Глава 5. Признание

В группе Марии шла последняя пара. На доске висели иллюстрации картин известных художников. Студентки рисовали пейзажи.
Генрих Германович сидел за учительским столом и наблюдал за процессом работы студенток.
— Недавно я послал свою картину на областную выставку. — вдруг похвастался он, и девчонки сразу все оживились.
— А что вы нарисовали? – спросила Наташка с первой парты.
Генрих Германович улыбнулся:
— Картины, Захарьяш, не рисуют, их пишут!
Наташка сконфузилась и стыдливо отвернула от него голову.
— Свою работу я написал по мотивам картины известного художника Василия Ивановича Сурикова. — продолжив делиться своей новостью, признался Генрих Германович.
— А что это за картина? – с любопытством спросила Нелли.
Генрих Германович лукаво прищурил глаз и спросил:
— Какие картины художника Сурикова вам знакомы?
Увидев на доске среди разных репродукций художников иллюстрацию, под которой была подпись «В.И. Суриков» и название картины, Лида громко выкрикнула:
— «Енисей».
— Так. — кивнул Генрих Германович, — А ещё? — спросил он.
Перешёптываясь между собой, девчонки начали вспоминать названия картин Сурикова.
— «Покорение Сибири». — вспомнив, выкрикнула Тамара.
— Хм! … Она хотела сказать «Покорение Сибири Ермаком»! — ухмыльнулась и поправила её Лера.
— «Взятие снежного города». — вспомнила Маша.
— «Переход Суворова через Альпы». — выкрикнула Ольга.
— «Неаполь». — тихо сказала Вероника.
Преподаватель каждый раз кивал и улыбался. Но тут в группе настала тишина. Больше на ум, как не старались, ничего студенткам не приходило.
— Ну, как же? — удивлённо спросил преподаватель, — Мы же с вами совсем недавно рассматривали и обсуждали, пожалуй, самую известную работу Сурикова. — подсказал он.
— А! — вспомнила первой Маринка и сказала, — «Боярыня Морозова»!
— Правильно. — кивнув и улыбнувшись, сказал Генрих Германович и вдруг посмотрел на Марусю, — Твой образ, Клубничкина, я взял за основу своей работы.
— Ба! … Да ладно! — удивлённо сказала Маша, — Какая же я боярыня Морозова? — обиженно спросила она.
— Интересно! … Вот посмотреть бы! — повернувшись в сторону Маруси и улыбнувшись ей, сказала Наташа.
— Но, по-моему, это образ деспотичной женщины! … Разве не так, Генрих Германович? — сказала Мария, — Разве ж я – деспот? — обиженно спросила она.
В это время в двери постучали, и преподаватель вышел. Когда он вновь зашёл в кабинет, он посмотрел на Машу и вновь улыбнулся.
— Клубничкина, тебя молодой человек в коридоре дожидается, просит отпустить с урока. — сказал Генрих Германович.
— Можно выйти? — спросила Мария.
— Да чего уж там! … Иди, Мария! — сказал преподаватель и, когда Маша быстро сложив в сумку все свои учебные принадлежности поспешила к выходу, добавил — Но к следующему занятию дорисуй то, что начала в наброске.
— Хорошо! — пообещала Маруся.
В этот день Вадим за ней приехал раньше, обычно он ждал её в коридоре училища уже после занятий. А тут.
— Привет! — выпорхнув из аудитории, радостно сказала ему Маша, — Что, уже соскучился?
— Привет! – улыбнулся ей Вадим.
— Подержи сумку, … я сейчас оденусь! — сказала она и побежала в раздевалку, а когда вернулась, спросила, — Куда сегодня мы идём?
— Не знаю. — ответил Вадик и предложил, — Давай, Маш, просто побродим по городу!
— Хм! … Давай! — улыбнувшись, согласилась она.
Они прошли, молча, держась за руку, через большую городскую площадь и свернули на длинную улицу, ведущую к речке. А на углу этой улицы, по-видимому – с двумя своими дружками, стоял цыган Ванька. Увидев его, Маруська испугалась и, отвернув от него свой взгляд, зачем-то начала рассказывать Вадиму о боярыне Морозовой. Ванька пристально смотрел на проходящую мимо парочку и одновременно продолжал о чём-то говорить с парнями и над чем-то ржать. Конечно же, он тоже узнал Марию. На несколько минут компания парней примолкла. От волнения и страха Маша задрожала.
— Только бы не окликнул! … Только бы не догнали они нас! — думала она.
— Кто это? — почувствовав дрожь Маруськиной руки, спросил её Вадим.
— Где? — спросила Мария, стараясь себя не выдать, но её порозовевшие вмиг щёки всё же предательски её выдали, — Не знаю. … Цыган какой-то! — сказала она и постаралась улыбнуться Вадиму.
Они спустились к реке. Там Вадим резко развернул Марию к себе лицом, взял её за обе руки и, пронзительно взглянув ей в глаза, ехидно усмехнулся и спросил:
— Так что это за цыган, Машенька? … Только не говори, что это твой родственничек!
— Что у тебя с настроением? — испуганно спросила Маша, — Я же сказала тебе — не знаю! — стыдясь своего обмана, сказала она и подумала, — Нет! … Не буду ему про Ваньку рассказывать! … Зачем ему знать эту неприятную для меня историю знакомства с ним? … Поймёт ли меня правильно?
Вадим не отводил пристального взгляда от глаз Маруси. Он смотрел прямо в её глаза, будто заглядывал ей в душу. Маша не выдержала и, опустив голову вниз, начала что-то рассматривать на снегу под ногами.
— Знаешь, Маш, … а я ведь, когда ехал из армии, по пути, к брату своему заезжал. — признался вдруг Вадим.
— Так твой брат сейчас, вроде, в армии? — обрадовавшись внезапной смене разговора, вскинув голову и посмотрев на Вадима, спросила Маша.
— Это другой брат. … У меня ведь и сестёр, и братьев много. … Ты разве не знала? — рассмеялся он.
— И сколько вас у родителей? — спросила она.
— Одиннадцать. — признался Вадик и, присев на корточки, сказал, — Но дело не в этом. … Я хотел тебе кое в чём признаться. — он замялся, покраснел и отвёл взгляд от Маши в сторону реки.
— В чём же? — насторожившись, удивлённо спросила Маруся.
— Не знаю, как ты это воспримешь, Машенька, … но я должен тебе это рассказать. … … … В общем, у меня там была близкая связь с другой женщиной.
От этого сообщения Марию, словно током пробило. Она впала в прострацию, почувствовав себя вдруг совершенно беспомощной. У неё не было ни слёз, не истерики. Побледнев, она будто окаменела. Маруська стояла, смотрела на своего парня и не могла произнести ни словечка. Ей не верилось, что она вот это от него когда-нибудь услышит. Наконец, девушка, молча, развернулась и побрела по тропинке, медленно удаляясь от реки. Вадим догнал её, взяв за руку, остановил и начал оправдываться:
— Ты, Маш, пойми, … ведь если б я к тебе такой «голодный» приехал, … ты бы просто не выдержала моего натиска!
— Оставь меня, Вадик! — посмотрев на него, тихо сказала она и, выдернув руку, поспешила удалиться подальше от этого места.
Вадим проводил её взглядом и направился к остановке. Через пару часов ему нужно было быть на смене.
В эти минуты Марии никого не хотелось видеть. Ей казалось, что счастливая её жизнь внезапно оборвалась. Она шла прямо по проезжей части дороги, сама не знала – куда. Машины объезжали её. Кто-то, бибикая и высовываясь из кабины, ругался. Кто-то громко смеялся, глядя ей вслед. Но ей было не до этого. Ей было всё равно. Инстинкт самосохранения в ней дремал. Она вышла на шоссе. Медленно шагая, Мария слышала, как бьётся её сердечко, а в висках пульсирует кровь. Вдруг она заметила, как навстречу ей несётся трактор «Беларусь». Буквально в полуметре от неё тракторист успел затормозить. Он выскочил из кабины и начал громко материться, чем привёл её в чувство.
— Ты что, девка, или белены объелась? — прокричал он.
Маша, виновато посмотрев на него, молча, отойдя на обочину, развернулась и направилась в сторону общежития.
Возле училища, перед стеклянной дверью, стояла кучка студенток. Они что-то обсуждали. Входные двери то открывались, то закрывались. Одни люди заходили в них, другие – выходили. Если взглянуть со стороны, то казалось, что поток студентов был нескончаем.
— Подождите! … Вон, Машка идёт. … Мне надо ей план работы передать. – сказала Тамара и, отойдя от кучки девчонок, направилась к Марусе.
— Привет, Мария! – сказала она и протянула листок, — Вот план комсомольской работы нашей группы.
— Привет! — машинально взяв из рук Тамары листок с расчерченной сеткой, совсем не обратив внимания на то, что в нём было написано, ответила Маша и прошла мимо училища, — … Надо собрать всю волю в кулак! … Нельзя показать, что я слабая! … Так не годится! — подумала она, подходя к общежитию.
Казалось бы, всё, как обычно – она всем улыбалась, так же как и прежде, готовилась к занятиям, разве что засиделась в учебной комнате подольше, лишь бы случайно не проболтаться девчонкам о том, что произошло, лишь бы не расплакаться. Она зашла в комнату лишь ночью, когда свет в ней был выключен и, по её мнению, все уже давно спали. Боясь кого-нибудь разбудить, Маша, на цыпочках, прошла к кровати, тихонько на неё присела и осторожно, чтобы не скрипела кровать, легла. Уткнувшись в подушку, она тихо заплакала. Не рыдала, не причитала, не всхлипывала, просто слёзы катились из её глаз градом.
— Как он мог? ... И зачем он мне всё это рассказал? … А я ведь уже и маме позвонила, … сообщила, что приеду не одна, … с гостями. … Ждать ведь, небось, будут, готовиться? — не зная – что делать, долго размышляла Мария.
А утром, натянув на своё лицо улыбку, она старалась всем своим видом показать, что у неё всё хорошо. Изо всех сил старалась! Правда, на комсомольском собрании, которое состоялось в группе после занятий, девчонки всё-таки обратили внимание на непривычное её молчание. Раньше она принимала активное участие во всех дискуссиях, а тут – слова даже не вымолвила. Ни в защиту, ни в осуждение. А ведь разбирался поступок Олеси, которая украла берет у одной девушки из параллельной группы. Маша смотрела на раскрасневшуюся, от стыда, Олеську, а думала о своих переживаниях.
Олеська сначала пыталась выкрутиться, объясняя случайное появление у неё такого же берета.
— Этот берет купила мне мама. – утверждала она.
Но, в конце концов, под напором однокурсниц, она согласилась его вернуть хозяйке, пообещав всем, что обязательно перед той извинится.
Вещь – она и есть вещь! … Её вернуть можно! … Но никогда не сможет вернуть себе девушка то, что потеряла единожды! Любую свою ошибку девчонка может исправить. Но как исправить то, что уже не заштопаешь?
— А ты что это, Маш, сегодня на собрании молчала? — сидя вечером в своей комнате на кровати, спросила Наташка.
Ах, как Марии хотелось поделиться своей «бедой» с девчонками! Но она не могла им ничего рассказать. Ей было стыдно! Стыдно за Вадима, что он так поступил! Стыдно за себя, что, по своей наивности, верила ему и ждала целых два года. Маша посмотрела на Наташку и не сдержалась — слёзы «хлынули», как из ведра. Она тоже присела на кровать и, наконец, разрыдалась:
— Ме…ня ни…кто не лю…бит!
— Ты что это, Маш? — внимательно посмотрев на подругу, удивлённо спросила Наташка, — Мы тебя любим! … Вадим тебя любит!
Мария покачала головой.
— Нет! … Никто меня не любит! — повторила Мария.
— Вы что поругались с Вадиком? — подойдя к Маше, спросила её Вероника.
Но Маша ничего не ответила. Она легла на кровать и, повернувшись лицом к стене, продолжила всхлипывать.
Лида тоже подошла к её кровати, нагнулась над ней, потрепав за плечо.
— Ну! … Ты что это разревелась, Машка? … Подумаешь, поругались! … С кем не бывает? — сказала она и, стараясь развеселить Машу, рассмеялась, — Милые бранятся – только тешатся!
В это время, поднимаясь с первого этажа, в комнату заглянула Лариска.
— Машка, … там к тебе Вадик твой пришёл! — быстро сказала она и закрыла дверь.
— Ска…жи…те ему, что ме…ня нет! — вытирая слёзы и присев на кровати, сказала Мария.
— Да, ладно тебе, Маш! … Спустись! … Твой мужчина пришёл, … ждёт тебя, … а ты тут ноешь! — укоризненно сказала Наташка.
Мария снова заревела. Ещё громче заревела.
— Если б вы знали, в чём признался мне Вадим! — думала она.
 Девчонки, глядя на неё, не зная, что делать, как и успокоить её, зашептались.
— Может его сюда позвать? — услышала Маруська голос Вероники.
В комнату заглянула ещё какая-то девчонка.
— Там, внизу, Марию какой-то парень спрашивает! — сказала она, удивлённо посмотрев на плачущую Машу, и спросила, — А что случилось?
— Ничего не случилось! — встав с кровати и вытирая слёзы, ответила Маруся, — И не надо никого сюда звать! — пробубнила она девчонкам, — Я сама спущусь вниз.
— Ну, вот, … так-то – лучше! — улыбаясь, сказала Лида.
— Давай, … приводи себя в порядок и вытри слёзы, а ещё лучше – сходи, умойся! — поучительно посоветовала Наташка.
— Ага! — кивнула Маша и, улыбнувшись, поспешила к умывальнику.

«Она простила ему всё! Она его любила!

За обручальное кольцо сердечко подарила.

Любила страстно и до слёз, до умопомрачения,

Хоть не могла никак понять животного влечения.

Её душа ещё чиста, нет грязи в ней и копоти.

Налево ходят мужики по повелению похоти?

Эх, сколько рушится семей из-за такой причины!

Зачем марать свою любовь? Поберегли б, мужчины!»