, кстати, как-то не выдержала и засветила ему по крючковатому носу глиняной сахарницей, до того он замучил её своей желчностью, хотя и виделись-то они всего пару раз.

Итак, дядька этот был невыносим во всех смыслах слова, ведь вес при относительно небольшом росте и худом лице он имел гигантский, килограммов 150, не менее. И всем вокруг это казалось таким странным, ну очень худое осунувшееся и почему-то утекающее вниз, как морда шарпея, лицо его, казалось крошечной точкой над огромным, разлетевшимся во все стороны, туловищем. Племянница, та самая, которая внучатая, подшучивала над ним, говоря, что его от собственной желчи так раздуло и глаза жёлтым налило. И не сказать ведь, чтобы он много ел или усугублялся с алкоголем, вовсе нет. Может, и права она была, как знать. От повышенной концентрации злости ещё и не такое с людьми бывает.

Впрочем, всё-то это неважно, а важно то, что пошёл однажды мой двоюродный дядька к гадалке. Он в них, конечно, не верил, надменность не позволяла, но всё-таки решил заглянуть. Дело в том, что на гадалкиной двери висела табличка: «По вторникам всем мужчинам скидка 60%». А день тот как раз был вторником, а он вроде как мужчиной, кто же откажется от такой сумасшедшей скидки? Разве что дурак, а дураком-то то дядька мой уж, наверняка, не был, точнее не считал себя таковым.
Итак, открыл он дверь, зашёл внутрь, а там, вместо замогильных темноты и холода под потолком висела люстра с тремя лампочками-сороковками. Дядьке показалось, что для скопления магических сил здесь слишком светло, лучше бы, пожалуй, свечей наставить и непременно церковных, чтобы не только тёмные энергии сюда захаживали. Так он и заявил гадалке, ещё посоветовал над имиджем поработать, а то она скорее похожа на распутную пенсионерку, чем на проводника космических вибраций.

- Мне 48 лет, уважаемый, какая я вам пенсионерка, - было ему ответом.
- Ну, уж извините, но что я вам, врать, что ли стану? Вон у вас зеркало, - он ткнул пальцем прямо в стекло и оставил ясный жирный отпечаток на его поверхности, - взгляните сами, убедитесь.
Гадалка, которая между прочим по образованию была учительницей младших классов, признаться честно, до того была сконфужена и обескуражена, что просто не нашла, что ответить на такое явное хамство.
- Но отбросим разговоры и приступим к главному, - дядька мой направился прямиком к стулу напротив стола, где была гадалка, и нахально откинув назад полы пиджака, развалившись, уселся перед ней, - сегодня вторник, а я мужчина, начинайте!

Надо сказать, что осанистая женщина с тонкими губами и ясным резким взглядом в позе своей за столом и впрямь казалась учительницей за преподавательской партой, на минуточку оторвавшейся от заполнения толстенного журнала какого-нибудь 3 «А». Но тем не менее, как бы представительно ни выглядела эта женщина, которая, на самом-то деле, и вовсе не была похожа на пенсионерку, тем более уж на распутную и хоть в каком бы то ни было смысле порочную, она абсолютно не понимала, какого черта здесь происходит. Но делать было нечего, мало ли что ещё отчебучит этот хам и скотина? Лучше уж нагадать ему чего-нибудь и отпустить с миром. Вот она и нагадала, хотя, по правде сказать, гадать она вовсе не умела, так, давала туманные пространные обещания всем, кто в них нуждался. Но в чём нуждался этот гражданин, а точнее мой двоюродный дядька, она даже не могла и предположить.

- Ну-с, что там? – дядька весь извертелся на стуле, он всё сомневался, правильно ли он поступил, что купился на эту злосчастную вывеску.
- Могу сказать только одно, - дама, сидевшая до этого высоко задрав голову и закатив глаза, вдруг откинулась на спинку стула, бросила на стол пару больших цветных карт и с откровенной неприязнью глянула на дядьку, он вдруг показался ей похожим на общипанную ворону, - в следующей жизни, хм, вы будете летать.
- Я? – откровенно изумился мой двоюродный желчный пузырь, - Я? Летать? Помилуйте… А это точно?
- Точнее не бывает, - скрипела зубами учительница и от всей души желала ему поскорее уже перейти к этой следующей жизни.
- Но, подождите, и это всё? А что-нибудь конкретное есть?
- Нет, - учительница вскочила со своего стула и вышла из-за стола, - оплачивайте в кассу и уходите, меня и другие клиенты ждут.
- Да, да, - смягчился пузырь, этот прогноз гадалки даже понравился ему. Он ожидал чего-нибудь в духе, «давайте я вам почищу карму» или «может, порчу хотите навести». Карму он обычно сам себе начищал по два-три раза в день, но и не отказался бы, чтобы этим занялся кто-нибудь из женского пола. А порчу, порчу навести можно, но на кого? С ним ведь никто не общается.
- 850 рублей, - сказала напоследок учительница.
- Как, это с учетом скидки? Так дорого? – опешил дядька.
- Какой скидки? – не поняла гадалка.
- Ну как же, вторник, мужчина, 60%! У вас на двери вывеска! – звенел фальцетом мой сородич.
- Господи, вы где такие скидки-то видели? А эта вывеска, наверняка, шутники какие-нибудь мерзопакостные повесили, всё, платите и проваливайте уже к чёртовой матери!

Надо заметить, что слова «проваливайте» и «к чёртовой матери», вылетевшие из уст разгневанной гадалки, порядком напугали дядьку. Мало ли что может напророчить этот ведьмин рот, пожалуй, не стоит с ней спорить. Да и вообще, сам дурак, где ж это действительно видано, чтобы такие скидки-то были? И дядька достал из внутреннего кармана пиджака паспорт, и вытащил из задней его обложки тысячу. Конечно, сердце дядьки разрывалось от муки, когда он протягивал гадалке купюру и говорил, что сдачи не требуется, но мозг понимал, что старую кошёлку надо задобрить, а то не только летать в следующей жизни не будешь, но, возможно, что и ходить.

-
Жизнь моего, к сожалению, родственника круто переменилась после того магического сеанса. Он стал подолгу смотреть в небо и представлять, как он, рассекая крыльями облака, летит высоко над землей, презирая всю эту суету и скуку, проносящуюся под ним. Дядька стал ещё более надменным и хвастливым, грузчикам, пристающим к нему с накладными, он часто отвечал: «Рождённый ползать – летать не может». Да и всякие прочие пафосные фразочки сыпались у него изо рта, как мусор из переполненной урны, никто, конечно, не понимал, к чему всё это было сказано.

Однако, порой на дядьку находили тяжелые мысли. Бывало, он шёл домой и видел голубей, в беспорядке кидающихся на шелуху от кем-то съеденных семечек. И в сердце его мелькало: «А что, если…?» Или воробьи трусливо снимались с ограды, когда к ней приближались люди, и он думал: «А вдруг…?»

- Нет, однозначно, вне всяких сомнений, такой глупой птицей я точно не буду. Это смешно, это просто невозможно, нет, нет, ни в коем случае! – успокаивал он себя и думал, а какой же всё-таки птицей он станет? Ему казалось, что, может быть, соколом, кондором, грифом. Он чувствовал себя ястребом, на лету хватающем добычу и раздирающим её в клочья. Он чувствовал,  как режет воздух огромными чёрными крыльями и камнем бросается вниз, туда, к лесам секвой или к тёмным водам океана.

Порой он рассматривал себя в зеркале и думал, какое воплощение ему подойдёт больше, филина или орла? Даже скрючившийся нос больше не казался ему неприятным, теперь это был острый и гордый клюв небесного воина. Да, возможно, ещё чуть-чуть и дядька бы сошёл с ума, но, к всеобщему счастью, этого не случилось. Как-то вечером, ужиная в своём двухкомнатном гнезде, засмотревшись в окно на пролетающих над крышами птиц, он мечтательно вздохнул и вдруг поперхнулся, подавился куриной костью и умер. Скоропостижно и без капли драмы.

И тут же, сию секунду, из сельского деревянного туалета где-то под Рязанью вылетела совсем молодая и ещё очень маленькая муха. Муха эта, конечно, не разрезала воздуха взмахами громадных крыльев, а, как правило, билась по вечерам в стекла, за которыми горел свет, гуляла по столам с подтухающими объедками, пировала на коровьих лепешках, щедро наваленных на проселочной дороге.

Надо сказать, что в лице этой мухи очень чётко прослеживались черты моего двоюродного дядьки по линии внучатой племянницы моей младшей тётки. Ну, говорю вам, сходство портретное. Впрочем, судьба этой мухи не была счастливой. Не успев пожить толком, но успев изрядно разжиреть, она вернулась в тот самый сельский и деревянный туалет, в котором к тому времени заседал на своём троне Никита Иваныч Шлёпка с газетой в руках.

А трон и, правда что, королевский, Никита Иванович соорудил его из старого стула с мягкой спинкой. Сидушка за ненадобностью её в туалете где-то утратилась, а пустота меж ножек этого стула обделалась листами железа и кое-чем ещё.

Злосчастная муха ворвалась в этот храм уединенных размышлений совсем не во время, Никита Иванович долго терпел её присутствие и тут, наконец, не выдержав, скрутил газетку потуже и, не вставая с места, пригвоздил несчастную к двери одним метким и чётким ударом. Та в свою очередь упала на пол, подрыгала на прощание тонкими лапками, закатила глаза в предсмертной муке и испустила дух. Никита Иванович, не долго думая, последовал её примеру и тоже напустил такого духа, что пришлось срочно заканчивать с чтением и выбегать на воздух.