Человек не вмещается в слово люблю

Здравствуй, моя Нинушка! Вот ты уже в Чимкенте, а я сижу ещё на «вышке» после ещё одного очень длинного дня...

Сегодня я мало трудился: разбросали сено с копёшек для просушки, потом я ушёл в некошеные луга и пробродил долго (мёдом пахнет луговая осока!) Сколько новых чувств, мыслей, стихов!

Наплывающая грозовая туча вытащила меня за уши из трав домой, где Евстолья Григорьевна с Павлом Александровичем снова собирали в копёшки сено, но туча обошла нас, и мы трудились зря, хотя Евстолья Григорьевна говорила, что в копёшках сено сохраняет витамины.


             ***
Ещё во всю палило солнце,
И голубые небеса
Сияли так, что пронесётся,
Казалось, - обойдёт гроза.

И только тёмная лавина
Смела последний лоскуток -
Вдруг разразился страшный ливень,
Залил и запад и восток.

Но истощился сумрак мглистый
И ливень сник, иссяк, исчез.
И вместе с радугою чистой
Открылся светлый лик небес.


Забыл пообедать и писал, пока сил хватило, после порядочного головокружения  вспомнил тоже о витаминах и заливался молоком с Андрюшей. Мы с ним соревнуемся, кто больше выпьет. Он мне говорит, что я лопну от молока, меня зароют в яму, но «ты чихнёшь и земля над тобой вспырхнётся» - уморил!
   
Вечером наносил в баню воды (завтра генеральная головомойка), выкосил траву возле неё, чтобы не запутаться после пара. И вот теперь в сумерках снова говорю с тобой...
 
Мне хочется здесь жить, присматриваюсь к деревне Коровино, крайний дом от Старины пустует. А вид оттуда! Решу, когда пройду всю область. У меня должен быть свой дом, а то я, как ты выражаешься, - «попал в семью».

Мы с тобой много говорили о счастье. Так вот, счастье, по-моему, Нинушка, не готовое, подаренное, найденное, а вырванное у мировой инертности – духовное напряжение, когда мир чужой и враждебный открывается перед тобой и становится своим...

Я сегодня давал тебе (на фотографии) нюхать все цветы, тыкал носом в речку по случаю твоей упрямой несговорчивости.

У меня сегодня мелькнула мысль, что ты от меня отказалась, что тебе не по силам тащить и детей, и мужа, и меня. Я вспомнил одну твою фразу: «А что же я в твоём монолите?». На которую я отвечу всей своей жизнью.
 
Трудно мне ответить. Я понял, что человек не вмещается в слово «люблю», что сам он больше этого слова; и тебе, как и мне мало одного «люблю».

Вот послушай сегодняшние стихи:               
       

           ***
Женщины больше, чем мы
В наших детей перелились               
Мы-то ведь все  - умы,               
Мы-то ведь все – сила!               
 
Только с детьми заодно –
Любят ли женщины, терпят, -
Позднее все мы – зерно
На их высыхающих стеблях.
   

Это связь с тем, что я тебе говорил: что мне по-детски хочется зарыться у тебя на груди. Буду прощаться, а то тебе и читать перехочется.

А, в самом деле, написала бы ты мне, Нинушка, до востребования. После похода вроде как к тебе приду, и слов твоих захочется. Напиши-ка, любимая, а я тебя за это поцелую. Ветер пустыни – это и будет мой поцелуй.
             
         
            ***

Как пустынно-унылы места,
Где с ума я сходил от счастья!
Соловьи, клевера, резеда -
Ну хоть что-то должно же остаться?
   
Клевер скошен, сгорела трава...
Только небо над полем глубоко,
И туда не доходят слова,
Как на сердце моём одиноко...               

               Н. Чайковский.

Целую и люблю, и думаю о тебе.  20.07.76. Николай.