За стеной

Я стою у окна, прижавшись пахом к широкому подоконнику, и наблюдаю зарождение нового дня. Ещё темно, но небо начинает светлеть, и в сумеречном свете, подсвеченная мириадами огней, проступает шкура спящего монстра - город оживает. Прижавшись к моему правому плечу, рядом со мной стоит та, что собирается покорить моё сердце. Мы познакомились за несколько дней до этого в социальной сети через общих знакомых и как-то сразу прониклись симпатией друг к другу. На календаре первое января, раннее утро, а мы уже (одними лишь взглядами) признались друг другу. Нет, конечно, никакого секса: не та атмосфера, не тот я.

Двумя часами ранее нас почти сморил сон. Мы сидели за столом, когда все уже достаточно наговорились и разбрелись по комнатам, держали ладони друг друга в собственных, любовались обманчивой привлекательностью наших лиц и несли какую-то несусветную чушь. Помню, я склонился над стаканом с каким-то горячительным напитком и клевал носом, а спустя мгновение правая щека уже лежала на предплечье, и я на какое-то время забылся.

- Что это там? - спросила встревоженно она.

Её вопрос или его причина вернули меня к реальности.

- О чем ты? - сонно откликнулся я.

- Крики, где-то сверху, - неопределенно ответила она, потом, словно испугавшись, закусила губу и с уверенностью указала в сторону гарнитура. - Нет - там.

За стеной кухни из соседней квартиры до нас донеслась очередная серия истошных воплей. Определённо женских. Крики как крики. Так кричат очнувшиеся от кошмарного сна или чем-то смертельно напуганные. Или когда выходят из себя. Ничего необычного. Только не в четвертом часу ночи. И ладно бы один-другой вопль. Серия душераздирающих криков взорвала сковавшую сонную квартиру тишину.

- Какой ужас! - Лена прикрыла ладошкой рот. Она не улыбалась.

- Не похоже, чтобы они выясняли отношения, - попытался я прояснить причины этого внезапного возмущения покоя тихой ночи, - я слышал только женский крик.

И в самом деле, ещё по своему детству я помнил и в совершенстве усвоил все сопутствующие любой взрослой ссоре звуки. Я был свидетелем постоянных драк как моих собственных родителей, так и родителей чьих-то детей. Мать моей подружки из нашего подъезда двумя этажами выше частенько скрывалась у нас, когда отец её прикладывался к бутылке и начинал почём зря драть свою благоверную. Эта кухня была мне знакома.

- Может, вызовем полицию?

- Можно. Но по мне это просто истерика или нелепый скандал на пустом месте. Так бывает, иногда хочется поорать.

Мы были гости в этой квартире и совершенно никого не знали. Да и в сам канун Нового года во всём подъезде было беспрецедентно тихо, как будто никто, кроме нашей компании, не гулял, как это бывает в самый большой в России праздник. Мы сидели, навострив уши, готовые в любую минуту что-нибудь предпринять. Через несколько минут крики и вовсе прекратились, и ни один резкий звук не достиг наших ушей.

- Кажется, все нормально, - улыбнулся я.

Я притянул её к себе. Соскучившись по женскому теплу и ласке, я стиснул её в своих руках и тёрся сухими губами о бархат её лица. Ровно год ни единая частица моего тела не касалась тела женского. Как-то легко всё произошло. Так непохоже на меня. А может, это всё она сделала? Прокралась в управляющий центр моего "я" и выдала соответствующую команду? Это она, а не я, захотела близости и сделала всё для этого возможное, а я тут вообще ни при чём?

Вечер мы провели втроём, гуляя по пёстрому праздничному городу, шатаясь по торговым центрам и кафе. С нами был наш общий друг. Ближе к полуночи он и позвал нас к себе. А до этого мы шатались по нашим излюбленным местам, набережной, центру, катались с горок, как дети, и купались в сугробах, там же, не вылезая из снежного плена, достав из-за пазухи ёмкость, согревались абсентом. Мы хохотали без устали и чувствовали себя уж никак не на наши двадцать с копейками.

И вот все уснули и мы с ней одни, стоим, прижавшись друг к другу и жарким батареям, и смотрим на мучительные схватки ночи, в которых рождается новый день. Шестой час. Нам остаётся каких-то сто минут на двоих, а потом ежедневный поток дел и обязанностей, как конвейерная лента, заберёт каждого в свою колею, и не известно, как скоро они пересекутся. Мы проводим эти скудные мгновения, наслаждаясь друг другом, даже не раздевшись. Нам хорошо и так.

Половина седьмого. Пора расходиться по домам. Все ещё спят. Не потревожив хозяев, мы накидываем на плечи тёплые куртки и топчемся в прихожей, просовывая ноги в обувь. Какое-то волнение и копошение за дверью привлекает наше внимание, и последовавший вслед за ним звонок, резкий, как запах нашатыря, отправляет наши души в пятки. Мы уже готовы выходить. Открыв дверь, я вижу перед собой сотрудника полиции то ли с планшетом, то ли с плотной кожаной сумкой для документов под мышкой.

- Здравствуйте, такой-то такой-то. Понятыми будете? - только и произносит он.

Я машинально хочу отделаться от него, ссылаясь на спешку. Он говорит, что это не займёт много времени. Я бросаю короткий взгляд на Лену. Её лицо застыло в предвкушении чего-то, что никому из нас не понравится, оно захватило момент сиюминутной тревоги, и мне кажется, будто я чувствую, как у неё засосало под ложечкой. Или это у меня самого? На её лице тупая покорность. Смутное любопытство заставляет меня ответить человеку в погонах согласием.

Мы пересекаем границы нашего уютного мира, на несколько часов ставшего для нас пристанищем. Первая же дверь от нашей - справа по коридору - открыта. В подсвеченном лишь парой ламп полумраке толпятся какие-то люди. Нас просят пройти туда, откуда на бетонный пол ложится широкая полоска света из открытой двери. Съедаемый и влекомый каким-то кровожадным интересом, я иду вперёд. Лена позади меня. Её ладонь тянется за моей, как рука утопающего. Бессознательно, слепо я нащупываю её своими пальцами и держу мёртвой хваткой. Мы проходим прихожую, поворачиваем в комнату направо и застываем, едва переступив порог.

Мне хотелось бы помнить всё в мельчайших подробностях, но за давностью лет и благодаря нашей извечной склонности забывать наиболее волнительные моменты жизни - детали тех кошмарных минут стушёвываются. Забвение накрывает их своей мягкой лапой.

Всё, что я помню, или считаю, что помню, - лужи густой красной жидкости, какие-то вопросы от тех, кому с этим ещё разбираться, мы расписываемся в каких-то бумагах (должно быть, тех самых, что сжимал под мышкой следователь, или кем он там был), а затем спокойно покидаем помещение, рутинно, как будто делаем это каждый день.

В метро меня снова одолевает сон, я склоняюсь над коленями Лены и зарываюсь головой в её тщедушное тело, куда-то между животом и бедрами. Я не знаю, о чём думает она. Всё-таки не каждый день видишь пару свежих жмуриков с десятками ножевых. Я хочу туда - внутрь - и делаю вид, что всё глубже закапываюсь в лоно. Пусть всё начнётся сначала! Нет, пусть ничего не начнётся вовсе! Просто пустите меня обратно, отбросьте лишние клетки до единственной зиготы, разведите по гаметам и пусть никогда, никогда генетический код моих родителей не будет передан мне! Пусть он навечно пропадёт, оставшись в их половых железах!

Лена склоняется надо мной и теребит волосы: мой выход. Ей - на пару перегонов дальше. Приходя в себя, я еле слышно произношу:

- У нас же так никогда не будет, правда?!

18.03.19 КамПо