Посылка из Заполярья новогодний рассказ

               
Митюха с сопением внес в хату плетуху торфа. Через прихожую с беленым квадратом русской печки прошел в прируб - так называемый зал, где уже топилась круглобокая, обитая жестью плита "голландка".
"Усе, хватить на севодня!" - Митюха с облегчением сбросил с плеч свою ношу. Открыв дверцу плиты, подбросил в ее горящее нутро несколько сухих коричневых кирпичиков торфа, не раздеваясь, присел прямо на плетуху.
Короткий декабрьский денек близился к концу. Мороз на улице крепчал. Густые фиолетовые сумерки, крадучись, словно домашний кот Гаврила на больших мягких лапах, вползали в комнату. Только что Митюха видел стоящий на ножках в углу телевизор - и нет его! Темнота уверенной хозяйкой завладевала залом и скоро Митюха сидел в единственном пятачке, слабо освещаемом отблеском пламени из-за дверцы "голландки". Ах, как любил Митюха эти минуты одиночества, когда сидишь у топившейся плиты в пустом, темном, еще довольно прохладном зале, и ощущаешь, как постепенно нагревается в нем воздух и становится все уютнее и уютнее. Митюха даже зримо чувствовал эти тепловые волны, исходящие от раскаляющихся боков "голландки" и смешивающиеся с холодной воздушной массой комнаты. Диффузия! Но Митюха об этом не знал - он учился в пятом классе и этот физический процесс еще не проходили. Митюхе стало жарко. Не вставая с плетухи, он снял с себя шапку и фуфайку, бросил на пол рядом с собой. "Вот так бы сидеть и сидеть целый вечер, - думал он в приятной расслабленности, - Ни уроков тебе, ничего..."
- Сынок! Ай заснул? - в проеме открытой из прихожей в зал двери стояла мать. - И чаго опять сидишь у темноте? Чаго огонь не засветишь?
- Мам, не огонь, а элекри-чество! - поправил Митюха с недовольством, что нарушили его наслаждение одиночеством.
- Ды я, сынок, по привычке. У нас усе ж были лампы керосиновые. Даже ты захватил, помнишь? Вот и говорили: уздуй огонь, задуй огонь. Но, Митюшка, у мине к табе суприз! Иди-ка, глянь! - в полоске света мать помахивала какой-то бумажкой. - Паня-почтальенка чичас занесла. Говорить, шту нам пришла посылка.
Митюха в один рывок-прыжок оказался рядом с матерью. - Ма, ето извещение. И правда, на посылку.
- Откуда ж, Митюшка? От кого ж?
- Написано: город Норильск, - удивленно сообщил матери Митюха, - и вроде бы от нашей Любки. К удивлению его прибавилось недоумение: обычно старшей сестре Любке посылки с соленым салом и грудинкой высылали мать с отцом, а тут...
- Ды што ж она выслать можить? Развя толькя камней наложить! - засмеялась мать сложившейся рифме и через минуту уже серьезно спросила: - А што ж ето за Норильск такой? Любка ж навроде у Красноярску была, на Севере...
- Ма, ты што, не понимаешь? Норильск - тожа Север! - возмущенный неграмотностью матери, объяснил Митюха. Вошедший в хату отец, услышавший разговор, подтвердил: - Правильно, Митяй! Норильск - ето тундра! Даже я знаю, - и, подойдя к сыну, обнял: - вумник ты наш, Дмитрий!
Имя Митюхи интерпретировалось по-разному. В особо торжественных случаях отец величал его Дмитрием; чаще же звал просто Митяем. Мамка называла ласково Митюшкой. Любка, старшая сестра звала исключительно по-городскому - Димкой и, всякий раз, приезжая домой, всем напоминала об этом. Дед с бабкой, жившие на другом конце деревни, вовсе исковеркали имя непонятным - МитЯк! Но Митюха на деда с бабкой не обижался - он их очень любил, также как и они его, вложившее свои чувства в это шутливое -  "Митяк".
А вот в школе произошло разделение: почему-то именно учителя и девчонки склонялись к Любкину городскому трактованию имени и обращались: Дима, Димочка; для друзей же, мальчишек-одноклассников он оставался Митькой, Митюхой.
В эту ночь Митюха не мог уснуть почти до самого утра. И виной тому были не жарко натопленый зал, не сытое довольное урчание сонного кота Гаврилы, развалившегося на половике у кровати Митюхи. Митюха вслушивался в гудящие, стонущие звуки электрических столбов с улицы и думал о посылке. "Што же выслала Любка с етого Севера? Ну не камни же! Можить, какие-нибудь сладости? - ворочался он с боку на бок. - Вот если ба конхвет шоколадных! Вить, скоро Новый год! А еще ба лучше - шоколадки!" В школе на Новый год им дарили подарки: в газетных кульках несколько мятных пряников, печенюшек и набор разных конфет-карамелей. И каждый Новый год Митюха надеялся, что в подарках, наконец, будут конфеты шоколадные! Конечно, он скрывал свое заветное желание - не девчонка ведь! Лишь под самое утро Митюха уснул.
Вскочил он рано, будто и не было бессоницы. Наскоро позавтракал разварившейся, с румяной корочкой картошкой, куняя (макая) ее в жареное на сковороде соленое сало и запивая холодным молоком, побежал в школу. Сегодня Митюха торопил время. Ему казалось, если он торопится - время летит быстрее. Отец пообещал Митюхе ждать его после уроков на почте. Но как Митюха не торопил время - оно словно остановилось. Уроки тянулись бесконечно долго. Митюха ерзал на парте, открывая-закрывая крышку, невольно хлопая ей. Учительница Анна Семеновна погрозила перед носом Митюхи толстым белым пальцем: "Перестань крутиться! У тебя там что, гороху насыпали? Смотри, Дима, останешься после уроков!"  Митюха замер, испугался: - " Ну уж нет! Досижу тихо-тихо!" Наконец-то, уроки кончились. Митюха рванул на почту: отец-то заждался! Лишь только у сельсовета, где и находилось почтовое отделение, он, замедлив бег, увидел прибежавших с ним мальчишек из класса. Запыхавшись, спросил: - А вы чаго? Куда бягитя?
- Дык, ето, мы ж с тобою!
Митюха сообразил: они знают про посылку. Но ведь он своей радостью поделился только с Петькой! Петька - сосед; живет в одной деревне с ним, а Колька с Шуриком совсем с другого конца села! Митюхино село большое; состоит из нескольких деревень (в городе сказали бы: улиц), сбегающих в центр лучами большой звезды: Гореловка, Масловка, Карповка, Масеевка, Курносовка, Зоринка, Барановка... Митюха с Петькой живут на Курносовке.
Ах, Петька! Вот трепло! Но не турить же (не гнать) теперь Шурика с Колькой! Неудобно. Только вот, что скажет отец... А отец с посылкой в руках уже ждал на крыльце сельсовета.
- О, да ты, Димитрий, прямо со свитой! Как король! - засмеялся он, глядя на раскрасневшегося и засмущавшегося сына. - И ето хорошо. ПотАщитя ящик попеременки. Ен хуть и не очень чижолай, но нясти далековато. И што жа туда доча положила? Кусок руды алмазной выслала у подарок? - улыбаясь, обращался он к мальчишкам и тут же утверждал: - Нет, не должно того быть! Девки на почте сказали, шту запах из посылки очень духмянай, очень укуснай!
"Доча Любка" уже третий год работала в геологической экспедиции. Часто по вечерам Митюха слышал, как отец доказывал соседу Толику, пришедшему на посиделки: - Дурило ты, Анатолий! У нынешнее время игде бабы токо не работають! Развя токо уголь у шахтах не долбють! Да и ето, наверно, уже прошлай век! А моя добываить драгоценные камни!
- То-то, я гляжу, как ты озолотился! - ерепенился Толик. - Дурило ты сам! Развя ты слыхал игде, штоб прохвессия была - геологиня?!
- Геолог! Наша Любка - геолог! - не сдавался отец.
Сначала посылку нес сам Митюха. Нес долго, осиливая все увеличивающуюся тяжесть и терпя морозный холод, пощипавающий через варежки пальцы рук. Затем посылка передавалась Петьке, Кольке, Шурику. От нее исходил едва уловимый, очень приятный, но незнакомый ребятам аромат. Удивительное дело, на какое-то мгновение каждый из них почему-то вспомнил лето! Замыкавшему процессию отцу так и не довелось пронести таинственный груз - подошли к крыльцу хаты. Мать Митюхи встретила у порога и, глядя на замешкавшихся мальчишек - входить, не входить, всплеснула руками: - Матушки родныя! Щеки-то не обморозили?! Руки-то... Ну-ка, у хату! Идитя усе у хату!
В прихожей было жарко натоплено; вкусно пахло упревшими в печи щами и только что испеченным хлебом, караваи которого красовались сейчас под чистым рушником на длинной лавке. Посылочный ящик поставили на стол.
- Митяй! Дуй за гвоздодером! - скомандовал отец. Митюха метнулся в чулан. Через минуту отец вскрывал посылку. Крышка ее из крепкого прессованного картона с треском отделилась и тут же необыкновенный аромат распространился по прихожей. "Как пахни-и-ить!" - восхищенные мальчишки тесно окружили стол. Отец снял поверхностную упаковочную бумагу и взорам всех открылась удивительная картина-натюрморт. Пересыпанные шоколадными конфетами в красивых блестящих фантиках, в посылочном ящике светились маленькие солнца! - Вот ето да! - не мог скрыть восхищения Шурик. - Скоко конхвет!
-  А ето яблоки, што ль? - спросил Колька. - Ды какыя желтущии!
- Ды не желтые оны, а оранжевые! - поправил Петька, - Не видишь, што ль?!
Митюха не отводил от посылки взгляда и не мог вымолвить ни слова. Он будто захлебнулся от восторга сбывшейся мечты, счастья, но сейчас изо всех сил старался не показать свое состояние друзьям-одноклассникам. Отец выкладывал на стол удивительные "солнечные яблоки" и сам себя спрашивал: - И где жа там у тундря растеть такое чудо?
Митюхе очень хотелось блеснуть эрудицией перед отцом и одноклассниками, но он ничего не знал о апельсиновых деревьях. "Обязательно найду, прочитаю и расскажу папке!" - решил он. Глядя на образовавшуюся на столе оранжевую горку, мать Митюхи с трогательными нотками в голосе проиизнесла: - Бедныи вы мои, бедныи! Вы ж никогда у глаза не видали такого хрукта. Ды ето ж апельсины!
- А как их едять? - спросил Колька, -  Прямо со шкуркой?
- Ды нет, сынок, - мать Митюхи всех ребят называла сынками, - Сначала надо почистить, вот так... - она легко содрала ногтями кожуру апельсина, - а теперь разрезать ножиком.
Митюха, тут как тут, принес матери нож. Она разделила апельсин на четыре доли, подала ребятам. Непривычные к экзотичному фрукту, мальчишки обрызгались, перепачкались соком, долго потом смакуя мякоть.
-Мам, а табе с папкой? - спросил Митюха, управившись со своей долькой.
- Ды мы успеем, попробуем, - улыбнулась мать. - Я ж, сынок, етот хрукт знаю, ела яго у молодости. Я ж три года у Москве жила. Работала по вербовке. И вот, как раз, на Новай год и ела еты апельсины, - мать Митюхи на мгновение задумалась, вспоминая, наверное, свою московскую юность и продолжила: - А еще бувають ... манда-рины!   
Шурик, Петька, Колька переглянувшись, захихикали. Митюха удивленно и испуганно уставился на мать. 
- Ты чаго ж при дитЯх выражаешься? Чаго ж матюкаешься? - удивился и отец.
- Ды вы што, с ума сошли! - засмеялась мать Митюхи, - И никакой ето не матюк! Я ж говорю вам, шту и правда, есть и еще хрукты, мандарины называютца! Оны толькя поменьше етых апельсинов и не режутца ножиком. Мандарины прямо руками делютца на дольки и еты дольки крепко сладкыи, крепко укусныи. Слаще апельсинов!
- Москвичка! - с вызовом усмехнулся отец, но взгляд его, обращенный к матери, светился любовью. Мальчишки засобирались уходить.
- А можно я еты шкурки с собой забяру? - спросил Петька. - Ими можно кипяток заварить.
- Ах, сыночки, бяритя вот по целому апельсину! Усем хватить! И по конхветке возьмитя каждый! - растрогалась-раздобрилась мать Митюхи. - Конхветку сами съешьтя, а апельсинчик пускай дома тожа попробують.
Ребята держали в руках фрукты и конфеты и им не верилось в приобретение столь необычного угощения.
- Не-е, теть Вера! - сказал Колька, - Я свою конхвету и апельсинчик оставлю на елку.
- И я! И я! Я - тоже! - закричали наперебой Шурик с Петькой. До Нового года оставалось пять дней.
                10 12. 2019 г.
 
 
 -