Круговерть Глава 63

     И вот однажды, дело было к вечеру, Андрей брел по дорожке парка, которая была укрыта желтыми и оранжевыми, иногда и тёмно-красными листьями клёна. Было сухо. Листья были сухими и шелестели под ногой, а другие только что оторвались и падали, крутясь и послушно опускаясь на их общее лежбище. Они ложились, чтобы исчезнуть и возродиться вновь. У них не было никаких сомнений, они делали то, что было должно, у них не было выбора, а значит — не было и не могло быть и сомнений.

     Впереди, по ходу, на скамейке сидела какая-то пожилая женщина и что-то читала у себя на коленях. И возле неё тоже нет-нет и опускались листья. А кроны деревьев, под которыми женщина расположилась, уже заметно поредели и оголились. Листва уже не занимала всего пространства между стволами и ветвями, и взамен всё это пространство заполнялось светом и воздухом с запахом прели. И ещё чем-то свежим: неуловимым и благостным. И Андрей вдруг ясно понял, что же это было, это благостное. Это была любовь. И она была не среди этих деревьев, а в нём самом. И у него как будто пелена сразу спала с глаз — «любовь, вот что ведёт человека по нужному пути». Если нет любви — ты сбился с дороги, ищи её и выходи на «большак». «Любовь указующая». И Андрей сразу воспрянул духом. Он всё же испытал эту любовь, которая не была любовью к чему-то или к кому-то, это была любовь ко всему, к тому, кто начало всего этого, продолжение всего этого и кто завершение всего этого. «Она на самом деле существовала!»
 
     Он много читал из разных мыслителей и философов о любви, но никогда до конца не понимал их, потому что сам не испытывал этого чувства. Теперь же он их понял, потому как испытал его. И теперь-то уж он не спутает его ни с чем. Это было особенное чувство и особенная любовь. В ней было всё: и вера, и надежда, и ощущение истиной жизни. Это было очень глубокое, очень тонкое, и очень благодатное чувство. Может быть, это была и не любовь, как её обычно понимают люди, но ему хотелось назвать её именно словом «любовь». И бояться уже в жизни было нечего; если испытаешь это чувство, будешь искать его ещё и ещё, будешь его искать и искать, а значит — впредь уж не собьёшься.

     Он стал вспоминать свою жизнь в обратную сторону, от дня сегодняшнего к рождению; и действительно, весь его жизненный опыт так и делился всегда на две половины: любовь — нелюбовь, плюс — минус, любовь — нелюбовь, отрицательное — положительное, любовь — нелюбовь, радость — разочарование, любовь — нелюбовь… Плюс — минус, плюс — минус…

     Заодно с этим он вспомнил и то, что с ним происходило в течение последних лет двадцати — двадцати пяти. Он всё это время отыскивал в себе главную побуждающую силу, которая  и двигала его по жизни, двигала всерьёз и по-настоящему. Эта сила постоянно присутствовала в нём, то ослабевая, то усиливаясь, но никогда никуда не исчезала. Появлялось в жизни и уходило многое, но только она одна была с ним и в нём всегда. Сила эта побуждала его, по сути, всегда к одному — к тому, чтобы очеловечиваться. (Не слишком удачное слово, но другого тут как-то и не подберёшь).

     Всё дело в том, что человек рождается животным, и вся жизнь человека это становление человека как человека. Эта сила становления и запускала все процессы его развития и поддерживала эти процессы, сколько было сил. Человек же отличается от животных абстрактным мышлением, следовательно, развивать в себе абстрактное мышление это и была его сверхзадача по жизни.

     «А как? А так: освобождаться от животного в себе с помощью ветхозаветных заповедей, освобождаться от личностного в себе с помощью новозаветных заповедей». Это не было для него открытием, он уже об этом знал. Открытием тогда, в осеннем парке, для него стало то, что вверять Богу душу можно не только при смерти, а можно было вверить свою душу и жизнь Ему, Его силе в себе, ещё при жизни. И тогда будет тебе настоящая в жизни жизнь, а не придуманная. По его разумению, это и было то «царство Божие», которое уже наступило и в которое, по мнению Иешуа-из-Назарета, каждый мог войти. И у Андрея это закрепилось как образ: он вспоминал кленовые листья под ногами, и его переполняла уверенность, что Иешуа имел в виду именно это, когда говорил людям о «царствии Божьем», говорил сто поколений назад.

     И он сам, из своего жизненного опыта, уже прекрасно знал, когда в нём самом жило человеческое, то есть когда он пребывал в «царстве Божьем», а когда — опять возвращалось личностное, а того хуже, когда давало о себе знать во всю силу животное. Тогда любовь к жизни, то есть любовь к человеку (что одно и то же) в нем иссякала, и он становился мятущимся в душе и оттого несчастным индивидом, затертым среди себе подобных и пропадающим в этом неустроенном и вечно ускользающем от него мире.



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/12/19/272