Истинный хозяин

     Церемония погребения проходила в пасмурный день. Это выглядело довольно символично, учитывая то, что в последние три недели с неба не упало ни капли. Правда, время от времени, сквозь грязно-серое марево пробивались лучи солнца, напоминавшие золотые нити, но их появление было настолько скоротечным, что это вовсе не приносило какой-либо радости. Напротив, это еще больше раздражало.
    Хотя «церемонией» происходящее назвать можно было лишь номинально. Четверо крепких деревенских мужчин выкопали могилу и после непродолжительного прощания с усопшим опустили в неё гроб, обитый красным сукном. После этого они довольно быстро забросали могилу землёй, образовав на её месте небольшой холм.
    Несколько старух истошно голосили о несправедливости безвременной кончины покойного, растирая по морщинистым лицам ручьи, казалось совершенно искренних слёз горести. Их протяжные стенания поднимались высоко, запутываясь в кронах старых кладбищенских деревьев, и смешивались с криками ворон, вторивших старухам, будто передразнивая их, а может наоборот поддерживая.
    Андрей стоял, прислонившись к стволу старой березы и, казалось, вовсе безучастно смотрел на происходящее. В его глазах не было слёз. Он не рыдал и не причитал. Пустота, образовавшаяся у него внутри, не давала возможности выражения никаких эмоций. С каждым взмахом лопаты, с каждой горстью земли, падающей вниз, чувство страшного одиночества всё больше и больше охватывало его. Оно давило со всех сторон, пригибая его ниже и ниже и превращая в маленького и беззащитного мальчика, окутанного страхом перед собственной беспомощностью. Смерть деда не просто ударила его своим внезапным появлением. Она забирала последнего родного человека. Делала его сиротой.
    — Пойдём, Андрей, — сказала пожилая женщина, беря его под руку. — Пойдём, мой хороший. Всё… 
    Это была соседка деда. Женщина, дороже которой Андрей не мог себе и представить в ту минуту. Это она позвонила ему, обнаружив умершего старика. Она же, видя полнейшую растерянность приехавшего Андрея, взяла на себя всё руководство по проведению похорон.
    — Да, тётя Катя, — ответил Андрей, словно опомнившись ото сна. — Пойдём… пойдём…
    Она держала его под руку, стараясь идти в ногу, прихрамывая и цепляясь за всё мысами стоптанных ботинок. Дождь прекратился, и солнце уже откровенно припекало спину, напоминая о том, что июль — это период жаркого зноя. Деревенское кладбище, постепенно удалялось, превращаясь в обычную березовую рощу.
    Деревня, состоявшая всего из одной улицы, растянулась почти на два километра. Дворы, обнесенные заборами, сменяли друг друга. В одних чувствовалась хозяйская самоотдача, поддерживающая полнейший порядок и процветание. Иные же избенки, кренились к земле, вызывая уныние и сострадание к немощи одиноких хозяек старух.  К сожалению, таких дворов с каждым годом становилось всё больше.
    — Да. Вымирает деревня, — проговорила спутница Андрея, словно услышав его мысли, — скоро и вовсе исчезнет.
Андрей ничего не ответил и лишь тяжело вздохнул.
    — Вот и Петровича не стало, а ведь кто бы мог подумать… Еще лет десять-пятнадцать и всё… и забыли, как называлась деревня-то.
    В голове у Андрея полетели несобранные, растрепанные мысли, которые, тем не менее, рисовали довольно четкие картинки из будущего. Он живо представил себе дедовский дом, обрастающий мхом снаружи и плесенью изнутри. Крышу, продавленную тяжестью снега. Огород, заросший крапивой и прочими сорняками до пояса. Всего через два-три года, это печальное зрелище, должно было стать явью уничтожив всё, что еще недавно казалось нерушимым и вечным. Слезы вдруг покатились по щекам Андрея. Слезы, которые предательски прятались во время похорон, теперь лились безостановочным потоком. Он вспоминал отрывки из детства, когда родители привозили его сюда. Как кипела жизнь в каждом дворе, каждом доме. Как десятиминутный путь от железнодорожной станции, превращался в чрезмерно долгую дорогу, с остановками чуть ли не у каждого дома хоть на пару слов. И солнце тогда, казалось, было ярче, и трава зеленее, и воздух чище. Андрей вспомнил даже особенный деревенский запах, который ударял в нос, сразу по приезду и к которому привыкал уже через час пребывания в этой сказочной местности. Теперь же всё было по-другому. Шесть лет назад, отец Андрея не справился с управлением своего любимого автомобиля, в результате чего скользкая дорога и одинокое дерево унесли в одночасье жизни обоих родителей. Бабушка не вынесла этого и умерла годом позже. А теперь не стало и деда. Но даже не сама смерть близких людей сейчас так невыносимо давила на Андрея, как обреченность осознания чего-то потерянного. Навсегда ушедшего. Никогда не ценимого должным образом, а теперь такого дорогого.
    Они подошли к дому. Небо окончательно очистилось от туч, и яркие лучи солнца вонзались в глаза, отпрыгивая рикошетом от стекол и свежевыкрашенного фасада. Окна были открыты, так как жара начинала набирать обороты, а в комнатах мелькали люди. Женщины накрывали поминальные столы по просьбе тёти Кати.
    Андрей обернулся. Люди, бывшие на похоронах, разделились на две группы. Одна шла вдоль заборов со стороны дедовского дома и, значит, собиралась на поминки. Другая же, гораздо многочисленнее, медленно расходилась по своим домам.
   — Зовите людей, тётя Катя, — сказал Андрей, — я сейчас.
Соседка ничего не сказала, лишь погладила его по спине и слегка кивнула.
    Он обошел дом. Под старой яблоней была маленькая беседка. Её в прошлом году построили они вместе с дедом. На столике стояла алюминиевая кружка, а на скамейке лежала красная, в крупную клетку, рубашка деда. Сердце Андрея снова сжалось, обжигая всю грудь нестерпимой болью. Он подошел к уличному умывальнику и обмыл лицо. Обернувшись, еще раз на знакомый с детства двор, Андрей открыл заднюю дверь и вошел в дом.
    В большой светлой комнате был накрыт стол, и человек около тридцати сидели в ожидании поминальной трапезы.
    — Ну, садись, — сказала старуха, указав Андрею на определенное ему место и вытирая руки о грязный фартук.
    Андрей, повинуясь, сел на стул во главе стола, хотя эта «хозяйская» резкость, со стороны старухи, показалась ему неприятной. Правда, уже скоро он выгодно оценил своё местоположение. Во-первых, всех присутствующих было хорошо видно, а главное можно было в любой момент беспрепятственно выйти из комнаты, чего, как казалось Андрею, ему очень скоро захочется.
    Речи собравшихся, были неуклюжими и аляповатыми. Хотя именно это придавало им искреннюю правдивость. Рассказ маленького, но довольно крепенького старика, с желтым цветом кожи и глазами, смотревшими в совершенно разные стороны, о том, как они вместе с дедом Андрея охотились на уток, вызвал всеобщий интерес и даже небольшую словесную потасовку с двумя старухами. В результате все выпили за деда, словно он был жив и вот-вот должен был присоединиться к застолью. Но Андрей уже не обращал никакого внимания на происходящее. Стресс вызвал переутомление, а несколько рюмок водки, непреодолимо клонили в сон. Воспользовавшись моментом, когда захмелевшие старики увлекутся очередной беседой, он вышел из комнаты и украдкой нырнул в малюсенькую спальню. Едва его голова коснулась подушки, беспокойный и тяжелый сон накрыл, или скорее придавил его не дав опомниться.   
    Ему снился косой старик, с желтой кожей. Он что-то безостановочно говорил Андрею, поочередно глядя на него то одним, то другим глазом и хмуря седые, торчащие в разные стороны брови. Но как он ни старался, Андрей не мог разобрать ни одного слова. Он прислушивался, напрягаясь так, что вены на его лбу начинали болезненно пульсировать, но безрезультатно. Старик злился, пытаясь членораздельно выкрикивать какие-то слова, отчего из уголков его рта текли слюни. А после истошно закричал и наотмашь стукнул Андрея по лбу.
   Открыв глаза, Андрей не сразу вернулся в реальность. Сон еще цеплялся за него, словно нагретая жевательная резинка. Тупая головная боль давила на затылок. Андрей посмотрел в окно. Вечерело. Он встал, потерев глаза, и вышел из комнатки.
    В доме было тихо. Все уже разошлись и лишь с кухни доносились звуки, чьего-то пребывания. Андрей открыл дверь и увидел тётю Катю. Она домывала последние тарелки.
    — Всё, Андрюша. Справились, — сказала она обернувшись.
    — Спасибо вам большое, тётя Катя. Я не знаю, что бы я делал без вас.
Она поставила чистую тарелку в буфет и чуть заметно улыбнулась.
    —Ну, что ты,.. — сказала она, — ты отдыхай сегодня, а утром приходи ко мне. Накормлю, поговорим…
    Андрей благодарно кивнул и проводил соседку до двери.  Она вышла на улицу и не оглянувшись зашаркала в направлении своего жилища, становясь всё менее различимой. 
    Стемнело. В отсутствии уличного освещения, деревня, погрузившись во тьму, полностью растворилась в ней, утонув в бездонном колодце ночи. Андрей присел на скамейку у забора и закурил. Где-то далеко, без умолку, лаяли собаки, разрезая тьму и несколько оживляя её. Вскоре взошла луна, и всё вокруг вновь приобрело свои очертания. Стали отчетливо видны ближайшие дома и большие деревья. Сараи и заборы. Колодцы и столбы линии электропередач.
    Андрей смотрел вдаль, напрягая глаза, словно пытаясь рассмотреть нечто очень важное, желанное и давно искомое. Как вдруг, он очень явственно почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Кто-то смотрел ему в затылок немигающим тяжелым взором. И хотя Андрей не дал панике поселиться у себя внутри, его ноги похолодели, и по телу пробежала довольно неприятная дрожь.
— Уходи… — тихо произнес он, боясь повернуть голову. 
    Прошла минута, показавшаяся вечностью, и всё исчезло. Пропал ледяной взгляд, а с ним и страх. Хотя руки еще нервно подергивались, но Андрей это приписывал больше, общим потрясениям, связанным с последними событиями. Он снова закурил, ругая в душе себя за то, что уснул на закате и теперь мучился от бессонницы.
    Выкурив сигарету, он щелчком отбросил окурок, который крутясь, словно миниатюрная комета, отлетел на полтора десятка метров и упал посреди деревенской дороги. Андрей вертел в руке пачку, решая вытащить из нее еще одну сигарету или нет. Ему, отчего то совсем не хотелось возвращаться в дом. Когда в нём были люди, всё было иначе. Но сейчас, когда он остался один, ему вдруг стало немыслимо тяжело переступить родной с детства порог. Чувство невероятной тоски опустошало его изнутри, пожирая все остальные эмоции, словно раковая опухоль. 
    Посидев еще какое-то время, Андрей встал и нехотя побрел к дому. Войдя на веранду, он, не раздеваясь, прилег на старый жесткий диван, обтянутый дерматином и спустя некоторое время задремал.
    Сон, пришедший к нему, был тяжелый и тревожный. Андрей то и дело нервно ворочался, пытаясь найти удобное положение. Глаза беспрерывно вращались, то в одну, то в другую сторону под полузакрытыми веками. Ему снились кладбищенские вороны, которые, вылетая откуда-то из-под ног, надрывно кричали противными голосами и хлопая грязными крыльями, поднимались высоко в небо кружась над головой иссиня-черной воронкой водоворота. Разноцветные жуки, разнообразной формы и размеров, собирались на земле в причудливые узоры, напоминающие замысловатые магические знаки и тут-же рассыпались в разные стороны, словно праздничный салют. Последним видением Андрея была вовсе странная картина, непонятно чем вызванная, но угнетающая и очень реалистичная. Он стоял в каком-то темном, душном коридоре, довольно узком и не имеющем конца. Не было никакого источника света и в полумраке, стены грязно серого цвета, казалось, осязаемо давили на него с обеих сторон. Метрах в десяти-пятнадцати от него находился мальчишка лет двенадцати, на прямых, негнущихся куриных ногах. Он неуверенно переступал ими, пытаясь идти, но при этом, не продвигаясь ни на сантиметр. Его руки были широко разведены в стороны, то ли балансируя, то ли пытаясь ухватиться за стены. При этом он смотрел на Андрея, каким-то безумным, обреченным взглядом и непрерывно повторял — «Вот так и живем… так и живем…» Его голос был тихим, но в пустоте коридора, стелился густым туманом, заполняя собой всё пространство. Пропитывая собой всё вокруг. Андрей не мог больше выдерживать этой унылой, гнетущей сцены. Он брезгливо скривил губы и резко повернувшись, хотел уйти прочь. Но не ведомо как, его ноги зацепились друг за друга, словно связанные между собой, и он начал валиться на пол, замахав руками, будто ветряная мельница.
    Он резко проснулся, издав на вздохе хриплый горловой звук, видимо являвшийся во сне протяжным, испуганным криком. За окном совсем рассвело, и лучи яркого солнца беспрепятственно проникали в дом сквозь большие окна веранды. Насквозь пропитанная потом футболка, соприкасаясь с холодным дерматином, создавала очень неприятные, дискомфортные ощущения, но Андрей не обращал на это никакого внимания. Он всё еще не мог окончательно освободиться от тяжелого сна и в его подсознании до сих пор отчетливо звучал голос мальчишки с куриными ногами.
    Тряхнув головой, Андрей резко встал и пошел на кухню. Он открыл холодильник, достав из него початую бутылку водки, налил половину стакана и одним махом осушил его. Дыхание перехватило, изнутри обожгло пламенем, а всё тело передернуло как от электрического разряда. Но желаемый результат был достигнут. Сон ушел без следа, а вместе с ним и давящее напряжение. Андрей скинул с себя одежду и, оставшись в одних трусах, направился к двери, ведущей во внутренний двор. Однако проходя мимо своей комнаты, он всё же насторожился. Какой-то хаотичный и неестественный беспорядок, как ему показалось, царил в его комнате. Дверца платяного шкафа была настежь открыта, а все его вещи валялись на полу, на подоконнике, на спинке кровати. Более того, сами внутренние полки шкафа были вынуты из него и лежали неровно сложенной стопкой тут же, возле груды разбросанной одежды. Это зрелище, требовало какого-либо разумного объяснения, угрожая в противном случае, просто свести Андрея с ума. И собрав в кулак всю волю и здравый смысл, он предположил две более или менее логичные и разумные версии. Первая была несколько банальна, хотя и подкупала своей безобидной простотой. Всё сводилось к тому, что нервный стресс, переутомление и алкоголь, сыграли с организмом Андрея злую шутку. А именно, он испытал на себе приступ лунатизма. Поверить в это было не сложно, учитывая все обстоятельства последних дней. Да и сам Андрей подсознательно уговаривал себя остановиться именно на этом объяснении. Версия же номер два, была более гадкой и оттого нежеланной. Андрей решил, что возможно ночью, пока он видел в забытьи свои нервные сновидения, кто-то проник к нему в дом и перерыл комнату вверх дном с явной целью поиска дедовых сбережений. Ведь известно, что старики имеют склонность приберегать довольно серьезные накопления, на так называемый «черный день» и хранить всё до копейки в платяных шкафах, наивно доверяя им куда больше чем всем сейфам всех банков мира. Хотя это решение загадки порождало новую. А именно, если вор действительно искал капитал покойного деда, то почему он рылся в шкафу в комнате Андрея? Ведь беглого взгляда было бы достаточно для того, чтобы определить, что вещи принадлежат никак не старику. Но Андрей не стал утруждать себя излишними рассуждениями и новыми загадками.
    Выйдя во двор, он набрал в колодце ведро воды и, не раздумывая, окатил себя леденящей прохладой с головы до ног. Вот теперь он действительно пришел в себя, окончательно отогнав все дурные мысли и остатки ночных кошмаров.
    Умывшись и одевшись, Андрей решил сходить к соседке. В конце концов, находиться одному в доме становилось невыносимо. Жизнь продолжалась и нужно было пересилить всё, и выгнать из головы весь негатив насаждавший всепоглощающую паранойю.
    Стоял знойный летний день. Солнце находилось в зените и вбирало в себя последние капли влаги, из всего к чему прикасались его лучи. Андрей шел по улице, сунув руки в карманы и не вынимая сигареты изо рта, уныло рассматривая деревенские дома, изредка кивал соседям в знак приветствия.
Вскоре показался двор тёти Кати. Она жила в небольшом простом доме, вид которого говорил о тяжелом одиночестве хозяйки. Давным-давно её молодой и вспыльчивый муж угодил за пьяную драку в тюрьму, где спустя несколько месяцев его убили уголовники. На руках у молодой Катерины осталась семилетняя дочь, долги и горькое осознание обреченности. И действительно, испытания на прочность её силы духа на этом не закончились. Дочь выросла и наделенная всеми дурными качествами характера отца, начала откалывать один неприятный номер за другим. За короткий период времени она умудрилась трижды выйти замуж за низкосортных пареньков из соседних деревень и трижды развестись. Каждое новое её увлечение в рекордно короткий срок как разжигало её страсть, так и гасило в одночасье, доводя её саму до полного отвращения и прибавляя прядь за прядью седых волос её матери. Уже тогда тётя Катя старалась по большей части избегать людского общения, опасаясь осуждений и кривотолков. Но кризис пришел нежданно, словно раскат грома в майском ясном небе. Дочь объявила, что именно      она — мать, повинна во всех её неудачах. Это мать не смогла помочь ей найти себя в этой жизни. Не одёрнула её ни разу, не помогла и не удержала от ошибок! Весь вечер обезумевшая дочь истерично кричала так, что у матери звенело в ушах, а от обиды и беспомощности перехватывало дыхание. А на утро, она собрала небольшую дорожную сумку и взяв паспорт и все свои сбережения уехала в столицу в поисках беззаботной жизни, которую она, по её мнению, заслужила как никто другой.
     Спустя какое-то время, местные парни, вернувшиеся в родную деревню из столичных заработков, в хмельном разговоре рассказали о тамошней жизни своей односельчанки, которую они случайно встретили выходящей из дешевого ресторана. Она была на кураже, привлекая к себе внимание манерами, далеко не благопристойными, а следом за ней, как за дворовой сучкой, увивались несколько пьяных кобелей. Стоит ли говорить, что уже спустя несколько дней, вся деревня обросла слухами и небылицами, которые должны были заставить тётю Катю провалиться сквозь землю. Но, ко всеобщему удивлению, женщина проявила поистине кремневую выдержку и силу духа. Сколько не пытались донести до неё свой провокационный шепот соседки сплетницы, ни один мускул не дрогнул на лице этой сильной женщины. Она просто вычеркнула из жизни свою дочь, удалив её словно злокачественную опухоль. Вскоре все слухи прекратились и о сорвавшейся с тормозов девушке и вовсе позабыли. Так прошло почти двенадцать лет.
    Они сидели на кухне, небольшой, но светлой, чистой и очень уютной. Царила полная тишина и лишь большая муха, время от времени, разгонялась, со звоном ударялась о стекло, падала без чувств на подоконник, но спустя несколько минут упрямо повторяла свои попытки вырваться на свободу.
    Хозяйка налила Андрею тарелку борща, густого и дышащего паром, а также поставила на стол тарелки с нарезанным соленым салом, хлебом, луком и огурцами.
— Выпьешь? — спросила она, одобрительно глядя на Андрея, жадно принявшегося за нехитрую деревенскую стряпню.
— Да, — коротко ответил он, продолжая работать ложкой.
— Аппетит у тебя, Андрюша, как в детстве, — улыбнулась хозяйка, — всем на зависть. Молодец! Так и надо!
    Она достала из буфета бутылку водки и гранёную стопку, и поставила на стол.
— Выпейте со мной, — попросил Андрей.
— Вот, придумаешь тоже! — ответила соседка и, словно удивляясь, пожала плечами.
— Выпейте, тётя Катя, не хочу один…
Грустно улыбнувшись, она достала вторую стопку и поставила на стол.
— Ну, разве что за компанию… Наливай…
Андрей залпом махнул полную рюмку и вернулся к борщу.
— Как быть думаешь? — тихо спросила хозяйка, едва пригубив водку.
Андрей отвлёкся от еды и, опустив голову, пожал плечами.
— Продам всё…
— Ну-ну, продам! — перебила его соседка, наливая ещё одну рюмку. — Ты это оставь! Такое хозяйство ладное! Петрович, царствие ему небесное, за всем смотрел. Всё в порядке держал, а ты продашь кому-то. Ты, Андрюша, не решай пока ничего. Боль утихнет, со временем, а дом жалко будет. Отец здесь твой вырос, ты с малолетства тут. Потом потянет к земле, да поздно будет. Женишься, дети пойдут, куда как не в родную деревню приехать отдохнуть? Вон и машина у тебя. Сел и на выходные сюда. Где порыбачил, где по хозяйству похлопотал. А лес! А банька! Нет, Андрюша, не думаю, что Петрович желал бы такого после смерти своей. Для тебя всё берёг. Единственное, что оставить мог после себя. Вот и не обижай его теперь. Тебе на работу-то, когда?
— Я на десять дней заявление написал… за свой счёт…
— Вот и хорошо! Отдохнёшь, в себя придёшь, а там сердце подскажет что делать. Ты, всё-таки, не чужой здесь, люди помогут. А уезжать будешь, я за домом присмотрю.
    Андрей выпил ещё рюмку, встал и обнял хозяйку.
— Спасибо вам тётя Катя, — шепнул он, — пойду…
В ответ старуха лишь одобрительно кивнула и похлопала его по груди.
    Пиная мелкий камень, он добрёл до своего дома. «Наверное, она права», — думал он.
    Алкоголь и разговор с соседкой успокоили его, добавив какой-то решительности и уверенности.
    Во дворе было тихо. Старый пёс, проживший с дедом тринадцать лет, издох, не пережив последнюю зиму. Да и будь он жив, вряд ли добавилось бы шума. Последний год своей жизни, он уже не лаял ни на своих, ни на чужих. Его уже ни что не беспокоило и не волновало. И даже когда хозяин приносил миску с едой, он вилял хвостом, скорее по привычке, нежели от радости, а после, заползал в конуру, едва притронувшись к любимым, когда то, дедовским объедкам.
    Дед нашел его февральским утром, уже окоченевшего и занесенного снегом. Старик отнёс пса в лес и, несмотря на сугробы, похоронил, выдолбив в промёрзшей земле неглубокую яму. А, возвратившись домой, он выпил стакан водки и горько рыдал, вспоминая старого, верного друга.
    Теперь только ветхая, поросшая мхом конура, с пустой, чёрной глазницей лаза, густо затянутого паутиной, напоминала о некогда жившей в ней, кудлатой дворняге.
    Андрей прошел через длинную веранду и вышел на задний двор. С одной стороны, нужно было чем-то себя занять. Уйти от гудящих мыслей, роившихся у него в голове. Забыться, хотя бы на время, переключившись на любую, пусть даже абсолютно бесполезную деятельность. С другой стороны, нежелание шевелиться и общее апатичное состояние, толкали на то, чтобы даже не забыться сном, а просто прилечь, где-нибудь закрыв глаза, и ни о чем не думать, слушая тишину. 
    Он прошелся по двору. Сложил у бани охапку дров, валявшихся на земле. Покурил, сидя в тени дикого винограда и ища глазами какое-нибудь занятие. Наконец, вспомнив о своем автомобиле, Андрей решил, что лучшего занятия, чем помыть машину, нельзя было и придумать!
    Войдя в дом, он хватал в руки всё, что хоть как-то могло пригодиться в предстоящем мероприятии. Ветошь, щётки различных размеров, увесистый кусок хозяйственного мыла и несколько маленьких обмылков туалетного, моющее средство и шампунь от перхоти с приятным ароматом экзотического манго. Наконец, оглядевшись вокруг и не найдя больше ничего, что могло бы хоть как-нибудь пригодиться, он вышел во двор и сгрузив всё возле машины, направился в сторону дальнего сарая, с целью найти в нём пару вёдер.
    Удивление, поразившее Андрея, ненадолго ввело его в состояние молчаливого ступора. Вместо искомой хозяйственной постройки, Андрей обнаружил лишь пустое место! Сарай был разобран до основания, а доски аккуратно уложены вдоль забора и заботливо укрыты кровельным шифером. Странность же увиденного, заключалась в необъяснимости, по мнению Андрея, этого поступка деда. Сарай был крепким, ничуть не покосившимся. Всего два года назад, они перекрыли крышу и починили пол, заменив несколько гнилых досок, увеличив тем самым срок «жизни» постройки ещё, как минимум, на пару десятков лет! И вдруг такое непонятное решение престарелого родственника! Оглядевшись вокруг, Андрей направился к бане.
    Он не ошибся. Предбанник с низу до верху был завален всевозможным хламом, некогда хранящимся в сарае в строгом порядке и учёте. В глазах рябило от ящичков с гвоздями и прочей металлической мелочи. Здесь были молотки и топоры, отвёртки и напильники, инструменты для работы в огороде и прочее «богатство» крестьянской души. Это хаотичное нагромождение побитого ржавчиной металла, совершенно сбивало с толку Андрея, помнящего деда как аккуратного хозяина, приучавшего внука с малолетства к казарменному порядку. Что-то определенно настораживало его, пугая необъяснимостью произошедшего.
    Оглядевшись, он нашел два ведра, и едва закрыв дверь бани, снова мысленно переключился на автомобиль.
    Никогда еще его «престарелая ласточка», не знала такой заботы и ухода ни от всех предыдущих, ни от нынешнего хозяина! Андрей отмыл и отчистил каждый уголок и снаружи, и изнутри, словно рассчитывал в дальнейшем не ездить на этом «раритетном железе», а поставить его на пьедестал, в качестве дорогого музейного экспоната.
    Наконец, удалив с машины последние капли воды и отбросив тряпку в сторону, он присел на скамейку, ощущая приятную усталость и закурил, самодовольно созерцая результат своей работы.
– Бог в помощь! – послышался знакомый голос.
Андрей повернул голову и приветливо улыбнулся одними губами, увидев за калиткой соседку.
– Заходите, тётя Катя, – сказал он, не вставая.
    Старуха надавила на металлический язычок засова и вошла во двор дома. Присев на скамейку, она несколько минут молчала, тяжело дыша, и морщила лоб, оглядываясь во все стороны, то ли силясь что-то вспомнить, то ли, не зная о чём начать разговор. 
– Машину решил помыть? – наконец спросила она.
– Решил, – ответил Андрей, улыбнувшись очевидности вопроса.
– Ну, правильно, – закивала головой соседка, не замечая иронии собеседника, – правильно. На работу переключаешься и меньше мыслей в голову лезет. А результат, когда виден, вдвойне приятно! Вон, какая машина чистая! Как сверкает! Будто только куплена! Будто никто и не ездил на ней никогда!
– Еле вёдра нашёл, – перебил её Андрей, заметив, что соседка начинала заговариваться и требовалось направить диалог хоть в какое-то русло, – Пошёл в сарай, а его нет на месте. И чем он деду помешал? Так и не понял…
– С неделю, вроде, как разобрал, – ответила соседка, – Намучился он с ним. Всё жаловался. Говорил, что завёлся в нём кто-то.
Андрей повернул голову и в недоумении сдвинул брови.
– Кто завёлся? 
– А кто ж его знает? – ответила старуха, пожав осунувшимися плечами. – Может крысы, а может ещё какая тварь. Петрович уж, что только не делал. И крысоловки ставил и отраву кругом сыпал, а так никого и не изловил. Жаловался, что только всё на места приберёт да по полкам разложит, а утром сарай откроет – всё на полу! Вот половину дня потом собирает гвозди да железки обратно по коробкам да ящикам. Долго воевал он с этой напастью, упрямый мужик был! А только и его терпению конец пришёл. Вот и решил он тогда разобрать весь сарай до основания, чтобы повыгонять всех паразитов, что в нём позавелись. Жалко было, а сил бороться уже не было. Всё на тебя надеялся. Думал, приедешь в отпуск, заново сарай поставите…
Андрей потёр защипавшие глаза и снова закурил.
– А нашли его вы?
– Я нашла, – ответила соседка, утвердительно кивая головой, – шла просить помочь мне по хозяйству. Стучу в дверь, а он не отвечает.  Я в окно. Тишина. Обошла тогда дом и с огорода в заднюю дверь. Замка нет – значит дома. Вот тогда я неладное и почуяла. Вошла, а у самой ноги трясутся. А уж когда в комнату заглянула, чуть сознание не потеряла.
    Он на полу лежал, прямо посреди комнаты. Руки-ноги раскинуты в стороны и глаза выпучены.
– Почему выпучены? – удивился Андрей.
– Видно приступ был сильный, – пожала плечами соседка, – Сердце, небось, прихватило, вот он и метался по комнате. Шторы вместе с карнизом оборвал, посуда со стола на полу и в серванте стекло разбито. Я поначалу перепугалась, думала может влез кто? А потом огляделась вокруг, все вещи на месте. В столе пенсия, два дня как получил. Нет, думаю, влез бы кто – всё вынес бы! И Петровича осмотрела. Ни синяков, ни ссадин. Закрыла глаза-то ему и пошла людей собирать, да тебе звонить.
    Андрей хмурился, пытаясь представить себе последние минуты жизни деда и чем яснее рисовал в своём воображении картину происходившего, тем более убеждался в неоднозначности выводов, сделанных обнаружившей старика соседкой. По его мнению, при сердечном приступе, человек может упасть, задев при этом стол и сбросив посуду на пол. Может судорожно схватиться за штору и сползти вниз вместе с ней, но дед, получается, не просто сполз на пол, а метался по всей комнате! Из угла в угол! Сметая всё на своём пути! Это уже не приступ, а агония! Но о своих выводах и умозаключениях, Андрей умолчал. Он решил, что старуха и так пережила серьёзный стресс от увиденного и незачем внушать ей недоверие к собственным убеждениям.
    Спустя полчаса, они попрощались. Андрей пообещал зайти завтра, желая сегодня посвятить день работе по хозяйству, а вечером отдохнуть и пораньше лечь спать. Старуха ласково потрепала его по голове и удалилась по своим делам.
    Но как не старался Андрей переключиться на какую-нибудь деятельность, он так и не смог освободить свою голову от той навязчивой червоточины, поселившейся в его подсознании после разговора с соседкой. Мысль о насильственной смерти деда в одночасье превратилась из допустимой версии в параноидальную убеждённость. И если до сегодняшнего дня эта мысль могла употребляться лишь с приставкой «гипотетически», то теперь с каждой секундой собственных рассуждений Андрея, его выводах и аргументах, она превращалась в твёрдое и неоспоримое утверждение!
    До вечера Андрей просидел во дворе, с затуманенным взглядом и в «приторможенном» состоянии какой-то удручающей растерянности. Словно призрак он бродил из одного угла двора в другой, пытаясь занять себя чем-нибудь, увлечься какой-либо работой, заняв себя хотя бы на короткое время. Но всё валилось из рук, а беспрерывный поток мыслей, которые наслаивались одна на другую, превращали голову в гудящий трансформатор.
    К концу дня, устав от давления безответных размышлений, он решил притупить течение мыслей единственным, по его мнению, возможным способом. Зайдя в дом, он приготовил несколько нехитрых бутербродов из белого хлеба и копчёной колбасы, небрежно сгрузил на тарелку свежие овощи и зелень и, захватив бутылку, в которой ещё оставалось две трети водки, снова вышел во двор.
    Расположившись в беседке, поставив на столе свой походный ужин, Андрей быстро выпил первую рюмку, слегка поморщился и, не закусывая закурил. Эффект не заставил себя ждать. Гул в голове стал заметно утихать, а мысли обретать лёгкость. Он долго смотрел на баню, словно пытаясь запомнить каждое серое бревно старого сруба. В голове всплывали давно ушедшие картины из прошлого. Много лет назад, отец и дед, объявив ему, что он вырос и должен прочувствовать прелесть русской бани как настоящий мужик, взяли его с собой в парилку. Но радость, переполняющая сердце ребёнка и выгибающая его гордую спинку, улетучилась с первых минут новых ощущений. Мало того, что почти всё время, проведённое в парной, Андрей просидел на корточках боясь задохнуться в горячем паре, он испытал настоящий шок от непонятного поведения мужчин, которые «отходив» друг друга вениками, выскочили во двор и вывалялись в снегу, довольно кряхтя и вскрикивая. Тогда он робко наблюдал за ними в щель приоткрытой двери, вытирая слёзы, стекающие по щекам и боясь, что отец и дед неизбежно заболеют, а возможно и умрут после такого непонятного безумия. Сейчас эти переживания прошлого вызвали улыбку на лице Андрея. Глядя на колодец, он вспомнил как в детстве, дабы уберечь любопытного мальчишку от несчастного случая, родители придумали историю об ужасном водяном, живущем в глубине и, только и ждущем, когда какой-нибудь ребёнок заглянет в его владения, для того что бы тут же схватить его и утащить на самое дно. Андрей тогда так живописно представил себе момент похищения ребёнка ужасным потусторонним чудовищем, что стал не только недоверчиво озираться на колодец, проходя мимо, но каждый раз крепко сжимал в руке палку, наблюдая за взрослыми берущими воду и надеясь отбить родню у злобной твари в случае нападения.
    Теперь все эти воспоминания выцветали в памяти как старые фотоснимки. Окруженный этими ностальгическими мыслями, этими отголосками прошлого, Андрей просидел в беседке весь день. Вечерело. Солнце уже касалось верхушек деревьев, наливаясь пунцовым румянцем и готовясь вот-вот спрятаться за лесом. В девственно чистом небе сновали мелкие птицы, хватая на лету мелкую мошкару и неся её ненасытным птенцам. Земля отдавала тепло, накопленное за день, прежде чем укутаться в плотное одеяло ночи. Всё вокруг дышало спокойствием и умиротворением, словно материализовавшийся сюжет одного из полотен Левитана.
    Андрей недовольно смял опустевшую пачку, не найдя в ней больше ни одной сигареты и, решив отложить мытьё тарелок и уборку в беседке на утро, пошёл в дом.
    Он обошёл все комнаты, включая и выключая свет в каждой из них, словно желая убедиться в достоверности своего единоличного присутствия и главенства в доме. Покопавшись в ветхой, плетёной газетнице, висевшей на стене у печки, он нашёл пару журналов о рыбалке. Когда-то их выписывал дед, но это было так давно, что Андрей искренне удивился тому, что этой паре экземпляров удалось сохраниться до сих пор.  Подойдя к дивану, он поставил у изголовья массивный табурет неопределённого, зелёно-бурого цвета, положив на него журналы. Андрей улёгся, не раздеваясь, на диван и открыл новую пачку сигарет. Дед, будь он живым, не потерпел бы курения в доме, но сейчас он мог лишь молчаливо смотреть с фотографии на, едва подвижный густой туман, равномерно затягивавший всю комнату. Андрей лениво листал журнал, фокусируя взгляд только на ярких цветных фотографиях и совершенно игнорируя названия статей и чёрно-белые рисунки. Веки тяжелели, смыкаясь всё чаще и открываясь с трудом, словно ресницы цеплялись друг за друга пытаясь противостоять рефлексам. Наконец, устав сопротивляться сну, который явно брал верх, он отложил журнал, погасил почти истлевшую сигарету и потушил свет.
    «Может действительно бросить всё и переехать в деревню насовсем?.. – подумал Андрей, засыпая, –  завтра нужно всё обдумать… всё взвесить и посчитать…»
    Он уснул. Впервые за последние дни, уснул спокойно и безмятежно. Его мысли перемешались с табачным дымом и растворились в нём под равномерное постукивание механизма настенных часов.
    В своём первом видении, Андрей оказался в деревне, но не сейчас, а словно спустя много лет. Стоял ясный день. Но густой, вязкий воздух был полностью лишён аромата и прохладной свежести. И цвет сна казался будто смазанным. Точно вся окружавшая действительность была обработана фотофильтром, отчего точка, на которой фокусировался взгляд, выделялась ярче и контрастней, а всё вокруг было бледным и немного смазанным.
    Андрей медленно шёл по улице, глядя по сторонам. Все дома были в относительно хорошем состоянии, хотя подсознательно, Андрей знал, что в них давно никто не живёт. Он заглядывал в тёмные глазницы окон, вспоминая имена хозяев и, словно одновременно желая и боясь того, что кто-нибудь из них выглянет из-за занавески. Дойдя до своего дома, Андрей остановился. Всё было не так. И цвет дома оказался другим. И вокруг всё выглядело иначе, но это вовсе не вызывало смятения. Настораживало лишь то, что в доме было приоткрыто одно окно, а занавеска развевалась, будто внутри тёмной комнаты царил страшный сквозняк. Андрей попытался крикнуть, но вместо громкого «эй», в воздух вырвался лишь хриплый шёпот. Поглядев по сторонам, он увидел камень и резко рванул к нему, решив швырнуть его прямо в окно, но к своему удивлению, не смог сделать и шага! Его онемевшие ноги были словно туго обмотаны упаковочной плёнкой. Не рассчитав равновесие, он покачнулся и едва не рухнул плашмя на землю. Однако, когда расстояние от его лица до земли составляло лишь несколько сантиметров, Андрей судорожно дёрнулся, отчего тут же проснулся.
    Он на мгновение открыл глаза, но тут же снова провалился в забытье. Сновидение, пришедшее на смену предыдущему, в корне отличалось от него как по месту действия, так и по сюжету происходивших событий. В этот раз окружающая местность оказалась совсем незнакомой. Андрей шёл по тёмному и, очевидно, заброшенному парку, осторожно ступая, опасаясь угодить в какую-нибудь яму, скрытую в высокой траве. Под ногами хрустели ветки и мусор. Преградой на пути были кучи прошлогодней листвы, кочки, камни и трухлявые стволы поваленных некогда деревьев. Он шёл довольно долго, от чего могло показаться, что прогулка вовсе не преследовала конкретной цели. Однако цель всё же была!
    Здание, показавшееся из-за деревьев, непреодолимо притягивало к себе внимание. Оно одновременно и привлекало и пугало. От него было невозможно отвести взгляд, поражаясь его огромным размерам и в то же время брезгливо кривясь от убогости внешнего вида и очевидной заброшенности. Непонятно, что именно представляло собой это монументальное строение. Оно напоминало то ли замок, то ли крепость, то ли какой-то завод. Все его границы, как в длину, так и в высоту, скрывались в густом тумане, что не делало возможным определить истинные размеры здания. Стены были сложены из старого кирпича, оттенки которого перекликались от бледно-розового, до жёлтого, бурого, а местами и вовсе чёрного. Судя по всему, когда-то давно, в здании было множество окон, ровные ряды которых тянулись во все стороны, но теперь, все они были заложены кирпичом, от чего вид его напоминал слепого старика, со сросшимися веками. Между навек закрытыми окнами кирпичная кладка образовывала всевозможные уступы и узоры, из чего можно было сделать вывод о нарядности здания в тот далёкий момент его постройки. То тут, то там из стены выступали балконы. Скорее всего здание когда-то было жилым, а не административным. Но сейчас, грязно-серые балконные плиты были почти разрушены, поросшие травой, а кое-где молодыми кустами и даже деревьями. Старые, кованые, бледно-голубые ограждения съедала коррозия, а каркас плит из ржавой металлической арматуры торчал из них, словно тлеющие кости. Одним словом, общий вид здания не вызывал ни малейшей привлекательности. Однако, Андрей шёл именно к нему, а точнее в него, ведомый какой-то подсознательной одержимостью!
    Старая сине-зелёная дверь была приоткрыта. Видимо она никогда и не закрывалась, так как вместо замка, словно рваная рана, зияла дыра, а дверная ручка болталась на одном уцелевшем гвозде. Единственным ярким акцентом на покосившейся двери была новенькая табличка с надписью: «ПРИ ЗАПАХЕ ГАЗА ЗВОНИТЬ 04».
    Андрей вошел внутрь здания и остановился в растерянности. Вопреки общепринятой архитектурной традиционности, здесь не было ни холла, ни коридоров, ни лестниц. Две или три полурассыпавшиеся ступеньки упирались в двери лифта, словно зажатые между серыми стенами узкого тамбура. Помедлив немного, Андрей нажал на кнопку вызова.
    Он ждал довольно долго. Пару раз ему казалось, что кабина проезжала мимо, так и не остановившись пока, наконец, двери не разошлись в стороны.
    Внутри лифта уже находились два пассажира. Маленькие, не выше полутора метра старичок и старушка. Они держались за руки и широко улыбались, глядя на Андрея. Причем, несмотря на тусклое освещение, их глаза были сильно сощурены как у людей, глядящих на солнце, отчего и без того морщинистые лица становились похожими на бледный изюм.
    Едва Андрей вошел в кабину, как двери за его спиной захлопнулись. Судя по тому, что на стенах не было ни одной кнопки, «умный» лифт самостоятельно решал, кому и куда было нужно. Он несколько раз менял направление движения, везя пассажиров то вверх, то вниз, то вовсе двигаясь в горизонтальной плоскости. Всё это время Андрей и его странные спутники не сводили глаз друг с друга.
– Мы едем под землю! – резко сказала старушка, а старичок одобрительно и часто закивал, пытаясь улыбаться еще шире.
Андрей ничего не ответил, а лишь продолжал смотреть на чудаковатую парочку.
– Под землёй все равны! – продолжала старушка, – Мы едем уже второй день!
    Андрей посмотрел на старичка и рефлекторно поморщился. Тот так быстро кивал, показывая тем самым своё полное согласие со спутницей, что напоминал собой заводную игрушку. При этом его шея вытягивалась, как у уродливой бахромчатой черепахи, а улыбка растягивала лицо так, что старик, должно быть, испытывал боль от собственного раболепного гримасничанья.
   Неизвестно, сколько времени прошло с начала их совместного путешествия по лифтовым шахтам, будучи закрытыми в неуютной и полутёмной кабине, но, когда двери открылись и старики вышли, поклонившись напоследок, словно следуя традициям японского этикета, Андрей устало и громко выдохнул. Дальше он ехал один. Снова вверх и вниз, вправо и влево, будто уходя от погони и пытаясь сбить с толку воображаемых преследователей. И вдруг, кабина остановилась. Остановилась резко, словно упав в самый низ и ударившись о дно шахты, отчего Андрей едва удержался на ногах. Двери открылись. Оказалось, что лифт застрял между этажами. Долго не размышляя, не смотря на заведомую опасность быть разорванным пополам, в случае возобновления движения кабины, Андрей вылез, пролезши между полом кабины и бетонной плитой перекрытия. Прыгнув на цементный пол, он осмотрелся. Вокруг были голые стены и лишь слева от лифта, вниз вела узкая лестница, огибающая шахту. Выбор дальнейшего действия был невелик. Андрей спускался всё ниже и ниже, не замечая никаких изменений. Те же стены, те же двери лифта, пока вдруг на одном из поворотов не упёрся головой в потолок! Оказалось, что с каждым этажом, проход на следующую лестницу становился всё ниже и ниже! Сначала приходилось опускать голову, потом приседать, а в конце и вовсе просачиваться словно змея, разрывая одежду и оставляя на теле болезненные ссадины. Протиснувшись сквозь последние бетонные тиски, Андрей сполз по стене, как горячая смола. Став на ноги, он увидел, что оказался на узком, каменном пирсе не более полутора метров в ширину и метров двадцать в длину, который со всех сторон окружала мутная, чёрная вода. Темнота скрывала стены (если таковые вообще имелись), от чего полностью терялось представление о границах водной глади. На пирсе были люди, плотно стоявшие друг за другом образовывая движущуюся живую очередь. Выглянув из-за плеча впереди стоящего человека, Андрей увидел круглый колодец в конце пирса, в который поочерёдно ныряли люди. Молча, один за другим исчезая в бетонном кольце.
    Андрей ощутил внутреннюю борьбу. С одной стороны, он отчётливо понимал, что нырять необходимо. Что от этого зависит некий результат, ради которого он оказался в этом месте и которого непременно хотел достигнуть. Но с другой стороны ему очень не хотелось нырять в бездонную пропасть узкого колодца. Да и не просто не хотелось! Он откровенно испугался предстоящего действия! И вот когда паника почти полностью овладела им. Когда из груди готов был вырваться крик отчаянья, кто-то тихонечко похлопал его по плечу.
– Вам нельзя нырять, – сказал кто-то за его спиной приторным тонким голоском.
– Почему?  – спросил Андрей, не оборачиваясь.
– Вы забыли одеть плавательную шапочку, – прозвенел тот же голосок и залился противным мелким смехом с частым похрюкиванием.
– Ничего смешного! – резко пробасил крепкий мужчина, стоявший перед Андреем, – у меня есть запасная!
Он развернулся и, достав из кармана резиновую шапочку, стал натягивать её на голову Андрея.
    Боль от трения сухой резины о волосы, которые вырывались один за другим, пробежала по всему телу электрическим разрядом. Заставила его дёрнуться, изогнуться дугой, словно от воздействия дефибриллятора и выйти из состояния глубокого сна. Но проснувшись, Андрей испугался того, что боль не ушла вместе со сновидением! Она перешла в реальность! Что-то неотвратимо продолжало покрывать его голову, натягиваясь на него словно перчатка, или плотный чулок. Спросонок, ещё не совсем придя в себя, ему даже показалось, что его заглатывает огромная змея!
    Андрей закричал и соскочил с дивана. В тот же момент то, что обволакивало его голову, прыгнуло на стол, пронесясь по нему и сметая на пол всё на своём пути. В темноте было невозможно разглядеть, что это было, и Андрей бросился к выключателю. Но едва загорелся свет, как лампочка разлетелась в стороны, выбросив фейерверк искр и хлопнув выстрелом миниатюрной пушки. Андрей рванулся к двери, но та оказалась наглухо закрыта, словно была заколочена гвоздями. И тут невидимая сила приподняла тяжёлый табурет, стоявший у дивана, и швырнула его в сторону двери. От сильнейшего удара табурет разлетелся прямо над головой Андрея, едва не проломив ему череп. Он рефлекторно отскочил в сторону, угодив ногами в осколки разбитой лампочки, и взвыл от боли. Но ужас происходящего только набирал обороты. Задрожал сервант, как будто дом находился в эпицентре сильнейшего землетрясения. На пол посыпалась посуда. Как при корабельной качке стала раскачиваться люстра. По всей комнате начали беспорядочно летать предметы, разбиваясь о стены и то и дело попадая в Андрея, оставляя болезненные синяки. По всему дому стоял необъяснимый гул, треск и скрежет. Сбиваясь с дыхания, превозмогая боль от глубоких порезов на подошвах ног, он в два больших прыжка бросился к окну и, выбив плечом рамы, вывалился на улицу. Поднявшись на ноги, Андрей окинул дом безумным взглядом, полным ужаса и едва не падая при каждом шаге, пошёл к автомобилю. Открыв багажник, он достал канистру с бензином и дрожащими руками начал обливать дом, а когда на дне оставалось совсем немного горючего топлива, швырнул канистру в разбитое окно.
– Сдохни, отродье!  – прокричал Андрей и чиркнул спичкой.
     Спокойно спящая деревня отреагировала не сразу. Сначала загорелся свет в окнах домов, напротив. Потом в домах по соседству, словно цепочка гирлянды, всё дальше и дальше. Сонные люди выскакивали из своих кроватей и, выбежав на улицу, начинали громко кричать, беспомощно, а главное бессмысленно метаться от забора к забору.
    Спустя какое-то время здравый смысл пересилил панику и люди, похватав вёдра, рванулись к колодцам. Но к тому времени вёдра оказались уже совершенно бесполезны. Огонь был единовластным хозяином положения. Неодолимым титаном, насмешливо танцующим в глазах перепуганных жителей деревни.
    Когда страшное зарево осветило ночное небо, Андрей был далеко. Он безостановочно давил босой ногой на липкую от крови педаль газа, отчего машину бросало из стороны в сторону. Одной рукой он держал руль, а другой вытирал текущие бесконечным потоком слёзы, которые смешиваясь с кровью и потом, резали глаза, словно наждачная бумага. Последствия шока, испытанного этой ночью накрывали его снова и снова. Всё его тело дрожало, дыхание сбивалось, а сердце рвалось из груди как рвётся обезумевший дикий зверь, угодивший в капкан.
    Он еще не мог до конца понять, что вдруг произошло. Ведь ещё вечером, засыпая, он решал, как быть дальше. У него был дом, и он мог строить далеко идущие планы. Он мог навсегда переехать из суеты нелюбимого города и укорениться в родовом гнезде, прожив там тихо и спокойно до самой старости. И вдруг… в одну ночь всё перевернулось. Перевернулось по причине, в которую никто и никогда не поверит. Как объяснить людям, что неизвестная тварь, поселившаяся в их доме, убила деда и едва не лишила жизни самого Андрея?  Что лишь чудо спасло его от неминуемой гибели. Да и кому нужны эти объяснения? Главное то, что он остался жив. Пусть потрёпан, напуган, изранен, но жив! Нет, никому он не расскажет о кошмаре, пережитом этой ночью! Ни к чему ему оправдываться, ловя на себе уничижительные взгляды людей, не верящих ни одному его слову. Да и самому лучше постараться забыть обо всём.
    И вдруг, его мысли резко оборвались. Он обеими руками схватился за голову, на которую снова, словно натягивали липкую резиновую шапочку! Андрей закричал, забился в кресле, но в этот раз тварь была настойчива и неустрашима. Очевидно было, что теперь она желала лишь одного – довести до конца то, что по чистой случайности не удалось в доме.
    От резкого, внезапного удара, остановившего машину, горячий двигатель практически полностью оказался в салоне, раздробив Андрею кости ног. Руль с такой силой ударил в его грудь, что рёбра лопнули как пластиковые трубки и вылезли наружу, а изо рта выстрелил сгусток чёрной крови. Доли секунды, решили всё, поставив жирную точку в событиях последних дней…
    Андрей бесшумно вышел из-за дерева и подошёл к искорёженной машине. Он заглянул в салон, в котором лежало его тело. Словно прощаясь, он посмотрел на него в последний раз, проведя рукой по воздуху и развернувшись, навсегда ушёл в темноту леса…