Под рокот волн

Иван Иваныч сидел в своём кабинете, оборудованном на чердаке его небольшого домика, на исходе дня, приставив кресло к окну; в него он наблюдал закатное море и от этого на душе его становилось яснее и спокойнее. Если бы только до конца! Но ни безмятежный вечер, ни доносящаяся из холла на первом этаже музыка, ни суетливые перекаты прибрежных волн и их мерный гул из приоткрытого окна, ни початый виски не могли до конца избавить его от мыслей о сегодняшней встрече.

Это случилось около полудня. Он по своему раз и навсегда заведённому порядку завершал дневной моцион. Свернув с пешеходной туристической улочки, он заглянул в переулок, который с оживленной стороны не сразу бросался в глаза: многочисленные заведения на набережной скрывали его за своими выносимыми на лето верандами, посему возникало ощущение, что это не сквозной проход, а внутридворовая хозяйственная территория. Местным это, конечно же, было известно, и Ивану Ивановичу, хоть он и обосновался в городе не более пяти лет назад, это, соответственно, было известно тоже. Поэтому своим чётко отмеренным шагом, одним и тем же выверенным вплоть до сантиметров ежедневным маршрутом, вышагав обыкновенное количество шагов, он как ни в чем не бывало, миновав пёстрые вывески заведений, открыл дверь в углу смотрящего в залив здания.

После полутора-пары часов неспешной ходьбы по набережной и приморским паркам и скверам, аккурат к середине дня, ноги приводили его к этому ветшающему зданию, окрашенному в цвет выцветшей лазури. На первом этаже его располагалась просторная веранда с панорамным видом на море, где ежедневно Иван Иваныч и попивал свой дневной кофе. Хозяин этого заведения не был хорошим дельцом и не смог отстоять своего права на единоличное использование такого выгодного положения своего родового дома. Сказать по правде, его это и не интересовало. Чем и пользовались многие более скорые на руку предприниматели. Хозяин же, некий Хуан, как о нём говорили знающие люди, был человеком импозантным, увлечённым искусствами и далёким от поисков выгоды, поэтому завсегдатаями его заведения чаще всего бывали люди творческих профессий. Сам в юности большой художник, не добившийся успеха, он с радостью привечал под своим крылом даровитых людей города и региона. И хоть многие горожане о его делах и не догадывались, людям искусства даже по ту сторону пролива кое-что о нём было известно.

Иван Иваныч, не встретив занятого своими делами хозяина, прошёл к барной стойке перед кухней и велел его дочери приготовить чашку лунго. Его дочь, Марию, он видел часто, и её присутствие в "творческой мастерской" отца в качестве врио нисколько его не смущало. Мария, с широкой беззаботной улыбкой поприветствовав знакомого ей человека, послушно отправилась к машине. Иван Иваныч прошёл к месту, которое занимал чаще всего, поближе к краю настила, под сень раскидистого кедра, достал блокнот, авторучку и смартфон из внутреннего кармана пиджака и уставился смиренным взглядом человека уже не молодого в морское лоно. Через несколько минут Мария принесла дымящийся напиток и наказ от отца передать старому знакомому привет с пожеланием доброго дня и извинения за то, что не сможет сегодня лично его встретить в связи с отъездом в столицу. Иван Иваныч поблагодарил миловидную юную женщину, перенявшую все самые лучшие черты внешности отца (кажется, в них текла греческая кровь), сразу расплатился и погрузился в свои мысли.

Здесь, в этом тихом пристанище творческих людей, гарантировавшем ему безоговорочное уединение, он всегда появлялся утром и избегал вечерних посиделок, часто перерастающих в пьянки и бесконечные споры. Иногда по вечерам хозяин приглашал в свой дом музыкантов, и тогда Иван Иваныч не мог себе отказать в удовольствии послушать живой музыки, но всегда в такие дни, хоть и проявлял радушие по отношению к остальным знакомым ему посетителям, был погружен в себя и сидел особняком на плетёном кресле, оперев седеющую голову на тросточку. Тростью он пользовался исключительно из любви к красиво исполненной вещи, при ходьбе держа её в руках всегда за середину древка.

Иван Иваныч смотрел сквозь плотный строй кафе, в утренние часы не занятых почти никем, их стулья и столы, сквозь невысокую живую изгородь - в море, как вдруг краем глаза заметил впереди под собой шевеление. "Не иначе прошмыгнула случайная собака", - подумалось ему. Но вот внезапно эта "собака" выпрямилась и, оперев ладони о край веранды, показала ему свою "мордочку". Из зелени скромного сада в глаза Ивану Ивановичу смотрела другая пара глаз. Иван Иваныч отпрянул и, устыдившись своей реакции, смутился, отвернул взор от чужой головы, как вдруг эта голова обратилась к нему его именем.

- Иван Иваныч, добрый день! - произнёс девичий голос.

Ивану Иванычу ничего не оставалось, как столкнуться с неизбежным лицом к лицу. Ему не нравилось то, что его потревожили, отвлекши от мыслей о новой работе, но деваться было некуда.

- День добрый, уважаемая. Не соизволите представиться? - прокашлял он.

Голова в кустах сочла это замечание за приглашение к столу и бесцеремонно выпорхнула из кустов, ловко взобравшись на помост, чем немало удивила его. Иван Иваныч почувствовал, как искорка любопытства подобралась к его животу и защекотала под ложечкой. "Что этой особе от меня надо?" Но, опередив его, она вперёд представилась и сама повела разговор.

- Я Юлия, студентка, - усаживаясь на свободный стул, сказала она, выдержала паузу и добавила. - Вы как-то читали у нас лекцию. Вы, наверное, помните. Потом вас ещё приглашали. Это было весной. К сожалению, в следующий раз я не смогла видеть вас из-за болезни. Я хотела узнать, о чём вы говорили, но однокурсники ничего не слушали и не могли сказать ничего вразумительного, поэтому я решила узнать об этом у вас лично, - деловито заключила она.

- Ам..., - Иван Иваныч, польщённый откровенной речью, ответил не сразу. - Это какая-то шутка?

Юлия и бровью не повела, ясно давая понять, что ей не до шуток. Ивана Иваныча это несколько приободрило.

- Юлия, мне очень льстит ваше признание, честно. Скажу откровенно, очень приятно видеть заинтересованность среди молодых людей, - он подбирал слова, его не учили разговаривать с людьми с такой разницей в возрасте в неформальной обстановке. - А как вы узнали, что я окажусь сегодня здесь?

- Я знаю ещё, что вы большой поэт, - ни к месту вставила она.

- О, даже так, - сыронизировал он, усмехнувшись в кулак. - Однако не преувеличиваете ли вы?

- Я люблю ваши стихи, мне этого достаточно, чтобы знать это, - безапелляционно заявила она.

Иван Иваныч смутился, ещё никто никогда так просто и непринуждённо не отзывался о его творчестве, тем более - хвалил. В простой формуле её ответа звучала и юношеская наивность, и зрелая мудрость.

- Не слишком ли высокого вы о них мнения? - ответил он и, тут же осознав своё невольное кокетство, отвёл её мысли от ответа на этот вопрос, обременив другим. - Так всё-таки как вы меня нашли? Или просто случайность?

- Нет, не случайность. Я же сказала, что люблю ваши стихи. Вы тогда продекламировали в качестве примера отрывок из какого-то произведения, а у меня сразу закралась мысль, что оно должно быть вашим. Вы читали с чувством. Я загуглила и таким образом наткнулась на ваши работы. Потом я подписалась на вас и следила за вашей жизнью. Так, я догадалась, что вы часто прогуливаетесь одним маршрутом (как будто у нас есть ещё где прогуляться). Я выслеживала вас в скверах и на набережной на променаде. Здесь вы помогли мне сами: благодаря вашему строгому распорядку я узнала время и маршрут ваших прогулок и места, которые вы посещаете. Ничего сложного в общем, - с робкой улыбкой заключила она. - Надеюсь, вас это признание не рассердило?

- Я даже не знаю, - прямо сказал он. - Вроде вы и вторгаетесь в личную жизнь постороннего человека, и вроде как мне это приятно слышать, - он взял паузу. - Итак, всё это было проделано только чтобы поговорить со мной о той лекции?

- О нет! - воскликнула она. - Вы же не считаете меня помешанной?

- Боже упаси! С какой стати?

- Да нет, я так просто. Я бы сама так подумала, - усмехнулась она какой-то посетившей её внезапно мысли. - Я не только из-за лекции.

Юлия замолчала. И куда испарилась её недавняя уверенность, напористость, с какой она вступила на сцену? Она отвернулась к морю с чувством выполненного долга. Как некоторое время назад это делал Иван Иваныч, она разглядывала (ему показалось) барашки дальних волн, медленно подступающих к берегу, или искала реющих в солёном просторе чаек. Иван Иваныч ушёл в себя, не решаясь бросить на неё взгляда. Что только что произошло? Она проиграла кому-то в споре? Она не в себе? Что означало это неказистое и совершенно необязательное знакомство? Но девушка через несколько минут сама нарушила тишину.

- Я ждала, что вы спросите об этом сами, - с неявной досадой произнесла она. - Я не знаю вас как человека, но мне бы хотелось это узнать. Я хотела всего лишь познакомиться с вами. Может быть, заинтересовать вас.

"Видимо, этим сюрпризом сегодняшний день себя не исчерпает", - подумал он. - "Что там ещё для меня припасено?"

- Юлия, - Иван Иваныч откашлялся, - скажите честно, вы это вот всё серьёзно?

- Да, - смиренно ответила она.

- Хорошо. Ну, вот вы и познакомились со мной. А что дальше? Вы хотите дружбы? Но, позвольте, дружба между людьми с такой разницей в возрасте не то чтобы невозможна, это же просто чепуха!

- Вам всего пятьдесят, это не возраст, - девушка смерила его пристрастным взглядом. - И вы хорошо выглядите. Для своих лет, - добавила она и с уголков её губ сорвалась смешинка.

Иван Иваныч не смог удержаться от ответного смешка. "Странная особа", - думал он, - "вытворяет чёрт знает что, а сама внутренно, наверное, вся исходит гадким смехом". От этой мысли ему сделалось не по себе. Он собрал свои вещи, отправив их во внутренний карман, и собрался было уходить. Ему не хотелось, чтобы какая-то пигалица потешалась над ним. Встав из-за стола, он с не выдающей себя поспешностью направился к выходу.

- Совсем забыл, - обратился он к девушке, - меня ждёт встреча чуть менее, чем через час, надо бы навестить дом перед этим. Сегодня предстоит вернуться домой не скоро, - бормотал он себе под нос. - Прошу меня извинить. До скорого! - бросил он ей уже на ходу.

Юлию это не остановило. Она молниеносно соскочила со стула и увязалась за ним.

- Зачем вы меня обманываете? - она пыталась встретиться с ним взглядом, он же всеми силами старался этого избежать. - Я же знаю, вам никуда не надо. Вы обычно сидите здесь около часа, затем идёте домой и не покидаете его до вечера, затем вы либо берёте кофе в уличной мини-кофейне, либо приносите с собой вино и сидите полчаса на берегу, затем ещё в течение получаса по дороге домой вы проходите мимо картинной галереи и театра и рассматриваете афиши, и только после этого наконец-то подходите к своей двери. Свет в ваших окнах гаснет между двенадцатью и часом ночи. Всё, баста, на этом ваш день закончен, - уперев руки в бока, она с торжеством смотрела на него, не понимая, что перегнула палку.

- Может быть, вы ещё скажете мне, что я делаю дома? - со злобой в голосе произнёс он.

- Простите, - потупив взор, Юлия поняла, что её рвение привело к иным результатам. - Хоть я и знаю, что вы хотели меня провести, вы это не со зла. Я не буду вмешиваться. Дайте мне только одно обещание, - молитвенно сложив руки, произнесла она.

- Что вы хотите, чтобы я вам пообещал? - примирительно сказал он.

- Обещайте, что это не последняя наша встреча.

- Только и всего?

- Угу, - промычала она.

- Обещаю, - на долгом выдохе произнёс он, - мы ещё увидимся с вами. Не знаю, для чего, но раз вы просите, пусть будет по-вашему.

С этими словами, не оборачиваясь, стараясь сдерживать шаг, Иван Иваныч спешно удалился, а Юлия шмыгнула в кусты и исчезла тем же путём, каким и появилась. Мария, дочь хозяина, с неприкрытым любопытством, открыв рот, наблюдала за всей этой сценой, а Иван Иваныч понимал, что уже сегодня вечером она станет достоянием общественности.

Теперь, вспоминая об этом, Иван Иваныч не мог скрыть не то самодовольной, не то ироничной ухмылки. Однозначно, ему польстила эта встреча и то, как эта красивая юная девушка отзывалась о нём и его творчестве, но мысли об этом плескались где-то на поверхности его сознания, как сор в пене прибрежной волны, в самую же глубину своего существа он им проникнуть не позволял. А там, на его дне, притаились отнюдь не радужные мысли, о которых он пока и сам ещё не знал. Его озадачила эта встреча и всколыхнула в душе много такого, с чем он когда-то давным-давно боролся и, не выйдя победителем, забыл. Схоронил навсегда. Это было его смирением. Кто знал, может быть, на страшном суде это ему и зачтётся? Смирение... В известном смысле это высшая добродетель, но таково ли оно, когда к нему приходишь путями отречения, отчаяния? Что знал он в жизни, кроме бесконечных скитаний?

На следующий день, не выйдя из берегов, жизнь текла в пробитом годами русле. Иван Иваныч в начале десятого покинул дом и гулял тысячекратно повторённым маршрутом. Вчерашнее волнение улеглось, - благодатное утро всегда проясняло душевную хмурь, - и с лёгким сердцем этот почти пожилой мужчина, держа в руках буковую трость, совсем не старческими махами упругих ног царапал брусчатку. Иной раз он бросал пристрастные взгляды по сторонам, выражение его лица говорило о том, что он ненароком ищет кого-то, стараясь не подавать вида. В самом деле, ему было бы приятно встретиться сейчас с Юлией, он даже был настроен на разговор, - о всяких пустяках, разумеется, о чём же ещё можно говорить с девушкой её лет? - и уже несколько раз он прокручивал в голове предполагаемое приветствие. Почему-то ему хотелось, чтобы она снова повторила своё вчерашнее появление, как чёрт из табакерки вынырнув внезапно перед ним. "Ребячество", - хмыкнул он в редкие усы.

В этот день он не увидел её. Вечером, уже дома, взяв кота на колени, он погрузил пальцы в его густую шерсть и приник губами к его уху. Обычно котам такое не по душе, но его Васька позволял хозяину всякие вольности. Иван Иваныч склонился над кошачьим ушком и доверительно поведал ему о своих переживаниях.

- Ну, не дурак ли, а, старый? Ишь чего захотел! Но может всё-таки, раз уж взяла слово... Неплохо бы было, а, Васька?

Кот как будто с пониманием и одобрительно урчал под щекотание хозяйских усов, а он в то же время думал, что если встреча неизбежна, она, что бы ни произошло, состоится. И это даже к лучшему, если она состоится позже: он будет спокойнее и мысли его будут ясны.

Ещё через пару дней субботним утром Иван Иваныч снова притворил дверь домика и нырнул в зелень соседского сада. При нём была неизменная трость, ступни защищали мокасины, ноги облегали слегка зауженные лёгкие хлопковые штаны, бледный торс скрывала голубоватая рубашка взаправку, а поверх неё полинялый от многих лет, застёгнутый на одну пуговицу, однотонный коричневый пиджак. В выходные Иван Иваныч не запрещал себе работать по утрам (пару часов до девяти), но вечера предпочитал проводить в обществе. Хуан устраивал концерты обычно в эти дни. Даже если ничего не намечалось, он всё равно предпочитал хотя бы в один из дней сходить хоть в театр, филармонию или галерею.

В кофейне его встретил хозяин и церемонно, но с нескрываемой теплотой пожал ему руку, кинул дочери за прилавок, чтобы она приготовила что-то и, усадив гостя за его любимое место, сам же сел рядом с ним напротив.

- Хуан, - обратился к Ивану Иванычу художник, по своей смешной и невинной манере имевший обыкновение давать всем своим знакомым имена на иностранный лад, - давно не виделись!

- Пожалуй, - улыбаясь, ответил гость. - Ты как будто горишь от нетерпения спросить что-то? - заёрзал он на стуле.

- О, да я места себе не нахожу! - взорвался хозяин. - Голубчик, слыханное ли дело: один мой старый знакомый, убеждённый холостяк, вдруг находит себе молодую (это ещё мягко сказано!) пассию, да к тому же, со слов моей дочери, крайне симпатичную! Как тут прикажешь не волноваться? - хозяин смотрел на гостя с нескрываемым удивлением, к которому примешивалась и зависть, и гордость за товарища.

- Хуан, дорогой, ты, нет, то есть Мария, она всё чрезвычайно приукрасила, - Иван Иваныч старался удержать разошедшееся сердце. - Моё счастье, ты отсутствовал дольше положенного. Прошу тебя об одном, не треплись об этом всем! То-то будет шуму! А я очень хочу, чтобы меня не беспокоили.

- Ну, - Хуан разочарованно вздохнул, - как скажешь, - а после добавил. - Ну, хоть мне-то расскажешь, что да как? - и в его глазах мелькнул лукавый огонёк.

- Да ничего и не было, друг. Ты же знаешь: не в том я возрасте, чтобы распыляться на сомнительные предприятия. И то сказать: с молодой особой! Ну, сам посуди, правдоподобно ли это звучит? Вышла обычная нелепая сцена. Юлия, так её зовут, девушка увлечённая, интересовалась у меня стихами. Только и всего. В бесцеремонности, свойственной её возрасту, ей не откажешь. Меня это несколько вывело из себя. Со стороны могло показаться, будто мы о чём-то спорим, вот Марии, должно быть, так и показалось, - Иван Иваныч исчерпал весь запас аргументов в свою защиту.

- Ну, что ж, твоё дело, - замял ситуацию Хуан. - Однако мне всё же и непонятно, и досадно, чего ради ты заперся в себе. Возраст! Да я себя в твои годы считал юношей и, если бы не дочь, никогда бы не остепенился! - запальчиво прокричал он.

- Ты художник, Хуан, - примирительно ответил Иван Иваныч.

На том и покончили. Старый приятель остался верен своему слову, и ни одна душа больше не узнала о случившемся. Иван Иваныч, так и не отойдя от привычного ритма жизни, вернулся в свою колею. Чего ещё могло желать его немолодое сердце? Меньше тревог, больше работы, приносящей радость, ежедневное следование режиму, многочасовые прогулки, музыка, литература, иногда общество, - всего этого требовало не только его тело, но и душа, давно остывшая ко всяким неожиданностям. Когда-то давно его съедала бессильная злоба, отчаяние от осознания того, что поезд жизни, на платформу которого он так усердно пытался заскочить, уходил от него всё дальше, не считаясь с его желаниями. И в один день он осознал, как это бестолково гоняться за своим хвостом, и тогда этот поезд ушёл от него навсегда. Но работа, путешествия, уединение, - всё это вдохнуло в него новые силы и, забывшись в них, он благополучно дожил до своих лет.

Настала пора следующих выходных, и в очередное субботнее утро Иван Иваныч курсировал по приморскому бульвару, улыбаясь всем существом погожему деньку. Ему захотелось присесть. Он подвернул к первой попавшейся скамье и по-стариковски, оперевшись на трость, прислонился к прохладной поверхности. Разгорячённое тело покрыла тонкая испарина. В тени высоких крон он мог дать себе небольшую передышку. Не снимая пиджака он усадил подбородок на сложенные на трости ладони и уставился на берег. На ум приходили избитые строчки, он решительно отметал их в сторону и ждал прихода следующих.

Он увлёкся и не услышал за спиной шороха перепорхнувших через зелёную изгородь ног о подол платья. Он ощутил нежное мимолётное прикосновение к левой трапеции, такое лёгкое, словно сама смерть предупредила его о скором приходе. Ему показалось, что его пиджака коснулся упавший лист. Иван Иваныч неспешно обернулся на возвышавшийся над ним платан и увидел позади себя Юлию.

- Здравствуйте! - обезоруживающе улыбалась она. - Простите, что долго не давала о себе знать, надо было утрясти кое-какие дела.

Иван Иваныч забыл обо всём, что недавно занимало его мысли, и даже не счёл необходимым рассердиться на очередное бесцеремонное появление. Неожиданно возникшая перед ним девушка предстала настоящим воплощением весны, - так свежа и прекрасна.

- Здравствуйте, - буркнул он в ответ, наконец-то прервав выдававшее его молчание.

- Вы не обижаетесь на меня? - Юлия снова, не дождавшись приглашения, уселась рядом с Иваном Иванычем, но уже слева от него, достаточно близко, чтобы его сердце снова принялось колотиться.

- Я? С какой бы стати? То есть, нет, конечно же, нет, - он старался прикрыть свое волнение.

- Я очень рада, - скромно улыбнулась она. - Иван Иваныч, вы разрешите мне называть вас по имени, как это делают друзья?

- Вот ещё! - вспыхнул он. - У меня очень тривиальное и вдобавок неуклюжее имя, оно словно долька лимона на языке.

- Тогда, может быть, вам понравится, если я буду называть вас Хуаном? Не могу же я, в самом деле, вечно говорить - Иван Иваныч. Как попугай, право...

- Юлия, - с укором посмотрел он на неё, - Вам следовало бы соблюдать какие-то приличия. Далось вам моё имя..., - он чувствовал себя крайне неловко в соседстве с девушкой и, хоть и предпочёл бы посидеть подольше, решил пройтись: движение избавило бы его от неуместных мыслей и волнения.

Юлия последовала за ним, занимая то же положение. Так они направились вдоль набережной в сторону кофейни, миновали её и, переметаясь то с бульвара в расположенные одесную скверы, то наоборот, дошли до порта. В пути Юлия устроила Ивану Иванычу пристрастный допрос относительно его философских и религиозных взглядов, его предпочтений в литературе и музыке и даже уже подобралась вплотную к его собственному творчеству. Она многое помнила наизусть и позволила себе несколько критических замечаний. Иван Иваныч, как мог, старался сдерживать себя в руках, чтобы не сломаться под таким натиском и выглядеть приветливо, отвечать остроумно и не забывать хвалить её вкусы и воззрения там, где считал это уместным.

Весь день пошёл наперекосяк. Шёл уже второй час, а они, прислонившись к парапету, с одинаковым удовольствием смотрели в море, перебрасываясь фразами, как старые приятели. Иван Иваныч наконец-то ощутил прилив душевных сил, почувствовал себя вполне раскованно и уверенно. Необъяснимая дрожь, пробуждаемая в нём присутствием рядом этого невинного существа, то стихала окончательно, то внезапно показывала макушку, стоило только ему посмотреть на ситуацию со стороны. Ему это казалось странным: как такая обыденная вроде вещь может настолько завладеть им, что в силах и смешать мысли, и участить дыхание с пульсом.

Иван Иваныч бросил беглый взгляд на циферблат наручных часов. Без четверти три. Три часа пролетели как одно мгновение. Хуан явно будет удивлён, не застав его сегодня у себя. "Уж не изменил ли своим выработанным годами привычкам этот старый пройдоха?", - подумает он и в этот раз окажется прав. Да, сегодня по крайней мере. Он повернулся к ней и молча созерцал её профиль. Юлия со слегка растрёпанными вьющимися волосами сосредоточенно смотрела вдаль, на противоположный берег. Порывы лёгкого ветра изредка кидали какую-нибудь особенно непослушную прядь на нос или щёку, она небрежно встряхивала головкой и возвращала её на законное место. Иван Иваныч не мог отвести глаз: интеллектуалка, изящно одетая, с умеренным мейкапом, щедро одарённая природой естественной красотой, она напоминала ему женщин его юности, отчего временное расстояние между ними как будто сокращалось.

Она обернулась на его пристальный взгляд и, как будто смутившись, потупила взор. Улыбка осветила её прелестные черты. Собравшись с мыслями, она заставила себя сказать:

- Иван Иваныч, мне пора идти, - сказала она с необъяснимой теплотой и, словно собиралась добавить что-то ещё, но не решалась, замолчала и разглядывала свои туфли. - Я хочу вас пригласить на концерт завтра... Ну, то есть, не хотите сходить вместе? У Хуана выступает джазовое трио. Боп, как вы любите. Вы ведь так и так собирались пойти? Почему бы вам не взять меня с собой?

- Мне следовало подумать об этом самому, Юлия, - начал он, а сам лихорадочно прокручивал в голове "нет, нет, ни за что, чёрт возьми! на что это будет похоже?", но коль скоро она первая заговорила об этом, отказывать ей уже не имело смысла ни потому что это показалось бы ей оскорбительным после столь сблизившей их беседы, ни потому что при случае ему не на что было и сослаться. - Но неужели вам больше улыбается перспектива провести вечер в моей компании, нежели в обществе молодого человека ваших лет?

- Ах, ну, что вы говорите! Парни парнями, а что касается культурного досуга, то тут они вам неровня. Да и концерт ведь не будет длиться до полуночи. Так что я успею всё.

Ивану Иванычу пришлось согласиться. Расставшись с ней у центральной площади, он не направился сразу домой, а решил развеять туман мыслей, пройдясь до крепости. Туда-обратно выходило на пять километров. Шёл четвертый час, в желудке посасывало, но он не спешил утолить голод, как сделал бы в обычное время. Сегодняшний день полетел вверх тормашками, поэтому не случилось бы ничего страшного, если бы он позволил себе отступить и здесь.

Поднявшись к крепости узкими грязными переулками, не менявшими своего вида с времён, когда этими землями владели другие государства, он взобрался на утёс по пологой стороне и приблизился к краю обрыва. Сложив руки на трости перед собой, он слегка опёрся на неё и вперил взор в волнующееся море. Внизу туда-сюда в поисках добычи перепархивали чайки, пенились волны, дробясь о лезвия впивающихся в воду скал, ветер трепал полудохлую растительность; чуть поодаль слева виднелась армянская церквушка, редкой вереницей, словно муравьи, от крепости и к ней шли люди. Ветер усилился и хлестал Ивана Иваныча по щекам, выбивая из глаз влагу. Иван Иваныч постоял так с десяток минут, вздохнул и принялся спускаться.

Дома он, переделав поскорее неотложные дела, не стал засиживаться ни за работой, ни за чтением и отошёл ко сну пораньше. Всё следующее утро он старался отвлечься от беспокоящих его мыслей тем, что постоянно придумывал себе какое-нибудь занятие: принимался за уборку, перебирал продукты и посуду на кухне, возился с гардеробом, наконец-то заменил старые розетки, вкрутил новые лампочки, просмотрел счета за коммунальные услуги, загрузил стиральную машину и даже прогулялся до ближайшего универмага. Думать о работе он не мог, понимая, что стоит ему только на время отбросить все суетные сиюминутные мысли, как их место займёт одна главная, единственная поглощавшая его сейчас мысль.

В начале одиннадцатого он с великим облегчением сменил одежду и молодцевато выпорхнул на улицу. Сегодня он не пошёл своим обычным маршрутом, а направился сразу к ботаническому саду. Неспешно прохаживаясь меж пальмовых аллей, бамбуковых рощ, мимо вековых кедров, платанов, дубов, пихт, сосен, стройных и причудливых кипарисов, тисов и агав, мимо груш, маслин, каштанов, минуя кусты можжевельника, гибискуса, барбариса, огибая лабиринты хризантем, он забывал обо всём, что его могло тревожить. Это колышущееся и волнующееся зелёное море мягко, но настойчиво вытесняло всё пришлое и наносное. В прояснившемся сознании Ивана Иваныча снова рождались строчки, они сплетались друг с другом на разный лад и преобразовывались в лаконичные формы катренов и терцетов, что говорили о вечном море, вечных горах, вечных закатах в бухте, вечных ветрах, преобразующих ландшафт этих гор, сообщая им строгие изящные очертания, вечном весеннем зарождении новой жизни и о вечном зимнем увядании. Он остановился подле тысячелетней секвойи и, стоя под ней и вслушиваясь в древнее кряхтение её ветвей где-то высоко над ним, постигал мысли этого великана, вместе с ней видел её сны о минувших веках, перед ним проносилась длинная вереница поколений, свидетелем рождений и смертей которых была она. И он в сущности лишь одно из звеньев этой цепи, которой ещё не скоро суждено прерваться, пока живо это дерево. Какими, должно быть, мелкими и неуклюжими могли казаться с её перспективы все деяния его вида, все занимающие его мысли и треволнения.

"Ты - как эта секвойя, Ваня. Ты смотришь на жизнь как и она. Всё уходит и ничто не самоценно. Во временном измерении ты вместе с ней, - она - в действительности, ты - лишь в воображении, - поднялся на вершину. Многие же другие так и копошатся на равнине, не видя ничего дальше своего носа. Но у них есть кое-что другое", - так он думал.

К Хуану он заглянул уже в начале второго. Хозяин, хоть его и распирало любопытство, деликатно помалкивал, но в лукавом блеске его глаз от Ивана Иваныча не скрылся огонёк интереса и давящие его изнутри бесконечные вопросы. Он лишь многозначительно воскликнул словами древнего философа:

- Всё течёт, всё меняется, - и добавил. - Даже нас, стариков, не минует чаша сия.

Иван Иваныч попросил Марию сделать двойной шот эспрессо и поспешил усесться за любимый столик. Он почувствовал, что стеснившим его мыслям нужно срочно дать выход, и бегло застрочил в блокноте, полностью уйдя в себя, и отвлёкся лишь на то, чтобы уговорить крепкий напиток, даже не подняв взгляда на принёсшую его девушку. Когда наконец прорвавший плотину поток стих, Иван Иваныч собрал вещи, расплатился, окинул друзей вдохновенной улыбкой на прощание и поспешил домой.

Наступил вечер, близился час встречи. Накануне он сказал ей, что будет ждать под платаном, где они встретились вчера. Иван Иваныч, немного волнуясь, сомневался, что ему надеть, и долго смотрелся в зеркало.

- К чему это, Вань? - сказал он вслух. - Ты же не на свидание.

Подошёл Васька, потёрся мордочкой о ноги, уселся на задние лапы и, молча требуя не то ласки, не то еды, стал ждать, пока на него обратят внимание.

- Не до тебя сейчас, Василий, обожди, - ответил коту Иван Иваныч и продолжил прерванные размышления.

В голове рефреном крутилась мысль: как обставить его появление в обществе под ручку с молодой пассией? Может, ему выдать её за свою племянницу? Может, представить как своего литературного агента, помощницу, сиделку, поклонницу? Всё не то! Кто поверит в это? В конце концов он пришёл к заключению, что лучше всего будет многозначительно молчать и игнорировать все возможные вопросы. Он просто представит её всем присутствующим её именем, только и всего.

К месту встречи он подошёл чуть пораньше и прохаживался кругами возле скамьи, пытаясь уложить расшалившиеся нервы. Ещё не стемнело окончательно, но уже зажглись фонари. Улицы были оживлёнными, но не так, как бывает обычно в это время. Юлия не заставила себя долго ждать. Иван Иваныч снова не заметил её появления, но на этот раз на очередную её неожиданность он отреагировал с должной степенностью.

- Вы своим привычкам не изменяете, - учтиво промолвил он.

- Да и вы тоже, - ответила она и предложила свою ладонь.

Иван Иваныч нерешительно покосился на неё, но не принять не мог, ему не хотелось казаться грубым. Он помог ей выйти на пешеходную часть улицы и мягко, но поспешно избавился от излишне интимного жеста, высвободив свою руку. Так, не прижимаясь, на почтительном расстоянии друг от друга, они прогулочным шагом направились к Хуану.

У Хуана всё было наготове: площадка расчищена, установлена аппаратура, не беспокоимые никем, настраивались музыканты, все имевшиеся стулья и столики были расставлены максимально компактно, насколько позволяла площадь, так что ещё осталось свободное пространство для предпочитающих слушать стоя. С несколько десятков мужчин и женщин переговаривались между собой, заполнив незанятый клочок, некоторые толпились в переулке, курили и хохотали, в приглушённом свете, доносящемся из соседних заведений и с веранды Хуана, они казались коварными, замышляющими какую-то подлость тенями.

Иван Иваныч пробежался глазами по головам и пиджакам и по звуку голосов признал в некоторых соратников по перу, кисти и смычку. Он поприветствовал их лишь тихим восклицанием и поднятой вверх ладонью и быстро юркнул в дом. Юлия держалась позади и была тише воды ниже травы. Пройдя просторную площадку перед входом на веранду, он приблизился к стойке, у которой толпились элегантно одетые женщины и небрежно одетые мужчины. Он искал друга.

- Иван Иваныч, добрый вечер! - приветствовала его женщина в облегающем чёрном платье, ниспадающем до щиколоток, вынырнув из ниоткуда; это была жена одного из его знакомых, не раз оказывавшая ему знаки внимания, которые он уверенно отстранял.

- О, да вы не один сегодня! Вот так сюрприз! Кто эта очаровательная леди? - случайно заглянув ей в глаза, Иван Иваныч увидел там искры вожделения и ревности.

- Ам..., - замялся он, судорожно соображая, как же поступить, и тут же совершенно неожиданно выпалил. - Это Юлия... Моя племянница.

- Так у вас есть родственники? Кто бы мог подумать! - изумилась его неудачливая знакомая. - Бьюсь об заклад, никто бы и не подумал, что вы можете быть обременены родственными узами! Каждый здесь знает вас как ушедшего на покой старого волка. Но я могу ошибаться, так как, насколько мне известно, вы перебрались сюда откуда-то из Поволжья. Вполне может так статься, что у вас там и семья осталась, - съязвила она, вызвав общий хохот.

- Юлия приехала сюда недавно, где-то с год, мы не поддерживали связь с тех пор, как я оставил родину, - нёс околесицу Иван Иваныч, не понимая, зачем он вообще выдал Юлию за свою племянницу, однако здесь он паче чаяния оказался прав: Юлия, действительно, приехала в город из деревни два года назад, чтобы изучать искусства.

- А я готов поклясться, что где-то видел эту симпатичную мордашку, хоть убейте! - засмеялся кто-то позади остальных тел.

Юлии не нравился тон этих людей и она, стоя, как за стеной, за его плечами, ухватила его ладонь и несколько раз дёрнула. Иван Иваныч понял её, но тут с лестницы донёсся голос хозяина.

- Хуан, старина, рад приветствовать тебя в своём приюте мятежных душ! - широко улыбаясь, старый, но всё ещё с неугасимым духом, ловелас в отставке, хозяин лебёдушкой подплыл к компании. Пожав руку Ивану Иванычу и сделав вид, будто собирается лобызнуть его в щёку, он украдкой шепнул ему на ухо: "Я бы отдал почку, лишь бы оказаться на твоём месте!"

- Хуан, познакомься, это Юлия, моя племянница, - обратился Иван Иваныч к хозяину так, чтобы слышали все, желая тем самым избавить всех от остававшихся подозрений.

Хуан смерил его удивлённым взглядом, в котором Иван Иваныч угадал следующее: "Хорошо, твоя воля. Хочешь притворяться - наздоровье".

- Юлия, чувствуйте себя как дома! - Хуан, подплыв к ней и расплывшись в улыбке, впился усами в поданную ладонь, может быть, чуточку дольше положенного. - Я весь к вашим услугам.

Хищный взгляд, которым он окинул её с ног до головы, не остался незамеченным. Хуан сделал это нарочно, но не без удовольствия, тем самым сыграв на руку другу. Иван Иваныч откланялся и вместе с Юлией вошёл на веранду и занял столик в углу.

- Зачем вы это сделали? - заговорщицки подмигнула ему Юлия. - Впрочем, не говорите, мне нравится.

Иван Иваныч лишь улыбнулся в ответ и по-отечески сжал ей плечо. Ему понравилось, как всё вышло. Ему не придётся особенно напрягаться, исполняя свою роль.

Веранда постепенно наполнялась людьми, всюду то и дело были слышны смех, приветствия, похлопывания по плечу, рукопожатия, шелест платьев и костюмов, стук каблуков по паркету. Как это всегда бывает, исчерпав лимит красноречия и перездоровавшись со всеми, с кем считали необходимым, люди обособились в свои кружки и вели беседы уже в их пределах. Ни в каких "кружках" Иван Иваныч обычно не состоял и вскоре о нём забывали. Расслабившись, он приготовился слушать музыку и по своей манере уложил голову на трость. Изредка они перекидывались с Юлией несколькими ничего не значащими фразами. Она чувствовала себя не в своей тарелке, но рядом с ним ей было комфортно, как дома, словно за собой он тащил шлейф его невидимых флюидов. Она тоже любила музыку и ждала, когда музыканты ворвутся в ночь беспокойными рваными ритмами импровизации.

Наконец-то без всякого объявления вступили барабаны и динамичной дробью малого барабана и томов подтолкнули к участию в игре бас и рояль. Заиграла интерлюдия с простенькой латинской мелодией, она повторила четыре круга и перешла в тяжёлое наступление: ударник несколько умерил пыл, сконцентрировав всю силу в частых ударах по томам, а басист и пианист дуэтом вышли на первый план, зазвучав плотной стеной. Прошло несколько минут и рояль взял верх, заиграв соло. Теперь в сонме ночных голосов царил один он, а барабаны и бас лишь поддерживали на себе всю эту расплывающуюся конструкцию. Рояль сменил бас, бас - барабаны, так, завершив каждый своё приветствие, теперь уже вместе они вернулись к оставленной мелодии и, несколько раз прогнав её через жёрнов интерпретации и модуляций, они кончили, сорвавшись в удалое аллегро. Резко завершив композицию финальным аккордом, музыканты смолкли и через несколько секунд полнейшей тишины сорвали жаркие аплодисменты. Дождавшись, когда они стихнут, пианист представил участников и сразу же завёл меланхоличную мелодию, так резко контрастировавшую с оживлённым вступлением.

Полтора часа не прерывавшейся ничем (только разрывами в композициях) музыки пролетели мимолётно. Иван Иваныч, чувствуя окрыление, дождался, пока стихнут финальные аплодисменты, поднялся и увлёк за собой Юлию.

- Разве вы не останетесь ещё хотя бы на полчаса? - удивилась она.

- Я никогда не остаюсь. Ради чего? Слушать все эти сплетни и пересуды? Об искусстве здесь говорят значительно реже, чем того бы хотелось. Да и не любитель я всяких дискуссий. Я по природе демагог.

- Значит, вечер окончен? - погрустнев, спросила она в пустоту.

- Мои вечера так обычно и заканчиваются, - выдохнул Иван Иваныч, и только чуткий слушатель смог бы уловить в нём досаду.

- Но мы можем ещё прогуляться! Вечер такой волшебный! Иван Иваныч, право, не спешите домой.

Он посмотрел на неё ласковым взглядом и принял предложение. Выйдя не воздух, не замечаемые никем, они спустились к набережной, шедшей у самой кромки моря, и медленно пошли куда глаза глядят. Юлия держалась близко к нему и он сам, невольно или с расчётом, всё ближе жался к ней.

- Можно задать вам нескромный вопрос? - Юлия прикусила губу.

- Смотря какого рода, - ответил Иван Иваныч. - Впрочем, зачем вы спрашиваете? Мне кажется, вам не нужно моё разрешение, - усмехнулся он, но Юлия не улыбалась.

- Почему вы не создали семью?

Иван Иваныч смутно предвкушал нечто подобное, хоть вопрос этот и застал его врасплох. Он чувствовал, что надвигается что-то пугающее, что-то, что заставит его понервничать. Оно придёт и не спросит о том, ждал ли он его. Собравшись с мыслями, он ответил уклончиво, но всё же не так, чтобы совсем не ответить на вопрос:

- Вы знаете, Юлия, не так просто дать вам ответ. Тут, наверное, нет ни моей, ни чьей-либо иной вины. Чтобы не омрачать вашу светлую голову, я отвечу так: я упустил момент, точнее, не сам, ммм, меня постигло несколько неудач, я отстранился от всего этого на какое-то время, ушёл в работу, ждал, чего-то ждал, а потом оглянулся - и вот мне уже тридцать пять и...

- И тогда вы поняли, что всё?

- Хм, да, в некотором роде на мне можно было ставить крест. Но, благо, я уже основательно привык к одиночеству, я находил радость в творчестве и прочих милых необременительных вещах...

- И никогда вы не... испытывали сожалений, желания вернуть всё, начать сначала? Мне просто хочется понять...

- Вы хотите понять..., - Иван Иваныч осуждающе покачал головой. - Лучше бы вам никогда не знать этого. И я надеюсь, что так оно и будет. Вас эта участь не постигнет никогда, моя дорогая, - Иван Иваныч замолчал, сглотнув подступивший к горлу комок. - Это не самая лучшая тема для разговора.

Они проходили мимо платана, под сенью которого их несколько раз сводил случай. Юлия устремилась к нему, потянув за собой Ивана Иваныча. Опешив от неожиданности, он безропотно чуть не побежал за ней. Оказавшись рядом с могучим стволом, она остановилась, но не выпустила его руки. Он смотрел на неё ополоумевшими глазами. Не сказав ни слова, Юлия приблизилась к нему и зашептала на ухо.

Ивана Иваныча словно сразило молнией, всё вокруг поплыло перед глазами. Жаркий шёпот Юлии словно гипнотизировал его, он пробирался в его нутро и, заполняя там собой всё, щекотал и распирал изнутри. Иван Иваныч словно одурел. "Что происходит?" - одиноким духом носился в опустевшей голове единственный вопрос. Юлия отстранилась и неотрывно смотрела ему в глаза. Иван Иваныч не мог произнести ни звука, он всё ещё был во власти чар сказанных ею слов.

"Что же делать?" - наконец начал он соображать, как только эффект её слов начал отпускать его. - "Она не понимает, на какое поле ступила! Это невероятно! Нееет…"

Любоваться со стороны и тайно думать о ней он себе ещё мог позволить, но чтобы она претендовала на что-то большее! Чтобы впервые за столько лет он мог снова кому-то что-либо обещать, переживать, думать о будущем… Это не укладывалось в его голове, и даже не столько потому, что он думал о себе одном, о том, что ей придётся немало наворотить в его устоявшейся жизни, сколько о ней самой. Она не ведает, что творит! Впрочем, он знал, что иногда юные особы западают на мужчин его лет, но себя в роли престарелого ловеласа он и помыслить не мог. Это противно, унизительно для неё и стыдно для него. Ни в коем случае! Как досадно, что это произошло так быстро, когда он начал проникаться к ней симпатией! И теперь всё это он собственноручно должен разрушить!

"Да, Ваня, иного выхода нет…"

Иван Иваныч понимал, что от него ждут ответа, а его ошалелое молчание говорило не в его пользу. Он напустил на себя суровый вид, но сейчас он выглядел скорее как напроказивший пёс, отчитываемый хозяйкой.

- Юлия, вы не думали о том, зачем вы мне можете быть нужны? Вы думали, раз я уже в летах, то непременно, видя, как молодая красотка оказывает мне знаки внимания, козликом помчусь за ней? Припаду к её ногам и буду молить о том, чтобы она принадлежала мне?

Юлия вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.

- Вы думали - ваш расклад беспроигрышный? Ну, конечно, ведь все они знаменитые распутники! Вы хотели сделать это своей победой? Но для чего? Только ли для того, чтобы однажды спустя многие годы сказать кому-либо или даже хотя бы самой себе "я была любовницей такого-то поэта"? Милейшая, и на кого же вы позарились!? Смешно! Но вы же умная девушка, вы не могли не понимать, что такая старая развалина может и не нуждаться более ни в ком другом. Вы изучили мою жизнь и вам должно быть известно, что ничего этого мне не нужно, что я ненавижу людей и в особенности юных, сверкающих свежестью и глянцем, излучающих здоровье и жизненные силы! Я всю жизнь был один и не знал любви, всегда зализывая свои душевные раны в одиночестве, ни с кем не смея ими поделиться, не прося никого немного облегчить эту боль. Я пришёл к смирению через столько лет, я научился ничего не желать. А теперь, теперь вы хотите ворваться в мою жизнь, что вы уже сделали, и стать её частью, даже не дав мне возможности хоть как-то свыкнуться с этим? А для чего вы мне? Вы думали, я обязательно полюблю вас? Ведь вы молоды и красивы! Нет, Юлия. Вы не прошли со мной этот тяжёлый путь, вы не знаете, что я есть, чем живу. Я искренне не хочу, чтобы вам это стало известно. Вы никогда не будете для меня значить больше, чем...

Юлия ни словом не обмолвилась в течение его речи, лишь, опустив голову, сосредоточенно слушала, слёзы не катились по её щекам, хоть он и говорил оскорбительные вещи, она не всхлипывала, не порывалась броситься ему на шею и сгладить всё поцелуями, она молча внимала его словам, точно выслушивала лекцию в аудитории, как делала это каждый учебный день, она получала, возможно, первый урок любви, который не особо стремишься пройти, но постигала его безропотно, как что-то должное, неизбежное. Но здесь её терпению пришёл конец и, не переходя на сдавленный крик, она тихо, но властно приказала ему замолчать. Иван Иваныч оборвал свою речь, не договорив, негодование всё ещё кипело в нём, но струйка стыда уже начала подниматься по спине к его лопаткам.

- Простите, - он не знал, как загладить вину, не показав при этом, будто сдался. - Простите, что был резок. Я надеюсь, вы поняли меня.

- Вы решили преподать мне урок, - наконец собралась она с мыслями, - так говорите до конца, чего я не должна делать, как мне следует поступать. Вы лучше меня знаете, вы умнее, старше, у вас за плечами опыт и прожитая жизнь. Я не чувствую себя оскорблённой. Если вы говорите нет, я приму это.

- Да, Юлия, - с горечью должен был выдавить из себя Иван Иваныч слова, которые он никогда бы не возжелал сказать. - Я не могу принять вашей любви и это вам должно быть ясно. Не сердитесь на меня, пожалуйста. Вы искали дружбы, я готов ответить на неё. Ничего не изменилось. Вы мне очень нравитесь… Как человек. Мне приятно общаться с вами.

Увесистая крона старого платана осеняла их точно стеклянным куполом, отгораживая от всего мира, и, странное дело, в этот час улица была почти пуста, редкие гуляки мелькали в свете фонарей. Они были наедине с собой, своими мыслями и чувствами, и никто не врывался в их мир, не покачивал укоризненно головой, никто не был свидетелем этой сцены. Иван Иваныч приблизился к Юлии, обхватил её затылок и, притянув к своей груди, одарил её отеческим поцелуем. Это был знак примирения, и в то же время с его стороны это была непростительная вольность. Он сам не понял, что побудило его к этому. Юлия не отстранила его.

- Иван Иваныч, мне пора, - высвободилась она из его объятий. - До встречи! - и она юркнула в кусты, растворившись в тени массивного ствола.

- До встречи! - услышала она позади, напролом через газон, мимо старой усадьбы и ряда муниципальных зданий пробираясь к параллельной улице, залитой светом, шумящей звуками сотен автомобилей.

Иван Иваныч понуро побрёл в сторону дома. На душе было скверно. Справа плескалось бесстрастное море, в его черноту уносилось пережитое зло, своим тёмным языком оно словно слизывало накопленное городом за день. Ивана Иваныча душили сомнения и раскаяние. Ему казалось, что Юлия в самом деле была откровенна. Что если так? Как он мог тогда так поступить с ней? Он никому не желал боли, никому и никогда. Как бы с ним не обращалась жизнь. Он мог ненавидеть, проклинать в сердцах, но желать боли, страданий - что может быть подлее? Но у него не было выбора. Только спокойствие и стойкость Юлии давали ему хотя бы малое успокоение. А может, стоило всё-таки сказать, как есть?

Но её он больше не видел. Пять тягостных дней следующей недели прошли в полудрёме. Он не мог нормально работать, плохо ел и гулял лишь в силу одной привычки. Не встретив её в субботу, он долго терзался мыслью написать ей, по крайней мере один канал связи оставался. Но что он ей скажет? Справится о самочувствии и делах? Она ему не дочь, чтобы печься о ней. Глупо... Он почувствовал себя старым.

В воскресенье он всё же собрался с духом и отправил ей сообщение. Юлия ответила через десять минут, довольно пространно, описав то, что произошло с ней за эту неделю. Она заверила его, что с ней всё в порядке, неделя была загруженной, так что ей едва удавалось выкроить время для отдыха. По тону письма Иван Иваныч заключил, что он в какой-то степени прощён, если, конечно, она держала обиду. От сердца отлегло. Он пожелал ей набираться сил перед новой учебной неделей. "До встречи! Ты знаешь, где меня найти", - отправил он последнее сообщение. "До скорой!" - ответила она.

И всё же оставался какой-то осадок. Не избыв в себе до конца чувства вины, Иван Иваныч было собрался сам отправиться навестить Юлию или пригласить её прогуляться, но удержался. "Нет, это уж было бы чересчур", - думал он. Он уселся на чердаке против окна, положив ноги на тахту. Лицом к лицу с синеглазым оком в окантовке белопенных ресниц он безмолвно общался с морем лишь языком души. Море понимало и принимало его, любого человека, что бы ни творилось у него на сердце. Он просидел так пару часов, пока не задремал прямо в кресле.

Море шелестом книжных страниц о чём-то говорило за окном, а его дальний край, едва видимый с этого места, уже тонул в рдяном зареве, когда Иван Иваныч очнулся и спросонья потёр глаза. Сумерки подбирались к дому, как наступающие войска, комната покрылась пыльным мраком. Отвернувшись от окна, он едва различил предметы обстановки и ощупью пробрался к лестнице, подсвечивая себе телефоном, спустился с неё и оказался в прихожей. Там он включил свет и облегчённо вздохнул: темнота всегда раздражала его. Пройдя на кухню, он занялся готовкой: скромный холостяцкий ужин из риса, фасоли и овощей. Никуда он сегодня не пойдет. Поев, нальёт себе вина, поставит на стерео-системе какой-нибудь концерт и просидит пару часов, пока алкоголь снова не нагонит на него сон. Вот и весь вечер.

Возвращаясь из чулана на кухню за штопором и стаканом, он услышал робкий стук в дверь. С бутылкой в руках он отправился встретить нежданного посетителя. "Кто бы это мог быть в такой час?" - пронеслось в голове. На пороге, освещённая тусклым светом дальнего фонаря, стояла виновница свалившихся на него событий последний недель. Иван Иваныч чуть не выронил бутылку.

- Извините, что без приглашения, - слова слетели с её губ с жаром, словно её бил озноб. - Не находила себе места... Мне нужно... Нужно с кем-нибудь поговорить.

- Вы не простыли? - с тревогой заметил он, не видя, а скорее чувствуя, как её мучает дрожь.

Она не решалась переступить порог без его предложения войти и так и стояла под козырьком, размытая в очертаниях, призрак времён его юности. Ивану Иванычу не оставалось ничего иного, как уступить. Юлия покорно вошла, не проронив ни слова, покосилась на бутылку, встала возле высокого, в человеческий рост, зеркала и ждала дальнейших указаний. Внимательным взглядом она изучала обстановку. Иван Иваныч наконец-то заговорил:

- Может быть, вина? Я схожу за стаканами, а ты пока присядь в холле. Налево, выключатель справа на уровне талии. Я скоро подойду.

Иван Иваныч вошёл в кухню, поставил бутылку и, обессилев, упал руками на столешницу. В глазах плясали золотые точки. Ворот рубашки душил его, к лицу прилила кровь. "Что ты делаешь, Ваня" - укорял он себя, понимая, к чему всё это приведёт, но уже был не в состоянии сопротивляться. "Постарайся хотя бы сохранить лицо", - приговаривал он тихо. - "Спокойно, дружок, это не конец света".

Юлия присела на софу, купленную прежними хозяевами, как почти всё здесь, в незапамятные времена, сложила руки на коленях и ждала. Ждала чего-то, к чему стремилось её сердце. Она сделала всё, что было в её силах, и ни о чём не жалела. Дрожь несколько стихла. Она декламировала про себя стихи, стараясь ни о чём не думать.

Вошёл Иван Иваныч, держа в одной руке стаканы, в другой - тарелку с дольками сыра, под мышками сжимая бутылку, проворно открыл её, разлил по стаканам, предложил один своей собеседнице.

- Включить музыку? - спросил он. - Или хочешь побыть в тишине?

- Лучше не надо, - ответила она. - Окно открыто, из него доносится рокот волн. Это тоже хорошая музыка, - добавила она спустя какое-то время.

- Пожалуй. Ты хорошо себя чувствуешь? - обеспокоенно произнёс он. - Мне кажется, тебе нездоровится. Ты легко оделась, возвращаться будет холодно, осень почти на исходе.

- Я сегодня никуда не вернусь, - отчеканила она и приложилась губами к стакану.

Сердце Ивана Иваныча сжалось предчувствием чего-то пугающего и прекрасного. Он нервно сглотнул и отпил из своего стакана. Взгляд Юлии был отрешенным, она не смотрела куда-то конкретно, а словно вся погрузилась в саму себя. Иван Иваныч не сводил с неё своих глаз. Он смотрел на неё уже без всякого смущения, без страха, без предчувствия осуждающего взгляда, он полностью отдался этому. Сердце бешено колотилось. Всё казалось иллюзорным: и его уверенность, и эта девушка, сидящая рядом с ним, и само время, словно, сделав широкую петлю, вернувшееся к исходной точке. Что он всю жизнь делал не так?

Его рука упала на её колено. Отложив стакан, не нарушив молчания, он обхватил её талию и прильнул лбом к её лбу. Другая рука нежно скользила по шее, щеке, подбородку, он тронул её губы, точно убеждаясь лишний раз, действительно ли всё это взаправду. Прильнув к нему, Юлия впилась в его губы. Нервная дрожь била её так сильно, что он только крепче стиснул её, желая успокоить, а у самого сердце колотилось, точно шатун в двигателе.

Так, прижавшись друг к другу, настигнутые холодным осенним дождём, они сидели в полной тишине и потихоньку успокаивались. Иван Иваныч немного подался назад и снова стал разглядывать её, ему всё казалось, что он видит её в первый раз и, сколько бы ни смотрел, никогда не сможет до предела избыть в себе этого желания. Лёгким отточенным движением (откуда только взялись силы) он мягко перенёс её на свои колени.

- Ты хоть понимаешь, как ты прекрасна? - лепетал он. - Ты пришла спасти меня, да, мой ангел? - и он снова осыпал её поцелуями.

Он не торопил события не потому что не хотел, - сделать сейчас этого он просто не мог. Он весь был поглощён тем, что смотрел на неё, ощущал в своих объятиях тепло её тела, нежную шероховатость кожи, мягкость вьющихся волос на своём лице, стук сердца и мерное хождение грудной клетки, отдававшиеся в его собственных. Он не готов идти дальше, сейчас не готов.

- Почему ты не родилась, почему не пришла раньше? - он вопрошал в пустоту, понимая, что ответа не последует.

- Я всегда прихожу вовремя.

- Что? - словно в бреду машинально ответил он и забыл.

- Ничего, любимый, - она склонилась над его грудью и уткнулась счастливым личиком в плечо.

- Приляжем, ангел мой? - сказал он через некоторое время. - Что-то сердце разошлось.

- Конечно, любимый.

Он позволил ей соскочить с него, скинул тапочки и растянулся на софе, подложив под голову маленькую подушку.

- Ангел мой, притуши, пожалуйста, свет.

Юлия еле слышно простучала каблуками по паркету, добралась до выключателя и погасила свет. В комнате установилось комфортное освещение: с моря доносился необъяснимый фосфоресцирующий свет, а может, то был свет уличных фонарей. Она подошла к кровати, сбросила с ног туфли, присела на софу. Иван Иваныч притянул её к себе и накрыл обоих пиджаком. Она вжалась в него от затылка до кончиков ног.

Иван Иваныч зарылся лицом в шапку её волос. Под ладонью мерно бился пульс девушки, дыхание медленно поднимало и опускало живот, через него в стареющее тело проникало тепло и сила молодости, они питали собой холодеющую кровь, потерявшие былую упругость жилы. В этот миг Иван Иваныч уже не разбирал, что он чувствует, счастлив или нет, ему было не до оценки, он постепенно погружался в дремоту, комфортное тепло и тьма обволакивали его, растворяли в себе. Одно стойкое ощущение не покидало разума: рядом с ним, его, его навеки! лежит она; он будет оберегать её, покуда хватит сил, холить, как единственную дочь, любить, приносить радость и наслаждение от каждого прожитого вместе дня, а когда неминуемо придёт старость... Юлия тихо сопела, согретая им, и видела свои тайные сны, о которых никому никогда не станет известно. Иван Иваныч погрузился в забытье.

Утренний ветер колыхал тюль и заполнял комнату запахами прелости. Через восточное окно в комнату пробивались лучи нарождающегося солнца. Стояла безмятежная, девственная тишина зимнего леса. Морские птицы не врывались в неё своим оголтелым дискантом. На софе, укрытые одним пиджаком, лежали двое, тесно прижавшись друг к другу. Веки девушки еле заметно дрогнули, она глубоко вздохнула, на мгновенье разорвав сковывающую сознание пелену, машинально потянулась ладонью к животу и нащупала там чужую. Накрыв её своей, она сразу же забылась новым сном. Не отойдя полностью ото сна, снова поддавшись дрёме, она не почувствовала, как холодна была его рука. Свернувшись калачиком, она еле умещалась на узкой софе, а рядом с ней лежал мёртвый, но наконец-то познавший счастье человек.

05.12.19 - 11.12.19 КамПо