Никогда мне не стать замполитом

   Прохладным сентябрьским четвергом 1984 года у меня на квартире в 8-м блоке старого кабульского микрорайона собралась приятная тарджоманская (переводческая) компания. Из командировки в долину Панджшер вернулся Андрюха Семенов. Закончив короткий рабочий день, из афганского Минобороны приехал, сжимая под мышкой "секретную" папку с переводами, Сашка Мельников.

   Так уж случилось, что все были при деньгах - явление крайне редкое, принимая в расчет нашу молодость и отсутствие контроля со стороны жен - их в тот момент в Кабуле просто еще не было. Накануне выдали законное месячное жалование, и пайсу (деньги) было решено потратить в ближайшем дукане у Ахмадшаха. Затарившись "чекистской" водкой, спелыми помидорами, решили сходить еще и на маркет, чтобы прикупить мяса к ужину. "Чекистской" мы называли водку в честь жен мушаверов (советников), которые стоически голодали сами, отнимали последние жидкие заначки у мужей и сдавали их в дуканы, чтобы накопить березовых чеков на "Волгу".

   Проходя мимо 4-го блока, где проживало все руководство военного контракта советников, я вспомнил, что Сашка только недавно отличился очередным "залетом", уснув на лестнице у генеральской двери, а мы с Семеном разбудили весь дом, выколачивая ввиду потери ключа взятой напрокат у переводчика-таджика Курбана огромной чугунной сковородой дверной замок. Влетело всем по самые "не балуйся", а я только что вернулся из Москвы в Кабул кандидатом в члены партии. Ну никак не хотелось становиться больше предметом обсуждения особистов, и я решил провести среди своих товарищей политзанятие.

   "Братва, - сказал я, - а почему бы сегодня ради прикола не обойтись без приключений? Можно просто посидеть дома, на гитаре поиграть или телевизор посмотреть. Сегодня опять "Вечный зоб" будут показывать, потом фильм индийский. А на крайняк можно ведь и в преф перекинуться. Надо же повышать мастерство, а то на той неделе втроем Пономаря не смогли обыграть, пришлось водкой давиться - на свои же была куплена, как проигравшими". Мои товарищи меня горячо поддержали в этом благом начинании. Сашка прямо сказал: "Мне больше залетать нельзя, а то еще вышлют". Андрей, тяжело вздохнув, вымолвил: "Да и желудок что-то потягивает, не к добру. Давайте третью сегодня пить не будем, завтра же пятница - на завтра оставим".

   Я повеселел. Мои товарищи "воспитывались" прямо на глазах. Окрыленный таким успехом, я продолжал: "А давайте, мужики, сегодня из бинокля на звезды посмотрим, вечер-то какой дивный. И на спутники можно поглядеть - их тут навалом летает". И в астрологическом вопросе я нашел полное взаимопонимание у своих друзей. "Вот что значит партийной литературы начитаться, - подумал я. - Слова-то какие простые, но правильные получаются.

   Был у нас в 80-м в афганской танковой бригаде замполит во втором батальоне. Румяный, пухлый, как колобок, хохол. Так и тот, несмотря на все свое украинское красноречие, не смог бы, наверное, так быстро и доходчиво объяснить, что почем. А я вот смог. Я мысленно представил себя в зеленой мушаверской форме, стоящим перед афганскими курсантами у стенда с портретами Ленина, Маркса и Энгельса, и бодро водящим по непонятным графикам и схемам длинной красной указкой. Я сам себе нравился. Нужно будет что-нибудь умное сказать на партсобрании в посольстве в следующий четверг. Сегодняшнее-то уже прогулял, ну так не последнее же было.

   В таком приподнятом настроении мы и вернулись домой, принялись готовить ужин. По случаю четверга была "вечерняя" горячая вода, так, что удалось перед ужином еще и помыться. Все шло строго по задуманному мной плану. Включили телевизор и стали обсуждать образ честного, но слишком сердобольного Поликарпа, проводящего линию на подавление кулачества. Потом, после второй бутылки, как и планировалось, решили полюбоваться звездами.

   Астрономия нас и сгубила. Сашка долго наводил резкость на бинокле, пытаясь вычленить из общей небесной массы какую-то большую звезду, но это у него не получалось. Он решил проверить резкость на окнах домов, водя окулярами из стороны в сторону. Внезапно он застыл, уперевшись в какую-то им одним видимую точку. "Мужики, там что-то горит", - сказал он. Я выхватил бинокль. Небо над проспектом Майванд с каждой секундой становилось все светлее и светлее, и уже через пару минут стало ясно - там не просто что-то горит, а бушует сильный пожар. Благие помыслы провести вечер спокойно сразу куда-то улетучились. Оставив Андрюху охранять квартиру, мы с Сашкой бросились к моей "Ниве". Перед отходом у меня хватило ума отзвониться в отделение ТАСС Герману Байкову и испросить его согласия на передвижение по городу в комендантский час. Герман сказал, что ехать не стоит - и так завтра все узнаем.

   Повесив трубку, я подумал, что если все узнавать только завтра, то можно вообще многое проспать, и, недолго думая, влез в легкие красивые ботинки-мокасины, привезенные из Союза, напялил пиджак и нацепил галстук. Для чего я надел галстук, до сих пор так и не понял. Наверное, это произошло автоматически. Если пиджак, значит и галстук. Если галстук - значит удостоверение. Для пущей важности помимо зеленого афганского аусвайса сунул в карман и красную советскую книжицу с гербом СССР.

   Странно, но на пути к Майванду нас тормознули только один раз - на площади, где проходили военные парады, афганский сарбаз (солдат), как обычно, поинтересовался какой нынче "нам-е шаб" (пароль). Услышав привычный ответ, он пропустил нас без звука.
 
   Когда въезжали на Майванд, то стало понятно, что пожар не шуточный. Вся улица была освещена красными отблесками огня. Проехав метров пятьсот, подрулили к левой стороне проспект - к красным машинам, где разворачивали шланги и брандспойты только что прибывшие пожарные. Сразу же удалось выяснить, что горит склад автопокрышек. Возгорание произошло в результате диверсии или поджога, от чего точно - никто и не знал. Кроме пожарных на месте происшествия были только военные. Мы с ними быстро обо всем договорились и полезли по лестнице на крышу первого ряда трехэтажных хибар, носивших гордое название "мехманхана" (гостиницы). Картина ЧП была впечатляющая. Огонь полыхал на площади в несколько сот квадратных метров. Плотный черный дым поднимался над местом пожарища, на стены и без того не первой свежести глиняных и кирпичных построек жирным слоем оседала копоть.

   Оставив Сашку вверху наблюдать, я спустился по лестнице на землю и стал расспрашивать о возможных причинах ЧП толпу невесть откуда взявшихся ротозеев. Мнения высказывались разные - от попадания РСа до диверсии вражеских спецслужб. Время от времени я поднимался на крышу посмотреть, что там происходит. Сашка отнял у одного из пожарных шланг и показывал ему "как надо тушить" огонь. Все попытки пожарного перехватить брандспойт у советского переводчика успехов не приносили. Саня что-то рычал на языке дари и водил водяной струей по бушующему пламени. Огонь тухнуть не собирался - горела резина, и со стороны могло показаться, что Мельников работает огнеметом времен Второй мировой войны. Из-за огромной температуры вода испарялась, еще не достигнув покрышек, а выделявшийся при этом кислород лишь раззадоривал пламя. Я крикнул Сашке, чтобы тот был осторожней, а сам опять спустился вниз к аборигенам.
 
   Когда в следующий раз я добрался до крыши, то не поверил своим глазам. Сашка, обхватив обеими руками дюралевый наконечник брандспойта, завис над огнем, вытянувшись в струну, под углом примерно в 60 градусов. Жара уморила его, и он спал, не выпуская из рук средство пожаротушения. От падения в огонь его коренастое плотное тело удерживала только реактивная сила водяной струи. Если бы она чуть-чуть ослабла, он неминуемо свалился бы в огонь. Стоявший за его спиной пожарный не решался подойти к нему близко, чтобы схватить сзади за ремень - крыша дома бала прогнившая. Она предательски скрипела под ногами, когда я тихонько стал подбираться к горе-пожарному. Внезапно подо мной что-то треснуло, доски разошлись, и я по пояс провалился в темный чердак, застряв между деревяшками и кусками старого рубероида. Пока выбирался из дыры, с ноги соскочила левая туфля, которую в потемках я так и не нашел. Вдвоем с огнеборцем нам удалось зацепить Саню за ремень и плавно оторвать от брандспойта.
 
   Потом мы с горем пополам спустились вниз, но попали в объятия царандоевского (милицейского) офицера, который, несмотря на наши увещевания, затолкал нас в УАЗ, посадив по бокам вооруженных военных. Везли нас недолго - еще метров пятьсот по Майванду. Остановились у караульного помещения, где и начался наш допрос. Офицер заметно сник, когда выяснилось, что мы шурави (советские). Он долго изучал мой аусвайс и цокал языком, а когда увидел герб Советского Союза на красной книжице, то и вовсе потух. Ему доложили о том, что у места происшествия вьются два подозрительных иностранца, которые, возможно, и были диверсантами.

   Через пару минут в помещение вошел царандоевский мушавер. Он был хмур и явно недоволен, что его разбудили посреди ночи из-за какого-то пожара. Но при взгляде на нас, выражение его лица кардинально изменилось. "Вы на себя в зеркало смотрели, чуда в перьях?", - произнес он тихим голосом. Я как был в одной туфле подошел к куску висевшего на стене разбитого зеркала и ахнул - оттуда на меня смотрело незнакомое лицо негра, к тому же с черными волосами. Сашка был явно побелее. Наверное, сильный огненный поток отгонял от него копоть и дым, иначе он бы задохнулся в чаду.
 
   После недолгого разбирательства, в ходе которого я сообщил, кто такой и что здесь делаю, а также свой точный кабульский адрес, мушавер изрек: "Если не соврал, закладывать не буду, если соврал - пеняй на себя". После этого он посмотрел на мою левую ногу в рваном носке и хмыкнул что-то себе под нос, уже почти дружелюбно.

   После допроса нас отвезли к нашей припаркованной у места пожара "Ниве".
Возвращались нерадостные. Когда подъехали к дому - ждала еще одна неприятность. У подъезда стояли бабы из медконтракта, а с ними рыжий стукач-медик, который постоянно закладывал нас офицеру безопасности торгпредства, не зная того, что у военных свои разборки, а я организационно отношусь к посольству. Но, как бы то ни было, пройти между ними с черным лицом и волосами, да к тому же в одной туфле я не решился. С сожалением стянул с правой ноги красивый мокасин и швырнул его в располагавшуюся поблизости помойку. Подумал, а к чему он теперь один-то? Новые завтра придется покупать. Носки тоже снял. Скинул пиджак и вытер подкладкой лицо. Что получилось не понял - зеркала в машине не было - съемное на всякий случай относил домой, а с собой в эту поездку взять забыли. Когда проходил мимо медиков, сказал, как бы в пустоту - вот, блин, опять ноги натер...
 
   На следующий день появился на работе раньше обычного - ждал, когда, наконец, проснется Герман, чтобы отрапортовать об исполненной "работе". И когда он появился в кабинете, на столе уже лежал готовый материал о пожаре на афганском объекте народного хозяйства и диверсии наймитов империализма. Все прошло гладко, главное, что я сообщил, где был и отчитался о труде, проделанном, невзирая на комендантский час.

   А еще через день, когда я приехал с работы домой пообедать, раздался звонок. Я открыл дверь и увидел стоящего передо мной советского человека в гражданской одежде. "Грешнов Андрей Борисович? - поинтересовался он. - Товарищ подполковник приказал Вас найти и в случае обнаружения передать вот это". В руках он держал большой заклеенный желтый конверт, в котором угадывался какой-то объемный предмет. "Что я должен с этим делать?", - поинтересовался я. "По Вашему усмотрению", - отчеканил посланник и ухмыльнувшись в усы, повернулся и затопал вниз по лестнице.
 
   Когда я развернул конверт, то обнаружил в нем... мокасин, утерянный мной на пожарище. Думал я секунд пять, а потом рванул вниз на улицу. Там уже спокойной и размеренной походкой подошел к помойке в надежде воссоздать пару обуви. Увы, помойка была пуста. Стороживший наш дом солдат царандоя Кадыр сказал, что мусор вывезли еще вчера днем.
 
   Я тупо смотрел на бетонную загородку для мусора и воспроизводил в мозгу события позавчерашнего вечера. Жалел, что сгоряча выбросил ночью одну туфлю. Но кто ж мог предположить, что вторая найдется таким неожиданным образом?
 
   Подумалось в тот момент, что настоящего замполита из меня никогда не выйдет.
Чтобы им стать, нужно не только быть коммунистом, но и обладать одной очень важной чертой, присущей политработнику - марксистско-ленинским предвидением...

Москва, 2005 год