2 глава. Римма

                Глава 2

                РИММА   
                Посвящается Фире Зиновьевне Шерман - той, что на фотографии.

                Единственное, что может направить нас к благородным мыслям и
                поступкам, — это пример великих и нравственно чистых личностей.

                Альберт Эйнштейн

     В то время когда  Ангелина  ещё ничего не знала о будущей своей работе, Римма уже  знакомилась и с коллегами, и с учениками. И хочу сразу сказать, что если есть на свете подарки Судьбы, то именно таким подарком была для Ангелины встреча с Риммой, одной  из тех необыкновенных людей, в душу которых  сам Бог вложил  талант Учителя, чтобы вести детей в мир добрых знаний, искренних чувств.  И в этих  горячих словах нет ни грамма  преувеличения!
               
     Римма  добиралась до школы в конце августа.
    Ранняя осень всегда прекрасна на просторах России. Косогоры украшены хрупким берёзовым золотом. Кое-где  на пригорках гордо  зеленеют совсем юные ёлочки. Вбирая последнюю теплоту уходящего лета, спешат  налиться  багрянцем тугие гроздья рябин. 
 
     Неказистый тарахтящий грузовичок, оставляя  кудрявый хвост пыли, мчится на север. Две  бугристые колеи просёлочной дороги  привычно  извиваются среди наполовину  убранных хлебов, задумчивых берёзовых рощ,  меж потемневших от времени деревенских  изб.

     В кузове подпрыгивают две связки книг и пыльныЙ чемодан. Их хозяйка – рядом с шофёром в замасленной кепчонке набекрень. Он безмятежно пожёвывает зажатую  в углу губ сигарету, прибавляет скорость, искоса поглядывая на пассажирку. Она  беспокойно оглядывается  на грохот и стук за спиной. Шофёр усмехается,  интересуясь, дорогие ли вещички везёт себе девушка в приданое.

- Книги там, в основном, книги, - отвечает она, - жаль будет, если рассыплются.
- Одни книги? – сомневается водитель.
- Да-да, очень полезные, очень нужные.
- Так ты, наверное, учителка?
- Учительница, -  машинально поправляет пассажирка.
-  Ну-ну, - водитель  ещё раз оценивающе оглядывает её.

     Невысокая, худенькая, черноглазая. Тонкие смуглые руки. Короткие смоляные кудри. А на бледных щеках и на прямом носике –  россыпь рыжеватых веснушек.

        Спрашивает имя.

- Римма Иосифовна, - звучит в ответ.

  Шофёр, критически хмыкая, выплёвывает остаток сигареты за окно. 

    Проезжают мимо деревни. Растрёпанные куры с обиженным кудахтаньем выскакивают из-под колёс. Девушка ойкает, но грузовик мчится, не сбавляя скорости. Сгорбленная старуха в длинной юбке грозит вслед.   
     Девушка оглядывается, но пыль уже скрыла и тёмные бревенчатые избы, и сердитую старуху, и глупых кур.

- Вы же их чуть не задавили, - возмущается она укоризненно.
- Ба! Кого ишшо?
- Кур.
- Курей-то? Туда им и дорога, быстрей в суп попадут.
- Так и человека можно…

- Нам это запросто, - соглашается водитель. – Раз-два – и нету. Здесь же какой край: одни тюремщики, народ отчаянный. Вот был случай: ехали так же… - Рассказывая, он сдвигает брови. И его простое русское  лицо с мазутным пятном на скуле, курносым носом и редкой щетиной на подбородке впрямь становится зверским. Синеет татуировка выше запястья.

  Закончив «страшный рассказ», он заглядывает в испуганные глаза пассажирки и… смеётся:

- Испужал? Да ты не тушуйся, учителка, - произносит он с насмешливой лаской, словно вслушиваясь в звучание этого слова, крутит головой и повторяет наставительно: - Не тушуйся. Разные здесь люди. И хорошие есть. Ты сама-то из каких краёв?

  Девушка улыбается, переводя дух:
- Из Ленинграда.

- Далековато занесло, - присвистывает собеседник. – Пошто  так от мамки-то сбежала?
- Сбежала, - эхом звучит грустный ответ. Она смотрит в окно.

       В памяти  оживает не Ленинград, но Чернигов, зелёный городок детства, пропахший цветами и фруктами... Длиннокосая девочка-подросток, увлечённая книгами и музыкой, – это она.
     Добрые глаза матери. Портрет отца в траурной рамке – он не вернулся с фронта. 
      Принципиальные споры на заседаниях комитета комсомола – о смысле жизни и ответственности каждого за всё, что происходит рядом, вокруг и во всём мире. Такой была её юность.

     Окончив школу, поступила в Ленинградский вуз. Чем после Чернигова стал для неё «город над вечной Невой»? По её словам, вторым отцом, неугасающей энергией, всепоглощающей  любовью. Там остался Валерка… Вспоминала ласковые синие  глаза, свидания на набережной, гулкое биение сердца, нежные  руки. Но вмешались  родители. Банальная история: невестой их сына стала другая...

    И тогда Римма выбрала Сибирь! В «Студенческом вестнике» – статья Веры Кетлинской, чей роман о первостроителях Комсомольска-на-Амуре был её любимой книгой. Напутствие писательницы Римма бережно хранит среди  документов и Валеркиных писем:

    «Завтра вы войдёте в классы навстречу озорным и любопытным взглядам, будете воевать с подсказками и шпаргалками, будете вкладывать в юные головы знания и стараться воспитать новых людей с ясными сердцами и твёрдыми характерами… Пройдут годы, сотрутся в памяти многие события. Но всегда помнят школьного учителя – он вывел вас в открытый мир света и знаний, радости труда.
    Будьте всегда достойными этого почётного звания – народный учитель… Я желаю вам, чтобы вы полюбили свой труд. Любовь к работе делает человека стойким и сильным. Храните молодость души. Пусть мох и плесень  не тронут ваши сердца». 
     Всем существом Римма поверила этим словам.

     За окном небесно-голубым блюдечком среди полей просияло озерко.

- Здесь красиво! – вырвалось невольно.
- Да, - соглашается водитель.- В городе, небось, свои прикрасы, а и тут жить можно. – Он закурил. - Но уж больно недолго держатся такие вот, городские. Только детишкам морока.
- Почему же морока?
- Так и потому, - рассердившись, он круто заворачивает руль на повороте.      

    Стукнувшись локтем о дверцу, девушка морщится от боли. В кузове вновь загрохотали чемоданы.

- Долго ещё ехать? – Она инстинктивно понимает причину его неожиданной злости,  чувствуя  вину за своих предшественниц.

-  120 километров от станции, - ворчит шофёр, – это тебе не шуточки.  Ишшо ладно, дождей нет. А как  зачастят – конец дороге.  - И успокоил: - Маленько осталось. Сёдни доедем. Успеешь наробить. Чай, первый год?

- Нет, не первый. Работала уже…

   По её тону он понял, что было тяжело, и сочувственно хмыкнул:
- Ну-ну…

     Увы, первый её рабочий год  оказался страшным! Казаткульская сельская восьмилетка убивала дикой реальностью: директор пил запоем, половины учителей не хватало, а оставшиеся смирились с полным развалом. Ученики могли закурить прямо на уроке, матерились, глядя в глаза учителям. Плевать им всем  было на образование. Девушка пробовала  бороться - никто не поддержал. Никто! А это самое гибельное. Приходила в отчаяние… Весной с трудом  добилась перевода в другое село.

    Она везла с собой на новое место работы книги по искусству, открытки о любимом Ленинграде и связку  грампластинок с записями классической музыки.  Вот они, грампластинки  здесь, в руках, чтобы не разбились!

     Уф, наконец-то!  Тёмная  крыша над длинной бревенчатой  избой украшена рядом кирпичных труб.  Потемневшая табличка на самом углу: «Угуйская одиннадцатилетняя школа»…
     Шофёр помог выгрузить вещи на школьное крыльцо, вежливо попрощался, добродушно улыбаясь:

- Счастливо оставаться.
- Спасибо.
- Може, свидимся ишшо.

     Девушка промолчала, но услышала пояснение:
- Може, назад отвозить придётся.

     Уже в кабине он белозубо смеётся, высунувшись из окна, прощально машет рукой. Взревев, грузовик исчезает за избами. Сквозь пыльное облачко, оставленное им на прощание, небо над крышами поразило девушку необычными красками  трёхцветного золотисто-розово-оранжевого заката.
      «Красиво-то как!» - вздохнула душа. 

      Тёплый сумрак медленно опускался на покрытый пожухлой  травою  двор и бревенчатые постройки. В густо пахнущем пылью воздухе далеко разносилось протяжное разноголосое мычание, отрывистый лай, скрип ворот, зазывный женский голос и хлопанье бича – возвращалось с пастбища стадо.
     Это была симфония здоровой деревенской жизни. И ей, обожавшей музыку с детства, она показалась умиротворяюще прекрасной.

    Вслушиваясь, Римма не заметила, как подошла женщина, и через несколько минут они  сидели  в небольшой комнатке, где царил огромный фикус в кадке, а на полочках белели кружевные салфетки.

     На столе вазочки с вареньем, пироги с брусникой. Закипел самовар, зажурчал разговор. Её приютила  учительница младших классов, работавшая здесь уже давно.   

       Утром, ёжась от осенней прохлады, Римма была уже снова на школьном дворе. Школа показалась старой, серой,  невзрачной. Но из сада открывался изумительный  вид на сонное зеркало озера с плывущими в нём облаками, на  тихо шуршащие камыши. И это примирило.   

      Позже собрался педколлектив: приглядывались, знакомились. Суетливый завхоз  выдал краску. Белили стены в классах, красили подоконники, подклеивали  плакаты.  «Выкинуть бы половину – устарели!» - подумала Римма, но не стала ничего говорить.   Больше, чем работа, увлекли разговоры:  рассказы  о школе, об учениках, о себе, о жизни.  Были две четы новичков - молодые семьи. С ними Римма подружилась сразу же.

     Валя, вернее Валентина Ивановна, круглолицая, крепенькая, улыбчивая,    будет преподавать математику в 5-6 классах.
- Мы кубанцы. Хохлы! – с гордостью оглядывалась она на мужа. – Из станицы Тимашевской. Гриша окончил сельхозтехникум,

прислан завучем по производственному обучению.

-  Буду объяснять детям устройство трактора, вести черчение, - пояснил Григорий Иванович, такой же, как жена, жизнерадостный, самоуверенный.

     Вторая семья с царской фамилией Романовых - из подмосковного Балашова. Николай –  голубоглазый брюнет, невысокий, сухощавый, энергичный. К тому же, не только математик, физик, но ещё  лыжник,  шахматист, любитель тенниса и охоты. Светлана  – преподаватель физкультуры, она выше мужа почти на полголовы,  влюблена в него, ревнива – и, как выяснилось позже, вовсе не зря. 

     В клубе встречались с сельской молодёжью, местные парни были навеселе, но дружелюбны, они с любопытством поглядывали на молодых учительниц.

    Возвращалась Римма из клуба мимо огородов. За низенькой оградой из тонких жердей склонилась над  грядкой пожилая женщина, с трудом разгибаясь, выбирала из земли картофелины. И девушке стало стыдно за свою молодость и здоровье, сердце ёкнуло, вспомнилась мама. Не задумываясь, она перелезла через оградку.

- Давайте я помогу вам.
- И-и, милая. Устанешь, поди, с непривычки…

     Но Римма уже собирала картофелины в старенькое ведро, относила в сарайчик, рассыпая  для просушки. До темноты успели закончить. Тётя Варя полила ей на руки, пригласила в избу. Несмотря на усталость, бодро хлопотала у печки. Пока разговаривали, закипел узвар в чугунке, на столе появился горячий картофель, свежие огурчики, душистый хлеб. Давно девушка не ужинала с таким аппетитом. В избе  понравилось: тепло, чисто, под ногами полосатые домотканые половики. И она набралась храбрости:  спросила, есть ли у хозяйки квартиранты. К счастью, не было никого.

- А меня возьмёте?
- Чего ж не взять, милая? Возьму, коли сама схочешь.
- Можно, я сегодня же перейду?
- Так и переходи, только чаёк допей. А то могу бражки налить, у меня есть в погребе.
- Нет, нет, что вы!    

    В тот же вечер и перебралась в  уютную комнатку, ставшую на два года родным домом, а тётя Варя – заботливой хозяйкой, почти нянькой. Складный деревенский говорок будил квартирантку по утрам. Рассказы увлекали своеобразной музыкой просторечных  напевных слов:

- Нынче во сне сон видала:  будто бы была я молодушкой, у кудрях,  у платочке. Шли мы с Петром- покойным-та, пусть земля ему пухом будет, по лесу, потом полем да всё пешочком, пешочком. Заморилась я, ох, головушка моя бедная. А встречь нам, представь-ка, милая, серый да лохматый волчина, лихоманка его забери! «Повертай назад, Варвара», - скомандовал Петро-та.  А я сдуру вперёд  прусь. Дык он как отбросит меня, а сам с клюкою на волка. Да ишшо заорал  так утробно - волк и оробел будто. Бочком, бочком – и в лесе скрылся…К чему бы сон-то? Ай не знашь?

- Не умею я сны отгадывать, тётя Варя.
- Пойду-ка я к Татьяне, та завсегда  как по-писаному обскажет.

     Основное время отнимала школа. Директор наконец-то собрал педсовет, пришёл в помятых галифе, небритый, нетрезвый, с дрожащими руками и неразборчивым бормотанием. Оказывается, для него это обычное состояние!  Молодые учителя остались после совещания, возмущались, решили не мириться и, не откладывая, написали гневное письмо в РОНО.

        Первое сентября обрадовало безоблачной голубизной небес. Учителя столпились на крыльце.  Римма с жадным любопытством оглядывает детский строй. Почти все в школьной форме, это хорошо. Малышей мало, зато старшие, особенно парни… ох, не ученики, а мужики! Плечи – косая сажень, на богатырских шеях ворот рубахи не сходится. Но лица доброжелательные, располагающие. Только вот справа… с каким-то угрюмым выражением  глядит исподлобья – с таким трудновато будет.

      Но где директор?  Наконец-то Фёдор Данилович  вышел на всеобщее обозрение. Высокий, худой, длинноносый, с  грубыми чертами и маленькими глазками, он стоял прямо, не улыбаясь. Ради такой даты даже  побрился. Шепеляво  представил под обстрел детских взглядов  новых учителей.

     Металлически задребезжал звонок-колоколец. Малыши робко заходят  первыми. За ними – нестройная  толпа. Пацаны, пользуясь теснотой, исподтишка раздают  «щелбаны».  Старшие смотрят на эту возню снисходительно, сверху вниз.

     Урок в десятом  классе.
    Римма сразу выделила несколько лиц: согрели внимательно-добрые глаза Вали Шуньковой, Коли Костина, Яши Арзамасова, Пети Савельева, милая улыбка Маши Сороквашиной..

     Галя Маслова присматривается критически. Саша Осипов вертится, постоянно переспрашивая девочку позади, а она сердито отмахивается и фыркает.   Сосредоточенно недоверчивый взгляд  у Миши Тищенко, придирчивый –  у рыжего верзилы Генки Иванова.  Его сосед, Володя Толочнев, - с удивительно белыми бровями и волосами. Ехидно улыбается узкоглазый Генка Литовченко. Запомнилась высоким ростом и пристально вдумчивым взглядом Люба Захарова…

     Первый школьный день промчался, как один миг, оставив в душе  Риммы уверенное предчувствие, что она обязательно будет дружить со своими новыми учениками.
                *** 
     Тем временем на письмо молодых учителей в районе откликнулись оперативно. В октябре в школу  приехал заведующий РОНО, провёл педсовет, выслушал претензии и предложения. Фёдор Данилович не очень-то и сопротивлялся, даже, как показалось, обрадовался, что его сняли. Видимо, и сам намаялся. Оставили его учителем истории.

     Директором назначили Романова, Римму – завучем. Взбунтовался десятый класс. Пришлось ей на общественных началах  остаться их «мамой». Тоже не сопротивлялась: ребята  уже  заняли её истосковавшееся по любви сердце, и дети всегда это чувствуют. А классным руководителем назначили Светлану Ивановну. Она отвечала за спорт, Римма – за творчество и культуру

              Продолжение на  http://www.proza.ru/2017/07/21/1625